КАКОЙ ВЫ БЫЛИ, МИСС БРОНТЕ?

"Для меня не важно, известна я или нет, правильно судят обо мне или нет,- я не могу писать иначе. Я могу идти только в том направлении, в котором ведет меня мой дар. На свете было только два человека, которые понимали меня и которых понимала я,- обеих больше нет. У меня есть те, кто любит меня и кого люблю я, не ожидая и не имея права ожидать, что они смогут меня хорошо понять. Я довольна тем, что есть, и в области литературы мне следует идти собственным путем. Потеря самых близких и дорогих на свете сильно влияет на человека: он начинает искать, что же еще в жизни может послужить ему опорой, и если находит нечто подобное, то хватается за него мертвой хваткой. Способность сочинять спасла меня, когда я тонула, это было три месяца назад. Именно упражнения в вымысле помогали мне держать голову над поверхностью воды, и результаты этих фантазий радуют меня теперь: я чувствую, что они несут радость и другим. Я благодарна Господу, который дал мне эту способность." - /из письма Шарлотты Бронте У. С. Уильямсу, эсквайру от 21 сентября 1849 г./

"Не надо думать, что персонажи "Шерли" это буквально срисованные с натуры портреты. Писать таким образом означало бы выступать против законов искусства и собственных чувств. Мы всего лишь позволяем природе подсказывать, но никогда не разрешаем диктовать. Мои героини - это некие отвлеченности, как, впрочем, и герои. Те человеческие качества, которые я наблюдала, любила, которыми восхищалась, я вставляю здесь и там как украшения, как драгоценные камни, чтобы они сохранились в этой оправе." - /Шарлотта Бронте. 16 ноября 1849 г./

Друзья мисс Мартино пригласили неизвестного им Каррера Белла на ранний чай. Они не знали, кто носит это имя, мужчина или женщина, и строили догадки о поле, возрасте и внешности будущего гостя... Объявили о приходе мисс Бронте. Вошла молодая дама, совсем детского роста и телосложения, в глубоком трауре, опрятная, как квакер. У неё были прекрасные прямые каштановые волосы и ясные глаза, полные мысли. Лицо выдавало волнение, однако и привычку владеть собой. Войдя, она остановилась в нерешительности, увидев, что в комнате собралось человек пять, а затем направилась прямиком к мисс Мартино, которую интуитивно выделила из всех. Вскоре все оценили открытость, добрые чувства и хорошие манеры мисс Бронте, и она стала едва ли не членом семьи для собравшихся в этом доме за чайным столом. Перед уходом она рассказала в присущей ей простой и трогательной манере о своем горе и одиночестве. Всё это положило начало дружбы мисс Бронте с мисс Мартино.

" Мисс Бронте напомнила мне свою героиню - Джен Эйр. Она ниже среднего роста и двигается очень тихо, бесшумно, словно "маленькая птичка", как Рочестер называет Джейн,- если не брать во внимание, что все птички веселы, а в этот дом радость не входила с тех пор, как он был построен. В те времена, когда хозяин только женился и привез сюда свою невесту, и в те времена, когда в нем слышались детские голоса и топали маленькие ножки,- даже тогда заброшенное кладбище и резкие порывы ветра заглушали веселье и счастье.

Теперь же испытываешь горечь при виде этого миниатюрного создания, заживо похороненного в подобном месте,особенно когда думаешь о том, что в этой хрупкой оболочке заключена сила пламенной жизни, которую ничто не может потушить или охладить." - (из письма подруги, фрагмент отрывка, который автору разрешили внести в книгу)

