Профессиональный композитор, руководитель Студии художественного витража «Индиго», художник по стеклу, поэт и драматург. В интервью Юлия рассказала о том, как в ее жизни переплелись музыка и стекло и какие сообщения доставляют ей люди-«почтальоны». «Человек приходит к нам не за художественным стеклом, а за эмоциями и теплом»

— Юлия, с чего же все началось? Музыка привела вас к витражному искусству или наоборот? — В 5 лет я начала играть на пианино. Мы тогда жили в маленьком поселке, затерянном глубоко на Колымской трассе, под Магаданом. Родителям каким-то чудом удалось достать инструмент, это ведь была такая редкость! Тогда я еще ничего не знала про синестезию, не знала нот и интуитивно покрасила клавиши в разные цвета, которые чередовались ровно через семь. Родители были золотодобытчиками, много работали. И мы с братом часто были предоставлены сами себе: лазали по теплотрассам, прилипали губами к качелям, слушали сказки на пластинках, грызли сосульки, жевали гудрон и, кстати, делали «секретики» из цветных стеклышек. Видимо, стекло уже тогда меня интересовало, но вернулась я к нему только 25 лет спустя. А тогда жизнь «северного Маугли» была незамысловатой — подъем в 6 часов утра, поездка в школу в другой поселок на холодном пазике, потом музыкалка, возвращение домой на том же автобусе, выполнение домашнего задания и три часа ежедневных занятий музыкой. Рассаживала кукол и играла им гаммы. В 15 лет я уехала из дома и поступила в музыкальное училище в Магадане, чтобы стать музыковедом. Там начала писать музыку, и педагоги просто не знали, что со мной делать — отделения композиции в училище не было. После училища мой любимый преподаватель, заведующая отделением теории музыки Лариса Ивановна Исаева, посоветовала попробовать свои силы в Новосибирской консерватории. И я приехала в столицу Сибири из тайги, как Фрося Бурлакова. Многие ребята, чтобы поступить на отделение композиции, предварительно годами занимались у педагога, у которого хотели учиться. А я, сыграв комиссии свои произведения, попросила: «Вы мне сразу скажите, товарищи композиторы, берете или нет. А то билеты в Магадан надо покупать за две недели». На что мне ответили: «Берем». Мне посчастливилось учиться у преподавателей разных композиторских школ. Крепкую академическую школу прошла у заведующего кафедрой композиции профессора Георгия Николаевича Иванова. А школу современной атональной техники — у Михаила Григорьевича Богданова, ученика великого композитора Тихона Николаевича Хренникова. В этот период были написаны вокальные циклы на стихи Гарсиа Лорки, Пушкина, Бродского, «Семь образов сумасшествия» для двух виолончелей, струнный квартет, симфония и множество других работ. Сегодня рекомендации моих наставников гармонично сочетаются при работе по созданию музыки. Правда, красный диплом консерватории у меня никто ни разу не просил показать. В какой-то момент начала писать музыку для драматических театров. Режиссеры стали приглашать сотрудничать. Я работала во многих городах. Если говорить о Новосибирске, то моя музыка звучала, например, в спектакле «Мата Хари: глаза дня» театра «Старый дом». А как-то довелось поучаствовать в создании музыкального спектакля с лазерным шоу в Чите — тогда это была редкость. Спектакль назывался «Аромат времени». Моя задача заключалась в обновлении репертуара фольклорного коллектива, создании такой программы, с которой исполнители смогли бы гастролировать за рубежом. И у меня возникла идея показать несколько народных песен в трех вариантах — в архаический период зарождения мелодики, в современных жанрах (например, танго) и фантазии на тему, как бы ее спели в XXII веке. Потом на несколько лет музыку пришлось забросить. — Потому что вас увлекло стекло? — Да, я как-то купила витражные краски и начала рисовать. Когда все стены в доме были украшены моим творчеством, поняла, что хочу получить профессиональные знания в этой сфере. Стала посещать разные занятия, мастер-классы, осваивать технологии. Постепенно пришла к созданию Студии художественного витража «Индиго». В этом году ей, кстати, исполнилось 10 лет. Сейчас компания создает витражи практически во всех технологиях мира, а также использует ковку и мозаику. Команда «Индиго» — это талантливые мастера, каждый из которых работает тут по 6–10 лет. Открывались мы в кризис, в дополнительный день високосного года — 29 февраля 2008 года. Первые несколько лет, чтобы выжить и заплатить налоги, а также за аренду и расходные материалы для изготовления образцов, давала частные уроки музыки. А по вечерам изготавливала витражи. В то время многие даже не знали, что это такое. Долгое время мы переезжали из мастерской в мастерскую, перевозя каждый раз тонны стекол, оборудование и готовые витражи, многие из которых при переезде бились. Сейчас мы доросли до своей мастерской.

