р. Часть 2
Конечно, некоторые крестьянские семьи, у которых оставался хлеб от прошлогоднего урожая, менее испытывали голод, но, в основном, все голодали. И особенно – безлошадные. В нашей семье больше всего пришлось отказывать себе в пище маме. Но жить становилось все труднее и труднее. И чтобы уменьшить количество ртов мама пишет письмо в Петроград своему двоюродному брату – дяде Симе и тете Лизе. Просит их взять к себе, хотя бы на 4-5 месяцев, своего сынишку Ванюшку – меня.
Детей у дяди Симы и тети Лизы не было, и они охотно согласились принять меня. А в это время из Петрограда приезжал к нам в деревню некий Максим Самохвалов. Он был в хороших отношениях с дядей Симой, и когда мама показала ему дядино письмо, он согласился взять меня с собой. И так я стал жить у дяди Симы в Петрограде на Чесменской улице близ Смольного.
В это время дядин племянник – дядя Саша, как я его называл, учился в кавалерийской школе, а жил у дяди Симы. Почему так – не знаю. Дядя Саша был грамотный молодой человек и часто занимался со мной по математике и русскому языку. Квартира была из трех комнат, кухни и просторного коридора. На стенах были картины разные, много было книг. Дядя Саша хорошо пел и играл на гитаре.
Пожил я в Петрограде недолго. Хорошо мне было у дяди Симы, но я стал тосковать о деревне, и, в конце концов, меня с этим же Максимом Самохваловым проводили домой в деревню. Поругала меня моя матушка, поплакала, но, потом, смирилась. И часто она говорила, что я по своей глупости отказался от счастья. А кто знает где счастье, и есть ли оно?! Ведь каждый человек по-своему счастлив.
В деревне я помогал маме как только мог. Летом нанимался водить лошадей в табун, в ночное. Ездил с некоторыми мужиками на пахоту и бороновал вспаханную землю на лошади, поглядывая назад, хорошо ли бороную.
В 1924 году к нам в деревню приехала тетя Лиза. У нее болели легкие, и врачи посоветовали ей сменить климат и попить парного молочка. Жила она у своей золовки – сестры дяди Симы. Вечером тетя Лиза уходила спать в сад к Родюхиным – рядом с нами. И произошло чудо! Приехала она худенькой, бледной, а через два месяца стала румяная и полненькая. Уезжая обратно в Петроград тетя Лиза уговорила маму отпустить меня с собой в Петроград. Хотя бы на какой-то годочек. Мама согласилась.
И снова я в Петрограде. Дядя Сима был очень рад, что тетя Лиза стала такой хорошей, и что привезла меня к ним. Вечером пришел дядя Саша. Он, видимо, не рад был моему приезду. Я слышал, как он сказал тете Лизе: «Зачем ты привезла его?» От этих слов мне стало так обидно, так тяжело, что я отказался сесть с ними за стол, сказав, что я очень устал после дороги.
Постепенно дядя Саша стал относиться ко мне лучше, добрее. Дядя Сима работал старшим мастером на лесопильном заводе в местечке «Славянка», недалеко от Ленинграда, и приезжал домой только в пятницу вечером. В понедельник рано утром он уезжал на работу.
Всю зиму 1924 года я жил с надеждой, что снова вернусь в деревню домой.
... Приехал в свой город Михайлов утром, примерно в 8-9 утра. К моему счастью около вокзала, где на привязи стояло несколько лошадей запряженных в сани, я узнал лошадь нашего деревенского мужика – Деева Николая Петровича. Около лошадей шагал потихоньку какой-то мужик. Он подошел ко мне и спросил, что мне надо. Я ответил, что я студенецкий, приехал из Петрограда, и что мне надо добраться до деревни. Я указал ему на лошадь – гнедого мерина, и сказал, что это лошадь Деева Николая Петровича.
- Хозяин этой лошади, сказал мужик, - в чайной, скоро подойдет. Мужик сел на сани, положил на них мои два мешка. Я поблагодарил его. Мужик стал закуривать и предложил мне. Я отказался, сказал, что не курю. Мужик похвалил меня, отошел, поглядывая в город. Поблагодарив в душе Бога за то, что я узнал нашу деревенскую лошадь, я стал дожидаться Николая Петровича. Минут через 10-15 мужик крикнул мне: «Эй! Идет ваш студенецкий!»
Уж не знаю как он узнал меня, но еще издали он улыбался и разводил руками. Подпоясан он был кушаком, и, как ни странно, я узнал на нем фланелевую темно-коричневую рубаху, которую сшила мама. Николай Петрович обнял меня и поцеловал в щеку. Потом мы поехали в город на базар. Николай Петрович купил что-то на базаре и мы не спеша поехали. Всю дорогу до самой нашей деревни он расспрашивал меня о Петрограде. Довез он меня до самого нашего дома.
Мама была рада, что я приехал. На второй же день после моего приезда к нам вечером пришел Федор Захарович – наш сосед. Мы все были дома. Мама пряла что-то, Саня вязала, Нюша прихорашивалась перед зеркалом, а я читал привезенную книгу Майн Рида «Белый вождь». Федор Захарович пришел нанимать меня в батраки. Вернее в работники. В нашей местности не принято было называть работника батраком, посколько такой работник работал по найму не у помещика и кулака, а у простого крестьянина. Федор Захарович обещал вспахать нашу землю, привезти с поля урожай, а зимой – обучить меня сапожному делу. Мама и я согласились. Посколько Федор Захарович жил рядом, через два дома от нас, я жил у себя дома. Лето 1925 года прошло незаметно. Зимой 1925-1926 г. я помогал Федору Захаровичу чинить сапоги, подшивать валенки и делал все то, что велел мне Федор Захарович.
Федор Захарович был исключительно общительный человек, и зимой у него в избе собирались мужики – его задушевные приятели. И о чем только не говорили эти мужики! Федор Захарович, не отрываясь от дела, тоже поддерживал разговор. Люди, которые всегда приходили к нему, были степенные крестьяне. Они, как и Федор Захарович, служили в царской армии, были на войне 1914-1918 г. Разговоры, которые всегда вели эти люди, имели, в основном, политическую направленность. Меня никто не стеснялся, и лишь однажды, Володя Сазонов, хромой, зажиточный мужик, сказал: «Ванька, все что ты слышишь здесь – никому ни гу-гу!» Да я и сам понимал, что если я что-то буду «гу-гу» - это нехорошо.
Семья у Федора Захаровича состояла из 5 человек. Жена его – Олена – рослая баба, старя мать Оленина – бабка Настя, всегда ворчливая и не раз говорившая мне за обедом, что я мог бы дома пообедать. Две дочери: Шура - мне ровесница, и Настя 12 лет.
Летом, работая у Федора Захаровича, я нанимался водить лошадей в табун и ночное других крестьян, у которых не было взрослых мальчиков. Водил я тогда в табун и ночное лошадь соседей – Вальковых, впоследствии ставших моими родными, если можно так сказать. В 1937 году я женился на их младшей дочери Анне.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 1