ДОЛГАЯ ДОРОГА В МОНАСТЫРЬ

Беседа с послушником Алексеем, насельником Валаамского монастыря
Каждое лето на Валаам приезжает огромное количество волонтеров, чтобы помочь братии Валаамского монастыря, поработать во славу Божию. После трудового дня молодые (и не очень) ребята собираются у костра. Одно из любимых мест — ферма. Там хоть и работы больше, но и воздуха тоже. На одном из таких костров с гитарой к нам и подсел послушник Алексей, поиграл на флейте. Так и познакомились.
***
Мне уже давно хотелось сделать материал об Алексее, потому что его путь в монастырь был очень интересным (хоть книгу пиши), и рассказывает он об этом с изрядной долей самоиронии… Но все как-то не удавалось, не совпадало. И вот устроилось-таки… Хотя и не без приключений. Я еду навестить Лешу в Ленинградскую областную клиническую больницу, куда он угодил пару дней назад после того, как, по его словам, его «быки немного помяли», сломали пару ребер и повредили легкое. Но Алексей держится молодцом, через пару недель, с Божией помощью, вернется домой, на Валаам. А пока, за пару часов, проведенных в больнице, мы поговорили о пути к Богу, о дороге на Валаам, о любви к природе и немного о музыке.
Покреститься «на всякий случай»
«Крестился я в 24 года, осенью 1990-го. Но не по вере, а "на всякий случай". Все, что тогда знал о Православии, сводилось к тому, что это религия бабушек и людей, которые в метро пристают с бумажками "Приходите, мы вас спасем". Но на тот момент у меня в сознании было три эпизода, которые как-то запали в душу, оставили след. Первый — когда я читал "Архипелаг “Гулаг”". Солженицын там пишет, что в лагере всем было тяжело, а баптистам почему-то нормально. Что-то в них такое странное есть: все мучаются, а они спокойные… Второй момент — когда мы ездили в Новгород на экскурсию и на обратном пути заезжали в музей деревянной скульптуры. Там я увидел старые русские избы, деревенские постройки Руси. И мне все это показалось так мудро и красиво... И третий момент. У меня был друг из восточной Беларуси, из Витебска. Он как-то сказал мне: "А что ты крестик не купишь? Вот я крестик купил, и мне сразу везти стало…" Он все за границу собирался. Не крестился, а просто сверху крест носил, красиво так…
И в какой-то момент это все откуда-то всплыло, и подумалось: "А не пойти ли покреститься, вдруг это что-то изменит?" Ближайший храм, который я знал, — храм Владимирской иконы Божией Матери (находится возле станции метро «Владимирская» в Петербурге. — Ред.). За год до этого мы проходили с друзьями мимо него, и там собирали подписи за передачу этого храма Церкви. Мы тоже подписали. Я так это все вспомнил и задумался. Все какие-то знаки тогда искал...
И вот мы с товарищем поехали в этот храм. Подошли к киоску с такими важными рожами: "Креститься можно?" — "Можно". — "А чё надо?" — "Десять рублей давайте и приходите через час".
Мы вышли, куда-то съездили, потом вернулись и пошли креститься. Я не понимал ничего из того, что происходило, но стоял очень серьезный и думал: "Буду делать все, что они от меня хотят". Я так решил. Потом я на эту тему очень сильно переживал, лет через 15, когда стал думать, почему у меня такая тупость и непробиваемость духовная… Всем вокруг все понятно, а я не могу элементарные вещи в голове уложить. И пришел к тому, что я неправильно крестился. Ну разве можно так креститься? Я и к отцам обращался в монастыре с этими мыслями. Но получается, Таинство совершилось, даже несмотря на то, что все было так неправильно. Потому что потом меня как-то само собой вывело к Православию.
Разочарование
После того как я крестился, первое, что со мной произошло — через несколько дней я потерял все свои деньги, на которые рассчитывал. Несколько тысяч — по тем временам было немало. И я их просто потерял в метро. Так расстроился! Я же думал, что если покрестишься, сразу будет везти по жизни… А тут так. Разочаровался я. Но крестик все равно не снял.
