Исторический рассказ (фрагмент)
Автор: Кондрашов В.Н., 06.01.2019 г. с. Песочня.
Наташа, высылаю тебе свой рассказ, совершенно меня замучивший. Это тебе подарок к Рождеству. Думаю, ты оценишь. Высылаю, почти без проверки. Совсем нет времени. Увы, провинциальная Россия не наравне с веком 21-м. То снег, то вода. А то человеческие «души» приходится воспитывать. Если найдёшь недочёты – прости. Я хоть и имею филологическое образование, но стал ошибаться. Возраст.
Работа исторически выверена. Правда, есть в ней и художественный вымысел. На то оно и литературное произведение. Несколько волнуют меня большие лирические отступления. Поймёт ли читатель? Но главное – пропитано всё любовью и уважением к великому прошлому нашего малой Родины. Без правильного осознания прошлого невозможно двигаться вперёд и быть патриотами.
p.s.
А историю знать надо обязательно, она наука точная.
Не доехав до Малой Черной слободы, свернули к Паре. Кошелев попросил Никиту остановиться и, выбравшись из коляски, твердой походкой направился к реке. Остановился и начал жадно всматриваться в запорские дали. Место это было самим любимым для Кошелева. И действительно вид открывался великолепный. Внизу, изгибаясь стальным телом, несла прозрачные воды говорливая Пара. Дубовыми рощами желтел Слободский лес. Слева виднелся силуэт Спасской церкви, с искрившимся на солнце золочёным крестом. Чуть дальше на взгорке блестели свежее покрашенные крыши домов отрадовских мужиков. В легкой дымке на горизонте терялась линия Павловского леса. Довершали всю эту красоту пронзительно голубое небо и бескрайние заречные луга с дорогой, устремлённой к горизонту.
- Господи, красота-то какая! - прошептал Кошелев, не раз бывавший в Европе и любовавшийся западноевропейскими красотами. Но никогда, даже на мгновение не западала увиденная красота в душу. Русская природа с её неброской красотой была милее и краше. Там не хватало размаха, простора, и чего-то того, что до боли трогало сердце любого человека, родившегося в России. И никогда не забывал он о Родине. Никогда и ни при каких обстоятельствах!
В воздухе раздался знакомый, едва слышимый шум. Кошелев поднял голову и увидел стаю птиц, пролетавшую над лесом.
- Неужели журавли ? - подумал он.
Да, это была запоздалая стая журавлей, летевшая над Слободским лесом.
- Эх, журавли, журавли, - тихо произнес Кошелев, - куда же вы летите, здесь ваша Родина. И моя тоже, - прошептал Кошелев с навернувшимися на глаза слезами.
Первый раз попав сюда, Кошелев долго думал, где же он видел всё это. И вспомнил на картине его друга - великого русского художника Александра Иванова «Аппиева дорога при закате солнца». Иванова Кошелев считал лучшим русским художником, дружил с ним и не раз бывал у него в гостях в Италии, где тот трудился и крайне редко появлялся в России. Правда на картине пустынная дорога вела к древнему Риму среди песка и камней. А здесь она, едва видимая и поросшая редким кустарником, на коричнево-желтом фоне пожухлой травы, устремлялась вверх к Павловскому лесу.
Резкий гудок крахмального завода напомнил Кошелеву о цели его поездки.
Въехали в Малую Слободу. Немного постояли у обветшалой церкви Василия Блаженного. Покосившийся купол, заколоченные двери, упавший забор производили тяжелое впечатление. Перекрестившись, Кошелев подумал, что надо бы её разобрать.
- А, Никита, как ты думаешь?
- Да, он согласится что ли? Алексей Фокич изволит считать руины эти-с укором для Ковалинского, - ответил Никита, - Вы что его не знаете-с. Иконы и всю утварь он домой перенес. У него там целый иконостас. Сами видели-с. Да иконы не то, что сегодняшние. Шестнадцатый, семнадцатый век. Намоленные веками-с. Серебряные, да золотые все. Глаз не оторвёшь. Я у него псалтырь старинный видел. Из Покровской пустыни монастырской ещё-с. Сроду такого не видывал-с. В кожаном переплете, с позолотой. Настоятелю Песоченской Покровской пустыни Феофану принадлежал, лично-с. Вот уж священник, так священник был. Дед рассказывал, говорит, увидел его первый раз, шесть лет ему только было, подумал сам Иисус Христос в Песочне объявился, сразу в Бога стал верить, без храма-с. А голова-то какая умная была! Никаких начальников не боялся. Жил исключительно верой и правдой. А каким даром убеждения обладал-c! Таких батюшек сейчас уж и не сыщешь. В монастыре простых людей не принимал-c, а бывало в Песочне появится, крестьяне при встрече с ним на колени вставали и не поднимались пока мимо не пройдет. А он каждого-с перекрестит и каждому слово доброе скажет. Авторитетный священник был, со всей России за благословлением к нему ехали. Вы же знаете, ему сам преосвященный Лаврентий освятить Спасскую церковь в Слободе доверил. И не только в Слободе, но и в окрестных селах тоже. Считал это хорошим знаком-с.
