Предыдущая публикация
Литературное агентство "Новые писатели"
Андрей РЯБОВ, Лека МАН (г. Санкт-Претербург) ИЗБЕРИ СЕБЕ ДРУГА…
Лека Ман Рябов
Шайбу уже почти не было видно в темноте. Мамы и бабушки, высовываясь в форточки, звали нас домой. Конечно в форточки. Сами окна в те годы на зиму заклеивались намертво.
— Серёжа! Ты идёшь, в конце концов?
Я с досадой ударил клюшкой об лёд.
— Всё, пацаны! На сегодня хватит!
— Иди, иди! — насмешливо крикнул Валерка Две Обезьяны. — К мамочкиной юбке!
Я хотел ответить ему что-нибудь обидное, но не успел. Костян, разогнавшись от дальнего бортика, со всей силы врезался в Валерку плечом. Две Обезьяны мешком повалился на лёд и заскулил:
— Чего ты, Костян, чего ты?
— Ничего. Силовой приём. Ладно, игра закончилась. Завтра продолжим. Серый, пошли до хаты!
Две Обезьяны что-то негромко буркнул. Костян уже снимал коньки…
Мать рассказывала, что родители Костяна забирали его из роддома вслед за мной. Надо же, мы родились в один день! А потом мы с ним встретились в детском саду на Первой Советской. Помню, в Новый год все облачились в самодельные карнавальные костюмы. Мальчики в основном наряжались зайчиками, девочки — снежинками.
— Серёжка, — жарко прошептал мне на ухо Костян. — А ты кого любишь?
— Галю Пошехонову, — честно признался я.
Костян посмотрел на меня недовольно:
— И я тоже.
Галка Пошехонова, главная снежинка и главная красавица, не обращала внимания ни на одного из нас. А когда я попытался поцеловать её в розовую щёку, отстранилась:
— Тебе чего? Не приставай! Сейчас Дед Мороз придёт!
Подарки для неё были важнее поцелуя худенького «зайчика». Первого поцелуя…
Я практически не удивился, когда мы все трое, как пришло время, оказались в одном классе. Мальчики старались сесть с мальчиками, девочки с девочками и только Костян бесстрашно разместился рядом с Галкой Пошехоновой. А после уроков он вызвался Галку провожать и понёс её тяжеленный портфель. Толстый Витька Чулков ехидно запел им вслед что-то вроде «тили-тили-тесто», но тут же получил тем самым портфелем по круглой стриженой голове и затих. Больше Костяна с Галкой никто не смел задирать. Да не особо-то и позадираешь! Костян ещё тогда считался среди нас самым сильным, а когда он в пятом классе записался в секцию бокса…
Девчонки нашей школы, да и не только нашей, начинали вздыхать по Костяну как только их переставали интересовать куклы. Было с чего! Высокий, широкоплечий, остроумный. Физика, география, литература, всё давалось ему легко. Имелись и кое-какие спортивные успехи. Когда пришла пора выбирать комсорга класса, другие кандидатуры даже не рассматривались.
И всё это — Костян, мой друг! Я гордился своим другом. По правде сказать, иного повода для гордости у меня не имелось. Учился я довольно средненько. Так, переползал с тройки на двойку. Хуже был, пожалуй, только Витька Чулков. Этот к классу четвёртому перестал адекватно воспринимать происходящее, а к восьмому превратился в огромного жирного дебила с вечно потным угреватым лицом, нелепым украшением которого являлись настороженные маленькие глазки. Мои спортивные успехи сложно было разглядеть даже в микроскоп. Рост не поражал ничьё воображение, а остроумным меня считал разве что всё тот же Витька Чулков. Не удивительно, что девочки не обращали никакого внимания на подобного типа. Я имею в виду не Витьку, а себя. Впрочем, и Витьку тоже.
Я всегда удивлялся тому, что такой парень как Костян дружил со мной. Наверное, поэтому на моём лице на всю жизнь застыло выражение лёгкого изумления. Ещё наша классная, Ольга Григорьевна, с удовольствием выводя перьевой ручкой в журнале очередную «пару», озорно восклицала:
— Стариков! Ты как будто удивлён? Нечему удивляться. Да, да! Опять двойка!
Костян смеялся вместе со всеми, но я не обижался. Разве можно было на него обижаться? И на Галку я не обижался. Она заразительно хохотала, закинув голову назад и закрыв ладонями лицо. Господи, я готов был смотреть на смеющуюся Галку бесконечно.