Где-то года на четыре я вообще забыл про церковь. Ни исповеди, ни Причастия. Крестик я потом тоже потерял. Последний, 1994-й, год ходил без креста и не переживал. Но в том же году случилось так, что Господь снова ко мне постучал решительно. По разным причинам я вылетел отовсюду, где был: с учебы, с работы… Все мои планы по устройству жизни развалились. Осенью я почувствовал, что на зиму в Питере оставаться нельзя. Город такой больной, он выжимает, высасывает из меня все силы. Особенно если нет никакого определенного занятия. Надо куда-то уехать. А куда — непонятно. И в какой-то момент сорвался я и поехал в Крым.
Неромантическая романтика
Первый раз в жизни поехал автостопом. Опыта не было, и получилось так, что я сильно перегрузился. У меня не было рюкзака, поэтому я взял сумку, нагрузил туда много вещей, еще гитару прихватил. Куда конкретно ехать, я не знал. Купил карту. Главное было — вырваться из города. Я сел на электричку и проехал до Мги. Вышел. Оттуда была дорога на Новгород, которая пересекалась с трассой Питер — Москва. Меня сразу взял грузовик, и я очень быстро, уже к вечеру, оказался напротив Иверского монастыря. Было уже темно, но я его видел вдали.
Всю дорогу я старался себя убедить, какая моя поездка интересная и романтичная. Настала ночь, я зашел в лес. У меня был спальник. Я в него забрался и уснул. Проснулся от холода, все вокруг в инее. Вылез из спальника, вышел на дорогу и двинулся вперед. Это был первый заморозок. А на календаре — 19 августа — Преображение. Но я тогда еще этого не знал.
Сначала я долго шел, чтобы согреться. Но из-за сумки идти было очень неудобно. Я пытался остановить машину, но меня никто не брал. Так прошло полдня, и в результате мне все это надоело. Я подумал: "Да ну его — эту романтику… Ничего не получается". Какая-то местная машина подкинула меня до ближайшего поселка, из которого шли автобусы на Бологое. Думаю: "Поеду туда". Денег было мало, но я все равно решил купить билет: так надежнее. В автобусе чуть-чуть перевел дух и вспомнил, что в этом поселке должен жить один мой старый друг, тоже Леша, которого я 10 лет не видел. Его семья жила в Казахстане, а потом перебралась в Бологое. И у меня даже запись была в книжке: "На краю Бологое стоит маленькая церковь, скорее, церквушечка, ее видно с трассы". Слышал еще от кого-то, что у этого Леши что-то с головой случилось: он начал при церкви работать…
Вспомнил я все это и загадываю про себя: "Если будет стоять на повороте церковь, то сойду и буду его искать, а если нет, то еду дальше". И вот в какой-то момент вижу: действительно, вдали на холме стоит храм. Я думаю: "Ничего себе “церквушечка!”" Сияющий такой, огромный храм — мне тогда так показалось. Но потом, когда приезжал позже, убедился — действительно небольшой храм XIX века.
Я сошел с автобуса, покурил и пошел искать Лешу. Пришел в храм, а он закрыт, и замок на двери висит. Пошел вокруг храма, и, пока обошел его, появился красный жигуль. Смотрю: мужик бородатый в багажнике копается. (Потом оказалось, что это был отец Владимир, мы через много лет познакомились.) Я к нему подхожу и спрашиваю: "А вы знаете Алексея?" Он говорит: "Да, знаю". — "А где он живет?" — "Там-то и там-то". Нарисовал мне схему, и я по ней пошел, через поля, через лес.
Пришел я туда и нашел своего друга. Он, мягко говоря, не ожидал меня увидеть, но был рад. Леша был первым человеком из православных, который меня принял, спокойно говорил о своей жизни. Он окончил лесотехническую академию и сначала работал лесником, а потом бросил работу и стал трудиться при храме, хотя почти ничего там не зарабатывал. Его многие не понимали. А он был как-то так спокоен и уверен в себе… Я пробыл там пару дней.
