Игра длиною в чью-то жизнь

«Зачем? Зачем ты ушла?»
«Вернись».
«Я иду, иду за тобой»…
Холод, крик. Сон, просто ещё один сон, так похожий на все предыдущие, что и не отличить.
Бежать, бежать. Бежать неизвестно куда, только ради того, чтоб не вернули, чтоб не вернуться.
«Я найду тебя».
Нет, нет. В мире не счесть спутанных дорог и не прознать всех дальних далей, где она может укрыться.
«Нужна».
Неужели всё так серьёзно, что стоило создавать целую армию ради неё одной? Для неё не было серьёзно никогда.
Сухая глина дороги глухо отзывается гулкими ударами на её бег, как сердце и в ритме сердца. Не останавливаться.
… В комнате тепло, и было бы уютно, если бы не жгли кожу внимательные взгляды тех, кто назвал себя её друзьями. Они молчат – да и зачем заводить разговор, если их взгляды говорят красноречивее слов?
Хорошо, что они молчат. Не приходится искать отговорки, прятать глаза и отчаянно пытаться выровнять голос, чтоб слова звучали убедительнее. Врать она не умела. Рассказывать же правду – зачем?
Хотя есть один субъект, у которого явный талант не давать ей покоя. Этот дурацкий плюшевый лев, психованный и простой как дважды два, и, что самое обидное, такой же, как она сама. Похоже, он взял на себя миссию доводить её расспросами и развлекать задушевными беседами. И, что скверно, прицельный удар каблуком в челюсть против мягких игрушек абсолютно бесполезен.
- Он тебя и пальцем не тронет. Мы все… Куросаки-кун не позволит.
Рыжая с большими глазами дружелюбно протягивает ей стакан с чем-то фиолетовым. Смотрит открыто. Кажется, кроме слов поддержки ничего и не хочет говорить.
И хорошо, что не хочет. И Нозоми не хочет разговаривать. Совсем.
Она принимает стакан, сумев справиться с раздражением – Орихиме в нём не виновата, и о вежливости забывать не стоит. Всё раздражение у Нозоми только от отчаяния.
Запутаться и загнать себя в угол. К этому ли в конце концов она должна была прийти?
Фиолетовое оказалось клубничным. Нозоми, задумавшись, выпивает коктейль залпом и ставит стакан на пол около себя. Ловит счастливый взгляд рыжей и заставляет себя слабо улыбнуться в ответ. Подарить эту каплю эмоций только для того, чтобы через пару мгновений снова безразлично отвернуться к стене, попутно отшвырнув надоедливого Кона. Друзья… И какая разница им всем, почему он ищет её. Почему он ищет её? Если бы они знали, насколько всё просто.
Нозоми закрывает глаза и надолго теряет реальность, не сумев отринуть хмурые густые волны воспоминаний.
… Он был с ней по любви, она с ним скорее из любопытства. Ей нравилось, как он смотрел на неё, когда она приходила в лабораторию или оставалась до вечера для помощи. Ей нравилось сесть в соседнее с ним кресло, невзначай повернуться, вынудив платье очертить плечо, бросить взгляд из-под дерзко растрёпанной чёлки и тут же отвести, наслаждаясь его растерянностью. Иногда – редко, нарочито редко – она якобы случайно касалась его руки, и тогда чувствовала, как по его телу пробегает волна дрожи. Всё было просто – он мужчина, она женщина. Он к тому же был ещё и одинок.
Всё произошло дождливым вечером в той же лаборатории, прямо на столе. Возможно, она где-то перегнула, допустила ошибку. Или же специально довела игру до этого срыва. Задержала взгляд лишку. Прикосновение… Слишком долгое.
Он целовал её так, будто она была последним, что он знал в этой жизни. Хватал губами, как воздух, её тело – плечи, грудь, губы, шею с налипшими от пота волосами. Сперва ей было интересно. Потом стало немного страшно, но тогда уже сам апокалипсис был бы не в силах его остановить.
Она и не заметила, как потеряла равновесие, почти безвольно повиснув на его руках. Не зная толком, что нужно делать, она попробовала отвечать на поцелуи. Вышло криво и неумело, но, похоже, это завело его ещё больше. На мгновение комната перевернулась перед глазами, тусклая настольная лампа оказалась где-то близ головы. Ледяной мрамор сзади и жар чужого тела спереди. Она и не знала, что бывает так горячо. Снова поцелуи, прохладные следы от них на коже. Срывающееся дыхание. Пальцы, скользящие по её телу, тонко, едва касаясь – его отчаянная попытка сохранить остатки самообладания.
Её минутный страх давно схлынул, остались лишь крохи того самого любопытства, что привело её сюда в этот вечер, да зачатки желания, вызванные ласками и осознанием безнравственности всей их ситуации.
Лучше не думать. Подумать, проанализировать всё позже, но не сейчас. Сейчас же просто отвечать на бесконечные ласки, ибо самой уже почти невозможно держаться. Можно обвить шею руками, запустить пальцы в чуть влажные волосы. Податься вперёд, чтоб поймать губами его губы. И ни за что не смотреть в глаза – слишком много в них глубины и серьёзности, которой совсем бы и не нужно.
Туман, пелена перед глазами. Очертания комнаты на мгновение сливаются в единую серую массу, чтоб в следующий же миг обрести небывалую, болезненную для глаз резкость. Кажется, прошла целая вечность. Всё, назад дороги нет и не будет. Слабый поворот головы, взгляд в бок. Лампа, кажется, погасла, встревоженная порывом ветра из открытого окна. Его рука где-то около её головы. Её ладонь упирается ему в плечо в слабой попытке отстраниться. Куда там… Да и так ли нужно. Кажется, он что-то говорил ей при этом. Она не разбирала слов, только ветер и шум дождя за окном. И жар, жар, жар…
А потом было утро. Был взгляд в её глаза, такой глубокий, что оказался способен высказать все приготовленные им слова, выткать из безмолвия весь долгий и тяжёлый разговор, который не состоялся – она пресекла его на корню, просто попросив его замолчать. Были её попытки вести себя так, будто ничего не произошло. Её раздражение. Его недоуменность.
