Москва. Зима 1998 года. На улице уже стемнело. Я сижу в каморке какого-то склада. Где не помню, помню, что очень далеко на окраине Москвы. Склад огромный, нескончаемые стеллажи, туда сюда снующие автокары, матерящиеся грузчики, а на улице поезда из фур. Я заполняю документы на сопровождение груза. Такая-то такая-то, ФИО, отправляюсь сопровождающим груза в г. Мирный Саха Якутия и т.д. - Кто тут Бондаренко? - спрашивает вошедший мужик непомерных размеров в старом изношенном до дыр бушлате. - Я, я Бондаренко... - Документы заполнила? Пойдем за мной, покажу твоего водителя. Ты на МАЗе поедешь во главе колонны, когда отправляетесь у него у знаешь, уже скоро закончим грузиться. На улице стоял тот самый МАЗ, а рядом курили два мужика, таких же размеров как и тот, что меня привел. - Вот, это Евгения, она с вами, едет сопровождающим - Привет! Иди пока на склад, кофе выпей, мы позовём как погрузку закончим, не морозь зад, ещё успеешь (в тот момент я ещё и не представляла на сколько успею его отморозить....). Часа через два колонна отправилась на Чкаловский. МАЗ может и здоровый грузовик, но в кабине у него два места, водитель и напарник, а я была третьей.... Кресла водителя и сопровождающего разделялись капотом накрытым клетчатым пледом. - Садись на капот, ты мелкая, нормально там доедешь. Я конечно мелкая, но трястись несколько часов сидя на этом капоте оказалось настоящей пыткой. Ехали мы долго. Мне вообще тогда показалось, что Чкаловский - это другой конец света, где-то как раз в районе Мирного. За это время я отсидела ногу так, что она начала болеть, а потом и вовсе ее свело судорогой. Я молчала. Я жутко стеснялась этих двух здоровых мужиков молча едущих рядом со мной. Наконец-то КПП Чкаловского. Какой-то лейтенант проверяет наши документы. - Все в порядке, проезжайте. Проезжайте сразу на поле, самолёт уже на погрузке. Я молю всех богов и вселенную только о том, чтобы мне быстрее вылезти из этой кабины и размять ногу. Боль уже невыносимая. Наконец-то мои мольбы услышаны, я выползаю на улицу и тут же забываю обо всем на свете и о боли тоже! Прямо передо мной на земле лежит огромная красная луна! Не висит, а именно лежит на самом краю горизонта, она на столько огромна, что кажется ты можешь подойти к ней, постучаться и тебе откроется дверь внутрь этого красного шара. А вокруг бескрайнее заснеженное аэродромное поле Чкаловского укрытое черным-черным небосводом с мерцающими звёздами. - Женя? - Да? - передо мной в зимней летной куртке, ушанке и унтах стоял командир экипажа, настоящий полярник, подумалось мне тогда. И вообще от окружающего пейзажа создавалось ощущение, что мы сейчас отправимся в долгую арктическую экспедицию в поисках Земли Санникова. - Вот твой транспорт. Грузить будем долго, там больше десятка фур, так что наберись терпения. Вылетаем или сегодня, или завтра, не знаю пока. А луна сегодня и правда сумасшедшая! Грузили мы долго.... До 5 утра. ИЛ-76 был похож на гигантского кита, который лежал посреди аэродрома с открытой пастью поглащая в себя нескончаемые контейнеры груза. Валенки, сыр, мебель для школы, чего только в ту ночь не грузили в этот удивительный самолёт. Сначала мне все было интересно. Я следила за ходом погрузки, смотрела как груз распределяют по весу, как ловко эти парни управляются с погрузочными лебедками, продолжала наслаждаться луной. Но где-то через час холод дал о себе знать. Зима девяносто восьмого вообще запомнилась как одна из самых холодных зим в Москве. Жуткий мороз и ветер забирались под куртку, прокрадывались под свитер, лезли в ботинки. Пальцы на руках и ногах уже начинали коченеть. А они все грузили и грузили.... И небыло этому ни конца ни края. Когда я уже перестала чувствовать свои конечности ко мне подошёл мой водитель, посмотрел на меня и сказал: "Что, замёрзла? А чего молчишь-то? Давай бегом в машину, отогревайся!". Бегом не получилось, окоченевшие ноги я могла еле перемещать. В