Двинулись дальше. Кошелев залюбовался крепкими домами малочернослободских мужиков, которые хоть и зубастыми были, но вели свои хозяйства справно и зажиточно.
Вдруг откуда-то раздадались волшебные звуки музыки.
- La sonate de lune de Beеthoven. Qu,il est beau! Est-est Michel? - почему-то по французски прошептал Кошелев. Звуки музыки то нарастали, то казалось исчезали, растворяясь в синеве неба.
Впереди показался кареевский дом с мезонином и белыми колоннами при входе. На шум подъехавшей коляски на крыльце появилась очень красивая в накинутой шали женщина, Лукерья Рогачёва – управительница кареевского дома.
- Здравствуй, Лукерья, - сказал Кошелев, - дома ли хозяин?
- Дома, Александр Иванович. Алексей Фокич изволит молиться у себя, - ответила женщина, низко поклонившись гостю, - Миша музицирует в зале.
Лукерья – дальняя родственница Кареева, была первой красавицей обеих слобод. Кошелев вспомнил историю Лукерьи. Какой то сапожковский купец, старик-вдовец, впервые увидев и сражённый её красотой, умолял девушку выйти за него замуж. Но та не соглашалась. Ему удалось тайно выкрасть Лукерью, в надежде на взаимную любовь. Но никакой любви не случилось. Насильно мил не будешь. Нашли Лукерью быстро, через три дня. Возмущённый Кареев хотел посадить наглеца и даже сам ездил в уездный суд, чтоб дать делу ход. Но Лукерья воспротивилась и как-то вечером сказала Карееву:
- Алексей Фокич, простите его Христа ради. Михаил Иванович – неплохой человек, добрый. Да, и уж старик совсем. Не губите душу его. Он ведь третьего дня, как полиции нагрянуть, на колени передо мною встал, да причитал всё:
- Лукерьюшка, голубушка, оставайся. Не смогу я без тебя жить. Опустошила ты душу мою. Уйдёшь, руки наложу на себя. Точно наложу. Жалко мне его. Да, и вреда он мне никакого не причинил.
Тогда так и порешили.
В отношениях с мужчинами Лукерья вела себя строго и замуж так и не вышла. Потом сгорел её дом и Кареев, сжалившись, поселил горемыку в своём доме, а чтобы та не скучала, вменил ей исполнять обязанности экономки.
Поговаривали, что она по уши влюблена в Алексея Фокича. Но то были только разговоры.
- Проходите в дом. Алексей Фокич с Мишей будут рады видеть Вас, право рады. Уважают они Вас.
Кошелев вошёл в дом, с наслаждением вдыхая, знакомые с детства ароматы старинной русской усадьбы: запахи догорающих в каминах дров, старого дерева, сушеных трав и антоновских яблок. Прошел по коридору, сталкиваясь на пути с какими-то старушками-приживалками кареевского дома, и вошёл в небольшую уютную комнату с пылающим камином. Пара кресел, обитых светлым сафьяном, на стенах картины, на полу хороший ковер. В углу небольшой диван для отдыха, обитый тем же светлым сафьяном. Михаил стоял у окна, из которого открывался вид на огромный, немного запущенный сад, окружавший дом и спускавшийся террасами к Паре.
- Это Вы, Александр Иваныч? Чего молчите. Я слышу по шагам, что это Вы.
- Да, да, это я, Миша. Приехал на открытие школы к вам. Да заодно отца позвать, может согласится? Миша, что же ты в гости к нам не едешь? Я сколько раз тебя уже приглашал. Ольга Федоровна по тебе соскучилась, ты уж сколько у нас не был. Негоже такому таланту отшельником жить. В Сапожке тебя тоже ждут. Показал бы тапёрам тамошним, как следует играть.
- Приеду, Александр Иваныч, непременно приеду, - тихим голосом ответил юноша.
Он быстро встал и направился к Кошелеву. Ни походка, ни глаза Михаила не выдавали его физического недостатка. Он был слеп.
