Обская губа.

Напалково – 1986 г.
о.Медвежий. -2005 г.
Луна-луна.
Штатное расписание полярной экспедиции США:
1. Начальник экспедиции - 1 человек
2. Жена начальника экспедиции - 3 человека
3. Мастера по холодильным установкам - 5 человек
4. Разносчики пиццы - 12 человек
5. Работники пункта обмена валюты - 10 человек
6. Уборщик снега с маpшpyта - 1 человек
7. Дpазнильщик медведей: до первого медведя - не менее
1 человека, после первого медведя - менее 1 человека
8. Грелки - 20 человек (без комплексов, не стаpше 30 лет)
9. Штypман собачьей yпpяжки - 1 человек
10. Фельдман собачьей yпpяжки - 1 человек
11. Собаки - они же
12. Специалист, знающий, кyда идти - 1 человек
13. Специалист, знающий, зачем тyда идти - 1 человек
14. Специалист, знающий на всех языках фpазy:
«Hам холодно, мы заблyдились» - 1 человек
15. Радист - 1 человек (со своей pацией или гpомким
голосом)
16. Охотники на моpжа - 8 человек
17. Желающий жpать моpжа - 1 человек
18. Инстpyктоp по плаванью (моpж) - 1 человек
«Луна-луна, цветы-цветы…» раздается из радиоприемника голос Софии Ротару.
Да, морозец знатный. Пожалуй, самая холодная зимовка из всех, на которых приходилось работать. Что ж, удивляться нечему - хотя вспомогательная база экспедиции и расположена на берегу морской губы, но в глубине материка, в трехстах километрах от побережья океана. Тут холода покрепче, чем на островах. Зато летом теплее. Кустики карликовой березки по колено. Грибы - сыроежки и даже подберезовики. Морошки видимо-невидимо. Из балка вышел, ногу поднял на приступочке и не знаешь, куда поставить. Ягода янтарная, налитая. Потоптать жалко. Вот, когда воочию довелось увидеть и понять, что оно означает – изобилие. Как выглядит.
Но…, это летом. А сегодня 1 января. Новый Год.
Ну и праздничек получился! С середины декабря, как завернуло – сорок, сорок пять…. В двадцатых числах сияние необычное – огромное, ровное кольцо. Нимб во все полярное небо. Ох, не к добру.… И точно – наутро минус пятьдесят один.
Бим бросился навстречу, цепь дернул – дзинь! Звено, как стеклянное.
Соляр из емкости в капельницу не потек, загустел.
Пропановый баллон в тамбуре замерз, газ не пошел, пришлось внутрь занести.
А главная морока – движки. Им тоже несладко пришлось. Стоят, бедолаги, в своей будочке промерзшие насквозь, в инее, и снегом запорошенные. И не хотят заводиться. Х-о-о-лодно, говорят! Бр-р-р! Мучился битый час, один пробовал, другой. Подогревал факелом масло в картерах, свечки менял, дергал заводные рукоятки. Ноль по фазе. Нет ее, не заводятся. Снял, притащил в балок. Вонь, конечно, развел бензиновую, но куда деваться. Постоял полчаса, отогрелся – завелся, как миленький, с полтыка. Унес обратно быстренько, пока не замерз, присоединил бензопровод, провода, завел. Ура! Свет появился, телевизионная стойка заработала. Сели кино смотреть. Через пятнадцать минут – ха! Нет электричества.
Лыко да мочало, начинай сначала. Коллектор обледеневает, электрощетки в гнездах примерзают. В будке к ним путем не подобраться, да и что в меховых рукавицах сделаешь, тащу снова в балок. Туда-сюда, опять та же история. А они по пятьдесят кг весят. Снова один пробую, второй – нет, не получается. Да и нелады с обоими – у первого, что-то карбюратор переливает, подогревать опасно – как бы не вспыхнул, у другого изнутри какое-то бренчание раздается, перебирать надо. И сам промерз насквозь, кишки и прочий ливер тоже трень-брень издавать стали. Но запустил все-таки, праздничный концерт посмотрели. И все. На следующий день этого не удалось. Ладно, подожду приезда механика. Если его не будет, тогда уж придется выкручиваться самому.
