АКУЛИНКА.

В городе царила тьма. Слабый свет уличных фонарей освещал только главные улицы. Вечерами ходил по городу фонарщик и зажигал фонари, а за ним всегда бежали любопытные ребятишки самых разных возрастов. Когда загорался голубоватый свет уличного фонаря, малыши подпрыгивали и хлопали в ладошки, а фонарщик довольно улыбался. Это он подарил молодому городу немного света, а ребятишкам - радости.
В самых богатых домах Благовещенска уже были небольшие домашние электростанции, но улицы электричеством не освещались. Свет вырабатывали электрические машины. Их покупка и уход за ними были дорогим удовольствием.
На Чигиринской улице не было ни одного фонаря, потому что она не была главной. Здесь жили люди среднего достатка. По вечерам они зажигали в домах керосиновые лампы, фонари да свечи, но главные дела делали при свете дня.
Наступила пора новолуния, и тоненький серп молодого месяца давал так мало света, что не рассеивал мрак ночи, а сам он смотрелся на звездном небе как украшение. Возле высокого забора недавно построенного дома Коняевых раздавались тихие голоса.
- Веревку на столб набросим, и по ней Настю поднимем, а потом она на забор сядет и веревку внутрь двора перебросит и так спустится. А когда Акулинка выберется через окно, они по веревке опять поднимутся и также спустятся. Никто нас не заметит, никто не услышит. Блэк гавкать не будет, он Настю знает. Только бы Акулинка окно открыла.
- Откроет! Она – храбрая!
Голоса были детские. Трое мальчиков и девочка, почти невидимые в темноте, подошли к двухметровому забору. Мальчики набросили на столб веревку. Девочка осторожно перебралась с её помощью через высокий забор. Все окна большого деревянного дома были закрыты тяжелыми дубовыми ставнями. Мимо первого окна ночная гостья пробралась по высокой завалинке почти бесшумно. Возле второго окна она остановилась и тихонько постучала в ставни.
- Акулинка, Акулинка! Сними защелку с болта! Это я, Настя! Сними, не бойся!
Собака гавкнула беззлобно, как будто спросила на своем языке: «Кто там?»
- Свои! Свои! – тихонько сказала лохматому сторожу ночная гостья. - Акулинка, открывай окно! А то Блэк всех разбудит!
Болт чуть-чуть выдвинулся из своего гнезда в оконной колоде. Настя вынула его осторожно, без стука и открыла ставни. Окно бесшумно распахнулось.
- Настя! Ты зачем пришла в такую страшную ночь? Сплю я уже давно! Слышу - кто-то скребется в ставню! Я так испугалась! Душа в пятки ушла! Пока голос твой не услышала, дрожала, как лист осиновый.
- С мальчишками я. Вот пристали. Я им твои страшные истории рассказала, а они захотели их прямо сейчас от тебя самой услышать.
- Как я вам расскажу их? Ко мне в комнату нельзя, хозяева услышат, ругаться станут. Накажут меня!
- А мы и не собираемся к тебе в комнату. Выходи ты к нам!
- Как?
- Через окно!
- А если услышат? Попадет мне.
- Не будь трусихой! Выходи!
- Ладно. Только оденусь сначала.
Акулинка оделась и выбралась из комнаты на завалинку. Настя подала ей руку и прошептала: «Пойдем! Ничего не бойся!»
- Стой! Окно прикрыть нужно! Вдруг хозяин во двор выйдет и заметит, что оно открыто.
- Такая темная ночь, что ничего в трех шагах не видно, а ты боишься, что кто-то заметит открытое окно!
- Давай закроем его для моего успокоения!
- Ладно!
Девочки закрыли окно и ставни прикрыли, и даже вдели болт в оконную колоду. Потом они добрались до забора и перелезли через него по оставленной веревке.
- Быстрее отойдем подальше от домов.
Маленькая детская компания молча зашагала в сторону Иркутской улицы. Там был овраг, в котором можно было спрятаться. Через овраг был переброшен мост. Он был кирпичным, арочным. Здесь и днем-то было страшновато ходить, а ночью – еще страшнее.
Кто-то невидимый в темноте держал Акулинку крепко за руку и не давал споткнуться и упасть. В овраг спустились на ощупь. Уселись под мостом прямо на землю. Мальчишки достали огарочек свечи и зажгли её. Слабый огонек не мог победить мрак непроглядной ночи. Он только осветил детские лица. Акулинка узнала Максимку, Васю и Петю – мальчишек из соседних домов.
Настя оправдывалась.
- Вот пристали и пристали! Не сильно напугали? Нет? Тогда давай, рассказывай!