— Садись, Стариков! Или ты ещё на одну оценку рассчитываешь? Боюсь, она тебе опять не понравится! — недаром мы с иронией называли Ольгу Григорьевну «Мисс Языкастость».
— Серый! — время от времени пытался достучаться до меня Костян. — Давай я с тобой позанимаюсь. Приходи сегодня вечером. Мама обещала торт купить. Галка тоже будет.
У меня замирало сердце. Галка… Я старался не выдать своих чувств.
— Не знаю… — тянул я задумчиво. — Ну хорошо. Вечером, говоришь? Часов в шесть?
Всё оставшееся время до вечера я уже не принадлежал самому себе. Я усаживался в своей комнате перед настенными часами и смотрел только на них. Стрелки двигались медленно. Очень медленно. Особенно я ненавидел еле ползущую часовую.
— Снова на часы уставился! — брюзжала старенькая бабушка, тётка отца, живущая с нами. — Сколь же времени сидеть будешь?
Проклятые стрелки показывали половину четвёртого. Скажете, так можно умом тронуться? Наверное, можно. Но мне помогала Галка. Точнее, не сама Галка, а вполне невинные грёзы о ней. Я представлял, как мы будем сидеть на облезлом диване в берлоге Костяна, прижавшись друг к другу. Как её волосы будут касаться моего лица. Легонько. Совсем чуть-чуть… И пусть Костян увлечённо бубнит о Толстом, Наполеоне или о законе Бойля-Мариотта, мне всё равно. Главное то, что мы будем вместе. Вместе весь вечер.
А Галка… Галка не замечала меня. Нет, замечала, конечно. Как замечают стол или стул. За годы школы она привыкла к тому, что именно Костян всегда был рядом, и по всей видимости не представляла себе иной жизни. Костяна же годам к пятнадцати ошеломила наконец очевидная вещь. На свете, оказывается, помимо Гали Пошехоновой, есть ещё огромное количество симпатичных девчонок! И большинство из них совсем даже не против дружить с комсомольским вожаком, отличником и спортсменом Костей Даманским.
Однажды вечером меня оторвал от телевизионного просмотра какой-то тягомотины нервный звонок в дверь.
— Кого там несёт на ночь глядя? — проворчала бабка. Я пожал плечами и отправился открывать. На пороге стояла Галка. Господи, меньше всего я ожидал увидеть Галку!
— Серёжа! — я заметил, что она плачет. — Ну как же это, Серёжа!
— Что случилось? — мне стало жутко неловко. Домашняя, видавшая виды, рубаха. Синие треники с «пузырями» в районе колен…
— Как он мог, Серёжа?
— Кто? — тупо спросил я.
— Костя! — Галка сделала шаг вперёд, обняла меня и забилась в рыданиях. Я отдал бы всё, чтобы время остановилось именно в этот момент, но оно продолжало равнодушно бежать дальше по своим делам.
— Костя? — я не знал, куда деть руки. Обнять Галку? Не обнимать? Разумеется, я догадывался, в чём дело. Ведь Костян — мой закадычный товарищ! У нас не было секретов друг от друга! Неделю назад в разговоре он поинтересовался с деланным равнодушием:
— Как тебе Лариска Рощина? Ну та, из параллельного?
Не мог же я сказать Костяну, что для меня существует только одна девушка. А если бы смог и сказал? Непривлекательная получалась картинка. Когда я представил её себе, то невольно ухмыльнулся.
— Тебе смешно? — обиделся Костян.
— Да нет! — заторопился я. Хотя… Невзрачный подросток в дешёвых индийских джинсах, суровея лицом, произносит дрожащим голосом:
— В этой вселенной для меня существует только одна! И ты знаешь её имя!
Действительно забавно! На самом деле, с трудом сдерживая радость, я проговорил:
— Лариска Рощина? Стриженая такая шатеночка, симпатичная? А как же, знаю!
Не обратить внимание на Лариску из параллельного было просто невозможно. Ясное дело, Галке она в подмётки не годилась, но у Костяна, судя по всему, имелись свои резоны.
— Представляешь! — всхлипывала Галка. — Он в кино… с Лариской… сегодня… мне девчонки шепнули…
Сказать по правде, так давай, Костян, ходи в кино! С Лариской, с Анькой, с Иркой! Ходи чаще! Благо, фильмы в местной киношке крутят отменные. С Бельмондо. С Пьером Ришаром. Да один Гойко Митич чего стоит! А Галку оставь. Оставь мне, Костян…
— Как быть? Как быть, Серёжа? — Галка слегка успокоилась.