Есть керосиновая лампа, свет от нее такой уютный. Рация пока поработает на аккумуляторах. В буржуйке трещат дрова.
Плохо, конечно, без телевидения. Традиционный концерт «Песня года». А у нас только старенький радиоприемник ВЭФ. Концерт катится по всем часовым поясам и по стране. Стоит только чуть-чуть подкрутить ручку, как из динамиков снова и снова – «луна-луна…»
И рука болит. Угораздило же, вдобавок ко всем неурядицам, еще и обжечь руку. Причем довольно сильно и глупейшим образом.
Праздничный стол накрыли, чем Бог послал. Точнее, не бог, а люди добрые. Кузнецовым спасибо, прислали курицу, сок, яблоки, конфеты. Пожарили консервированной картошки. Вера приготовила рыбу под шубой. Вот и все новогодние яства. Есть бутылка водки, заначенная для особого случая. Сначала ее даже и открывать не собирались, но пришлось. В десятом часу ввалился пьяный ненец Синчу, которого на свой лад зовем Сенькой. Уж ему-то Новый Год просто повод для выпивки. Не больно желанный гость, но выгнать совесть не позволила, праздник все-таки. Да и парень не вредный. Но, ушлый. Жизнь таким сделала. Вернее, приобщение к цивилизации, если можно так выразиться.
Островные ненцы, что по побережью кочуют, совсем другие. Наивные, как дети.
- Начальника, водка нада. Начальника, пирта тавай, чай тавай, мука тавай. Печка чум нада…. Соляра тавай….
- Хорошо. Привози оленя средней упитанности, будет тебе такой же упитанности печка.
Везет.
- Начальника, мяса привез, печка тавай.
Повар наш, как-то однажды перепутал, отдал вместо муки мешок комбикорма. Ненец потом жаловался.
- Плохая мука дал. Лепешка не печется.
Спирт, водка тоже в обмен на оленину. Или на пушнину. Олень для ненца источник жизни. Дом из шкур, одежда тоже. Пропитание – мясо. Транспорт – олень. Чем больше стадо, тем богаче и уважаемее хозяин. Живут родовыми кланами. Есть у них князья, шаманы. А есть и нищета.
Сеньку на кривой не объедешь, комбикорм за муку не прокатит. Наторел парень, пришлось помыкаться. Был Синчу, как все пацаном, лето проводил в тундре, в родительском стойбище, пас олешек. Зимой учился в интернате районного поселка. Потом - за что не говорит - схлопотал срок, пять лет. Вышел из тюрьмы с изрядным жизненным багажом и без одного глаза. Голь перекатная. Женился, однако. Что характерно, у его жены Кари тоже глаза нет, только другого. А на двоих как раз пара. И ни кола, ни двора. Живут, как бы в батраках у управляющего факторией.
Часа два сидел, нес всякую околесицу. Потом пошли с ним устраивать фейерверк. И надо было мне, дураку, по запарке взять фальшфейер наоборот и дернуть шнур! Остался теперь с одной рабочей рукой, к тому же левой. Саднит сильно, пришлось даже в кастрюлю с холодной водой ее сунуть – так полегче. И водку распечатал, выпил граммов сто.
Сенька ушел кряду после салюта. Прошел «Новогодний огонек», началась зарубежная эстрада, вдруг, слышу – скрип-скрип, шаги на улице. Вышел на приступок, полярная ночь хоть глаз выколи, только звезды на небе. И где-то в тиши снег скрипит. Ну, ясно, кому еще быть кроме Сеньки, наверное, заблудился. Включил лампочку на крыльце, и точно, минут через пятнадцать Бим загавкал. Заявляется. Заплутал, ушел в море, в фонарике батарейки сели. Но, впрочем, они ненцы ребята привычные. Все ему нипочем, довольный, как сарай. Небось, на льду-то похуже себя чувствовал, а на свет вышел и снова герой. Покурили, напоил его горячим кофе, дал свой резервный фонарик. Ну, теперь, протрезвевший, с хорошими батарейками, не пропадет, надо думать, дойдет два километра до фактории.