Джульетты Джульетты бродят по земле, меняют платья, друзей, прописку. Снимают домик, живут в шале, сосут ириску. Или пилюлю горьких дней. Играют в бисер, любовь и прятки. Встречаясь с кем-то из людей, поправив прядку, сойдя с вагона и с ума, обходят возраст, закон и лужи. Где косметичка, а где сума в пути им служит. Джульетты, по земле скользя, несут свой крест и пакет с едою. И нерастраченность себя… Хожу порою и я средь них. Меня найдешь ты? В надежду, страхи и боль одета. В калоши будней, любви банты. Тринадцати… Тридцатилетняя Джульетта. — И наверняка часть витражей использованы в вашем интерьере?.. — В моем интерьере используются мои изделия, когда очень хочется воплотить какую-то интересную идею. Или если нужно лично апробировать новую технологию перед тем, как предлагать ее заказчикам. Например, недавно я сделала светильники «Жеоды», которые состоят из тысяч стеклянных капель внутри плафона, покрытых брутальным микробетоном снаружи. Светильники напоминают камни, наполненные кристаллическими самоцветами. Эти камни, в свою очередь, ассоциируются у меня со скромными людьми, которые при общении раскрываются, сияя внутренним светом и теплом. Эскизы к таким своеобразным изделиям рисую где придется. Бывает, возьмешь нотную тетрадь — там «почеркушки» какого-то этнического арт-объекта в сочетании с ковкой, витражом, керамикой, спилами деревьев. И наоборот — в директорском ежедневнике планы по закупкам расходных материалов, время деловых встреч, графики сдачи заказов чередуются со стихами и набросками мелодий. — Какой главный принцип или ориентир в вашей работе? — Как-то мы с заместителем директора, главным дизайнером студии «Индиго» Ксенией Хлебниковой зашли в кафе. Там было очень уютно, царило ощущение праздника. Примерно через полгода мы пришли в это кафе снова, но все изменилось — на столах не оказалось салфеток, персонал был не гостеприимен. И тогда мы с Ксенией договорились стремиться к тому, чтобы в «Индиго» такого не случилось. Чтобы во все времена для каждого гостя визит в «Индиго» был праздником! Ведь человек приходит не за стеклом, а за эмоциями, теплом. И потом, глядя на нашу работу, он будет видеть не просто цветы или пейзаж на стекле, а вспомнит, как ему комфортно было в студии — мы и поговорили, и чай попили. Раньше здесь, в «Большой медведице», в нашем выставочном зале стояло пианино, и я с удовольствием играла для посетителей. Многие рассказывают о своих жизненных ситуациях. И я внимательно слушаю. Ведь все, кто приходит, — почтальоны, которые доставляют определенное сообщение. Как почтальоны Как почтальоны люди друг для друга — свою персону вместо писем дарят… Прочесть сумеешь обертоны звука, межстрочный смысл в глазах зеленых, карих? Бывает, ждешь послание о ренте, успехах друга и рецептов книгу. В пришедшем же к порогу резиденте находишь вдруг иргу и ежевику. Находишь в нем закаты и рассветы, прикосновенье кончиками пальцев к твоей душе. И вместе с тем ответы на те вопросы, что меня, скитальца, сжимали ночью цепкими когтями. А так, оказывается, все просто — не пользуясь словами, словарями, в молчании к истокам видишь доступ. Как почтальоны люди друг для друга — забывши шифр, пишем телеграммы. В кроссворды неба смотрим близоруко — в людей, как в запертые окна храма. Случается, что люди приносят сложные жизненные ситуации. И я понимаю, что своим поведением они хотят сказать мне что-то обо мне самой. Любой встретившийся на пути человек — наше отражение. То, что люди считают мной, — лишь проекция их ожиданий. И если нас человек раздражает — это верный признак, что в нас есть те же самые косяки, которые мы отвергаем и не