- Меня ныне утром кучер наш Иван на реку возил, где ручей наш Выдерга в Пару впадает. Вы же знаете это место. Там быстрина, перекат. Я долго стоял и мне показалась, что шум воды созвучен «Осеннему вальсу» Шопена. Те же звуки, те же переходы. Александр Иваныч, пойдёмте в залу, я вам сыграю Шопена Вашего любимого.
Михаил Кареев был одним из лучших исполнителей произведений Фредерика Шопена. Обративший внимание на одарённость сына Кареева, Кошелев помог ему получить блестящее музыкальное образование у лучших московских педагогов. Потом переехал в Петербург. Блистал в салоне Шиловских, где собирался весь цвет столичной музыкальной общественности. Сам Шопен, как-то обмолвился, слушая Кареева:
- Этот юноша играет лучше, чем я. Право лучше. Какой талант! Ему в Европе гастролировать надо.
Мечтам этим не суждено было сбыться. Всё оборвал нелепый случай. Михаил простудился и неожиданно стал слепнуть. Все попытки врачей помочь ему оказались тщетными. Слепота оказалась неизлечимой.
Убитый горем, юноша временно вернулся домой. Но как оказалось - навсегда.
- Пойдёмте в залу. Устраивайтесь поудобнее в кресле и представьте, что находитесь в месте, о котором я Вам рассказывал.
Кошелев, поудобнее устроившись в кресле, приготовился слушать. Михаил начал играть. И всё как будто бы куда-то ушло. Осталась только музыка Шопена и этот огромный деревянный дом, насквозь пропитанный русским духом.
В залу вошёл Кареев. Приветливо, но с чувством собственного достоинства поздоровался с Кошелевым. Лет восьмидесяти, среднего роста, хорошо сложенный, с безукоризненными манерами и сохранившимися красивыми чертами лица. На первый взгляд веяло от него каким-то холодком. Но в сущности, был он добрым человеком и, когда нужно было, тонким дипломатом. Но не со всеми. Кошелева всегда поражало в Карееве умение с достоинством держаться с любым человеком порою намного выше его по рангу, чётко и ясно излагать свои мысли и отсутствие всякого рода угодничества.
- Нравится мне у Вас в доме. Уютно очень. Каждый раз уезжать не хочется.
- Это моё святилище, Александр Иваныч. Вся жизнь моя здесь прошла, с самого рождения, - высоким баритоном ответил Кареев.
- На открытие школы приехали. Какой по счёту, пятой? – спросил он.
- Нет, девятой уже, Алексей Фокич, девятой
- Хороший Вы человек, Александр Иванович. За школу низкий поклон Вам от всех жителей. Всё чернослободские ребятишки учиться будут. Много среди них смышлёнышей. Школу закончат, в уездное училище подадутся поступать, а там глядишь в начальники пробьются, селу помогать будут. Мы-то не вечные, а селу жить.
Кошелев, считавший крестьян носителями особой духовной нравственности, всё делал для того, чтобы нести просвещение в народные массы. Став председателем уездного училищного совета, лично инспектировал сельские школы, и не было ни одного учебного заведения в уезде, в котором он хоть бы раз не побывал. Эту работу Кошелев считал одной из главнейших. При нём резко возросло количество школ и обучавшихся в них детей. На всех уездных и губернских собраниях он постоянно говорил о важности народного просвещения, невозможности строить будущее России без грамотных людей.
Алексей Фокич, может быть всё-таки примите участие в открытии школы. Человек-то вы авторитетный.
- Мысленно с Вами буду. Много людей там будет, которых я не уважаю. Особливо Коваленского. Господи и как земля носит таких людей. Никогда не прощу ему закрытия церкви в нашей деревне. Ну да Бог ему судья.
- Ох, и упертый же Вы человек, Алексей Фокич, прощать надо уметь. Он Коваленский-то икону родовую в Спасскую церковь пожертвовал, ремонтом храма занимается.
- Знаю. Не все прощается, и не все забывается, - твёрдо ответил ему Кареев, не всё. И давайте договоримся наперед, не называйте мне его фамилии и не упоминайте о нем. Знаю я его либерала-жертвенника как облупленного. В каждом человеке особый стержень добра и сострадания должен быть. Нельзя причинять зла людям. Хотим мы того или нет, зло возвращается. А совершая добрые дела не кричать об этом на каждом углу, да говорить какой ты хороший. У нас в Малой Слободе от его стараний тошно уж всем стало. Его за человека то не признают, а Вы прощать! Дождётся он когда-нибудь, дождётся. Все под Богом ходим.