И все-таки, хотя нам трудно, мороз пытается прорваться в балок, нет транспорта, моральное самочувствие сейчас более спокойное, чем все предшествующие месяцы. А их прошло семь.
* * *
Большую ошибку я допустил, согласившись на Михайлова в составе группы. Знал же, какой он тяжелый человек? Знал, поскольку приходилось с ним зимовать. Мог бы выбрать другого соратника. Но настораживала близость фактории, где, как известно, никогда не бывало недостатка спиртного. Михайлов же в этом смысле спокоен, в отличие от многих других. Но, как выяснилось, здесь в районе царит сухой закон, так что мои опасения оказались напрасны. Понимая, что нам предстоит втроем автономно прожить десять месяцев, в навигацию принять, поступающее в адрес экспедиции снабжение, решил, что его включение в группу гарантия тому, что все у нас будет надежно работать – движки, вездеход, трактор. Вкалывает он, конечно, как заведенный, а человек дерьмо. Мнителен, подозрителен, во всем, почему-то склонен видеть только дурное. Когда у него плохое настроение, способен испортить его и всем остальным. Порой доходит до абсурда. Видите ли, ему снятся лошади. А это, по какому-то там его соннику, нехорошая примета – обман. И он, мрачнее тучи, будет думать об этом, и подозревать, естественно, тех, кто ближе. Смешно? Ничуть. Доказать ему что-либо невозможно, если решит, что черное это белое или наоборот, то пытаться его убедить в неправоте совершенно бесполезно. Слова не держит, может что-нибудь пообещать, но если изменится настроение – не сделать. Делает только то, что считает удобным для себя. Беспримерный эгоизм.
Так что, вывожу, что способность человека жить и работать в микроколлективе имеет даже большее значение, чем его профессиональная подготовка. Собственно, с этими обязанностями справился бы и другой механик.
Но, теперь уже коней на переправе не поменять.
А вся эта история с его вылетом? Цирк, да и только.
В пятнадцати километрах от нас располагается аэропорт геологов. Возят вахтовые смены из Салехарда. И оттуда можно либо дальше улететь на материк, либо пересечь Обь на пароме и ехать железной дорогой из Лабытнанги. Все лето он ныл, что очень бы было неплохо съездить домой. Да ради Бога! Как только примем снабженца, сделаем дело – лети. Не засветись только в Ленинграде, возвращайся обратно, и все будет шито-крыто. Сам бы полетел, но не могу – на мне оружие, экспедиционное хозяйство, ответственность за группу, за него в том числе. Супруга могла бы, но у нас с ней нет паспортов, отправлены теще для оформления прописки в новой квартире. Так что, сидим и не рыпаемся. Этому же, все дороги открыты. Так нет - боится, как бы чего не вышло.
Ладно, если уж ты сомневаешься в благополучности тайной поездки, по его же просьбе подвожу под нее легальную базу. У нас заканчивается срок действия командировочных удостоверений. Правда, единственный, кто может ими поинтересоваться, это местный участковый капитан Александров, что вообще-то маловероятно, поскольку, во-первых, он живет в поселке, расположенном от нас в пятидесяти километрах, а во-вторых, у меня с ним отличные отношения и заострять этот момент он попросту не станет. Но формальность, есть порядок. Далее, Михайлову подошел возраст оформлять пенсию, для этого необходимо если не личное присутствие, то хотя бы его документы, переданные жене. Заодно привез бы наши паспорта. Все это я излагаю в письме к начальнику экспедиции, которое отправляю с оказией, и получаю в ответ радиограмму за подписью начальника Предприятия – «выезд разрешается». Кажется, я сделал все, что смог, если бы не аргументировал достойно необходимость поездки, то и не получил бы положительного решения. А Михайлов, тем самым, принял на себя обязательство привезти документы. И вот, когда все уже становится согласованным и решенным, он вдруг заявляет, что лететь ему не обязательно, потому что у него «с женой контры». Да, Господи! У него контры со всеми на свете! Какая же редкая сволочь!