Я знал, что ответить.
— Галка! Поверь, я никогда бы так не поступил! Все Лариски на свете не стоят тебя!
На самом деле я промямлил:
— Слушай больше своих подружек! Костян не такой! Променять тебя на какую-то Рощину? Бред!
Галка едва заметно улыбнулась:
— Ты так считаешь?
Я так не считал. После Лариски Костян закрутил с Ленкой Борисовой, а затем с таинственной тридцатилетней женщиной из седьмого дома, Екатериной Арнольдовной. Не понимаю, что он в ней нашёл? Старуха!
Счастливая жизнь Галки закончилась. Она стала подозрительной и какой-то дёрганной. Если Костян выражал желание пойти на тренировку, она едко замечала:
— Смотри, не перетренируйся там! А то на другие дела сил не хватит!
Стоило Костяну обратиться к какой-нибудь однокласснице со скучным комсомольским поручением, она неуклюже язвила:
— Ох, Костя, как бы комсомольское поручение не переросло в комсомольскую свадьбу!
Мой друг относился к происходящему легкомысленно.
— Понимаешь, Серый, — говорил он, посмеиваясь, — Галка — типичная собственница! Конечно, я люблю только её!
— А остальные? — ревниво спрашивал я.
— Остальные? — отмахивался Костян. — Так на то они и остальные! Увлечение, не больше!
Девчонки нашего класса наперебой судачили об отношениях «красавчика Даманского» и «этой капризули Пошехоновой». Дошло до того, что даже сама Ольга Григорьевна проявила некоторую заинтересованность. И тут случилась история, которая решительно заставила забыть все школьные сплетни. И про то, что Валерка Две Обезьяны пожаловал на урок геометрии в лёгком подпитии, и про то, что Ленка Борисова пыталась покончить жизнь самоубийством, наглотавшись аскорбиновой кислоты и про то, что Костян стал заглядываться на новую пионервожатую и даже про то, что директриса отчитала Ольгу Григорьевну за появление в школе в вызывающей мини-юбке.
А всё началось с обычного объявления о сборе макулатуры. Мы, старшеклассники, относились к этим пионерским забавам с пренебрежением. Я принёс на школьный двор тонкую пачку перевязанных бечёвкой газет. Галке родители-конструкторы выделили с десяток листов ватмана. Две Обезьяны пожертвовал несколько своих старых тетрадок. По сравнению с параллельным классом мы выглядели предельно жалко. Костян нервничал. Как комсорг он головой отвечал за образцовое проведение мероприятия. Гора старой ненужной бумаги, собранной нашими соперниками, росла катастрофически быстро. Уже Лариска Рощина злорадно поглядывала на своего бывшего возлюбленного. Не могла она скрыть рвущийся наружу восторг! Как говорится, от любви до ненависти один шаг! Но не зря надеялся на чудо Костян! Чудо образовалось в лице Витьки Чулкова, который, пошатываясь и прогибаясь под тяжестью огромного тюка, появился из-за угла школы.
— Ребята! — прохрипел он. — Помогите! Там ещё есть! Мне одному не дотащить!
Надо ли говорить, что наш класс занял первое место с огромным отрывом!
Радость, однако, была недолгой. В классную комнату в разгар урока географии ворвалась завуч Алевтина Михайловна. В её руках подрагивала потрёпанная книга.
— Даманский! — заорала она с порога. — Это что такое? Я тебя спрашиваю!!!
— «Капитал», — бодро отрапортовал Костян. — Произведение товарища Карла Маркса!
— Вот именно! — запыхтела Алевтина Михайловна. — Вот именно!
Оказалось, слабоумный Витька, желая угодить, приволок в школу из дома труды «классиков». В макулатуру пошли тома Карла Маркса, Ленина… Отдельно ухмылялся «Анти-Дюринг».