- Про что? Про ведьму или про мертвую лошадь?
- Давай, про ведьму!
Ребятишки сбились в плотную кучку. Акулинке дали в руки свечку, которая причудливо освещала лицо девочки снизу. Говорила она негромко, но очень выразительно. Рассказчица она была замечательная.
ПРО ВЕДЬМУ
У нас в деревне повадилась ведьма по ночам ходить и коров выдаивать. Пригонят стадо вечером с пастбища – у коров есть молоко. Подоят хозяйки своих кормилиц. А утром пойдут доить, а молока у буренок нет. Нечем телят выпаивать. Нечего детям дать. То в один двор ведьма повадится, то в другой. Наш дом на краю села стоит, но ведьма обходила наш двор стороной.
Некоторые хозяйки видели её. Черная, страшная, вся волосом седым покрыта. Жуть! И чавкает, когда молоко пьет, и сопит.
Мы в эти рассказы не верили, пока до нашего двора очередь не дошла. Пойдет мама утром корову доить, а молоко кто-то уже выдоил. Что делать? Стал отец всех расспрашивать, как ведьму победить. Ему сказали, что можно из ружья в неё выстрелить, но только пуля нужна серебряная. Отец сделал сани, отвез их сюда, в город, продал и серебра купил немного и отлил одну единственную пулю. А мама чеснок развесила в хлеву. Говорят, он от нечистой силы помогает. Не помог. Ведьма заладила к нам каждую ночь.
Отец зарядил ружье серебряной пулей и спрятался в хлеву. Ночь была лунная, теплая, летняя. Отец в солому зарылся и притих. Вначале он взгляда не отводил от маленького оконца в хлеву, через которое навоз выбрасывали, а потом устал и задремал.
Вдруг он услышал какой-то шорох, взглянул на оконце, а через него кто-то в хлев забирается. Страшное, огромное, лохматое чудище мелькнуло в оконном проеме и пропало.
Через некоторое время отец услышал стонущие звуки и чавканье.
Перепугался он сильно, но ружье на окно навел. Только чудище через окно назад полезло, отец выстрелил. Кто-то свалился в темноте на землю и стал плакать и стонать как человек. Отец еще больше испугался. Он так и остался в своем укрытии, не посмел подойти поближе. Стало светать. Когда мрак ночи рассеялся, отец увидел стонущего… огромного енота. Он и правда был лохматый и белесый.
Отец осмотрел его. Рана была не опасная. Запер енота отец в сарай и всем в деревне сказал, что ведьму ранил, которая молоко по ночам воровала. Вот к нам во двор народу набежало! Все отца просить стали, чтобы показал. Отец и показывал. Откроет дверь в сарай совсем чуть-чуть. Только человек заглянет, а он тут же и захлопнет. Разве что успеешь разглядеть?
Стали люди друг другу рассказывать, что они видели. Оказалось, что у ведьмы и глаза огнем горят, и хвост два метра длиной и клыки белые светятся и рога на голове. Ужас! Напугали друг друга до смерти! Отец посмеялся, а потом и сказал всем, что это – енот. Разъелся на коровьем молоке. Отец потом отвез его в другую деревню и подарил мужику, который енотов разводил. У них пух хороший, из него шали вяжут и рукавички очень теплые.
Все знали, что это был енот, но слух пошел по всем деревням, что в нашей деревне живую ведьму поймали. И все этому верили!
Акулинка закончила рассказ, все слушатели сидели, замерев, и вдруг дети услышали шаги на мосту. Кто-то осторожно шел в темноте.
Максимка дунул на свечу, она погасла, и ночная тьма сделала мир почти невидимым. Дети придвинулись поближе друг к другу. Настя с Акулинкой взялись за руки. Шаги приближались. Детям показалось, что их сердца бьются слишком громко, так громко, что их стук слышен во всей округе. Кто-то подкрался к детям в темноте вплотную.
- Вы что тут делаете?
Голос был громовым. Дети сжались в комочек.
- Да, ладно! Не бойтесь. Это я – отец Насти. Проснулся, а проказницы нет на топчане. Ну, значит, она опять что-то затеяла! Ночь темная на дворе. Вот и пошел я на поиски. Вышел за калитку, прислушался, пригляделся - вроде как костерок небольшой горит под мостом. Подошел – а тут компания ваша сидит. Свечку где взяли?
- Вася принес.
- Ему завтра попадет. Марш все домой! А с тобой, доченька, я ещё поговорю! Узнаешь у меня, как по ночам шастать.
- Мне нужно Акулинку проводить. Окно за ней закрыть.
- Сам провожу! Бегите уже. Скоро рассвет. Утром вас родители не добудятся!
