— Нина! — Ася врывается в читальный зал. — Не могу сборник Чехова найти, помоги. Читатель ждёт! Бледненькое Асино личико краснеет, она всегда нервничает, если не может найти нужную книгу. Читатель переминается с ноги на ногу и вздыхает, показывая, что попусту тратит своё драгоценное время. Сконфуженная Ася бесцельно шарит по полкам — книга как сквозь землю провалилась. — Ну и что, подождёт, — с деланным равнодушием отзывается Нина, но откладывает на стеклянную чернильницу ручку с пером «Рондо» и идёт искать. Её зовут красивым, редким именем Янина, но окружающие, по обыкновению, игнорируют первую букву, считая, что разницы нет. Девушка привыкла и не поправляет. — Какой сборник нужен? — "Маленькая трилогия", что недавно получили. Нина медленно двигается вдоль стеллажей. Если бы Ася видела её сейчас, то открыла бы от удивления рот — Янина не смотрит на полки, взгляд устремлён вниз, рука скользит по книжным корешкам. Она идёт, прислушиваясь к себе. Нет… нет… Стоп. Вот он, томик Чехова, засунутый кем-то на полку татарской литературы. Ася бы его весь день искала. — Возьми своего Чехова. — Спасибо! И как у тебя получается? — В голосе восхищение, смешанное с завистью. — Случайно, конечно. Лукавит, не случайно, но лучше лишний раз не хвалиться, особенно перед теми, кто завидует. Заполняя формуляр, Ася ошибается и ставит неверную дату. — Год неправильно поставила, — указывает на ошибку Янина, — сейчас сороковой… аккуратнее надо с документами. Она бросает взгляд на маленькие ручные часики — пять минут до конца рабочего времени. Расставляет возвращённые книги на полки, прибирает на столе — терпеть не может беспорядок. Библиотека занимает второй этаж бывшего купеческого дома. Потолки здесь высоченные, с красивой росписью и лепниной, стены метровой толщины. Изразцовые печи с окошками для икон и свечей. Нина идёт через читальный зал в маленькую комнату (вероятно, бывшую комнату прислуги), — переодевается в красивое тёмно-синее платье с матросским воротником, которое бережёт и не носит на работе, боясь поставить чернильное пятно, и белые туфли-лодочки. Такие наряды редкость в их маленьком уральском городе. Причёска у Янины по моде: волосы уложены надо лбом валиками, локоны свободно падают на плечи. У неё приметная внешность, «подаренная» отцом, с необычным, очень приятным сочетанием тёмных волос и голубых глаз. Подкрашивая губы розовой помадой, девушка перехватывает Асин завистливый взгляд. «Выфрантилась... На восемьдесят рублей зарплаты такое не купишь», — появляется в голове чёткая мысль. Ответить бы, да нельзя — будет хуже. Нина заглядывает на минутку к заведующей, спускается по кованной лестнице и выходит на улицу. По пути наведывается в магазин, в больших окнах которого выставлены плакаты с рекламой минеральных вод, соков, куриного бульона и крабов "Снатка". Реклама есть, а крабов в их Ромске не бывает. Она покупает сахар, хлеб, масло и пряники. Теперь можно ехать домой. *** От автобусной остановки до частного сектора — рукой подать. Дома здесь все с высокими (с целый этаж) цоколями для защиты от паводка. Урал-батюшка разливается каждый год так, что по улице можно передвигаться только в высоких резиновых сапогах, но Нинин дом находится дальше и выше и не сильно страдает от воды. Навстречу выбегает маленькая чёрно-коричневая собачка Кукла. В хорошую погоду она любит дремать на тёплом крыльце, греясь на солнышке. Хозяйку она чует издалека, поднимает голову, шевелит ушами, потом срывается с места и приплясывает возле калитки, поскуливая от нетерпения. У Куклы забавная мордочка с бежевыми пятнышками у глаз и носа, гладкая шерсть, тонкие лапки и хвост прутиком. Нина опускается на корточки и ласкает свою любимицу, та лижет ей руки. Ритуал соблюдён, теперь можно заходить в дом. Комнаты сверкают чистотой. Накрахмаленные занавески топорщатся, на мебели — ни пылинки. Полосатые дорожки на полу, стол покрыт белоснежной скатертью. Мама в простом тёмненьком ситцевом платье накрывает на стол, раскладывает приборы и расставляет тарелки. Одного взгляда Нине достаточно, чтобы почувствовать пульсирующую боль в висках. — У