Скандал быстро перерос уровень школы. От райкома комсомола на аутодафе прискакала очкастая крыса в сереньком пиджаке и битый час разорялась о западном влиянии на молодёжь. Не к ночи поминались буржуазные агенты типа рок-группы «Кисс», а также Джеймс Бонд и пресловутый Чук Норрис. В воздухе явственно запахло исключением Витьки Чулкова из комсомола, а заодно и из школы. Витька на протяжении монолога комсомольской крысы отчаянно потел и поминутно оглядывался на Костяна. Он так и не понял, в чём его пытаются обвинить. Ведь его вклад в сбор макулатуры был самым впечатляющим! Собственно, на Костяна посматривали все. Даже Ольга Григорьевна. И он не подвёл. Подхватив крысу под локоток, Костян увёл её из класса в коридор. Что уж там происходило дальше… Он никогда не говорил об этом.
В итоге всё ограничилось выговорами по комсомольской линии. Костяну и Витьке. С тех пор у Костяна не было преданней собаки, чем Витька Чулков.
На выпускной вечер Галка заявилась в шикарном открытом платье. Девчонки завистливо зашептались, парни уставились на неё с нескрываемым восхищением. Костян, отклеившись от Ленки Борисовой, неторопливо подошёл к Галке и взял её за руку. Если бы тогда, в конце восьмидесятых годов мы могли так же как сейчас бесконтрольно смотреть американские фильмы, то безусловно, по аналогии с белозубыми американскими выпускниками, выбрали бы короля и королеву бала. Что касается лично меня, то любоваться этой блестящей парой я по понятной причине не смог. А потому жестоко напился с Чулковым и весь выпускной проспал на полу в мужском туалете.
А дальше… Дальше как в детской песенке. «Станут взрослыми ребята, разлетятся кто куда!» Костян без каких-либо проблем поступил в Ленинградский университет. Галка, так же без проблем, провалилась в театральный. Две Обезьяны загремел в советскую армию. И мы с Чулковым ходили в военкомат. Но только за получением «белого билета». У Витьки обнаружили порок сердца. У меня, стыдно сказать, плоскостопие. Будущее рисовалось унылым. Из приборостроительного техникума я сбежал уже через месяц. Витька устроился грузчиком в пункт приёма стеклотары. Я иногда забредал к нему, и мы пили недорогой портвейн в его крошечной каморке. С Костяном мы стали видеться реже. Его вины в том не было. Он часто звонил мне, приглашал в свою новую студенческую компанию. Я отнекивался и отказывался под разными предлогами. Хватило одного раза. Среди хорошо одетых симпатичных девчонок и пацанов я чувствовал себя неуютно. Да и разговоры их казались мне тарабарщиной. С непонятной горячностью обсуждали книгу какого-то Ницше. Я и имени такого никогда не слышал. А они — так говорил Заратустра, не так говорил Заратустра. По мне — никакой разницы. Так, не так…
Больше я с любителями Ницше не встречался. Костян обижался даже. Говорил, негоже забывать старых друзей. Скоро появилась вполне реальная причина для оправданий. Батя устроил меня к своему знакомому в автосервис. Вкалывать приходилось помногу. Несмотря на усталость, мне нравилось копаться во внутренностях «Жигулей» и иномарок, которых становилось всё больше. Да и получалось неплохо. Спустя полгода у меня завелись деньги, а через год я сел за руль собственной «семёрки». Не новой, ясное дело, но вполне приличной. К тому же, работая в автосервисе, я довольно быстро довёл её до ума. Как-то подкараулил у метро Галку. Подвёз её до дома. Она всю дорогу восхищалась. Надо же, Стариков машину купил! Что говорить, тогда автомобиль был ещё всё-таки роскошью, а не средством передвижения. Спросил вскользь про их отношения с Костяном. Галка замолчала, отвернулась. Последнее время Костяна видели в обществе длинноногой вице-мисс какого-то там конкурса красоты. Галке он звонил редко. Мне показалось, настал подходящий момент. Показалось… На моё робкое предложение сходить в кино или в кафе, Галка холодно ответила отказом. При этом посмотрела на меня так, что желание настаивать сразу улетучилось.
К Витьке Чулкову я почти забыл дорогу. Выпивать не хотелось, да и разговаривать нам было не о чем. Витька совсем не разбирался в автомобилях, а меня не интересовали тонкости приёма стеклотары. Встретил я его случайно. На улице, недалеко от Витькиного магазина. Я не поверил своим глазам. Рядом с Витькой, приобняв того за плечи, стоял Костян и что-то неторопливо втолковывал. После школьной истории с макулатурой Витька ни на шаг не отходил от Костяна. Внимал каждому его слову, с готовностью бежал выполнять мелкие поручения. Но школа давно осталась позади. Если уж я чувствовал себя в университетской компании Костяна чужим, то Чулков там бы и вовсе смотрелся навроде живого марсианина. И, тем не менее, оказалось, что Костян не забыл Витьку. Заметив меня, он помахал рукой и улыбнулся:
— Серый! Здорово! А мы тут с Витькой неожиданно столкнулись. Вот, беседуем.