Мальчишек не нужно было два раза приглашать. Они мигом исчезли в темноте. Настя жила рядом.
Отец Насти, дядя Ермолай, крепко взял Акулинку за руку и проводил до дома. Он шагал широко, а она бежала за ним вприпрыжку.
- Это надо же додуматься! В кромешной темноте под мостом сидеть. И не страшно было? Что это вы придумали?
- Это Настя меня разбудила, чтобы я мальчикам страшные истории рассказала.
- А как ты из дома вышла? Я знаю, что барыня твою комнату на ночь на замок закрывает.
- Мне Настя окно открыла.
- А как она во двор попала?
- Через забор перелезла.
- А Блэк как же?
- А он её знает, он тихо гавкнул разок и притих! А веревка на столбе так и висит. Только барыне ничего не говорите, дядя Ермолай! Она и так всего боится, а теперь со свету сживет! Прогонит меня! А куда мне идти? У меня в городе никого нет!
- Да у тебя полгорода друзей! Мы с Настей тебя никогда не бросим! Варенька тебя звала к себе жить. Ты шьешь вон как хорошо! Она говорит, что у тебя талант. Она бы из тебя портниху сделала. Так ты же все маму ждешь, все домой рвешься. Почему они тебя не навещают? Сколько времени ты уже в городе в няньках живешь? Ты до Нового года приехала в город?
- Да. До Рождества.
-Так уже почти полгода прошло. Май на дворе. И ни одной весточки из дома! Странно все это! Рано или поздно объявятся! Жди!
- Я жду!
Акулинка эти слова почти прошептала и заплакала неслышно.
- Ладно! Не плачь!
- Я не плачу!
- Я чувствую, что плачешь. Не выдам! Под мостом в кромешной темноте со свечкой сидеть было не страшно, а перед барыней ответ держать страшно.
- Я не из-за этого плачу. Меня все забыли.
- Не могли тебя забыть. Есть какая-то причина того, что тебя никто не навестил! Пока это – загадка. Нам её не отгадать. Вот и дошли. Смотри ты, какой они перелаз устроили! А веревка из хозяйской конюшни. Ну, Настя! Вот бедовая девочка. Без матери растет. Некому окорот дать. А я берегу её да балую. С учительницей занимается. В училище пойдет на учительницу учиться. Говорят, она смышленая у меня. А ты грамотная?
- Нет. У нас в деревне школы не было, когда я подрастала. Мне Настя буквы показала, я их запомнила.
- Может быть, Настя тебя читать научит? Да когда тебе учиться? Ты вся в работе. Я через забор не полезу, сама перелезешь и калитку мне откроешь. Я ставни закрою за тобой, чтобы тебя не выдавать хозяевам. А утром первым приду, ты скажешь, что мне калитку открыла сама. Барыня твою комнату рано открывает?
- Очень рано. Артемка рано просыпается. Она иногда мне его прямо в комнату приносит, чтобы он ей спать не мешал.
- А ты с ним на улицу выходишь?
- Иногда выхожу.
- Вот и скажешь, что вышла подышать и открыла мне калитку. Приходится на обман идти. Доводите до греха! Утро уже близко, вздремни чуток!
Так и поступили! Дядя Ермолай прошел по двору так осторожно, что ни одна доска деревянного тротуара не скрипнула у него под ногой. Блэк из будки даже не выглянул. Видно, и собачий сон под утро бывает сладким.
Акулинка уснула не сразу. Она опять всплакнула от того, что родные не давали о себе знать. Она даже подумала о том, что, может быть, она всегда жила в няньках, а вольная деревенская жизнь ей только приснилась? Никому она не нужна. И никто за ней никогда не приедет! Потом вспомнила слова дяди Ермолая, и поверила им. Тогда девочка успокоилась и крепко уснула.
И все обошлось. Барыня о ночном приключении маленькой служанки ничего не узнала. Только вторую страшилку друзья от Акулинки не услышали. Поэтому они были разочарованы. Что же делать? Расскажет когда-нибудь потом.
ХОЗЯЙСКИЙ ДОМ
Деревенской девочке Акулинке городской дом, в котором она жила в няньках, казался огромным. У неё в деревне домики были небольшими, потолки в них - низкими, а окна крошечными. Перегородки в них были деревянными и не доходили до потолка. Печка посередине избы делила дом на части. Справа был бабий закут. В светлом углу - иконы. Полати да топчаны, да скамейки возле стола, да сундук в углу, подвешенная к крючку люлька для младенцев - вот и все убранство.