тебя голова болит? — Есть немного... ничего от тебя не скроешь, — слабо улыбается мать. — Садись, сейчас помогу. Маленькие руки плавно двигаются, не касаясь головы, ладони горят и покалывают; что-то чуть плотнее воздуха перекатывается под ними. Янина не знает как обозначить это ощущение и про себя называет его током. — Уходит... уходит... — шепчет мать. — За столько лет не могу понять: ну как это у тебя получается? Ведь во-о-от такусенькой, бывало, подойдёшь, ручками помашешь — и всё проходит. — Сложно объяснить. Это как осязание, но гораздо сильнее. — Это чего такое? — Восприятие организмом воздействия внешних факторов с помощью рецепторов, — процитировала Нина, проштудировавшая у себя в библиотеке немало справочников. — Ощущение, если кратко, только выше, чем у других. — Вон как... Ты бы, Яньк, не особо показывала своё ощущение перед людьми-то, разные бывают. — Я не показываю, не переживай, — успокаивает Янина. Но скрывай-не скрывай, а шила в мешке не утаишь, оно обязательно проколет мешковину. *** Маленькой она и не подозревала, что природа наделила её чем-то необычным. Нина видела, что часто люди говорят одно, думая другое, и принимала это за какую-то игру. А в игре свои правила. Откуда ей было знать, что люди не видят будущих событий, не умеют читать мысли... Не понимала почему так пугаются родители и сестра, когда она выдавала вслух то, о чём лучше бы промолчать. Потом стала старше, умнее и сдержаннее. Лишь однажды Янина позволила себе выпалить правду-матку. Это случилось, когда Лиля впервые привела будущего мужа Николая знакомиться с родителями. Мама, конечно, засуетилась, стала собирать на стол, стараясь не упасть в грязь лицом перед возможным зятем. Кавалер Янине не понравился. И что только Лилька в нём нашла? Курносый нос, щёки толстые, веснушчатые. Николай поздоровался с родителями, ей тоже подал руку, как будто взрослой. Нина слегка пожала протянутую ладонь... — Это моя сестра Яниночка. — Завитая и наряженная Лиля улыбалась и не ждала подвоха. «Яниночка-картиночка, — вплыло в сознание. — А домик-то и небольшой... Эх, просчитался, лучше бы с Фиркой загулял... И ведь не отделаешься — обрюхатил. Или сказать, что ребёнок не мой?» Нина, видевшая все стороны человеческой жизни, прекрасно понимала что означает это слово — «обрюхатил». Она уставилась на Лилин живот: так и есть! Маленький, как червячок, ребёночек с пульсирующим сердечком. Сестра гуляла допоздна, мало бывала дома, поэтому Нина не заметила ребёночка раньше. — Лиля... прогони его! Мы сами твоего ребёночка воспитаем, я буду помогать, пелёнки стирать буду и гулять с ним буду. — Она пыталась поймать Лилины руки, сестра в ужасе прятала их за спину. — Что ты несёшь?! Успокойся! — Он не хочет на тебе жениться, он думает о какой-то Фире! Янина видела вытянувшиеся лица родителей, испуганную физиономию Коли, плачущую сестру. Янину увели в спальню, скандал замяли. — Не серчайте, Николай, — говорил отец. — Ребёнок, что с неё взять... Янечка, ты, может, погулять хочешь? Нина выглядывала из-за занавески как зверёк, отрицательно помотала головой. Николай чувствовал себя неуютно, как говорят, не в своей тарелке, сидел, вобрав голову в плечи, и вскоре ушёл домой, сославшись на головную боль. Сестра была очень зла. Она выдержала град упрёков и бурю негодования от матери и жаждала расправы над младшенькой. — Как ты смела, сопля, позорить меня перед всеми?! — шипела Лиля. — Мама мне чуть голову не оторвала! — Лиль, ты с ним будешь несчастна, — умоляла Нина, не обращая внимания на «соплю». — Лучше роди так этого ребёночка, ты потом встретишь человека, который тебя полюбит. — Замолчи! Что ты вообще в этом понимаешь! Сестра не послушала её и вышла замуж за Николая, пока он соглашался жениться, родила мальчика... Живут, но Нина видит, что сестре хочется сбежать на край света от такой жизни. *** Сквозь сон она слышала, как собирался на работу отец, тихонько разговаривая с матерью. Позвякивала посуда — они пили чай, — а Янина всё валялась в постели. Выходной, можно и понежиться. Отец пять лет на пенсии, но продолжал работать. — Я же со скуки