По переписи 1939 года, в Ушачах проживали 487 евреев, что составляло 24 процента от общего числа жителей. 464 еврея, то есть практические все, были согнаны в гетто.
Уцелели те, кто в предвоенные годы поступил на учебу в другие города и волею случая не приехал на лето к родителям. Но были семьи, в которые на лето к бабушкам и дедушкам приехали внуки.
Месяц спустя гетто окружили колючей проволокой в два ряда, оно находилось под охраной полиции. Вход в него не евреям был запрещен. Условия проживания были ужасными. Узники умирали от холода, голода, болезней.
В декабре 1941 года в Ушачи пригнали еще около пятисот евреев из Кубличей, Бабыничей, Усайи, Селища, Глыбочки и других населенных пунктов района. Их разместили в другом гетто – по улице Ленинской (до предпоследнего дома поселка Пролетарий). Всего в гетто в Ушачах оказалось более девятисот человек.
Около пяти часов евреев-узников гетто держали на морозе. (Морозы в тот год были жесточайшие, градусник в отдельные дни показывал 35 градусов ниже нуля.) Затем под конвоем полицейских и жандармов погнали по Долецкой улице в сторону местного православного кладбища, которое находилось в полукилометре от местечка. Когда ушачских евреев гнали на расстрел, некоторые пожилые люди одели в свой последний путь талесы и шли с молитвами. В институте Яд-Вашем хранятся свидетельства местных жителей, видевших этот марш смерти. Они были записаны одним из авторитетнейших исследователей Холокоста Даниилом Романовским в середине 80-х годов XX века в Ушачах. «Когда ушачских евреев гнали колонной (на расстрел), старший был, кажется, Евель... он высокий был, обкрывшийся был одеялом и пел что-то свое, стогнал «уй-юй-юй» и все они – все стогнали за ним: «уй-юй-юй», молились, наверное...»
По дороге узники гетто выбрасывали на обочину все, что хранили при себе до последнего дня: фотографии, письма и драгоценности. Они надеялись, что по письмам и фотографиям родственники узнают, кого расстреляли в тот день.
Недалеко от православного кладбища уже были выкопаны две огромные ямы. Замерзшим людям приказали раздеваться и ложиться в ряд на дно ямы. И без того больные и голодные люди, промерзшие, понимая безысходность, исполняли приказания. Кто-то плакал, кричал, молился, прощался с родными, кто-то загораживал собой детей, как будто мог их спасти, кто-то проклинал немцев и кричал, что за них отомстят. В это время раздавались выстрелы.
«Маленьких детей прокалывали штыками и бросали в яму. С 10 часов утра до 4 часов вечера было расстреляно свыше 900 человек. Заполнив две ямы трупами, их закопали. Расстрелом командовал комендант ОРС-комендатуры местечка Ушачи Карл (воинское звание и фамилия не установлены). К месту расстрела был подтянут карательный отряд из Полоцка
...Ещё
По дороге узники гетто выбрасывали на обочину все, что хранили при себе до последнего дня: фотографии, письма и драгоценности. Они надеялись, что по письмам и фотографиям родственники узнают, кого расстреляли в тот день.
Недалеко от православного кладбища уже были выкопаны две огромные ямы. Замерзшим людям приказали раздеваться и ложиться в ряд на дно ямы. И без того больные и голодные люди, промерзшие, понимая безысходность, исполняли приказания. Кто-то плакал, кричал, молился, прощался с родными, кто-то загораживал собой детей, как будто мог их спасти, кто-то проклинал немцев и кричал, что за них отомстят. В это время раздавались выстрелы.
«Маленьких детей прокалывали штыками и бросали в яму. С 10 часов утра до 4 часов вечера было расстреляно свыше 900 человек. Заполнив две ямы трупами, их закопали. Расстрелом командовал комендант ОРС-комендатуры местечка Ушачи Карл (воинское звание и фамилия не установлены). К месту расстрела был подтянут карательный отряд из Полоцка.
(Государственный архив Российской Федерации, ф. 7021, о. 92, л. 229.)
В первое воскресенье августа, вероятно, этот день был выбран, чтобы приурочить его ко дню Тишебов (девятое число месяца Ав по еврейскому календарю – день скорби, траура и поста), здесь собирались дети, внуки, родственники ушачских евреев, те, кто остался жив, кто помнил, знал погибших. Это было в 50-е – 70-е годы. Приезжало человек шестьдесят. Произносили речи, втайне молились. С каждым годом людей собиралось все меньше.