"Наверное. пришло время дать описание личности и внешности мисс Бронте. В 1831 году она была тихой, задумчивой пятнадцатилетней девочкой, миниатюрной - "чахлой", как она сама о себе говорила. Однако ее голова, руки и ноги были вполне пропорциональны по отношению к ее тоненькому, хрупкому телу - и даже речи не могло идти о физическом уродстве. Она была шатенкой с мягкими густыми волосами и удивительными глазами. Я много раз всматривалась в них впоследствии, но мне очень трудно описать их. Они были большие, очень красивой формы, красновато-карие, хотя, вглядываясь в ее зрачок, можно было обнаружить множество оттенков. Обычно эти глаза выражали спокойствие и готовность к пониманию собеседника, но по временам, в моменты живого интереса или справедливого негодования, они вспыхивали так, словно в глубине этих выразительных глаз зажигался какой-то нездешний свет. Никогда я не видела ничего подобного ни у кого другого. Что касается черт лица, то они были обыкновенны, несколько великоваты и не очень красивы. Однако они не привлекали внимания, так как глаза и выразительная мимика компенсировали мелкие недостатки - несколько искривленный рот и большой нос. В целом лицо Шарлотты обращало на себя внимание наблюдателя и обязательно привлекало к ней тех, кого она сама хотела привлечь. Ее руки и ноги были самыми миниатюрными из всех, что мне приходилось видеть. Когда она пожимала мне руку, казалось, что какая-то птичка легко касалась моей ладони. Длинные изящные пальцы были необыкновенно чувствительны - и в этом таилась одна из причин того, почему всё, что создавали её руки, будь то письмо, шитьё или вязание, оказывалось сделано очень тщательно. В одежде она была необыкновенно опрятна и при этом отличалась вкусом в выборе обуви и перчаток. ...то исполненное достоинства серьёзное выражение лица, которым Шарлотта отличалась в годы нашего знакомства и которое придавало ей сходство со старыми венецианскими портретами, не было приобретением поздних лет жизни, а возникло уже в юности, когда Шарлотта вдруг стала старшей сестрой для лишившихся матери младших детей. Но девочку-подростка с таким выражением лица должны были считать "старообразной". И в 1831 году её следует представлять маленькой, малоподвижной, как бы преждевременно состарившейся девочкой, очень тихой и очень старомодно одетой. Помимо убеждений ее отца о том, что жены и дочери деревенского священника должны одеваться как можно проще, надо учесть, что ее тетушка, на которую ложилась обязанность следить за гардеробом племянниц, ни разу не была в обществе с тех пор, как восемь или девять лет назад покинула Пензанс."   /э. Гаскелл/.

одна из комнат музея Бронте. "Впервые я увидела её, когда она выходила из закрытой кареты. Одета Шарлотта была весьма старомодно и казалась совсем замерзшей и несчастной. Она приехала учиться в школу мисс Вулер. Когда Шарлотта появилась в классе, она переоделась, но и это, и другое платье было таким же старым. Девочка выглядела маленькой старушкой и была так близорука, что казалось, будто она постоянно что-то ищет, наклоняясь к вещам. По характеру она была робкой и нервной, а говорила с сильным ирландским акцентом. Когда ей давали книгу, она склоняла к ней голову так, что чуть ли не касалась страниц носом. Ей приказывали выпрямиться, и она поднимала голову, продолжая по-прежнему держать книгу у самого носа, и окружающие не могли удержаться от смеха. Мы считали, что она совсем невежественна, поскольку ей никогда не приходилось учить грамматику и в очень малой степени географию ." - таково было первое впечатление, которое Шарлотта произвела на Мэри - девочку, впоследствии ставшую ее близкой подругой. (19 января 1831 года). Другая бывшая ученица вспоминает, как Шарлотта в свой первый день пребывания в школе стояла у окна классной комнаты, глядя на заснеженный пейзаж, и плакала, в то время как другие весело играли. Э. была моложе Шарлотты, и ее нежное сердце тронуло положение, в котором оказалась эта странно одетая и странно выглядевшая девочка, когда она "рыдала от тоски по дому" в новом месте, среди незнакомых людей. Э. /чьи черты приобретет Каролина Хелстоун в "Шерли"/ сумела завоевать ее доверие и деликатно выразить сочувствие.