Она отчаянно пыталась делать вид, что той ночи просто-напросто не было. Он ходил за ней по пятам, сперва просто даря раз от разу незначительную заботу, затем эти проявления всё чаще стали сводиться к попыткам вывести её на разговор. Она не хотела говорить и уже слишком хорошо понимала, что совершала ошибку, позволяя себе тогда эту глупую игру. Но кто знал, что для него она столь серьёзна? Не нужно было… Поздно.
В последний её день в Обществе Душ он ворвался в её рабочую каморку, просто выбив дверь. Полубезумный взгляд. Пальцы, до боли сдавившие её плечи. Отобранный насильно, почти грубый поцелуй. Тогда они здорово поссорились. После этого, не зная, что делать дальше, она просто ушла.
До неё периодически доходили слухи, что в Обществе Душ наступили тёмные времена. Снова бойня, снова предательство того, кому доверяли. Больше всего ей хотелось, чтобы всё было иначе, чтобы оказалось, что он свихнулся на чём угодно, но не на ней. Но жестокое металлическое понимание душило и не отпускало.
- Мы защитим тебя, - голос рыжего парня выдернул её из оцепенения.
Нозоми упрямо мотнула головой.
- Он ищет меня. Ему нужна только я.
- Он не успокоится, вернув тебя, - Ичиго мягко улыбнулся, не перестав, впрочем, хмуриться – кажется, это привычка у него такая. – И я сделаю всё, чтобы защитить тебя и людей.
Нозоми снова упрямо дёрнулась, тряхнув волосами, но ничего не ответила.
А потом был страх. Рушащиеся стены, летящая мебель, звон разбитой посуды. Вспышки атак со всех сторон, такие частые, что сливаются воедино. Орихиме без сознания. Рукия… Кажется, ранена. Остальных не видно, только пыль, камни и обломки мебели – всё, что осталось от дома.
- Я нашёл тебя, Нозоми, - кажется, этот голос прозвучал у неё в мозгу.
- Нет… Я не хочу.
Он близко, совсем близко, хотя едва ли ближе, чем был тогда. Жёсткая улыбка на губах, горькая, и Нозоми откуда-то знает, что эти губы сейчас были бы горькими на вкус. Взгляд – глубокий, ни единого намёка на сумасшествие. Цепкий, холодный взгляд. Слишком спокойный для безумца.
- Я нашёл тебя.
Рука, тянущаяся к ней. Разряд, пробежавший по телу – она ещё помнит, какими могут быть эти руки. Смесь страха, отторжения, отчаяния и жалости. Не лучшая гамма чувств. И когда он стал таким сильным? И что она сделала с ним?
В холодных глазах уже нет спокойствия и циничной цепкости. Теперь в них знакомая глубина. Капля горечи, две капли отчаяния – или это просто в них отражаются её глаза?
- Ты не получишь её! – рыжеволосый парень вырастает между ними – черные одежды, взъерошенные волосы, меч цвета графита с цепью в три звена на рукояти. Банкай.
- Уйди с дороги. Ты не обязан защищать её.
- Я защищу её потому, что она этого хочет! – голос парня немного срывается.
Холодная улыбка становится насмешливой.
- Ты слишком о многом не знаешь.
- Не важно, - парень дышит тяжело, опасно тяжело, будто из последних сил держится, чтобы не упасть, - я покончу с тобой раз и навсегда.
Чёрный банкай. Белая маска с алыми разводами. Чёрная гетсуга теншо. Гетсуга теншо… Гетсуга?
Холодный дождь, разрывающий свинцовую серость небес. Струи, стекающие по щекам, по волосам, по плечам и шее. Ладони в мокрой грязи – она не удержала равновесие, когда её отшвырнуло силой атаки.
- Всё кончено, Нозоми, - Ичиго произносит это едва слышно, еле шевеля губами, но её слова оглушают её, врываясь в сознание, переворачивая его до боли в висках. Всё… Как всё? Как?..
Низ живота скручивает в тугой узел, будто внутри вдруг возникла бездонная воронка. Как это – в с ё?
Бег. Бег в полсотни шагов по скользкой от дождя траве. Всё кончено, кончено, и никогда уже не будет, неизбежность, проклятая неизбежность, не забыться, не проснуться и не вернуть. Не этого, не этого она хотела…
Она падает на колени – прямо на мокрую землю, пачкая ноги и юбку – рядом с тем, кто уже никогда не назовёт её по имени. В его глазах уже ни насмешки, ни горечи, ни жизни – ничего, и никогда уже ничего не будет. Никогда? Тонкие губы упрямо сжаты, она проводит по ним подушечкой большого пальца – мягкие. Она помнит, какие они мягкие, и от этого воспоминания будто дотла выгорает всё в груди. Скажи что-нибудь, пожалуйста. Никогда, уже никогда.
И только она виновата. Игра, любопытство – какой цинизм, какой, проклятье, цинизм! Губы, мягкие. Кто ещё будет целовать её так? Клочья мокрой грязной травы, истерзанные в кулаках. Бледные пальцы, перебирающие безжизненные волосы. Белые – зелёные, зелёные – белые. Чёрный пепел на ладони, тут же смытый новым порывом ливня.
И отчаяние, струящееся по щекам солёными дождливыми струями.