Честно говоря, я не представлял себе, о чём Костян может беседовать с Чулковым. Виду не подал. Мне действительно было приятно увидеть ребят. Просто приятно.
В тот раз мы славно посидели в Витькиной каморке. Правда, пили не портвейн, а армянский коньяк. Угощал Костян. Коньяк наверняка был из запасов его отца. Отец Костяна трудился в горкоме партии, а с началом перестройки заделался сперва успешным кооператором, а позже — солидным бизнесменом.
В начале девяностых, когда Костян учился на последнем курсе универа, его отец умер. Нет, ничего захватывающего дух «типа» гибели на бандитской стрелке или заказного убийства. Банальный инфаркт. После похорон выяснилось — отец не оставил после себя практически ничего. Если не считать фотографии с траурной ленточкой. Незадолго до смерти он вложил все средства в рискованную операцию и прогорел. Мать Костяна толком никогда не работала. Сам Костян получал стипендию, но и только. Какие-то сбережения очень скоро закончились. Костян пытался подрабатывать. Одно время даже грузил пустые бутылки вместе с Чулковым. Денег всё равно не хватало. Семья Даманских привыкла за многие годы жить на широкую ногу. Перестраиваться оказалось ох как нелегко. Вице-мисс и прочие подружки Костяна моментально испарились. Он же, потосковав, снова сблизился с Галкой. А та словно ждала своего часа. Уж ей-то было плевать на деньги!
Месяца три спустя Костян нежданно-негаданно подрулил к моему автосервису на шикарной иномарке. Шикарной без кавычек. Не у каждого встречного имелся тогда пятилетний «Опель»! Рядом с ним с независимым видом расположилась умопомрачительная блондинка. Магнитола заходилась зажигательным рок-н-роллом.
— Серый! — Костян небрежно похлопал ладонью по крыше «Опеля». — Посмотри тачку. По-моему, что-то внутри постукивает.
Я опешил:
— Откуда?
— Из Германии пригнали, — Костян наслаждался произведённым эффектом.
— Понимаю, что не из Антарктиды! Откуда бабки?
— Эх, старичок! — Костян принял вид пресыщенного наслаждениями прожигателя жизни. — Была бы голова на плечах! Тогда и бабки — не проблема. Андестенд?
— Ещё как «андестенд», — завистливо пробормотал я. К слову, мои услуги не понадобились. Двигатель «Опеля» работал отменно.
Дня два я пытался заглушить свою совесть. На третий она уже не подавала признаков жизни. Ещё в школе у нас бытовала пословица: «Хочешь, чтобы новость узнали все — расскажи её по большому секрету Ленке Борисовой!» Я знал, когда Ленка возвращается с работы и в нужное время будто бы случайно оказался рядом с её подъездом.
— Стариков, привет! — Ленка окликнула меня первой.
— Привет! — я изобразил на лице умеренную радость от неожиданной встречи. — Как дела?
— Всё отлично. Ты как?
— Думал — лучше всех! Зарабатываю прилично, «семёрку» вот приобрёл.
— О-о! Действительно, неплохо!
— Неплохо? Ерунда! По сравнению с Костяном Даманским — я нищий! Представляешь, заваливается он тут ко мне на сервис. Тачка — блеск! Девица в тачке — ещё лучше! Умеет он всё-таки жить!
По тому, как загорелись глаза Борисовой, я понял — в «яблочко»!..
Костян недоумевал:
— Как Галка узнала? Прибежала ко мне прямо бешеная! Никогда, кричит, никогда не подходи ко мне больше! Не звонит. На звонки не отвечает.
Я недоумевал вместе с другом. За компанию.
— Ладно. Пройдёт время, одумается. А не одумается… — Костян беспечно улыбнулся. — Не одумается, значит не судьба!