хотим признавать. Но мы, люди-зеркала, скользим мимо, отражаем друг друга, но не проникаем, не вникаем друг в друга. Нас нельзя обвинять — мы попросту не умеем любить. Потому что нас не научили родители. А родителей их родители не научили. А если копать дальше, то, может быть, Бог забрал у Евы с Адамом эту любовь — чистую и без повода. Я осознала, что нет плохих и хороших людей, как и врагов и друзей, после того, как увидела помидоры черри на кусте. Они все — от одной ветки, которая приделана к их «головам». Нас всех питает один сок. Когда мы думаем, что сможем и без ветки, отрываемся и падаем, то становимся кетчупом. Сакральный кросс Краткость и кротость во сто крат сократят твой сакральный кросс. Радость и робость стокаратным бриллиантом зажгутся в незримой короне. Выбираешь ли ты, кем родиться? Трава, камень, пес, человек, облепиха, олень, перепелка, лисица. — Получается, каждый гость студии — это проводник на пути саморазвития. — Многие мотивируют развиваться в профессии. Хотят заказать какое-то определенное изделие, а мы с такой технологией не работаем. Начинаем экспериментировать, учиться. Например, недавно нас попросили выполнить мозаику для часовни в честь Рождества Пресвятой Богородицы города Ленска. Но не из цветного стекла, а из смальты. Это очень сложный материал, который представляет собой глухое толстое стекло с добавлением оксидов металла. Чтобы расколоть его на тессеры, соответствующие рисунку, нужны специальные инструменты — помимо кусачек, ломателя и стеклорезов, пень с зубилом (тальон), мартеллина (молоток). Мне давно хотелось сделать что-то для храма, собора. Видимо, наша студия доросла, что к нам стали обращаться. Недавно мы сдали витражи в Дом молодежи Новосибирской епархии. — Витраж в Государственном концертном зале имени Арнольда Каца — тоже ведь ваша работа? В ней соединились два ваших главных увлечения в жизни. — Получилась музыка в стекле… Когда к нам пришел этот заказ, художник Ксения Хлебникова сделала множество предварительных эскизов. Собиралась комиссия, которая рассматривала предложения, вносила коррективы. Эскиз, по которому выполнен витраж, утвердила супруга Арнольда Михайловича.

— Этот заказ — один из самых крупных? — Студия «Индиго» выполнила порядка 20 масштабных витражей для общественных заведений. Среди них — витражи в НГТУ, Институте цитологии и генетики, компании «Газпромнефть», школах, больницах и ресторанах. Одни только витражи в Музыкальный театр Кузбасса имени А. Боброва занимают по площади 70 квадратных метров! — И снова переплетение увлечений — витраж и театр! — Мне вообще очень нравится эта игра с переключением ролей. Спираль, волна, кардиограмма, дыхание — суть одного явления. Рост в каком-то одном направлении, затем — откат, затем — дальнейший рост. К сожалению, первая половина жизни, как правило, проходит в мыслях, что я центр Вселенной и смогу все, что захочу. Много энергии и времени тратится на самоутверждение и демонстрацию успешности перед родителями, коллегами, подписчиками Инстаграма. Сейчас кардиограмма моих дней примерно такая: надела перчатки и поработала над витражом, потом села писать музыку, затем погрузилась в работу директора студии, приготовила борщ, выполола траву, написала новую статью для сайта, поработала консультантом в салоне, сходила и поучилась чему-то новому. Когда чувствуешь себя учеником, уходит чувство собственной значимости. «Новых земель не откроешь, если не согласишься потерять из виду берег». Но, конечно, гораздо лучше жить, когда есть родной берег. Тот, куда можно вернуться. — У вас есть такой берег? — Есть личная семья, а есть — творческая, и вторая не