одна из комнат музея Бронте. Однако мисс Вулер была дамой весьма умной, деликатной и добросердечной: доказательством этого служит ее обращение с Шарлоттой.она мудро рассудила, что такую девочку лучше поместить в старший класс, одновременно давая ей отдельные уроки по тем предметам, где ее знания были слабы. "Она приводила нас в замешательство, демонстрируя знания, далеко выходившие за пределы нашего кругозора. Шарлотта узнавала стихотворные отрывки, которые мы заучивали наизусть, могла сходу назвать их авторов и поэмы, из которых они были взяты, а иногда могла прочитать несколько идущих дальше страниц и пересказать нам сюжет. У нее была манера писать печатными буквами: она объясняла это тем, что издавала дома рукописный журнал... В часы, отведенные для игр, она сидела или стояла на одном месте с книгой... Физически она была совсем слабенькая. Я не помню, чтобы она ела в школе пищу животного происхождения. Как-то раз я заметила ей, что она совсем некрасива. Однако спустя несколько лет извинилась за подобную грубость. Ответ Шарлотты был таков: "Ты сделала мне добро своими словами, и не надо раскаиваться." Зато она рисовала быстрее и лучше всех и знала все о прославленных картинах и художниках... Шарлотта пробудила во мне интерес к поэзии и рисованию, и я приобрела привычку, оставшуюся до сих пор,- мысленно сверяться с ее мнением во всех вопросах искусства и не только в них. Шарлотта никогда никому не льстила, и потому каждое ее суждение было воистину золотым, будь то хвала или хула."

"В моем характере много такого, что делает меня несчастной, много чувств, которые ты не сможешь разделить и которые почти никто не понимает. Я вовсе не горжусь такими особенностями и стараюсь скрыть и подавить их, насколько это в моих силах, однако они порой вырываются наружу, и те, кто их замечает, не могут не презирать меня, да и сама я потом еще долго ненавижу себя..." - (из письма к Э.) " Я не могу существовать в этом скучном мире без привязанности и сочувствия, а как редко мы их находим! И было бы в высшей степени безрассудно растрачивать их, если они уже обретены." - 27 марта 1841. " ...я убеждаюсь, что и "одинокая женщина" может быть счастлива, как и любимая жена и любящая мать. И это очень хорошо. Я много думаю о судьбах незамужних и никогда не бывавших замужем женщин в наши дни и прихожу к выводу, что нет на этом свете человеческого существа более заслуживающего уважения, чем незамужняя женщина, которая идет по жизни спокойно, уверенно, с достоинством и не ищет поддержки ни у мужа, ни у брата. Такая женщина, достигнув возраста сорока пяти лет и более, сохраняет уравновешенный склад ума, способность получать радость от простых вещей и выдерживать неизбежные страдания, испытывая сочувствие к страданиям других, и может жить так, как позволяют ее собственные средства." - (из письма к мисс Вулер. 30 января 1846.) "...А что я такое, говорить бесполезно. Те, кого это касается, сами поймут и сделают выводы. Для всех прочих я останусь малоизвестным и мало меняющимся частным лицом. Для тебя же, дорогая Э., я хочу быть настоящей подругой. Пришли мне весточку дружбы, а без восторгов я легко обойдусь." - (из письма к Э. 16 ноября 1849 г.) " Я вовсе не преувеличиваю своих привязанностей. Как мне кажется, я вижу недостатки точно так же, как и достоинства, а физические несовершенства так же ясно, как красоту. Что касается дружбы, то я заметила: разочарования возникают по большей части вовсе не из-за того, что мы любим своих друзей слишком сильно или ставим их слишком высоко, а скорее оттого, что переоцениваем их любовь и их мнения о себе. И значит, если мы позаботимся о том, чтобы оградить себя от ошибок по этой части, и будем довольны и даже счастливы отдать больше, чем получить,- будем сравнивать наши обстоятельства и окажемся в высшей степени осторожны по части выводов, не будем позволять самолюбию застилать нам зрение,- тогда, я полагаю, мы сможем пройти по жизни спокойно и уверенно, не испытав разочарований, которые приносит мизантропия как следствие резкой перемены чувств. Всё это звучит несколько отвлеченно-философски, но Вы поступите благоразумно, если примете это во внимание. Мораль всего сказанного состоит в том, что если мы хотим построить здание дружбы на прочном фундаменте, то должны любить своих друзей ради них самих, а не ради себя и учитывать правду, как ее понимают они для себя, не меньше, чем их правду для нас. В последнем случае каждая рана самолюбия станет причиной холодности; в первом - только некоторые печальные перемены в характере и расположении к нам друга отдалят Вас от него." - /из письма к мистеру У. С. Уильямсу. 21 июля 1851/.