Хозяйский дом был большим. Разделен он был на две неравные половины капитальной стеной. В меньшей части дома была прихожая, из которой дверь направо вела в господскую половину, дверь прямо в крошечную комнатку для прислуги, а дверь налево в прекрасную светлую столовую, четыре окна которой выходили в сад. В глубине столовой была аккуратная печка с небольшой плитой, на которой барыня сама готовила еду. Стеклянный шкаф с резными дверцами был заполнен красивой фарфоровой посудой, которую и в руки было страшно взять, не то, что есть из неё.
Чайники, кастрюли, сковородки тоже имели праздничный вид. На обеденном столе лежала красивая скатерть, посередине стола на медном подносе красовался самовар. Плетенные из лозы стулья были «горды» тем, что их покрыли дорогим черным лаком. Легкие расшитые занавески на окнах делали убранство столовой особенно уютным.
На господской половине тоже было много красивых вещей.
Огромный мягкий полукруглый диван стоял у южной стены большой комнаты. Три больших окна этой комнаты выходили на юг – во двор, два – на улицу, на восток. В комнату лились потоки света и с юга и с востока. Огромный платяной шкаф был одностворчатым. Большая дверь его легко открывалась, а за ней на специальных лакированных плечиках висели красивые платья Ольги Владимировны и одежда Дмитрия Михайловича. На полке в шкафу лежали женские шляпки и шали, красивые мужские головные уборы. Дверь шкафа была зеркальной.
Большой лакированный стол на красивых резных ножках мог быть собранным, а мог удлиняться за счет откидных полотен. За ним принимали хозяева гостей. Стол был покрыт нарядной цветной скатертью с кистями. Вокруг стола были легкие стулья, выкрашенные белой краской. Круглая голландская печка выходила своими добрыми теплыми боками сразу и в гостиную комнату, и в спальню и в детскую комнату и щедро обогревала все помещения.
Самое удивительное для Акулинки было то, что в самой большой и великолепной комнате никто не жил! Представляете? Сколько места зря пропадало! В господскую спальню Акулинке заходить запрещалось. Барыня Ольга сама наводила в ней порядок. Через открытую дверь в эту комнату Акулинка видела не только большую кровать с железными спинками, но и огромный красивый письменный стол и большой книжный шкаф, в котором стояли книги.
За столом часто сидел Дмитрий Михайлович. Вечерами он читал журналы и газеты. В детской комнате Акулинка проводила часы, потому что там жил её маленький дружок Артемка. В его комнате стояла детская кроватка на полукруглых полозьях, которую нужно было раскачивать. Иногда - целыми днями, потому что у ребенка резались зубки, но никак не прорезались, и он горько плакал.
Хорошо, что ночью Акулинку никто не беспокоил. На ночь её закрывали снаружи в своей комнате и не выпускали до утра. Вдруг она откроет ворам дом! Войдет в сговор и откроет! Этого страшно боялась Ольга Владимировна.
С приближением весны Дмитрий Михайлович все чаще и чаще стал бывать в отъездах. Ветеринарная служба в городе была на высоком уровне. Иногда хозяин отсутствовал дома по целым неделям. Тогда в доме Коняевых наступали мрачные дни.
Барыня Ольга Владимировна боялась ночного нападения воров до обморока. Она засветло лично запирала на засов огромные тесовые ворота и большую тяжелую калитку, но вначале обходила дом и закрывала окна дубовыми тяжелыми ставнями, которые перехлестывались снаружи крепкой полосой железа с болтами. Один длинный болт был вделан в колоду окна накрепко, а второй свободно болтался. Когда закрывали ставни, болт продевали в отверстие в оконной колоде. Конец болта выходил из колоды внутри дома, в комнатах. Он имел отверстие, через которое продевалась металлическая шпилька. Вынуть болт с улицы было невозможно! Значит, и распахнуть ставни никто не мог. Ночью дом был похож на небольшую деревянную крепость, которая ждала внезапного нападения. Усадьба была обнесена огромным забором, на ночь с цепи спускали собаку по кличке Блэк.
Хозяин любил английские слова. Блэк в английском языке означает «черный». Пес был необразованным, поэтому окрас имел коричневый, а на кличку откликался без всякой обиды.
Посередине усадьбы стоял огромный амбар, который был сложен из тяжелых грубо отесанных плах. Его тоже запирали на замок. В амбаре хранилось все. Там лежали дрова, сено и овес для Грея, стояли ведра и корыта, деревянные бочки, висели конские хомуты и упряжь для коня. Здесь же было отгорожено место для конюшни. Пригон конюшни был рядом.