На Селигере
Из рассказов Леши я узнал, что рядом есть монастырь Нилова пустынь на озере Селигер. Однажды мы пошли в церковь, он на клиросе пел, а я ждал его на улице, не заходил в храм. И вдруг в голову пришла мысль: "Зачем мне ехать сейчас непонятно куда, если тут поблизости есть место, где можно какое-то время пожить, прийти в себя и подумать, что делать дальше?" Так моя дорога повернула с Крыма на Селигер.
Ночью сел я на поезд, доехал до Осташкова. Попал под дождь, вымок и расхотел идти в монастырь. Пошел по деревне, спрашивал, нет ли работы. Но ничего не нашел. Пришлось все-таки пойти в монастырь. Меня приняли. Думал, будут сейчас вокруг меня бегать, спрашивать. Но никому до меня не было дела. Я остался в монастыре, сначала на неделю, потом на две, потом на месяц. Потом решил на зиму остаться. Монастырь Нилова пустынь был оторван от мира, не было никаких удобств, богатств. Все делалось своими руками. И это привлекло. Там были три иеромонаха, один инок, один послушник и 10–15 трудников. Все — люди необыкновенные. Но это уже отдельная история.
Первый месяц я не подходил под благословение, не крестился даже перед входом в храм. Ходил, что-то свое в голове крутил, а меня терпели и не выгоняли. Я жил один в разрушенных архиерейских корпусах. В келейном корпусе уже сделали ремонт и переселили туда всех, кто собирался остаться на зиму. А я все не мог решиться и жил в келье без окон. И мне эта уединенная жизнь понравилась. Жил, жил, утеплялся потихоньку, сделал хибару возле печки. Так прожил до октября. Потом как-то подхожу к игумену и говорю: "Батюшка, может, стекла какие поставить?" А он говорит: "Ты, если остаешься, то давай перебирайся в келейный корпус". Так я остался.
Там у меня были первая исповедь и первое Причастие. Можно сказать, что из любопытства. Но такие вещи делать из любопытства нельзя. За неделю до Рождества я крепко заболел. А исцеление пришло через Таинства Исповеди и Причастия. Это было для меня так неожиданно… Но очень ощутимо. Это, я считаю, было начало...
После Причастия у меня пошел очень сильный эмоциональный подъем. Я решил, что нашел вечный источник энергии. Бесплатный. Который всегда с тобой. И теперь так хорошо будет всегда. Думал, что так и буду жить: летом путешествовать, а зимой в монастыре. Уехал в мир и перемешал все свое Православие со всякой эзотерикой и хиповством. Меня хватило на два года.
Стоило только смириться
В 1996 году у меня начались проблемы в семье. И тогда возникла идея поехать на Валаам. Думалось, что Валаам — это что-то такое оторванное, северное, молчаливое. Он таким и был. Но ехать я хотел не как паломник, а просто пожить в красивом месте. Несколько раз приходил на подворье в Питере (потому что перед тем как ехать на сам остров, нужно было на подворье потрудиться), но мне там не нравилось. Мне хотелось за город, а на подворье все то же самое, что в городе.
И вот я решил ехать сразу на Валаамское подворье в Приозерск (с валаамского причала в Приозерске ходят корабли на Валаам. — Ред.). Но меня отправили назад: "Получи-ка сначала благословение из Питера". Я вернулся домой.
К тому времени я уже около года не причащался, а тут вспомнил всю эту жизнь в церкви и думаю: "Пойду снова на подворье, чтобы с другими людьми общаться и дома не быть". Пришел и говорю: "Давайте я буду просто к вам приходить и работать, не за деньги..." Спросили обо мне у благочинного. Отец Борис ответил, что "на подворье работы нет, а если хотите — езжайте на Валаам". Такого счастливого поворота я не ожидал… Стоило только смириться с ходом событий, и Господь Сам отправил меня туда, куда мне хотелось. И на Введение 1996 года я приехал на Валаам. Написал, что на полгода. А в итоге так и остался. На 20 лет.