«Зимой в 1942 года на Рождество, отец с матерью ездили к родственникам в Ушачи. В этот день стреляли там евреев. Немец один был, а стреляли наши полицаи. Родителям, не до гостей было, не до праздника, повернулись и поехали домой. Отец рассказал – один подбрасывает ребенка, а другой стреляет. Когда ехали обратно, встретили знакомую еврейку. Она была ранена: «Данилович, за что постреляли наших всех?» Рассказывали, что девочка бежала через речку по тонкому льду, а за ней полицай гнался, бежит, провалится, и все-таки с другого берега ее убили. А двое деток убежали и спрятались в стоге сена. Ночь пришла, они замерзали. Люди рассказывали, что они кричали: «Мама, нам холодно». Потом спрятали этих детей. Люди не предавали. Один еврей прижился. Прятался в бане. Приходил в деревню подкормиться. В деревню приехал полицай по делам через три дома от нашего. Йосель зашел в дом. Папа: «Ты что?! С ума сошел?! Полицай в деревне!» Папа быстро со стола
...Ещё
Вспоминает Василевская Надежда Арсентьевна:
«Зимой в 1942 года на Рождество, отец с матерью ездили к родственникам в Ушачи. В этот день стреляли там евреев. Немец один был, а стреляли наши полицаи. Родителям, не до гостей было, не до праздника, повернулись и поехали домой. Отец рассказал – один подбрасывает ребенка, а другой стреляет. Когда ехали обратно, встретили знакомую еврейку. Она была ранена: «Данилович, за что постреляли наших всех?» Рассказывали, что девочка бежала через речку по тонкому льду, а за ней полицай гнался, бежит, провалится, и все-таки с другого берега ее убили. А двое деток убежали и спрятались в стоге сена. Ночь пришла, они замерзали. Люди рассказывали, что они кричали: «Мама, нам холодно». Потом спрятали этих детей. Люди не предавали. Один еврей прижился. Прятался в бане. Приходил в деревню подкормиться. В деревню приехал полицай по делам через три дома от нашего. Йосель зашел в дом. Папа: «Ты что?! С ума сошел?! Полицай в деревне!» Папа быстро со стола краюху хлеба, он спрятал дрожащими руками и убежал. На этот раз убежал, а потом его немцы выследили, убили».
Комментарии 7
Еврейские песни в Ушачах звучали,
как будто из прошлого штетл восстали.
В них песни о счастье на идише пели,
и словно, как раньше, живут в них евреи.
Теперь только пепел на месте местечек,
остались лишь остовы брошенных печек,
и идиш давно замурован в граните,
а песни евреи поют на иврите.
Кто жил здесь веками, тех нет уже больше:
могилы – в России, в Германии, в Польше…
Затихли еврейские песни на идиш,
их редко услышишь, певцов не увидишь.
Еврейское местечко близ границы,
И домик на окраине стоит.
На кухоньке хлопочет тётя Дица,
На всю округу запахом манит.
В углу за печкой дремлет кошка Гила,
Огонь в растопленной печи горит.
И старый ребе, улыбаясь мило,
Закончив броху тихо говорит:
Хавейрум иден дорогие,
Нахэс, зай гизунд родные,
Всем вам мазл ви ди киндер,
Что б пришло во двор:
Много счастья и веселья,
Дни рожденья, новоселья,
Всем вам мазл ви ди киндер,
И а гутен ёр!
По переписи 1939 года, в Ушачах проживали 487 евреев, что составляло 24 процента от общего числа жителей. 464 еврея, то есть практические все, были согнаны в гетто.
Уцелели те, кто в предвоенные годы поступил на учебу в другие города и волею случая не приехал на лето к родителям. Но были семьи, в которые на лето к бабушкам и дедушкам приехали внуки.
Месяц спустя гетто окружили колючей проволокой в два ряда, оно находилось под охраной полиции. Вход в него не евреям был запрещен. Условия проживания были ужасными. Узники умирали от холода, голода, болезней.
В декабре 1941 года в Ушачи пригнали еще около пятисот евреев из Кубличей, Бабыничей, Усайи, Селища, Глыбочки и других населенных пунктов района. Их разместили в другом гетто – по улице Ленинской (до предпоследнего дома поселка Пролетарий). Всего в гетто в Ушачах оказалось более девятисот человек.