Галка не одумалась. Только вся как-то поникла. Потускнела, что ли…
Скоро Костян, похоже, окончательно про неё забыл. Продолжал вести жизнь записного гуляки. Кабаки, женщины, дорогая выпивка. Самое странное, что неподалёку часто оказывался и Витька Чулков. Как и когда-то он внимал каждому слову Костяна, бегал по его поручениям. Видимо, разбогатевшему Костяну вновь потребовался денщик…
Очередной день в конце июня выдался особенно тяжёлым. С утра все работяги на сервисе, включая меня, латали «Паджеро» какого-то «крутого» дяди. Заказ спешный, но зато и оплачивался по двойному тарифу. Закончили поздно. До дома я добрался ближе к полуночи. Лампочка на лестничной площадке предательски перегорела, и я завозился в темноте, пытаясь попасть ключом в замочную скважину.
— Серый! — чей-то голос тихо позвал меня.
Я обернулся. Из-за лифта вышел человек и быстро приблизился.
— Костян?
— Ты один?
— Один. Родители вторую неделю на даче. Да ты заходи!
Костян прошмыгнул мимо меня в прихожую. Я зашёл следом, закрыл дверь на щеколду. Включил свет. Костян выглядел напуганным. В руках он держал неплотно набитый полиэтиленовый пакет с изображением Эйфелевой башни.
Я оглядел его:
— Ты как с того света!
— Почти, — отрывисто бросил он. — Беда у меня, брат. Беда.
— Да что стряслось-то, в конце концов? Пойдём на кухню. У меня водка есть.
— Некогда! И так много времени потерял!
— Пойдём! Пять минут ничего не решат!
— Нет, — Костян упрямо мотнул головой. — Серый, мне надо срочно уехать. Больше я ни к кому не могу обратиться. Поможешь?
— Конечно. Всё, что угодно!
— Вот, — Костян протянул мне пакет. — Сможешь спрятать? У себя никак. А к тебе никто не придёт.
Я заглянул вовнутрь. Твою мать!
— Пистолет?
— Да. И деньги. Ствол… На даче закопай. Деньги отдай моей матери. Потом. Не сразу.
— Костян…
— Прощай, Серый. Мне и правда пора.
Он обнял меня. Показалось, Костян дрожал. От страха?
Дверь захлопнулась, а я ещё долго стоял в прихожей. Стоял и смотрел на пистолет, на деньги…
На следующее утро меня разбудил ранний телефонный звонок.
— Сергей? Здравствуй! Валера Туманов беспокоит.
— Две Обезьяны? Честно говоря, не ожидал!
Я не слышал ничего о бывшем однокласснике несколько лет. С тех пор, как он вернулся из армии.
В трубке помолчали.
— Сергей, я подскочу к тебе? Ненадолго.
— А сколько времени? Семь утра?
— Это очень важно.
Не успел я перекусить, как в дверь настойчиво позвонили. На пороге стоял Валерка.
— Привет, — он вёл себя так, словно мы расстались вчера вечером.
— Две Обезьяны!
— Всё никак не можешь забыть детские клички? — Валера поморщился. Он сунул руку в карман пиджака и извлёк оттуда небольшую красную книжицу.
— Оперуполномоченный Туманов. Я по делу, Сергей.
— Оперуполномоченный? — я отошёл вглубь коридора, пропуская Валерку. — Ну, если…
— Сергей Андреевич, — Две Обезьяны явно старался перевести разговор в официальное русло. — Хочу сообщить, что вчера было совершено нападение на инкассаторскую машину. Часть денег нападавшим удалось похитить.
— Новая услуга? — я всё ещё пытался шутить. — Криминальные новости на дом?
— Да послушай ты! — Две Обезьяны повысил голос. — Вчера бандюги на инкассаторскую машину напали. Одного человека тяжело ранили. В реанимации сейчас. Не знаю, выживет ли.
— Зачем ты мне об этом рассказываешь? — я уже догадывался зачем.
Валерка вздохнул:
— Нападавших было двое. Один, Чулков Виктор, застрелен на месте. Второй… А вот второй — дружок твой. Костян Даманский. Он и палил. Инкассатор опознал его. Говорит, бухали вместе. То ли сам бандитов навёл, то ли по пьяни чего лишнего сболтнул. Не знаю, пусть следак теперь разбирается. Собственно, у меня к тебе просьба. Если вдруг Даманский объявится… Ну, вдруг… Предложи ему прийти с повинной. Много не скостят, но всё-таки. Какой-никакой шанс.
Две Обезьяны внимательно посмотрел мне в глаза:
— Нам бы ещё ствол… Тот, из которого Даманский инкассатора ранил…
Я невольно вздрогнул. Валерка уловил:
— Ствол бы нам! Закатали бы мы Костика надолго. Серёга…
— Что Серёга? — очнулся я. — Что Серёга-то? Я Костяна давным-давно не видел. Да и с Витькой мы последнее время не того…
Валерка потух.