На Валааме. Счастье — на второй полке
Вообще, я не планировал оставаться в монастыре. Но хотел попасть на ферму, чтобы научиться чему-нибудь, связанному с сельским хозяйством. Я был электросварщиком по специальности, но в городе жить не хотелось. И милостью Божией я попал на ферму. Мне там было очень интересно, несмотря на то, что работа была тяжелая. Когда весной срок моего пребывания вышел, мне уже не хотелось уезжать. Я думал: "Уеду сейчас — все потеряю". А тут мне братья говорят: "Останешься — научим тебя доить". Я и остался.
Вместе со мной трудником был один парень. Потом он уехал, но через восемь месяцев вернулся и стал послушником, а потом монахом. Это был отец Георгий. Потом его сделали начальником фермы.
Валаам тогда был другой. Он был суров. Я приехал в начале декабря. Мы три с половиной часа шли по Ладоге из Сортавала на маленьком кораблике "Буревестник". Была волна. Потом вышли на берег — на причале ни фонарей, ни освещения. Темно. Снег лежал. Поднялись. Собор был весь в лесах, еще в старых, черных, которые Владыка как-то назвал "рыбья чешуя". Казалось, что они никогда не снимутся. Во внешнем каре жили только мирские.
Когда мы прибыли на остров, было где-то пять часов вечера, начиналась служба. Я спросил помощника благочинного: "Это что — всенощная?" А он так поморщился и отвечает: "Да нет, всенощная в десять часов начинается. Это вечерняя". Пошли мы в летнюю гостиницу. Меня отвели в угловую келью. И первое мое ощущение — тепло. Печка натопленная. Было достаточно тесно: вплотную стояли двухъярусные кровати. Но все равно было чувство такое — родное. Залез я на эту вторую полку, и ничего мне больше не надо было.
Как было в монастыре
В монастыре тогда трудились все: и трудники, и послушники. Кроме своих послушаний могли быть и дополнительные. Например, ночью судака привезут (зимой рыбу ловили в Ладоге), и могли уже после отбоя поднять чистить рыбу. Службы были продолжительные. Всенощные длились с 22:00 до трех ночи. Перед Литургией пели молебен перед иконой Божией Матери "Валаамская". Полунощница по будням была с трех до четырех ночи. Потом небольшой перерыв, потом утреня. В общем, было все очень подтянуто.
Из отцов, с которыми общался тогда,— духовники отец Геронтий, отец Василий, отец Даниил. Их уже никого нет на Валааме. Братия… Для нас это был другой мир. У нас, трудников, был свой. Все было так сдержанно, и внутренне тоже.
Я попал на Валаам в тот момент, когда готовился к освящению престол домовой церкви прп. Иоанна Дамаскина на Никольском скиту. Его планировали освятить 17 декабря, на престольный праздник. Несколько дней я там работал на зачистке стен. На святого Нила Столобенского меня перевели на ферму. И я тоже в этом увидел знак для себя, совпадение такое (после Ниловой пустыни). Теперь я Нила считаю своим святым покровителем.
Поначалу на ферме было тяжеловато, потому что разговоры были более свободные. Там не было монахов, только один инок — начальник фермы. Послушался я сначала трапезником, потом кормящим скотником, потом дояром и пастухом. Мы доили три раза в день и пасли. И это казалось нормальным. Дойка была ручная, коров было тогда не много. Так проходили дни.
Музыкальные инструменты
Однажды мне в руки попала флейта. Впервые услышал я ее в 2000 году. У нас был брат Сергей Руднев. (Потом он стал монахом Никоном и умер в Абхазии). Сергей занимался рок-музыкой в миру, а в монастыре начал петь в хоре. У него была блокфлейта, и он с ней разучивал песнопения. В монастыре тогда не было никаких телевизоров, магнитофонов, телефонов: полная изоляция от звуковых приборов. Поэтому каждая музыкальная вещь очень чувствовалась: когда хорошо и когда плохо, когда фальшиво и когда нет. Всякие популярные песни сразу вызывали внутренний протест — настолько это было неуместно. А флейта как-то хорошо воспринималась, нравилось, как Сергей играл. А потом он купил в отпуске еще две флейты, и я первый раз попробовал поиграть под его руководством. Получилось плохо. Когда его перевели с фермы на центральную усадьбу, он оставил мне свою флейту. Я стал потихоньку пробовать. Временами забрасывал, терял ее. А потом с 2009 года я стал подолгу пасти, и появилось время. Начало понемножку получаться.
