Предыдущая публикация
Шура
Александру Фёдоровну Соларёву некоторые коллеги да и, чего греха таить, многие ученики за глаза называли Шурой. Женщина она была бойкая, крепкая и мужественная, из разряда тех, про которых Некрасов писал: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт…»
Коней Александре Фёдоровне за свою жизнь пришлось остановить немало. Ей как-никак шёл восемьдесят третий год, и она по-прежнему работала в школе. Хотя нет, не работала. Александра Фёдоровна этой самой школой жила.
Ни мужа, ни детей у неё не было. Не было даже кошки. Кошек Александра Фёдоровна терпеть не могла за праздный образ жизни и высокомерное отношение к тем, кто их кормит. А вот к собакам относилась с симпатией. Когда-то даже подобрала одну с улицы, да только та уж как лет тридцать умерла от старости, а больше никого другого Александра Фёдоровна взять не посмела. Слишком уж тяжело ей было расставаться с Чайкой, да и бесконечно любимая работа заводить живность уже не позволяла.
На профессиональном поприще у Александры Фёдоровны складывалось всё как надо. Высшая категория, статус учителя-исследователя, призовые места на всероссийских олимпиадах по физкультуре для школьников. А уж сколько побед в различных спартакиадах и соревнованиях набралось за годы работы, и сосчитать невозможно. Александра Фёдоровна всегда нутром чувствовала, кого куда нужно послать, чтобы выцарапать для школы очередной кубок.
Зимой лыжи со школьниками, весной и осенью утренний бег трусцой, летом – плавание. Круглый год – закаливание по системе Порфирия Иванова. Александра Фёдоровна лениться не позволяла ни себе, ни другим.
Всегда в форме, всегда подтянутая, всегда с высоко поднятой головой и внимательными глазами. И вот такую её, подтянутую и крепкую, в последний день весны вызвал к себе директор.
Александра Фёдоровна не боялась. Чего бояться? За шестьдесят лет работы она повидала многих директоров. И хороших, и плохих, и тех, кто только пытался казаться хорошим. О чём с ней хотят поговорить, она и так знала. Лика на апрельских каникулах с мужем в Турцию летала и там наверняка забеременела, вот Арсений Петрович, видать, и решил заранее почву подготовить и ещё с десяток часов на неё навесить. Впрочем, Александра Фёдоровна против не была. Нагрузки она не боялась, детей любила. А часы что? Где тридцать там и сорок, ей не привыкать: всю жизнь так работала и не жаловалась.
Но директор почему-то начал говорить о другом.
‒ На пенсию Вам пора, Александра Фёдоровна, ‒ произнёс он, барабаня пальцами по столу и косясь куда-то в сторону. ‒ Годы всё-таки своё берут. Вижу, вижу, что тяжело Вам в последнее время.
‒ Это мне-то тяжело? ‒ удивилась она и внимательно посмотрела на директора. Ему было чуть за тридцать. Не историк, не математик ‒ трудовик. Высокий, прилизанный, из разряда тех, кто мягко стелет да жёстко спать. Александре Фёдоровне он никогда особо не нравился.
‒ Родители на Вас жалобы не по дням, а по часам строчат. Из департамента вчера опять новая бумага пришла. Я уж загребать устал.
‒ Да на кого ж не пишут-то сейчас? ‒ Александра Фёдоровна махнула рукой. К кляузам от родителей ей было не привыкать. За годы работы она повидала их столько, что могла оклеить все стены в квартире от пола до потолка, да вот только спустя время эти самые родители почему-то первыми бежали с ней здороваться, а потом и их дети подключались.
‒ Вы всё путаете и постоянно всё забываете.
‒ Это что ж я забыла-то? Что перепутала?
‒ Да хотя бы имя моё. Меня зовут Андрей Павлович. А Вы меня упорно Арсением Петровичем называете.
«Вот велика важность, ‒ пробурчала про себя Александра Фёдоровна, ‒ он тут без году неделя. Вчера пришёл, завтра уйдет, а послезавтра на его место ещё кого-нибудь посадят. А мне новое имя учить придётся…»
‒ Нет. Не пойдёт так. ‒ Андрей Павлович закивал с такой силой, словно только что одобрил чьё-то предложение. ‒ Не пойдёт. Правда-правда, не пойдёт. До отпуска работайте, потом на августовский педсовет приходите, а после пишите заявление. Не могу я Вас оставить. Правда, не могу. Вы и меня, и себя погубите.
Александра Фёдоровна встала и не прощаясь вышла в приёмную. Секретарша Танька дёрнулась от двери и приземлилась на стул возле компьютера. Александра Фёдоровна даже взглядом её не удостоила. И так было понятно, что та подслушивала, а значит, к завтрашнему дню о разговоре с директором будет знать вся школа. Танька с детства была сплетницей. Александра Фёдоровна учила её с первого класса, и муженька её алкоголика и двух сыновей-оболтусов. Вот, видимо, и доучила.