кабине была жара, сняв ботинки и носки, я увидела, что пальцы на моих ногах стали белого цвета и я их совершенно не чувствовала. Если кто-то когда-то обмораживал себе конечности, он знает, что происходит в тот момент когда кровь снова возвращается в окоченевшие сосуды. Это дикая нестерпимая боль, хочется плакать, кричать, потерять сознание чтобы этого не чувствовать и продолжается это минут десять. Десять минут ада, а потом резко приходит долгожданное тепло и от боли не остаётся и следа. Это тепло разбегается по всему телу, согревая каждую клеточку. Пальцы на ногах опухли, сменив белый цвет на бордовый и горели.... Я проклинала этот мороз, ледяной аэродром и луну заодно. Около пяти утра самолёт полностью набил свое пузо тоннами груза и довольный захлопнул свою огромную пасть. Вылет нам не дали. Сказали, что, наверное утром.... Грузчики, закончив свою работу покинули аэродром, а меня отвезли с поля в здание аэропорта ждать вылета. "Аэропорт" в данном случае, это очень громкое слово. Это сейчас Чкаловский превратился в действительно настоящий аэропорт, а тогда это был кирпичный барак стоящий на окраине аэродрома. Там был один общий туалет на три кабинки, небольшой зал человек на 30 и буфет. А ещё там было тепло. Буфет конечно же оказался закрыт, а в зале ожидания (пусть это помещение будет носить гордое название Зала Ожидания) сидели тихо болтая два офицера и один сержант. На меня они не обратили ни какого внимания и я отправилась искать себе уголок, в котором смогу свернуться калачиком и провалиться в сон. Пол был грязный и холодный, поэтому устраиваться пришлось на стульях. Такие обычные аэропортовые пластмассовые стулья скреплённые по три-четыре штуки, с дугообразными ручками и изгибом в районе сидушки. Свернув куртку под голову я пролезла под ручки и тут же уснула несмотря на чудовищный дискомфорт моего ложа. Усталость взяла свое. Но поспать удалось часа три, не больше. С наступлением рассвета аэропорт стал наполняться людьми и шумом. Для меня оказалось сюрпризом, что это место вообще обитаемо. А оно оказалось ещё как обитаемо! К девяти утра зал был битком набит офицерами и рядовыми всех родов войск. Целый парад разноцветных бушлатов, шинелей и погон. Некоторые были с семьями, но большая часть одиночки. В туалете я встретила своих ночных соседей, они чистили зубы и громко и бодро болтали. Из разговора я поняла, что они уже неделю ждут борт на Камчатку, возвращаются из какой-то командировки, но борт ни как не дают. Тем временем в зале аэропорта ни осталось ни одного свободного места не только на стульях, но и на полу. Все было забито такими же командировочными и отпускниками военными, которые ждали свои рейсы во все концы нашей необъятной Родины. Подводники, десантники, артиллеристы. Шум, галдеж, пошлые шутки и мужской гогот. Меню буфета состояло из пяти пунктов: пельмени со сметаной, черный хлеб, черный чай, ватрушки и пирожки с мясом. Я как настоящий студент взяла полный комплект. Пельмени оказались невероятно вкусными, а горячий сладкий чай - напитком богов, но тут, скорее всего свою роль сыграли пережитый холод и подкравшийся голод. За поеданием пельменей я наблюдала за происходящим вокруг меня. Время от времени в зал аэропорта заходил офицер при появлении которого вокруг воцарялась тишина. Это был очень важный офицер, он называл имена счастливчиков чей самолёт был готов к вылету в нужном им направлении. Петропавловск Камчатский, Норильск, Нижневартовск, Тюмень, Екатеринбург, Оренбург, Самара.... Куда только не разлетались эти люди! Около одиннадцати утра я услышала заветное - Мирный! Меня посадили в старую разбитую "пятерку" бордового цвета, у которой на торпеде скотчем была прикреплена магнитола с бодрой музычкой в стиле "Земляне" и мы поехали к нашему самолёту. Ночью, уставшая и замёрзшая я не обратила внимания на то, какой огромный этот Чкаловский аэродром. Мы проезжали мимо самолётов ДРЛО "Шмель" А-50 