ПЕТР КУЗЬМИЧ ГОРОВОЙ

В минометчики Петр Кузьмич попал из счетоводов колхоза «Заветы Ильича». Окончив в 1941 году в родном селе Новохуторное Красногвардейского района Белгородской области 10 классов, решил, что надо помочь родителям трудовой копейкой, и устроился работать учетчиком. Через несколько дней началась война, и Петр со своим близким другом Иваном решил, что комсомольцы должны быть в первых рядах защитников Родины. Желающих попасть на фронт набралось целых пять подвод! Все комсомольцы села. Взяв с собой необходимое – сухари, сахарку, – они двинулись в районный центр в военкомат. Там, увидев двадцать деревенских подростков, быстро отправили их восвояси, сказав, что пока рановато будет!
А осенью 1941 года они получили повестки: «Явиться в военкомат». Петра Горового и его односельчан направили в город Бобров Воронежской области, там находился сборный пункт. Через несколько дней был дан приказ всем выдвинуться в Камышин Сталинградской области. Будущие бойцы, протопав пешком Воронежскую, Саратовскую, Сталинградскую области, прибыли в назначенный пункт 31 декабря. Там формировалась стрелковая дивизия. Но прежде чем стать минометчиками стрелковой дивизии, мальчишек три месяца обучали военному делу в школе сержантского состава. Изучив 120-мм полковой миномет, в марте 1942 года состав стрелковой дивизии погрузился в вагоны и отправился на фронт. В районе села Русский Брод заняли линию обороны. Дивизия Петра Горового стояла стеной перед фашистами. В январе 1943 года 1033-й стрелковый полк 280-й стрелковой дивизии 60-й армии получил приказ взять направление на Курск, занятый немцем. Они шли тридцать долгих мучительных дней в сорокаградусный мороз, утопая по грудь в сугробах.
– Стоял мороз, а с нас пот катил градом. Когда на пути территория была занята фашистами, вступали в бой и шли дальше, – продолжает вспоминать Петр Кузьмич. – Старались отвоевать село или деревеньку до наступления рассвета, рассредоточиться между домами, чтоб немец с воздуха нас не заприметил. На привале нас кормили, давали щи из полевой кухни. Замерзший хлеб рубили топором. Иногда только кусочек хлеба за весь день, так как нельзя было ни зажечь костер, ни растопить полевую кухню: в небе постоянно кружились фашистские разведчики. Если остановка в лесу – обязательно стоит наш часовой. Мы палатками накрываемся и отдыхаем. Утром глянешь – ничего не видно. Инеем дышим, палатки все белые.
– Машины какие-то были?
– Какие машины?! Топали пешком, а машин было только две – «тпру» и «ну», наши лошадки обозные. Все боеприпасы и снаряжение у нас на марше перевозили только лошади. На санях ставили 120-мм полковой миномет. Весил он 300 кг! Один ствол только 120 килограммов! И боеприпасы.
Подполковник Степан Перекальский решил атаковать Курск с двух сторон: двумя стрелковыми полками навалиться с севера, а третьим — с северо-запада, рассекая оборону противника и угрожая ему окружением. Штурм города начался в ночь на 8 февраля. С первых минут сражение приобрело весьма яростный характер. Наши солдаты к утру ворвались в город и начали блокировать один опорный пункт немцев за другим, нарушая огневую связь между ними и уничтожая их поодиночке. Гитлеровцы, в свой черед, цеплялись до последнего за каждую улицу. Фашисты засели в домах и ожесточенно отстреливались. Одновременно с разных сторон в город врывались подразделения советских солдат. Завязались уличные бои. Преодолевая сопротивление немецко-фашистских частей, советские воины продвигались к центру города с севера – со стороны Знаменки, с северо-востока – от железнодорожного вокзала, через реку Тускарь и Ямскую гору и с юга – через Стрелецкую слободу, к железнодорожной ветке. К полудню 8 февраля очистили от неприятеля северо-восточную и восточную части Курска и отбили железнодорожный вокзал. К вечеру город был захвачен советскими воинами полностью. Разбитый противник в беспорядке оставлял Курск.
7 февраля, когда мы уже были почти на подходе к Курску, шли по золотухинской земле, прошли Свободу, Щетинку. В тот день рассвет застал нас в пути, совсем немного недотянули до села. В небе появилась «рама» – самолет-разведчик «Фокке-Вульф». «Рама» летала с целью разведки местности и корректировки артогня немцев. Самолет-разведчик улетал, и вскоре появлялись пикирующие бомбардировщики «юнкерсы», они цепочкой, один за другим, пикировали на выбранную ими цель. Штурмовики, «фокке-вульфы», небольшие самолеты с воздушным охлаждением. У них было страшное оружие. Одна бомба – 50 килограммов, а вторая – кассетная бомба. Это такое «корыто» со стабилизатором, а в середине более 300 мин. Обычная бомба падает и взрывается на земле. Вот ты видишь, что самолет пикирует. Упал, спрятал голову и думаешь: «Все, конец». Бомба взорвется дальше или ближе, значит – живой. А кассетная бомба очень опасная. Она взрывается на высоте, и эти 300 мин, как душ, накрывают цель.