— Ладно, — он толкнул входную дверь и вышел из квартиры. Сделав несколько шагов, обернулся. — Слушай, а почему вы меня так называли?
— Как?
— Ну, так… Две Обезьяны.
— Вот сразу видно, Валерик, что на уроках английского языка ты спал, а не грыз гранит науки, — я через силу усмехнулся. — В фамилии твоей дело.
— В фамилии?
— Ну да! В фамилии. Туманов — Ту Манкис. Две Обезьяны.
— Глупость какая-то, — проговорил Валерка. — Бредятина…
Через три дня хоронили Витьку Чулкова. На Южном кладбище собралось немного народу. Точнее, два человека. Я и старенькая Витькина мама. Могильщики ведь не в счёт? Витькина мать всё время повторяла:
— Как же так, Витенька, сыночек? Как же так?
Витьке уже всё было безразлично, а вот Костяну— нет. Его задержали в день Витькиных похорон. Он попытался вырваться из города на попутках. Не вышло. В кои-то веки сработала ориентировка на посту ГАИ…
Восемь лет. Восемь. Прокурор просил двенадцать, но судья оказался педантом. Доказать, что именно Костян стрелял в инкассатора не смогли. Да и пистолет куда-то задевался… Когда Костяна уводили, Галка вскочила на ноги и крикнула:
— Костя, я буду…
Голос сорвался. Договорить она не смогла. Хорошо, что я стоял рядом. Подхватил, обнял, увёл в коридор. Восемь лет — слишком большой срок. Гигантский. Для любых переживаний. Даже самых сильных. С другой стороны — уйма времени! Времени для меня.
Мы постоянно были вместе. Я и Галка. Галка и я. Она отправляла Костяну по письму каждый день. Иногда даже по два. Костян отвечал. Правда, редко. Галка суетилась, собирала посылки. Мечтала о встрече. Я ждал. Я знал, что Костян не выдержит. Он и не выдержал. Через год перестал писать. Психологи назвали бы это депрессией. Я назвал это удачей. Галка сходила с ума. Подавала прошения, требовала свиданий… Костян замкнулся, замолчал. Моего прегрешения в том нет. А вот воспользоваться ситуацией я был обязан. Кто обвинит меня?
Медленно, очень медленно Галка отогревалась в моих руках. Забыть Костяна? Сложно. Но ничего невозможного на этом свете нет. Время лечит. Оно летит быстро. Я имел большой опыт любви к одной женщине. Опыт всей жизни.
Поженились мы в девяносто третьем году. Через семь месяцев родилась Кристина. Потом — Егор. Я понимал, что своё счастье нужно беречь. Ещё до рождения детей путём сложных и длительных обменов мне удалось выкроить отдельную «двушку» на другом конце города. В метраже сильно проиграли мои родители. Но разве в тот момент я думал о них?
Я оборвал все связи. Галка тоже. Её мотивы мне были понятны. И нельзя сказать, что я испытывал от этого восторг. Галка просто стеснялась меня. Сравнения с Костяном я не выдерживал. Кстати, я получил от него пару писем. Ответил скупо. Врать не хотелось, а правду рассказать не сумел.
Мы постепенно научились обзаводиться новыми знакомыми. Старых друзей я практически не встречал. Если и видел в толпе, то не подходил, а старался отвернуться, сделаться незаметнее, перейти на другую сторону улицы. Один раз не уберёгся. Столкнулся в метро лицом к лицу с Ленкой Борисовой. Пришлось наплести ей с три короба. Мол, женат, дети есть. Галка? Нет, последнее время ничего не слышал. Говорили, уехала в другой город. То ли в Курск, то ли в Кострому…
Расстались тепло. Дал Ленке свой новый номер телефона. Знал, что не дозвонится. Просто изменил две последние цифры.
Кристинка пошла в школу. На следующий год — Егорушка, мой любимчик. Всё как у людей. Внешне Галка оставалась спокойной. А внутри… В свою душу она меня не впускала. Я смирился с таким положением. Главное — это быть рядом с ней. Остальное — суета. Пару раз тайком я рылся в её вещах. Никаких писем от Костяна я не нашёл. Ни старых, ни новых. Да и откуда новым взяться? Наш нынешний адрес Костяну неизвестен, а я не проболтаюсь. Пропал и всё. Нет меня, исчез.