с зачехленными локаторами, делающими вид, что сейчас они ничего не видят и не слышат своим огромным круглым ухом; мимо выстроившихся по линеечке как на параде красавцев "Сухих", мимо вертолетов и огромнейшего "Руслана". Мне показалось, что ехали мы очень долго, но вот, наконец-то наш красавец-грузовик ИЛ-76. Его двигатели уже вовсю работали, он гудел, сапел и как буд-то нетерпеливо перетаптывался своими шасси желая поскорее взлететь после утомительной ночи погрузки. Но каково же было мое удивление когда поднявшись по трапу я поняла, что в этом огромном и бездонном, летающем гиганте нету места для меня! Он был заполнен грузом на столько, что из всех бортовых скамеек откидывались только две... При этом в откинутом состоянии они упирались в мешки с грузом, уходящими под самый потолок самолета-ангара и из-за этого находиться на них можно было только в лежачем положении или в позе лотоса. И как оказалось через час полета - это была не самая большая проблема. Главной проблемой оказалось то, что системы обогрева салона находились именно под скамейками. В результате горячий воздух упирался в груз или в наши откинутые скамейки... А это значит, что все это огромное нутро ИЛа оставалось холодным все семь часов полета. Семь часов полета пришлось лежать свернувшись калачиком на твердой деревянной скамейке, чтобы хоть как-то сберечь остатки тепла в своем теле. Холод.... Холод - это главное, что я запомнила из этой поездки. А ещё голод. Я не догадалась захватить в буфете пирожков себе в дорогу, а в грузовом самолёте, естественно ни кто меня не кормил. На третий час полета меня спас борт-инженер. Он понял, что синий цвет той девушки на скамейке - это не совсем естественный цвет и отправил меня греться в штурманскую. Экипаж-то был одет в зимние летные куртки и унты. Им холод был нипочем. В штурманской было не то что тепло, а жарко. Кабина отапливалась хорошо. Я тут же уснула, первый раз за полёт я была если не сытой, то по крайней мере согретой. На подлёте к городу штурман разбудил меня и сказал - "Не проспи! Когда ещё такое увидишь!?". Вы когда-нибудь летали в штурманской ИЛ-76? В таком стеклянном фонаре под мордой самолёта? Это незабываемое зрелище и ощущения как от американских горок. Подо мной была бескрайняя белая тайга с голубыми прожилками замороженных рек, проток и озёр. А в самом центре, в глубине этого таёжного безмолвия зияет огромная дыра, уходящая к недрам земли - карьер "Мир", давший название расположившемуся на его краю городу. Кажется что весь город может поместиться в этой бездне. Вид сверху захватывающий и незабываемый! Тут же ушли на второй план все испытания, которые выпали на мою юную долю за эти двое суток. Я смотрю как завороженная в окно штурманской и кажется, что кроме этой заснеженной бескрайней тайги в мире больше нет ничего. Мы заходим на посадку, прямо подо мной бежит разметка взлетно-посадочной полосы, кажется, что мне достаточно протянуть руку, чтобы ее коснуться. Двигатели замолкают и наступает тишина. Самолёт-кашалот открывает свою огромную пасть, чтобы позволить снующим вокруг него человечкам себя разгрузить. И тут же, в уже и так промерзлый салон врывается жгучий якутский мороз и запах тайги. Я дома. Впереди две недели каникул, встречи со старыми друзьями, воспоминания, объятия, ночные посиделки, хрустящий под ногами белый и чистый снег в морозной тишине ночного таёжного города, разговоры с родителями, младшая сестра. Все это такое родное. Так сильно я каждый раз жду этой встречи с домом. А через две недели обратно в путь, только уже на совершенно пустом самолёте, в пустоте бездонного летающего ангара. И совершенно не важно, на сколько было сложно прилететь домой безденежному студенту. Главное, что я дома, а воспоминания останутся на всю жизнь как приятная ностальгия о юношеских подвигах и неугомонности ради осуществления своих, пока ещё не таких уж ненасытных желаний. Автор: Евгения Бондаренко