Кареев, постоянно сталкивавшийся с непониманием уездных и губернских властей, ни в какие законы не верил. Верил в хороших людей и в Бога.
Говорил он негромко, но всегда веско и властно, словно собеседник был его полной собственностью. Кареев никого не боялся. Так было всегда. Будь-то чиновник из губернии, сапожковский исправник или простой чернослободский мужик. В уезде Кареева побаивались, зная его прямой и жесткий характер, и старались с ним не связываться. Знали, в карман за словом не полезет. Закрытие церкви Василия Блаженного в Малой Чёрной Слободе перенес стоически. Только хорошо знавшие Кареева люди, близкие ему по духу, знали, чего ему это стоило.
- Да, я вот, что еще подумал. Алексей Фокич, может учительствовать будешь, человек-то ты грамотный, тихо произнес Кошелев, - решив сменить тему разговора.
- Нет, - сказал Кареев. Годы. Мне уж восемьдесят исполнилось. Пора о вечном думать. Пусть молодые работают. А помогать школе обязательно буду.
- Ну, с богом – произнес Кареев, прощаясь с Кошелевым.
Подъехали к школе, располагавшейся на взгорке, на берегу болотистого ручья – Выдерги. Смотрелась она основательно и красиво, как и всё, что строил Кошелев. Однажды, вернувшись из Польши в отпуск, он приехал сюда, чтобы посмотреть, как идет строительство. Школа показалась ему унылой и он приложил все свои усилия чтобы отделать фасад торжественнее и привлекательнее.
Народу собралось много. Празднично одетые крестьяне с любопытством осматривались вокруг, успокаивая своих детей, которым скорее хотелось войти в школу и начать учиться. Крестьянскими телегами была запружена вся дорога. Экипажи и коляски гостей стояли чуть в отдалении на специально отведённом месте. На земле у стены школы из дубовых веток и рябины было выложено название села – Чёрная Слобода. Венками из тех же растений крестьяне украсили окна. Над входом в школу развевался российский флаг.
Кошелев, совершив общий поклон собравшимся, направился в сторону предводителя дворянства – Алексея Фёдоровича Мосолова, стоявшего в окружении каких-то чиновников и многочисленных сапожковских дам.
Между тем, усилиями местного священника Петра Ивановича Грацианского и неизменного дьячка Спасской церкви – Ивана Фотиевича Ершова все были выстроены в ряд. Гости расположились напротив крестьян и их детей. Всё выглядело приличиствующе и чинно.
Предводитель дворянства много говорил о предпринимаемых сапожковским земством мерах по распространению в народе просвещения, решении вопросов благоустройства существующих школ и открытия новых.
Выступили и другие гости, произносившие слова, соответствующие открытию школы.
От жителей выступил Коваленский. Он говорил о новой школе, как о самом дорогом подарке жителям Чёрной слободы и низко поклонился Кошелеву по инициативе которого школа строилась, да ещё с участием его личного капитала.
Выступил и Кошелев.
- Чернослободцы! Подлинная суть России в её провинции. И я не ошибусь, если скажу, что сердце этой самой провинции в сельской школе. Сколь много людей, ставших известными людьми, начинали свой путь в деревенской школе. Вспомните о великом Ломоносове. Может вот здесь на этой земле стоят будущие светила науки и выдающиеся государственные деятели. Помните об этом! Бережно и даже благоговейно относитесь к школе – своему родному гнезду. Будьте патриотами. Пусть сильнее бьются ваши горячие сердца! Пусть исполнится главное предназначение человека – служить своему Отечеству!
После торжественной части последовала церемония освящения школы. Грацианский с Ершовым организовали экскурсию по зданию и многочисленным хозяйственным постройкам, в то время как местные жители бойко накрывали столы, выставляя на них простую крестьянскую пищу.
Кошелев, принадлежавший к аристократической элите России, никогда не брезговал деревенской едой, часто повторяя слова:
- Все мы из земли возникли, в неё и уйдём!
Попрощавшись со всеми, сказал Никите:
- Ну, что домой!
Из Слободы выехали, когда уже начало смеркаться. Молча ехали до самой Песочни.
Никита, наконец решив прервать молчание, спросил:
- Вы спите, Александр Иванович?
- Нет, не сплю, а что?
- Сколько вы хороших дел для людей делаете. Все бы так.
Кошелев, давно отдавший все свои долги перед Отечеством, тихо произнёс:
- А впереди ещё больше, Никита. Жаль только, что жизнь коротка."
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 1