Инструменты стали появляться отовсюду. Вот первую флейту подарил Сергей. Я начал интересоваться пением, и хорошо было с ней проигрывать все по нотам. Потом брат прислал блокфлейту из Питера.
Я стал показывать инструменты отцам: отцу Геронтию, отцу Науму. И они, хоть и без особой радости, крестили, кропили святой водой. Потом отцу Игумену показал, ему понравилось, как звучит. И в этом году патриарх Кирилл приезжал, послушал. То есть благословение играть я получил.
Теперь мне часто привозят разные музыкальные инструменты. Вот этот дудук подарил отец Иероним, но он уже второй у меня. А первый я выпросил у отца Григория. Отец Григорий из Армении как-то дал мне послушать записи национального армянского инструмента — дудука. Я подумал: "Вот это да! Но я бы не хуже смог!" Когда я немножко научился дудеть на флейте, то решил про себя, что я уже музыкант великий. И говорю: "Отец Григорий, привези мне инструмент". В итоге мне передали дудук из Армении, а я из него не смог ни звука извлечь… Отложил его, думаю: "Позже как-нибудь". Как-то взял его в поле и в первый же день потерял. Было так неудобно…
Потом выпрашивал разные инструменты. Мне привозили, дарили. Из Палестины, Сербии, Турции, Ирландии, из Армении, из Беларуси. Но в каждый инструмент заложен какой-то национальный строй, поэтому на нем нужно учиться играть особо. А еще я почему-то их все время теряю или ломаю… Глиняные свистульки, окарину разбил… Только с флейтой как-то стабильно более-менее. Она проста, а с другой стороны, в ней все есть.
Не выше и не ниже меня
Когда надевали подрясник в 1999 году, я сопротивлялся. Мне казалось, что это несоответствие какое-то. Хотя потом пришлось согласиться. Но когда надевал его, чувствовал себя очень неуверенно. Года три точно. Выезжаешь из монастыря, начинаются какие-то вопросы, разговоры… А уже с 2006 года как-то почувствовалось, что это не ниже и не выше меня. Что это мое.
Лично я спокойно отношусь к тому, что на Валааме сейчас происходит. Раньше он был обособлен естественным образом. Сейчас туда добраться легко, поэтому люди и поехали. Мне не всё нравится. Но что значит — нравится? Либо ты сам уходишь, либо остаешься и принимаешь. Вот на ферму пришла механизация. Мне это не по душе, но я понимаю, что назад уже пути нет. Время такое. Сыры вот начали делать итальянские.
Раньше мне хотелось рассказывать о ферме. А теперь нет, потому что не понятно пока, что происходит. Должно время пройти, и по плодам будет видно, правильно это все или нет.
Мое занятие — не сыры, а стадо. Сейчас у нас на ферме появился помощник — зоотехник Зоя Васильевна. Человек решил просто так помогать монастырю. Недавно я был на учебе в Питере, где нам подарили две зоотехнические программы и учили ими пользоваться. Время идет вперед. И надо выполнять послушание.
***
Святой Иоанн Лествичник писал, что есть три достойные причины прихода в монастырь: от множества грехов, ради будущего Царства и из любви к Богу. Все остальные пути несерьезные. "Впрочем,— он так пишет, — добрый наш Подвигоположник ожидает конца этого течения". А потом он говорит еще более конкретно, что были случаи, когда в лечебницу приходили какие-то болящие, которые вообще не собирались в ней остаться, но, будучи испытаны, становились подвижниками и достигали чего-то… Пути Господни неисповедимы, и планы Его на наш счет никому не известны. Но, оглядываясь назад, я думаю, как же интересно и замысловато все в моей жизни происходило. И что еще Господь готовит?..»
Беседовала Юлия Гойко http://www.obitel-minsk.by/_oid100110864.html