Так вот, только в лес въехали, как налетели немцы и сбросили такую бомбу. Увидел фашист нашу колонну из 50 танков, пяти саней, полевой кухни, сотен людей. Бомба попала точно в этот лесок. Солдат много погибло, везде кровь. Подбили тогда танк, разбили полевую кухню. Погибли повар, четыре лошади. А лошадки, которые остались живы, стоят кто без ноги, кто с кровавой раной…
К Курску мы подошли в ночь с седьмого на восьмое февраля со стороны нынешней улицы Дубровинского. Мы видели, как на горе дымился разбомбленный мединститут.
– И уже вечером, 8-го, мы получили приказ: «Наступать на север!» Двинулись в сторону Фатежа. В орловском направлении. Не доходя до городка Тросны 13 километров, заняли линию обороны между поселками Муравль и Турейка.
Надо было рыть окопы. Представьте, как промерзла земля! Мы сначала кирко-мотыгами резали пласты из снега и укладывали один на другой высотой до двух метров. Получались такие траншеи из снега. Хоть какое-то укрытие, маскировка. На снег стелили солому и спали на ней. К весне долбили землю, в июле глубина окопов была выше роста человека. Зимой «жили в снегу», а по весне, когда снег стал таять, уже прятались по воронкам, да только воды в них было по пояс. В марте пришла новая напасть – массированные налеты авиации, «мессеры» бомбили наши позиции беспрерывно. Спасали так называемые «лисьи» норы, вырытые в окопе. К началу знаменитого сражения было оборудовано несколько линий обороны.
– А люди на фронте болели?
– Не было простуд. Даже удивительно! Соломки бросишь чуток и ложишься спать почти на снег. Час спишь, потом тебя будят, чтобы не замерз. Вскакиваешь – и пошел вприсядку! Разогрелся, а второй ложится спать. И никаких простуд. Наверное, за счет внутреннего напряжения.
– Со снабжением как было?
– Хлеб привозили с полевой пекарни. В термосах, бывало, доставляли что-то жидкое, вроде горохового супа. Но это было только в случаях, когда была тяжелая обстановка. Когда началась распутица, оттепель, все дороги «раскисли», превратились в непролазное болото. Доставить еду было трудно. Пайку хлеба мы получали не каждый день, да и то когда дадут 400 граммов хлеба, а когда всего 200 граммов на сутки, а могли и одним сухарем покормить. А грязным снегом голод не утолить... Огня не развести, немцы любой костер или просто дымок моментально накрывали из минометов. Вши, голод, обморожения... От цинги спасались отваром хвои. Запах был очень сильный у этого отвара. Пить трудновато было. После Курской дуги со снабжением стало лучше: кормили хорошо и доставляли все нормально. Кухня от нас была в километре. Как-то я пошел ужин принести или обед, не помню. И почти весь этот километр с термосами: то ползком, то на карачках. Котелки были круглые, неудобные, объемные, места много занимали. В круглых котелках еда получалась на двоих, в один котелок первое наливали, а во второй – кашу, и вдвоем ели. Когда в конце 43-го года стали выдавать плоские котелки, то кушать можно было одному. Суп наливали в котелок, а кашу – в крышку от него. Это было удобно. У немцев сразу такие котелки были. В один из таких голодных дней нам здорово повезло! Минометчик из нашего расчета по фамилии Колесников случайно обнаружил картофельное поле. На дворе тогда стоял март. Накопали мы этой перемерзшей картошки и пошли готовить «тошнотики». Выдавливали эту кашицу на жестянку – и на костерок! Почему «тошнотики»? Потому, что потом от них жутко тошнило.
– Немецкая армия славилась минометчиками…
– Немецкие минометчики были хорошо обученные, грамотно корректировали огонь. Немцы говорили: «Ваших летчиков и наших минометчиков нужно кормить шоколадом». Это были отлично подготовленные войска.
В обороне фашист активен был. На нашей стороне темно, а он, немец, боясь наших разведчиков, постоянно на местности подсветку делал – осветительные ракеты пускал на парашютиках. Мы не стреляли. Иногда с той стороны слышно: «Русь, когда будешь платить за свет?». Эти парашютики были целой проблемой для наших разведчиков. Любое движение было заметно. Что-то заприметили – начинают палить. Бывало, что лежали наши парни без движения по нескольку часов.
А еще Петр Кузьмич вспоминает, как сражался на Курской дуге.
– Командованию стало известно приблизительное время наступления немцев, и было решено упредить врага. С утренним рассветом, на час раньше запланированного немецкого наступления, наши войска открыли массированный артиллерийский огонь. Все артиллерийские и реактивные системы второй линии обороны, размещенные на ней, начали артподготовку. Трудно передать словами, что происходило в это время на земле и в воздухе, казалось, что таким огнем можно уничтожить все живое. Минут 45 стоял невообразимый гул, воздух наполнился пылью и пороховой гарью. Потом в небе появились наши штурмовики – Ил-2, охраняемые истребителями. Это была гроза для немецких танков. Они, подлетая к немецким позициям, открывали огонь из своих пушек и крупнокалиберных пулеметов. Смотрим, летят черной тучей «юнкерсы», «мессеры».