Начальник аэропорта Кузнецов, будучи в курсе наших дел, сообщил, что от него идет АН-26 в Ленинград. Спецрейс, прямо в Питер! Без проблем, бесплатно, по-дружбе! И этот Михайлов сидел, чесал репу и раздумывал. Не полетел….
Только уже в декабре все-таки разродился и уехал в аэропорт. Был в хорошем настроении. Мы перекрестились. Но, «недолго тешилась старушка». Через два дня, вдруг, слышим рокот двигателя вездехода. Выходим. Ба! Какие люди – Анатолий Михалыч, собственной персоной! Картина Репина «Не ждали»… Оказывается, в аэропорту авария, вышел из строя дизель, ремонтируют. А он не возвращался, потому что из-за мороза не мог завести вездеход.
Затем уединился в свой балок, перестал с нами общаться, питался неизвестно чем. С наступлением темноты заводил движок, по окончанию программы телевидения глушил. Мы только по этим циклам и определяли, что он вообще живой.
Руководство прислало запрос о вылете, я вынужден был сообщить о его нерешительности и попросить выслать документы почтой. Так прошла еще неделя. Аэропорт, кстати, заработал на следующий день после его возвращения, самолеты в воздухе гудели регулярно.
Наконец он объявил, что все-таки полетит. Я вместе с ним съездил в аэропорт, купил там немножко продуктов, и обратно меня отвезли на аэропортовской машине.
* * *
В декабре, пока не завернул сильный мороз, факторские Петр с Сенькой занимались подледным ловом. Шел муксун. Мы тоже поучаствовали. Ах, какая рыбка! Горбыли по 2-3 кг. А вкусный!
Самостоятельно начали ловить рыбу в июле, когда появились промоины в нашей речушке. Закинули на пробу небольшую сеточку, в которую попалось несколько налимов. Налимья уха из свежепойманной рыбы показалась сказочным блюдом. Позже лед поломало и вынесло в устье. Рыба пошла другая – омуль, чир (здесь его называют щокур), нельма, муксун, пыжьян, селедка, ряпушка. И среди этих чисто северных видов, нередко попадались и обычные «материковские» щуки, судачки, очень крупная плотва (по-местному чебак). Особенно бесподобной оказалась стерлядь, которую местные, кстати сказать, не жалуют и называют лобариком. Корюшку же, вообще «за человека не считают», совсем не берут, вытряхивают из сеток и бросают на берегу. А корюшины сантиметров по 20-25. Мы как-то нажарили целый тазик, Сенька увидел, удивился:
- Вы что ее есть будете? – как будто за этим, по его мнению, немедленная смерть должна последовать.
Попалось еще несколько экземпляров рыбы, доселе мной невиданной, где-нибудь около кило каждая. Показал ненцу Херму, брату факторщицы. Он равнодушно так:
- Это хариус – тоже вроде того, что с ним, как с корюшкой поступать надо.
Налима ненцы вообще, даже нет то, что презирают, а считают поганью. У них и слово это «налим» оскорбительное. Ну, а мы не побрезговали. А уж налимья печень, приготовленная на пару - царское кушанье. Как-никак он из тресковой породы. Но вот, повторно испробованная уха «не показалась». Где-то уже в начале осени, затишье стояло, в сетках пусто; вдруг, попадают несколько налимов. Сварили опять, попробовали есть - фу, какая гадость! Это после стерляди-то, нельмы, да чиров с муксунами!