Свернув за угол, она потёрла левую половину груди и зашагала к спортзалу. В маленькой каморке для физруков между раздевалками и туалетами, натянув на нос очки, сидела Ксения Георгиевна, высокая, широкоплечая женщина со светлыми волосами и грубым голосом.
‒ Увольняют меня, Ксюша, ‒ проговорила Александра Фёдоровна и, выдвинув стул, села напротив коллеги. ‒ Говорят, старая стала и с работой не справляюсь.
Ксения Георгиевна сняла очки и потёрла глаза. Белки у неё были красными, скорее всего, от долгой работы за компьютером.
‒ А может, и верно говорят, а Шура? Может, и правда не справляешься?!
Александра Фёдоровна подняла к носу кулак и усмехнулась. Нет, от Ксении Георгиевны она не ждала жалости. Жалость была ей ни к чему. Жалость Александру Фёдоровну всегда раздражала так же, как и кошки. От Ксении она ждала сочувствия. А ещё поддержки. Думала, что та выскочит из каморки физруков и побежит на чём свет материть директора. Если бы к ней Ксюша пришла с такой бедой, Александра Фёдоровна бы только так и поступила.
‒ И с чем же я не справляюсь?
‒ Ты в мае две недели подряд 10 «А» с седьмого урока отпускала.
‒ А ты будто не отпускала никогда?
‒ Но ты-то про них забыла. Взяла и ушла домой.
Александра Фёдоровна потёрла щёку. «Ну было пару раз. Подумаешь среду с четвергом перепутала. С кем не бывает? Зато в весеннем кроссе «Сотка» опять первое место забрала».
‒ А во вторник девчонок 9 «Б» в раздевалке закрыла. А гимнастику как они у тебя в декабре сдавали?
‒ Как?
‒ Две за всех. Только футболки меняли, а ты радостная пятёрки ставила и даже не замечала, что вокруг происходит.
Александра Фёдоровна качнула головой и посмотрела в угол. Там стоял свёрнутый мат. Последний из первого потока, которые заказали в год основания школы. Она десять лет билась, чтобы ей дали новые маты вместо тех, из которых уже сыпалась обивка. Ей дали, и она выбросила старые на мусорку. Даже грузчиков ждать не стала. Сама утащила вместе с ребятами, и вот теперь её совсем, как те маты, тоже выкидывали на свалку.
‒ Ты прости, Шура. ‒ Ксения Георгиевна важно натянула на нос очки. ‒ Но я за тебя работать устала. Правда, устала.
Александра Фёдоровна кивнула и тихо вышла из каморки. Ксению она привела в эту школу восемнадцать лет назад. Та тогда работала в какой-то деревеньке и выезжала на соревнования в лучшем случае раз в год да и то по обещанию. Встретились они случайно, кажется, на кроссе Нации, и Ксюша тогда умоляла взять её к себе. Говорила, что хочет работать только в «Сотке» и только с Александрой Фёдоровной. А Александре Фёдоровне было не жалко. Она тогда занимала должность руководителя школьного методобъединения учителей физической культуры и искала инициативных талантливых педагогов. Вот и нашла… На свою голову. И зачем десять лет спустя упросила прежнюю директрису Ксению Георгиевну новым руководителям сделать? Непонятно…
‒ Уходить надо вовремя.
Последняя фраза вылетела из-за дверей каморки физруков, но Александра Фёдоровна и ухом не повела. То же самое когда-то давно ей сказала её подружка Лилька, красивая, высокая и большеглазая татарка. Она была на два года младше Александры Фёдоровны и приехала в эту школу уже замужней и по распределению. Работала математиком, всероссийских олимпиадников не готовила, грамот от губернатора не получала, но зато умудрилась родить сына и дочь, а теперь вот вовсю правнуков нянчит. Ушла Лилька больше двадцати лет назад в шестьдесят и тогда точно так же сказала: «Уходить, Шура, надо вовремя». Александра Фёдоровна в тот день только рассмеялась. Какое уходить, если у неё столько пороха в пороховницах. И куда он теперь-то подевался?
Сменив обувь, Александра Фёдоровна вышла на улицу. Погода стояла тёплая и солнечная, день клонился к вечеру, и на улицу вывалилась куча детворы пополам с молодежью и людьми среднего возраста. Александра Фёдоровна без конца кивала и здоровалась. В лица она давно не всматривалась. Без очков мало что видела да и не узнавала уже, говоря по правде, большинство своих бывших учеников, но всегда улыбалась и на приветствия отвечала. Такое внимание её давно перестало удивлять. Слишком уж многих она переучила в округе и вообще в городе.