Воздушный бой мы смотрели урывками, так как из-за разрыва снарядов, свиста пуль, стоявшей пыли что-то рассмотреть было трудно. Лавина танков, их гул и лязг гусениц сотрясали землю. Все наши минометы обрушились на танки. Огонь был мощным! Многие минометы раскалились докрасна и не могли вести огонь. Земля задрожала, от порохового дыма кружилась голова, свист пуль и снарядов не давал нам возможности высунуться из траншеи. Когда улеглась пыль, увидели остановившиеся танки. Многие из них горели. Немцу не удалось прорвать нашу оборону. Потери были и у нас. Снаряды падали в траншеи, пехоту и нас спасало фигурное расположение траншей. Раненых и убитых можно было отправить в тыл, только когда темнело. Бои шли днем и ночью, без перерыва. В том бою погиб мой друг, командир батареи противотанкового орудия Иван Шляпников. Полет мины не слышен. Только свист в конце ее полета, он нарастает моментально, и сразу падает мина. Коснулась земли – взрывается, ты не успеваешь ничего сделать. Если обычно услышим какой-нибудь выстрел, то сразу ложимся, но выстрел миномета не слышен. Фашистская мина упала почти у ног Ивана. Взрывная волна раздробила его тело. Когда мы подбежали к нему, чтобы перенести в укрытие, его невозможно было взять. Фактически это был уже труп. Он едва дышал, и в последние секунды жизни последними его словами были: «Петя, Саша, передайте моим, что я честно воевал за Родину!». Песня Расула Гамзатова «Журавли» – моя любимая… «А может, превратились в журавлей?..». Я часто смотрю в небо…
– После взятия Тросны нас опять перебросили под Курск для пополнения оружием и людьми. Пешком прошли всю Курскую область. Многие курские села были сожжены немцами дотла, уцелевшие местные жители, голодные, оборванные и измученные, ютились в землянках, и было больно смотреть на этих людей, столько выстрадавших почти за два года оккупации и радовавшихся простой краюхе черного хлеба. Штаб нашей дивизии находился в Косиново. В течение двух недель шло формирование. Мы были расквартированы по ближайшим деревням: Дроняево, Нижняя Медведица, Верхняя Медведица, Пашинка.
– С немцем лицом к лицу встречались?
– Было дело. Даже сейчас как вспомню, не по себе становится. Мог просто глупо погибнуть.
1944 год, Западная Украина. Полк двигался по дороге. Я, как комсорг, вызвался идти в головном дозоре. Лошадь у меня хорошая была, рысистая! Плащ на мне был кожаный, немецкий. Друзья-разведчики подарили. В кобуре пятнадцатизарядный пистолет бельгийского производства. Только въехали, как навстречу бегут крестьяне. Спрашиваем: «Есть ли тут немцы?» – «Почти все ушли. Четверо еще в той хате сидят!», – ответил мужик. Я недолго думая: «Показывай!». Спрыгнул с лошади. В руках пистолет. Захожу в дом, а там четыре немца. Один сидит сапог натягивает, другой пиво смакует. А еще двое лежали на кровати. Тут только понял: «Я один, а их четверо!». В руках у меня этот пистолет. Из него надо стрелять только не останавливаясь, остановился – потом клинит. Я крикнул: «Хэнде хох!». И сразу начал стрелять…
– В разведку ходили?
– Один раз. Срочно, «позарез» нужен был язык! Я был секретарем комсомольской организации полка. Попросился с ребятами в разведку. Командир разрешил. Дали мне маскхалат, и в ночь мы двинулись. Вначале шли через лес, потом вышли уже ближе к немецким позициям. А к ним не подойдешь: фашист траву выжег на несколько метров перед своими траншеями, чтобы обзор был лучше. Даже и не подползешь. Пришлось нам взять направление чуть в сторонку. Смотрим, немцы что-то копошатся, бревна укладывают. Видно, траншеи укрепляли. Сиганули мы в этот окоп, скрутили одного, второго ликвидировали...
– Что было самым страшным на войне?
– Не дай бог попасть в окружение или оказаться в плену. Судьба меня хранила.
Да, судьба хранила Петра Кузьмича. Вторая мировая война для командира минометного расчета старшего лейтенанта закончилась 11 мая 1945 года в Австрии.
Наградила Родина Петра Кузьмича за освобождение Курска медалью «За боевые заслуги», за Курскую дугу – орденом Красной Звезды, за Днестр – орденом Отечественной войны II степени, за форсирование Одера – орденом Красной Звезды. Есть у него и две польские награды: медали «За Одер, Нейси, Балтику», медаль «За Победу».