Она боялась слишком часто прибегать к перемене места и общества, поскольку это всегда вызывало нежелательные последствия. Шарлотта считала, что обречена на одиночество, и предпочитала подчинить свой характер одинокой жизни и, если возможно, привести их к взаимной гармонии. Когда удавалось заниматься сочинительством, она чувствовала себя довольно сносно. Персонажи становились ее собеседниками в тихие часы творчества, которые она проводила совершенно одна, часто будучи не в силах выйти из дому в течение многих дней. Интересы героев романов возмещали неинтересность ее собственной жизни, а Память и Воображение находили себе применение и переставали подтачивать здоровье мисс Бронте. Но зачастую она не могла писать, как не могла и видеть людей, и слышать их разговоры. Головная боль закрывала от нее весь мир, и люди для нее не существовали. " Я мучилась без сна ночь за ночью, ослабевшая и не способная ничем заняться. Днями я сидела в кресле, и единственными моими собеседниками были печальные воспоминания. Этого времени я никогда не забуду. Однако это испытание было послано Богом, и значит, оно пошло мне на пользу."

"... я пребываю в тишине хауртского пастората, с моими единственными домашними друзьями - книгами и с письмами, приходящими иногда вместо посетителей. Общество безмолвное, но оно не грозит мне ни ссорами, ни вульгарностью, ни неприятностями... Я свободна и имею возможность гулять по нашим пустошам. Но, отправляясь туда одна, я вспоминаю о временах, когда со мной были другие, и пустоши кажутся мне диким, бевидным, одиноким и тоскливым местом. Сестра Эмили особенно любила их, и нет в округе ни одного холмика, поросшего вереском, ни одного папоротника, ни одного черничного листочка, ни одного порхающего жаворонка или коноплянки, которые не говорили бы мне о ней. Энн же любила дали, и, когда я оглядываюсь вокруг, она всегда со мной - в голубоватых оттенках холмов, в бледных туманах, в волнах и тенях горизонта".

"Прогуливаясь по тихим холмам, я вспоминаю отдельные строчки и целые строфы их стихов: когда-то я их любила, но теперь боюсь перечитывать и временами много дала бы за глоток воды забвения, чтобы не помнить больше о том, чего я не смогу забыть, пока живо моё сознание. Многие думают об ушедших родственниках меланхолично, но спокойно. Мне кажется, что это те, кому не довелось видеть своих близких во время продолжительной болезни, быть свидетелями их последних минут,- воспоминания именно об этом не покидают меня по ночам и встречают по утрам. Но в конце всех концов есть же Великая Надежда. Они пребывают теперь в Вечности. " (22 мая 1850 г.). " Юности присуща романтика, а зрелости - мудрость, так же как утру и весне - свежесть, полудню и лету - сила, а ночи и зиме - покой. Всему свое время." - (23 мая 1850 г.).

#СемьяБронте #АнглийскаяЛитература #Писатели #ПеречитываяКлассику