Придя домой, раздеваться Александра Фёдоровна не стала и сразу легла на кровать. Слёз не было. Плакать она не привыкла. За последние двадцать лет это случилось лишь раз, когда умер горячо любимый Константин Сергеевич. Причём внезапно. Летом. В отпуске. С семьёй. Вот тогда она плакала, плакала по тому, с кем плечом к плечу проработала больше сорока лет. Нет, Костя бы не предал. Не поступил бы как Ксюша. Не бросил бы. Вместе бы они обязательно что-нибудь придумали. И не из таких передряг в конце концов вылезали…
В дверь позвонили. Поднявшись, Александра Фёдоровна прошла к дверям. На пороге стояла соседка Анна.
Анну Александра Фёдоровна тоже знала давно. Её бывший ученик, Альберт Семёнович, а ныне учитель английского языка, привёз ту из Ташкента ещё девочкой и устроил к ним в школу педагогом-организатором. Ане тогда было лет восемнадцать-девятнадцать. Они поженились через месяц, но прожили недолго, Альберта увела из семьи какая-то разведёнка, а Аня вскоре нашла себе нового мужа, но и тот задержался ненадолго ‒ сбежал за счастьем в Москву, а её почему-то с собой не позвал.
‒ Эх, Анька, ‒ произнесла Александра Фёдоровна, приглашая гостью в комнату. ‒ даже не знаю, что мне сейчас делать? Может, уборщицей в школу пойти. Пол-то уж я, наверное, смогу мыть.
Анна покачала головой. Александра Фёдоровна то ли забыла, то ли не знала, что уборкой в школе занимается особая клининговая компания, с которой Андрей Павлович пролонгировал договор ещё в апреле, а там все места уже были распределены…
‒ Помру я без школы, Анька! Точно тебе говорю, помру!
Анна вздохнула и посмотрела на одну из трещин на потолке.
‒ А если Вам уехать? Мне подруга рассказывала, что за городом есть пансионат. В сосновом бору стоит. Для пожилых. Плата небольшая, место хорошее, персонал дружелюбный.
‒ Это что же, ты меня в дом престарелых спихнуть хочешь?
Анна пожала плечами и, оставив короткую записку с адресом пансионата, тихо ушла к себе, а Александра Фёдоровна целый час простояла, глядя в окно. «Вот и превратилась я в старую развалину, рассуждала она, наблюдая за влюблённой парочкой, заходившей в подъезд. ‒ И жизни толком не видела, всё работала да работала. Думала, успеется… А теперь вот за меня работать не хотят те, кого я на своём горбу столько лет в рай тащила…»
Сон к Александре Фёдоровне в эту ночь так и не пришёл. На утро она с трудом встала с кровати и неторопливо собрала спортивную сумку. Вещей у неё было немного, а выходных платьев, юбок и блузок оказалось ещё меньше.
Дорога до пансионата «Надежда» занимала два часа на рейсовом автобусе, и Александра Федоровна дремала, откинувшись на сидение. Предложение Анны теперь казалось меньшим из зол, и, подъезжая к сосновому бору, она отправила соседке короткое сообщение о своём решении.
«Последнее пристанище перед смертью» как мысленно окрестила пансионат Александра Фёдоровна представляло собой большое четырёхэтажное здание жёлтого цвета. Подойдя к нему ближе и взглянув на большие окна, она почему-то вспомнила о советских пионерских лагерях, в которых часто работала в летние отпуска вожатой. Воспоминания эти вызвали в ней улыбку, и она, распрямив плечи, гордо вошла в фойе.
Определили её в угловую комнату на втором этаже. Спальня у Александры Фёдоровны оказалась светлая с длинными зелёными шторами до пола. У одной стены стояла кровать с тумбочкой, у другой ‒ шкаф и стол с несколькими стульями.
«Ну вот и всё, ‒ мысленно произнесла она, осматривая поцарапанный стол. Тот, как и вся мебель в комнате новым не был, но выглядел добротно. ‒ Осталось только кресло-качалку, плед, кошку и спицы заиметь».
Однако ни первое, ни второе, ни третье, ни тем более четвёртое Александре Фёдоровне не понадобилось. Уже на завтра она вовсю бегала трусцой по сосновому бору, а вечером выпросила у администратора палки для скандинавской ходьбы и устроила настоящий марш-бросок. А ещё через день к ней присоединился высокий темноглазый Геннадий, в прошлом тоже почти физрук, а точнее тренер, но по плаванию.
Анна приехала к ней через две недели, но в комнате не нашла. Администратор как-то уклончиво предложила поискать госпожу Соларёву в сосновом бору. Анна послушалась и первым, что увидела, стал круг из пятнадцати пенсионеров разного пола, которые делали утреннюю зарядку, а в центре стояла Александра Фёдоровна и показывала им специальные упражнения. Рассмеявшись, Анна показала бывшей соседке большой палец, и та прокричав: «Есть ещё порох в пороховницах!» ‒ ответила ей тем же…
Автор: Алиса Селезнёва
Следующая публикация
Комментарии 4