менее важна, чем первая. Найти людей, с которыми мыслишь одинаково, с которыми вы дополняете друг друга, — большое везение. И 15 лет назад мне посчастливилось встретить режиссера, художественного руководителя отделения театра кукол Новосибирского государственного театрального института Эльмиру Куриленко. Именно с ней связана моя первая театральная работа. Я тогда только окончила консерваторию, и Эльмира предложила написать музыку для кукольного спектакля «Зоки и Бада». Компьютеров и синтезаторов тогда не было, у меня был только рояль. И я решила его препарировать. Сняла крышку и начала экспериментировать — вставлять между струн монетки, бросать теннисные мячики, водить по струнам теркой и стучать палочками, на которые надеты ластики. В итоге для тех возможностей получилась очень «симфоническая» вещь, яркая для восприятия детей. — Инструмент не пострадал? — Нет. У Петра Ильича Чайковского есть «Детский альбом», а я сохранила название всех пьес и написала «Недетский альбом», в нем как раз использовалась техника препарированного фортепиано. К нему добавила тубу и контрабас. Этим составом мы выступили в концертном зале консерватории, препарируя дорогущий рояль. После концерта мне даже повышенную стипендию стали давать. Сейчас моя музыка не столь экспериментальная. Более мелодичная. Иногда создается впечатление, что дух любимых композиторов приходит ночью на огонек настольной лампы — то Сергей Рахманинов вмешается в процесс, то Астор Пьяццолла подмигнет в одном из фрагментов. Вообще, музыка как большая скатерть-самобранка — ее можно услышать и материализовать повсюду: в диалоге прохожих, гудках машин, ритме работы сварочного аппарата в руках нашего кузнеца. Можно начать ее слышать с любого места и времени и зафиксировать. Другое дело, что иногда думаешь: а нужно ли рассеивать волшебство материализацией? Вдруг спугнешь красоту? Mailитва Не оборачивайся резко назад — вдруг не успеет загрузиться реальность? Вдруг те дома и этот магазина фасад без модуляций поменяют тональность? Застынут пикселями на миг растерянно, замедлив темп заполненья квадратами округлых форм. Ты постиг секрет altior significatio в мгновенье. Потрогав нос, вдохнешь глубоко и сделаешь четыре шага к скамейке. Но встанешь в ужасе, осядешь мешком — тут не успели все заполнить ячейки того, что называлось скамьей. Вот кованой ноги фрагмент, пара досок… А в целом весь три-дэ объект остальной лишь обозначен контурами полосок. Посмотришь в небо — там уже облака поплыли плавно, как подъюбник невесты. Подумаешь о том, что точна, легка рука «дизайнера» в создании «квеста». Стратегии «Планета Земля». Понятно стало, почему ухмылялись на фотографиях, кто был у руля духовных знаний. Но они ведь пытались нам намекнуть, мол, призрачно все. Живи сейчас, забудь о полном кармане. Люби, танцуй, целуй… Но молчи, коль просек, что ты лишь персонаж в игре на экране. Ведь все равно тебя не поймут, не смогут осознать, что в конце сраженья повторно выберут лишь тех, кто погнут и ранен, но имеет волю, стремленье. Являя нестандарт, персонаж, который, отклоняясь от всех настроек, играющему дарит азарт, кураж и даже некий новый взгляд на простое занятие… «А как же мой кот? — подумаешь ты, словно ища защиту. — Он тоже цифра? Но как реально орет! А боль?.. Родители?.. Работа? Кредиты?» Ступая аккуратно, пойдешь по тротуару и выдохнешь у подъезда. Вот дом, в котором якобы ты живешь. «Как хорошо, что лестница тут, на месте. Вот дверь. Вот комната. Ведь не зря поэт предупреждал — выходить не стоит… А, кот, привет. Середину уж ноября транслируют. Опять ты подрал обои! На, ешь скорей свой пиксельный корм. Потом