Конечно, я не считал дни специально, но приблизительно представлял год и месяц освобождения Костяна. Галка тоже, наверное, представляла, но не подавала виду. А я нервничал. Чем ближе к означенной дате, тем больше.
Однако дата наступила, а ничего не произошло. Ещё через месяц я успокоился. Через полтора заставил себя не думать о Костяне. А через день он позвонил.
— Серый, брат! Узнал?
Как не узнать? Только он мог назвать меня «Серым».
— Еле-еле тебя нашёл! Не поверишь, Две Обезьяны помог! Мент помог!
— Ты где, Костян?
— Где мне быть? Дома…
— Жди, не уезжай никуда. Буду у тебя через час.
— Кто звонил? — крикнула из кухни Галка. Голос её мне не понравился.
— С работы. Заказ хороший появился. Там тачка вдребезги. Сроки сжатые.
— У тебя же выходной!
— Такие деньги на дороге не валяются.
На антресолях в ящике с инструментами покоился старый полиэтиленовый пакет с Эйфелевой башней. Денег в нём уже не было, а пистолет имелся. Так и не удосужился я зарыть его где-нибудь на дачном огороде.
Спустя час я уже жал кнопку старого дверного звонка. Ничего не изменилось. Кроме самого Костяна. Дверь мне открыл сутулый седой человек.
— Серый! Брат!
Костян закашлялся. Что стало с моим другом? Широкоплечим, красивым, весёлым? Вот только глаза… Да нет! И глаза стали потухшими.
— Проходи, Серый! Как я рад тебя видеть!
В комнате надрывался телевизор. Я поморщился. Это не ускользнуло от Костяна.
— Там, — он многозначительно махнул рукой, — слух совсем посадил. Так что не обессудь!
— Брось!
— Кстати, спасибо, что помогал матери, — Костян закурил. — Если бы не ты… А я всего на три дня опоздал. Похоронили без меня.
— Я знаю.
— Что смотришь, Серый? Изменился?
— Изменился... Я бы наверное тебя и не узнал. Если бы встретил так, мимоходом.
— Я не только внешне изменился, — Костян присел на диван. — Знаешь, на зоне много времени было. Для того, чтобы подумать.
— И что ты решил?
— Решил, Серый, решил…
Костян помолчал.
— Ошибку я сделал. Большую ошибку. Раньше думал — непоправимую. Теперь понял. Всё ещё можно поправить. Ведь есть ты. Есть Галка…
Я напрягся, но Костян не заметил.
— Я найду её. Обязательно найду. Она поймёт. Простит. Я не старик. Всё ещё можно начать сначала.
Я опустился в кресло, напротив Костяна. Достал из пакета пистолет.
— Мой? — удивился Костян. — Неужели сохранил? Слушай, выброси его в реку. Я бы и сам, но понимаешь… Только что откинулся. Если прихватят с оружием — новый срок.
Я повертел пистолет в руках. Снял с предохранителя. Поставил. Снял.
— Никогда не направляй ствол на человека, — усмехнулся Костян. — Не дай Бог выстрелит…
Я выстрелил. Звук оказался совсем не таким оглушительным как думалось. Один в один пробка из-под шампанского вылетела. Разумеется, я не снайпер. Да и вообще, так себе стрелок. Но слишком уж маленьким было расстояние. Промахнуться невозможно. Пуля попала Костяну в грудь. В левую её часть. Там где сердце.
Костян умер сразу. За мгновение до смерти что-то промелькнуло в его глазах. Удивление? Нет. Страх? Тоже нет. Может быть, облегчение? Все проблемы одним махом оказались решёнными.
Я медленно встал, подошёл к своему другу...
— Прости, Костян. Так будет лучше. Для всех лучше.
Я аккуратно стёр отпечатки пальцев с пистолета и положил его на стол.
— … Ну а случись, что он влюблён,
А я на его пути —
Уйду с дороги, таков закон.
Третий должен уйти!..
http://new-writers.ru/images/stories/Ryabov.jpg http://new-writers.ru/images/stories/Leka1.jpg Какой-то артист задушевно выводил на экране песню о друге. Звук был очень громким. Это хорошо. Значит, соседи не услышали выстрела. Я в последний раз посмотрел в застывшие глаза Костяна. Пора уходить. Впереди у меня была долгая-долгая жизнь
Следующая публикация
Нет комментариев