Около пяти часов евреев-узников гетто держали на морозе. (Морозы в тот год были жесточайшие, градусник в отдельные дни показывал 35 градусов ниже нуля.) Затем под конвоем полицейских и жандармов погнали по Долецкой улице в сторону местного православного кладбища, которое находилось в полукилометре от местечка. Когда ушачских евреев гнали на расстрел, некоторые пожилые люди одели в свой последний путь талесы и шли с молитвами. В институте Яд-Вашем хранятся свидетельства местных жителей, видевших этот марш смерти. Они были записаны одним из авторитетнейших исследователей Холокоста Даниилом Романовским в середине 80-х годов XX века в Ушачах. «Когда ушачских евреев гнали колонной (на расстрел), старший был, кажется, Евель... он высокий был, обкрывшийся был одеялом и пел что-то свое, стогнал «уй-юй-юй» и все они – все стогнали за ним: «уй-юй-юй», молились, наверное...»
Архив Яд-Вашема (0/3 -4708, 4710)
По дороге узники гетто выбрасывали на обочину все, что хранили при себе до последнего дня: фотографии, письма и драгоценности. Они надеялись, что по письмам и фотографиям родственники узнают, кого расстреляли в тот день.
Недалеко от православного кладбища уже были выкопаны две огромные ямы. Замерзшим людям приказали раздеваться и ложиться в ряд на дно ямы. И без того больные и голодные люди, промерзшие, понимая безысходность, исполняли приказания. Кто-то плакал, кричал, молился, прощался с родными, кто-то загораживал собой детей, как будто мог их спасти, кто-то проклинал немцев и кричал, что за них отомстят. В это время раздавались выстрелы.
«Маленьких детей прокалывали штыками и бросали в яму. С 10 часов утра до 4 часов вечера было расстреляно свыше 900 человек. Заполнив две ямы трупами, их закопали. Расстрелом командовал комендант ОРС-комендатуры местечка Ушачи Карл (воинское звание и фамилия не установлены). К месту расстрела был подтянут карательный отряд из Полоцка
...ЕщёПо дороге узники гетто выбрасывали на обочину все, что хранили при себе до последнего дня: фотографии, письма и драгоценности. Они надеялись, что по письмам и фотографиям родственники узнают, кого расстреляли в тот день.
Недалеко от православного кладбища уже были выкопаны две огромные ямы. Замерзшим людям приказали раздеваться и ложиться в ряд на дно ямы. И без того больные и голодные люди, промерзшие, понимая безысходность, исполняли приказания. Кто-то плакал, кричал, молился, прощался с родными, кто-то загораживал собой детей, как будто мог их спасти, кто-то проклинал немцев и кричал, что за них отомстят. В это время раздавались выстрелы.
«Маленьких детей прокалывали штыками и бросали в яму. С 10 часов утра до 4 часов вечера было расстреляно свыше 900 человек. Заполнив две ямы трупами, их закопали. Расстрелом командовал комендант ОРС-комендатуры местечка Ушачи Карл (воинское звание и фамилия не установлены). К месту расстрела был подтянут карательный отряд из Полоцка.
(Государственный архив Российской Федерации, ф. 7021, о. 92, л. 229.)
В первое воскресенье августа, вероятно, этот день был выбран, чтобы приурочить его ко дню Тишебов (девятое число месяца Ав по еврейскому календарю – день скорби, траура и поста), здесь собирались дети, внуки, родственники ушачских евреев, те, кто остался жив, кто помнил, знал погибших. Это было в 50-е – 70-е годы. Приезжало человек шестьдесят. Произносили речи, втайне молились. С каждым годом людей собиралось все меньше.
Эх"штэтэлэ" родные,как не хватает Вас
И то ,что с Вами связано,все в памяти у нас.
Местечки деревушки,поселки,города,
Места Шолом Алейхема,оседлости черта.
Здесь жили очень дружно сапожник и портной,
Вот дамский парикмахер,есть даже врач зубной.
И даже дамский столяр и слесарь, и мясник
Идут сосед к соседу устраивать пикник .
Приходит воскресение,идут все на базар,
С окрестностей местечка ,везут сюда товар.
Вот творог и сметана,вот масло в лопухе,
А вот и рыбка свежая,отличной быть ухе.