скажи, мне-то что делать дальше? Вопрос друзей простой: «Как дела?» — «Все норм» — вернуть ответом, полным тоски и фальши? А может, взять и нажать Exit и выйти из программы, проиграв битву?» А кот лукаво смотрит лишь и молчит. Но взглядом ключ дает мне: «Прочти mailитву». «Надо настроиться на состояние тишины и пустоты, тогда все случится само» — На фестивале «Солнцестояние-2018» посчастливилось услышать одну из ваших работ — я о номере студентов второго курса отделения кукол. Очень искреннее было выступление. Но больше всего меня удивило то, что будущие артисты театра кукол не только поют, но и играют на разных инструментах. — Ребята, кстати, учатся на курсе у Эльвиры Куриленко. На фестивале мы представили отрывок из спектакля «Миливонщица» по пьесе Яны Глембоцкой. Когда мне предложили написать музыку, то передо мной встал выбор: записать фонограмму, ведь артисты работают в спектакле с куклами, или все же постараться сделать живой звук. Выбрали второе. Я прошерстила весь город, нашла около 15 различных народных инструментов. Заказала гармонь и даже научилась на ней играть, освоила гусли, чтобы потом обучить ребят. А они быстро включились! Перед ними стоит непростая задача — умудриться и с куклами работать, и на инструментах играть. — Помню, перед выступлением ребята волновались. Но выступление было потрясающее! — Да, волновались, но потом собрались, вышли и сделали все хорошо. Волнение — это хороший признак. Это значит, что артист выйдет на сцену и будет полностью отдавать себя. Если перестаешь испытывать волнение, стоит задуматься, не идешь ли по накатанному пути. Как говорится, приходит момент, когда риск остаться бутоном страшнее, чем риск расцвести.

— Главное, чтобы волнение в ступор не вводило. — Бывало, что перед выступлениями в музыкальной школе я так волновалась, что забывала все ноты. Или садилась за инструмент, а коленки так тряслись, что не могла поставить ногу на педаль. Но есть творческое волнение, а есть страх, который рождает эго. Он возникает тогда, когда хочется показаться лучше, чем есть на самом деле. Или когда чего-то хочешь и боишься этого не получить. Я точно знаю, что нужные двери откроются в нужный момент. Когда ты будешь готов. Но не обязательно за этой дверью будет рай. Возможно, там тяжелые испытания, которые нужно пройти, чтобы развиться, вырасти. И это тоже подарок. У меня, кстати, есть театральная пьеса, которая называется «А ты веришь в двери?». В какой-то момент я посмотрела на свои стихотворения и увидела, что некоторые из них складываются в целый сюжет. Так появилась первая пьеса для театра. На стихи написала музыку, и появился мюзикл. Главные герои на примере дверей и окон оперируют основными, важнейшими понятиями в жизни каждого человека. Открытые и закрытые двери. Щель под дверью. Надписи на дверях. Замочная скважина и глазок двери. Ключи и замки. Двери, нарисованные на стене. Захлопнутые двери. Стуки в двери. Отмычка. Звонки в двери. Узкие и широкие двери. Тайные двери. Двери, ведущие в одно место. Вот неполный перечень тем их бесед. В этом мюзикле я сравниваю людей с дверьми. А они бывают открытые и закрытые, есть те, на которых написано: «Не влезать, убьет!» или «Осторожно, двери закрываются». Двери А ты веришь в двери? А ты веришь в окна? И что стены сотканы из эфира, веришь? А ты веришь — люди, словно в зазеркалье, словно через кальку в общей амплитуде, отражают время. Подголосьем фуги вплетены друг в друга, все равны со всеми. То есть словно море, будто голограмма, словно камни храма, петлями в узоре сплетены навечно. Впитаны, притерты нотами в аккорде. Звездами во Млечном. — Давно стихи пишете?

