Мне без тебя так трудно жить,
А ты – ты дразнишь и тревожишь,
Ты мне не можешь заменить
Весь мир… А кажется, что можешь.
Есть в мире у меня свое:
Дела, успехи и напасти.
Мне лишь тебя недостает
Для полного людского счастья.
Мне без тебя так трудно жить:
Все неуютно, все тревожит…
Ты мир не можешь заменить,
Но ведь и он тебя – не может.
Наум Коржавин
Голубые бессмертники вспыхивали на траве.
Было лето и август, прозрачное желтое лето.
И несказанный звук обретал тогда запах и вес,
И над полем цветов поднимался закат – фиолетов.
Я сказала, что так не бывало еще хорошо,
И от этого страшно, что счастье мое мимолётно,
Что последнее, дальше не будет, что на посошок –
а потом отгорит – ну и я отгорю и поблёкну.
Ты обнял и велел не бояться совсем никогда,
Ты сказал, что у нас впереди еще долгие лета.
Теплый ветер согласно шептал: «ерунда, ерунда»,
По дороге прощелкали детские сандалеты.
Невозможное лето сияло вовне и внутри,
И тепло, и тревога щекотно дрожали и нежно.
…Посмотри, сколько снега вчера навалило. Смотри:
Ты, конечно, ошибся. А я н
со временем абсолютно всё приходит в негодность.
даже время со временем будто загустевает.
не признать изменения мне помогает гордость:
столь деликатно она меня раздевает -
всегда в приглушенном свете, портьеры сдвинув;
всегда под коктейль из опиума и танго -,
она проникает в самую сердцевину
на бархатных гусеницах платинового танка
и убеждает меня не видеть морщин на веках,
не слышать вяленых связок сухие скрипы.
гордость, гордыня ли? - мне всё равно, наверное,
главное то, что она возбуждает, щекочет, искрит и
так запросто теребит календарных листочков чётки,
что мир становится казино с неизменной ночью,
а я забываю, что кто-то сегодня меня прочтёт и
забудет завтра, а может быть, даже нонче
Нет, ни в шахматы, ни в теннис...
То, во что с тобой играю,
Называют по-другому,
Если нужно называть...
Ни разлукой, ни свиданьем,
Ни беседой, ни молчаньем...
И от этого немного
Холодеет кровь твоя.
Анна Ахматова
Приезжайте. Не бойтесь.
Мы будем друзьями,
Нам обоим пора от любви отдохнуть,
Потому что, увы, никакими словами,
Никакими слезами ее не вернуть.
Будем плавать, смеяться, ловить мандаринов,
В белой узенькой лодке уйдем за маяк.
На закате, когда будет вечер малинов,
Будем книги читать о далеких краях.
Мы в горячих камнях черепаху поймаем,
Я Вам маленьких крабов в руках принесу.
А любовь — похороним, любовь закопаем
В прошлогодние листья в зеленом лесу.
И когда тонкий месяц начнет серебриться
И лиловое море уйдет за косу,
Вам покажется белой серебряной птицей
Адмиральская яхта на желтом мысу.
Будем слушать, как плачут фаготы и трубы
В танцевальном оркестре в большом казино
Но однажды женщине выпадет дар,
о котором уже не просит:
черный мед ночей, золотой пожар,
бабье лето, пьяная осень.
Поглядит в окно – там затеплен клен,
а за ним реки стужа голубая,
и приносит письма ей почтальон,
и она читает их, не вскрывая.
Ах, пора стареть, ах, пора забыть,
не к лицу ей эта обнова…
Голубая, алая, золотая нить
на судьбы полотне суровом.
Елена Игнатова
Я пью из испуганной чашки,
Привыкшей к его губам.
Должно быть, ей очень страшно:
Чужая
Уронит
Бам
Дрожит, проливает кофе,
Выскальзывает, хоть плачь.
И стол для нее — Голгофа,
И я для нее — палач.
Пришедшая в дом однажды,
Не сможет уйти за так...
Мы квиты с тобою, чашка:
Мы обе в чужих руках.
Чужой
Уронит
Бах
Дарья Серенко