Так что, рыба всякая и во всех видах не переводится. А вот с мясом туговато, вернее – без него. Оленину у ненцев выменивать не на что - водки, спирта у нас нет, других продуктов не много, а деньги им не нужны. Да и сохранять мясо летом было негде. Приходится сидеть на консервах. В начале лета выручала гусино-утиная охота, куропатки, потом птицы сели на гнезда. Михайлов разок сходил за зайцами, но принес только одного. С дробовиком к ним нужно близко подкрадываться, я пробовал, этого не удается, а карабин у нас неважнецкий и патронов мало. Нерпы много, порой в речке прямо под берегом морды высовывают, но она для еды непригодна – вонючая, сплошной рыбий жир.
В ноябре открыли песцовый промысел. Капканов у нас всего с десяток, расставили вблизи лагеря, самый последний не далее, чем в полутора километрах. Чтобы обход делать было не затруднительно. И стали попадаться. В эту пору они еще не окончательно, но уже достаточно "выходившись", т.е. вполне кондиционно "одеты" в зимний мех.
Пару раз занятные случаи приключались. Как-то, проснулся часов в семь. Бим всю ночь лаял, скулил и к утру не угомонился. Песцы после пурги, во время которой, по-видимому, где-то отлеживались, активизировались и забегали с голодухи. А на льду была рыба оставлена и на берегу в снег закопана. В окно посмотрел - песец сидит возле ямы, метрах в тридцати от балка. Взял ружье, вышел, из-за угла прицелился и выстрелил. Он так в яме лежать и остался. Через несколько минут еще один бежит и тоже к этой яме. Но похитрее оказался, схватил рыбину и деру. А потом, так и пошли один за другим, в один момент, аж три штуки вместе прибежали. Выбрал самого здорового, выстрелил, он закрутился, побегал секунд пять и ткнулся. Спустя некоторое время, опять два бегут. По одному вдарил, он убежал метров за шестьдесят на лед и там свалился. И последнего, не выходя из балка, из тамбура подстрелил, напротив дверей был, метрах в сорока. Итого, за полтора часа: четыре выстрела - четыре песца. Воистину - кто рано встает, тому Бог дает.
А в другой раз ночью проснулись от лая и рыка. Какой-то ненормальный песец напал на нашего Бима, сидящего на цепи. Спросонья не поняли, в чем дело, слышим только возню и вопли под балком. Выскочил на улицу с фонариком, свечу. Бим увидел и ко мне, а песца оставил. Я-то его сначала не видел, потом слышу, рядом снег заскрипел. Посветил, а это песец круги нарезает и норовит цапнуть. А на мне только трусы да валенки, в руках ничего кроме фонарика. Бешеный, иначе с чего бы ему на рожон лезть. У них во время этой болезни напрочь "крыша съезжает". В прошлом году эпидемия бешенства была. На базе Абрек несколько штук загрыз, мужики били, кто молотком, кто лопатой. Я одного из ружья шлепнул, тоже прицеливался за ногу укусить. А когда шли в поле, волк подбежал к вездеходу, и стал зубами за гусеницы хватать. Юрий Иваныч с Акиловым ехали. Винтовки у них не было, а с лопатой не выскочишь - это тебе не песец. Много собак погибло, да и всякой другой твари тоже. Весной я в тундре песца дохлого нашел, ласку, собаку. А в этом году первый случай. Вообще, за все время в Арктике, впервые с этим явлением столкнулся. Когда читал о том, что песцы на человека нападают, всегда смеялся, оказывается напрасно. Так вот, ретировался я быстренько в балок, натянул штаны, схватил ружье, выскочил снова, его нет. Постоял, посвистел даже - тишина. Вернулся домой, покурил. Только разделся, лег - опять на улице грызня. Выскочили с Верой вдвоем. Ружья не понадобилось, Бим уже все сделал. Принес в зубах и к ногам положил. Дово-о-ольный! Хвостом виляет. И песеза ничего-себе, беленький, даром что дурной.