— Уже лет 20. Но сейчас они рождаются на каком-то новом уровне. Я раньше с иронией относилась к истории, что Дмитрию Менделееву таблица приснилась. А последний год мне самой снятся удивительные сюжеты или целые рифмованные четверостишья. Я просыпаюсь и записываю. Фиксация рифмованных слов для меня — прямой путь в бессознательное. В мое личное и коллективное. Я думаю в обычной жизни достаточно стандартно. Но ведь, как недавно поняла, мозг — это не я. И мои мысли — тоже не я. Но как же быть, если мысли не дают возможности и лазейки для подлинного и тихого голоса «я»? Они занимают весь эфир в голове, лезут и заставляют думать? Когда пишешь стихотворения, тоже, конечно, думаешь, но уже в другом пространстве. Как будто ломиком прорубаешь лед и черпаешь воду, до которой не можешь добраться обычным способом. Вообще, все, что я умею, — не моя заслуга. Это моя работа. Это поручение того, кто, желая сохранить анонимность, посылает людям чудеса, которые люди называют совпадениями. Но это еще и гены. Мама была любимым внештатным журналистом многих изданий, например, «Советской Сибири», писала рассказы о жизни простых людей. А у отца был абсолютный слух, он мог подобрать любую услышанную музыку, в том числе классическую. Только для них, вернувшихся со смены, где перекидали кубометры промерзшей земли, творчество было отдушиной. Мне же можно просто делать то, что я хочу и умею. А делать эту работу — ежедневное счастье. Надо просто настроиться на состояние тишины и пустоты, тогда все случится само. А если сядешь и начнешь притягивать за уши, например, куда повести мелодию, где сделать кульминацию, а где слезу выдавить щемящим интервалом, ничего хорошего не выйдет. Попробуй Попробуй почувствовать себя тишиной. Почувствуй себя одинокой звездой. Взлети, упади, разлейся рекой. Потом помолчи и стань пустотой. Попробуй на запах, попробуй на цвет туман, обнимающий нежно рассвет. Спроси у любви, сколько ей лет. «Меня на этой земле, — она ответит, — почти уже нет». — Над чем работаете сейчас? — Недавно мой сценарий к фильму отобрали из множества заявок для фестиваля Russian Elementary Cinema. В дни фестиваля в Новосибирске я участвовала в питчинге — защите сценария перед комиссией, в составе которой был Денис Осокин, писатель с удивительно тонким видением мира. Там я представила свой сценарий «Меркаба». И прямо во время питчинга пара режиссеров выразили желание снять фильм. Сейчас разрабатываю технические моменты, на основе которых творческая группа во главе с режиссером сможет реализовать замысел на экране — прописываю планы, раскадровку, метраж и другие нюансы. Это еще один новый опыт для меня. «Меркаба» — это детектив без преступления. История о том, как следователь расследует исчезновение малоизвестного художника. В процессе знакомится с друзьями героя и осваивает духовную практику «Меркабы» — перенесения во времени и пространстве. — Если бы у вас была возможность перемещаться во времени и пространстве, куда отправились бы, что изменили бы? — А влиять на ход мировой истории можно было бы? Если нет, то просто отправилась бы к некоторым композиторам и художникам, попросилась бы к ним в подмастерья. А изменила бы… Действовала бы, может, смелее — не становилась бы жертвой многих правил, искусственно придуманных людьми. Я осознала главнейший принцип, по которому живу сейчас: не давать злу идти дальше тебя. Если прилетел негатив, отмой его, расчеши, улыбнись ему, преврати в добро — и только тогда передай дальше людям. Электрик Один вбивал слова, как гвозди. Другой — «лил воду». А третий, словно ночью звезды на небосводе, словами зажигал уставших, кто заблудился. От этих слов, вдруг прозвучавших, я сам светился: когда по выжженному полю ступал босыми. Когда созвучно си-бемолю стонал… Льняными лечил он, теплыми словами, как чаем с мятой. Смахнув незримыми крылами все, что помято. Он не просил похвал и славы, любви, заботы. А просто делал по уставу свою работу. Работу по созданию света в глазах прохожих. Чтоб этот дом — наша планета, была похожа на звезд сиянье на небосводе, на щедрость лета… И разве есть еще работа важнее этой? Постаралась бы сделать так, чтобы