помру, — объяснил он, — а деньги лишними не бывают. Серый кот Тимошка прыгнул на кровать, затарахтел, терзая коготками одеяло. Валяться на кровати котам в этом доме почему-то запрещалось, что было вопиющей несправедливостью. Тимошка боялся только матери с полотенцем в руке. Вот тогда он срывался и прятался куда-нибудь в труднодоступное место, например, под буфет. А молодую хозяйку он нисколько не опасался, лежал себе, щурил зелёные глаза. Нина умылась у рукомойника, причесала пышные волосы, сами собой закручивающиеся в колоны, и пришла к столу, где на тарелке её ждали два яйца всмятку и бутерброд с сыром. Кухня у них большая и чистая, как и всё в доме. Печь-голландка сияла белым кафелем, окна прозрачные, лаковый буфет у стенки с красиво расставленной посудой за дверцами со стеклом. На столе лежала какая-то толстая зелёная книга с кастрюлей на обложке и надписью: «Книга о вкусной и здоровой пище». —Тебе в приданое, — объяснила мама. Она лелеяла мысль выдать и младшенькую замуж, мечтала, что та будет варить мужу борщи и готовить бифштексы. Замужество казалось Нине далёким и почти невозможным, как полёт в космос. Двадцать пять лет... пора уже иметь семью и детей... Но какой муж станет терпеть жену, так же легко читающую его мысли, как открытую книгу? Поэтому мамины мечты остаются мечтами. Янина рассеянно листала страницы, зацепилась взглядом за предисловие: «За годы сталинских пятилеток в Советском Союзе создана мощная пищевая индустрия. Она выпускает огромное количество продуктов питания для удовлетворения самых разнообразных вкусов и потребностей населения, для взрослых и для детей, для здоровых и для больных...» Где это огромное количество продуктов питания? В магазинах лишь необходимый минимум. Одно время не было сливочного масла, люди даже жаловались в газету. — Крабы с рисом в молочном соусе... Мам, ты любишь крабов в молочном соусе? — Крабы? Это те баночки, которые ты из Ленинграда привозила? По мне — так селёдка лучше. — И правда. С лучком и картошечкой! Мама отложила бутерброд: — Лиля что-то давно не приходила. Как она там? Колька, поди, нервы опять мотает. Нина подумала о сестре и почти сразу увидела Лилю, нервно ходящую из угла в угол, и невозмутимого Колю, заворачивающего воротник рубашки со следами губной помады. — Всё, как обычно, — сказала она, — Николай и раньше погуливал. — Вот кобелина... Мама вздохнула, взяла чистенькую дощечку и стала нарезать зачерствевшую булку на сухари, стуча ножом. Нина очистила яйцо, посолила и стала есть, поглядывая на похудевший численник. — Листочек забыли оторвать... — потянулась она к календарю. Две крупные двойки почему-то притягивали взгляд, не отпускали. Двадцать второе июня тысяча девятьсот сорокового года. Тук-тук-тук... Замерев, она смотрит на неестественно медленно двигающиеся материны руки, они становятся размытыми, словно кто-то убавил резкость, перед глазами всё плывёт. С носика рукомойника срывается капля, зависает в воздухе... Вот она падает, разбившись о раковину. Тук-тук-тук... Это не стук ножа, так стучит метроном. «Внимание! Внимание! Говорит Москва!» — звучит в голове. Она видит подростков с чемоданами и рюкзаками, которых загоняют в товарные вагоны люди с оружием: «Шнель, шнель, русиш швайн!» Мелькнул племянник Вовка с тонким худым личиком, подбирающий с пола упавшую крошку хлеба — Яня, что с тобой, дочка? — привёл её в чувство голос мамы. — Привиделось что-то... не обращай внимания. На примусе засвистел, запыхтел кипящий чайник, мощная струйка пара вылетала из носика. Свист усилился, стал резким, протяжным, даже в ушах зазвенело. Она потрясла головой — свист пропал. Мама сняла булькающий чайник, поставила на примус сухую чугунную сковороду, высыпала в неё нарезанные кусочки булки. Сковородка жарко раскалилась, сытно запахло сдобой. — Сухарей надо насушить побольше, — наконец сказала Нина. — Можно и насушить, — не сразу отозвалась мать. — Да что тебе такое привиделось? Дурное что-то? — Нет, что ты. Просто пусть будут, запас карман не трёт. *** Ромск — вымышленный город с реальным прототипом. Продолжение следует... #ОльгаПустошинская