Автор Александр Верхотуров (из Кадома).

Циклы внешности.
(Несерьёзные стихи.)
В меня вселился бородач.
Он со спортивною породой.
Был раньше чёрный, словно грач,
ну а теперь белобородый.
Я стал купаться по утрам
в огне реки из перламутра
и чувствовать, как входит утро
в любой телесный килограмм.
Мой бородач мне дарит бег:
спешу полезною трусцою.
И загораю, словно грек,
весь день до кожи с чернецою.
Беру гантели иногда.
О, как желанье накатило,
чтобы седая борода
с меня подольше не сходила!
У бородатой полосы
всегда циклическая узость,
а вслед за ней придут усы
и безбородость, и безусость.
Но в циклах внешности всегда
капец тоске и нездоровью
явившаяся борода.
Я жду её приход с любовью.
День озаряется в воде,
струится мир неповторимым.
А впрочем... смысл не в бороде,
а в чём-то неопределимом...
Не клюёт.
Так бывает... Рыба не клюёт.
В лес пойдёшь - и ни гриба не видно.
Юное сердечко слёзки льёт,
ну а мне... нисколько не обидно.
Бесполезны хлеб и червяки -
нет поклёвки, похвалиться нечем.
Всё равно приятно у реки
просто посидеть под тихий вечер.
То ли воздух светел и хорош?
То ли осень зародилась в лете?
В общем, ты и сам не разберёшь:
отчего так хорошо на свете...
Поле.
Затеряны в поле
давненько-давненько
посёлок, село ли
иль так... деревенька,
в берёзах пропавший
Починок убогий,
иль домик, вбежавший
на берег пологий...
Неважно... А ценно:
в добре или худе
там есть непременно
хорошие люди.
Такие не просят,
а делают божье...
Такие не бросят
тебя в бездорожье.
Порой бедолаги,
подчас невезучи,
они работяги
и очень живучи.
Им дороги дали
любимой России,
где жили, страдали,
где травы косили,
где в чащу лесную
сияет окошко,
где песню родную
играет гармошка.
Их радует снова
простор и свобода.
И я из такого
простого народа.
Меня создавала
народная доля,
растило, ковало
великое поле.
То поле бесценно:
в добре или худе
там есть непременно
хорошие люди.
Были бы товарищи...
Ой, война-пожарище,
жуткий скорострел!
Были бы товарищи,
я бы не жалел,
не жалел о времечке,
где студентик я,
где слова, как семечки,
лузгали друзья.
Были мы так молоды,
жили налегке,
отрастали бороды
пухом на щеке.
Юные мечтатели,
мальчики общаг
метили в писатели,
да не знали как.
Этого ( как сглазили )
мир похоронил.
Тот... чинами, связями
друга заменил.
Что кому достанется,
тем и знаменит:
третий, горький пьяница,
прОпил всякий стыд.
Чешется и колется
щётка-седина.
Дума как околица,
а за ней - война.
Там огни багровые
из военной тьмы,
смотрят парни новые,
как смотрели мы.
Пули во все стороны
мальчиков едят.
Дроны, словно вороны,
жадные следят.
Где же вы, товарищи?
И на что годны?
Как тушить пожарище
яростной войны?
Может, против шерсти я...
Только... не злодей.
Это сумасшествие -
убивать людей!
Встаньте же, матёрые
люди в седине,
мудрые, которые
недруги войне!
Встаньте все здоровые
и калеки тож,
чтобы время новое
не пустить под нож!
Уберечь от ярости
бешеной войны
и дожить до старости
только... без вины...
Ой, война-пожарище,
жуткий скорострел!
Были бы товарищи,
я бы не жалел,
что гремят рассветами
чёрные поля,
ранена ракетами
матушка Земля...
Утро.
Далеко-далеко, за мостом, за рекою седою,
где и тяжкому стаду кудрявой травы не измять,
над заросшею старицей с чёрной недвижной водою
тихий домик стоит и живёт моя добрая мать.
Это сильная девочка в платье из серого ситца,
словно грустное небо её молодые глаза,
она быстро бежит, и порхает тугая косица
над её головой, как над летней волной стрекоза.
Далеко-далеко возле дома струится беседа
самоварной водой при мерцающем свете луны.
И везёт рыжий конь на лугу подгулявшего деда,
бригадира колхоза, героя минувшей войны.
Над рекою седою мелькнула угрюмая птица:
у холодной реки не занять ей тепла и огня.
И в далёкой Сибири ещё предстоит мне родиться,
потому что судьба составляет пути для меня.
Прогремят голоса, и тугие скрижали сомкнутся,
чёрный ворон присядет на выбранном Богом стогу.
Слабо брезжит рассвет. И мне выпало рано проснуться
и стоять у окна... у окна... на другом берегу.
Птица.
По краю, по краю, по краю
над Мокшей в песке золотом!
Я сердцем слегка замираю
в траве на обрыве крутом.
Пришёл я сюда опроститься,
лазурным простором дыша,
ведь здесь человек или птица -
различий не знает душа...
Вот так бы расставил я руки,
не думая, кто я такой,
до самой лучистой излуки,
как лебедь, летел над рекой!
Но сердце моё человечье
к себе возвращает меня:
боится в полёте увечья,
пустыни бескрайнего дня.
И делит на счастье и слёзы
пространство и время везде.
По сильному корню берёзы
я тихо спускаюсь к воде.
Люблю я зачерпывать горстью
твою золотую капель...
Звенит колокольчиком гостю
речная песчаная мель.
Со всеми моими грехами
иду я по кромке огня.
И Мокша, сияя стихами,
как будто течёт сквозь меня.
Влюблённому много простится
в его многотрудной судьбе.
Красивая белая птица
подарена небом тебе.
Лети же, мой лебедь прекрасный,
пронзи небосвод голубой!
Не только под кручей опасной -
я вечно любуюсь тобой!
Из давних стихов.
Синица.
Странная птица - синица:
вроде бы, синяя птица,
но почему-то синица
выглядеть жёлтой должна...
Странную птицу - синицу
я посажу на страницу,
чтобы с весёлой страницы
не улетала она!