жизнь моих родителей сложилась по-другому. Я вспоминаю барак, в котором мы жили на Колыме. Когда-то в нем выдавали зарплату заключенным, о тех временах напоминали глазки в дверях и откидные окошки. Из всех щелей сквозило, зимой температура на улице опускалась до -60! В такие моменты воздух звенел: выдыхаешь, а пар тут же кристаллизуется и опадает. По улицам ходили медведи — искали еду в мусорных контейнерах. Иногда выйдешь, увидишь медведя и просто идешь в другую сторону. Ни овощей, ни фруктов на Колыму практически не завозили. А если и завозили, то купить их было не на что — был очередной кризис. Все, что у нас было, — супы в пакетиках. Чтобы хоть как-то нас заинтересовать этой пищей, мама придумывала разные истории, например, о том, что суп этот нам передали космонавты из космоса, чтобы мы, съев его, стали такими же смелыми. Хорошо запомнился момент, когда мама наскребла денег и купила две свеклы. Принесла их домой и говорит: «Сейчас я сварю вам борщ!» Сколько было радости! Борщ! Разрезала мама свеклу — обе гнилые. И тогда она села и заплакала. Но летом было хорошо — собирали иван-чай, шиповник, грибы, бруснику, голубику и морошку. Перерисовать Накинув печаль на плечи… Подумав, что время лечит… Проведешь рукой и уйдешь босой в час рассветный, тихий, светлый, захватив покой с собой. На небе облака. За ними города. Там, на лавочке, в беседке, будешь ждать меня всегда. По шелку снегов искристых, под ливнем из капель чистых вот идет чудак. Что же с ним не так? В каждом облаке на небе ищет свой особый знак. В прожилках листьев-слов. В обрывках фраз — совет: есть ли в бесконечности Вселенной город душ или нет? Где не бывает беды, где не бывает потерь. Где на каждой реке мосты, где в каждый дом открыта дверь. Где слова как гранит, где двух сердец магнит. Где солнце в кружевах, где ты приходишь в снах. Накинув платок на плечи, ты скажешь: «Хороший вечер. Мы с тобой вдвоем свежий чай попьем. И уход звезды последней вместе подождем». Твои слова просты. Натянуты холсты. В них рукой незримой, вечной вписаны судьба и ты. Нелепо, о чем жалею… Нет двери в ту галерею. Тайный ход узнать, кисть бы в руки взять и судьбу твою украдкой перерисовать. Вот детства звонкий смех, здоровье и успех. Вот Вселенная, где хватит счастья на земле для всех.

— Уехать с Колымы не было возможности? — Когда я пошла в первый класс, родители решили перебраться в Среднюю Азию. Купили дом, переехали. И там у меня случился солнечный удар — три дня не приходила в себя. Врач сказал: «Везите дочь назад, здесь ей климат не подходит». До сих пор я — Снежная королева, не переношу жару. Родители дом продали, положили деньги на книжку. И тут случилась инфляция. В один момент родители стали… свободными от денег и материального имущества, будто никогда в жизни и не работали. А льготную квартиру, положенную тем, кто проработал всю жизнь на Севере, так и не дождались. — К сожалению, мы с вами перемещаться во времени и пространстве не умеем... — Да если бы я и умела, то все равно вернулась бы в свое тело и в сегодняшний день. Во-первых, потому что все, что сейчас происходит в моей жизни, мне нравится. А во-вторых, потому что уроки нужно учить до конца. Как говорится, достигнув вершины, будь готов оказаться на дне следующего уровня. Я совершенно не интересуюсь славой, материальным благополучием. Мне не важен статус людей. Главное — насколько они горят огнем созидания. Насколько они настоящие, свободные. Мои друзья плачут, хохочут, грустят, поют, задумываются о причинно-следственной связи своих поступков, но не поджимают губы, обвиняя мир во всем. Уныние и недовольство означают автоматический проигрыш в этой игре. Почему говорят: подобное притягивает подобное? Потому что абсолютно все: музыка, слова, человек, мысли, эмоции — это вибрации. Низкая вибрация (чернушные произведения искусства, гневные слова, обсуждение человека за спиной) притягивает события и людей с такой же низкой вибрацией. А если сосредоточиться на том, что поднимает тебе настроение, то притянешь еще больше света в свою жизнь. Что посеешь, то и пожнешь. текст: Татьяна Бушмакина фото: из личного архива Юлии Пискуновой