Черника с земляникой ,какой же аромат,
Огурчик с помидорчиком и зелень и шпинат,
Грибы большими низками,а цены,ерунда,
Когда же это было и было ли когда?
Но жили все в согласии,поляк,кацап,еврей
И собирались в праздники,с командою налей.
Все дружно отмечали и пасху и шабат,
Друзьями все там были и гой еврею брат.
Россия,Украина,Молдова,Беларусь,
В
...ЕщёЭх"штэтэлэ" родные,как не хватает Вас
И то ,что с Вами связано,все в памяти у нас.
Местечки деревушки,поселки,города,
Места Шолом Алейхема,оседлости черта.
Здесь жили очень дружно сапожник и портной,
Вот дамский парикмахер,есть даже врач зубной.
И даже дамский столяр и слесарь, и мясник
Идут сосед к соседу устраивать пикник .
Приходит воскресение,идут все на базар,
С окрестностей местечка ,везут сюда товар.
Вот творог и сметана,вот масло в лопухе,
А вот и рыбка свежая,отличной быть ухе.
Черника с земляникой ,какой же аромат,
Огурчик с помидорчиком и зелень и шпинат,
Грибы большими низками,а цены,ерунда,
Когда же это было и было ли когда?
Но жили все в согласии,поляк,кацап,еврей
И собирались в праздники,с командою налей.
Все дружно отмечали и пасху и шабат,
Друзьями все там были и гой еврею брат.
Россия,Украина,Молдова,Беларусь,
Всего не перечислить,я даже не берусь,
Там предки наши жили и в радости,беде
Теперь где те местечки,их нет уже нигде.
Была и жизнь не легкая,не легким был и быт,
Но самое обидное услышать слово ЖИД.
Рванули в страны разные,забрав с собой детей,
Чтоб внукам не рассказывать,в чем виноват еврей.
Теперь они в Америке,Израиле живут,
Работают и учатся и блага создают.
И снова как и прежде услышим мы -налей
А внукам смело скажем,да здравствует еврей!
Вспоминает Василевская Надежда Арсентьевна:
«Зимой в 1942 года на Рождество, отец с матерью ездили к родственникам в Ушачи. В этот день стреляли там евреев. Немец один был, а стреляли наши полицаи. Родителям, не до гостей было, не до праздника, повернулись и поехали домой. Отец рассказал – один подбрасывает ребенка, а другой стреляет. Когда ехали обратно, встретили знакомую еврейку. Она была ранена: «Данилович, за что постреляли наших всех?» Рассказывали, что девочка бежала через речку по тонкому льду, а за ней полицай гнался, бежит, провалится, и все-таки с другого берега ее убили. А двое деток убежали и спрятались в стоге сена. Ночь пришла, они замерзали. Люди рассказывали, что они кричали: «Мама, нам холодно». Потом спрятали этих детей. Люди не предавали. Один еврей прижился. Прятался в бане. Приходил в деревню подкормиться. В деревню приехал полицай по делам через три дома от нашего. Йосель зашел в дом. Папа: «Ты что?! С ума сошел?! Полицай в деревне!» Папа быстро со стола
...ЕщёВспоминает Василевская Надежда Арсентьевна:
«Зимой в 1942 года на Рождество, отец с матерью ездили к родственникам в Ушачи. В этот день стреляли там евреев. Немец один был, а стреляли наши полицаи. Родителям, не до гостей было, не до праздника, повернулись и поехали домой. Отец рассказал – один подбрасывает ребенка, а другой стреляет. Когда ехали обратно, встретили знакомую еврейку. Она была ранена: «Данилович, за что постреляли наших всех?» Рассказывали, что девочка бежала через речку по тонкому льду, а за ней полицай гнался, бежит, провалится, и все-таки с другого берега ее убили. А двое деток убежали и спрятались в стоге сена. Ночь пришла, они замерзали. Люди рассказывали, что они кричали: «Мама, нам холодно». Потом спрятали этих детей. Люди не предавали. Один еврей прижился. Прятался в бане. Приходил в деревню подкормиться. В деревню приехал полицай по делам через три дома от нашего. Йосель зашел в дом. Папа: «Ты что?! С ума сошел?! Полицай в деревне!» Папа быстро со стола краюху хлеба, он спрятал дрожащими руками и убежал. На этот раз убежал, а потом его немцы выследили, убили».