Следовало вначале закрыть конюшню изнутри на большой тяжелый крючок, а потом запереть амбар. Пройти в полутемный амбар в вечерних сумерках было страшно. Акулинке все казалось, что кто-то ходит в полумраке по амбару и скрипит половицами настила. Она крестилась, творила молитву, а потом, согнувшись и не глядя по сторонам, пулей летела к двери в конюшню, закрывала дверь на крючок и также быстро возвращалась.
- Никого там нет! Никто меня не съест! Кому я нужна, бедная девочка!
Так она бормотала чуть слышно, когда закрывала дверь на замок и возвращалась торопливо в дом. Когда хозяин был дома, он всегда все эти дела делал сам.
Было у Акулинки ещё одно нелюбимое дело – сопровождать барыню, когда она отправлялась за покупками на рынок и в городские магазины. Ольга Владимировна носила модные платья со шлейфом. Носить за ней этот шлейф должна была Акулина, или Лина, как её теперь звала барыня. Если барин был дома, он оставлял Артемку с собой. Если он был на работе, Артемку нужно было нести на одной руке, в другой руке нести корзинку с продуктами и как-то держать шлейф платья Ольги Владимировны, чтобы не запачкать его ненароком в грязи.
Только возле некоторых домов в городе были устроены деревянные тротуары, а возле большинства домов были просто утоптанные тропинки, да лужи, если проходил дождь.
Дорога на рынок была легче, потому что корзинка была пустой. А когда барыня Ольга покупала продукты и складывала их в корзинку, бедная Акулинка шла за ней, пошатываясь от тяжести. Девочка считала шаги и мечтала только об одном, чтобы не упасть вместе с корзинкой и Артемкой на руках в какой-нибудь сугроб, или весеннюю лужу на дороге. Она больше всего боялась уронить Артемку. Однажды она робко попросила барыню Ольгу Владимировну взять сынишку на руки, чтобы она, Акулинка, могла донести тяжелую корзинку с продуктами и справиться со шлейфом платья!
- Мне нельзя носить тяжести!
Барыня Ольга сердито посмотрела на девочку. Вот вам бабушка и Юрьев день! Ей, значит, нельзя, а десятилетней девочке – можно! Акулинка была девочкой гордой. У неё было такое чувство, что и тяжесть корзинки с продуктами, и тяжесть детского тельца Артемки на руках можно вынести легко, но тащиться за барыней сзади, и поддерживать шлейф её платья было унизительно.
Не любила Акулинка походы на рынок, но было ещё два дела в перечне её обязанностей, которые пугали её. На территории усадьбы было ещё два страшных места - подполье в доме и погреб под амбаром, куда хозяйка посылала Лину. Перед тем, как спуститься в кромешную темноту, Акулинка молилась, широко крестилась.
- Будь, что будет!
Барыня не разрешала брать с собой свечку или лампу, чтобы посветить там, когда Акулинка спускалась в подполье или погреб за овощами и картошкой. Она боялась пожара. Вдруг уронит девочка свечку или лампу? Мало ли в городе было пожаров? Особенно в зимнее время.
- Ты хочешь, чтобы мы сгорели?
Акулинка не хотела. Пожара она боялась больше, чем темноты.
ПОЖАР
- Горим! Горим! Спасайтесь, дети! Спасайтесь!
Этот страшный крик матери долго помнился Акулинке. Она проснулась от него, как от толчка, и села на топчане. Она подумала, что забыла открыть глаза, потому что ничего не увидела перед собой. Даже ночью из оконца были видны звезды, и голубоватый сумрак стоял в избе, а сейчас все было черно.
Акулинка закашлялась, глаза у неё заслезились. Дом был наполнен густым дымом, и через его завесу ничего нельзя было разглядеть. Девочка схватила на руки младшую сестренку Наташу, которая тоже проснулась от крика и прижималась испуганно к старшей сестре, и стала пробираться к выходу. Но возле двери уже бушевало пламя.
Дом топили соломой, которую осенью привозили с полей и складывали в конце огорода в огромную кучу. Всю зиму большими охапками носили её в дом. Мать и старшие братья крутили из неё жгуты и топили ими печь. Солома горела быстро и жарко. Русская печка нагревалась так, что лежать на ней было невозможно. Малыши прыгали с неё вниз или переходили на полати - широкие деревянные полки почти под потолком. И внизу и на полатях было прохладно. Дети пережидали, когда печь немного остынет, и опять возвращались на лежанку, где было так тепло, что не страшен был никакой мороз, даже декабрьский. Все "голубята", как называл младших сестренок отец, лютую зиму проводили на печке, потому что выйти на улицу было не в чем. Одни валенки на всех девочек, да детский полушубок из овчины - вот и вся одежда.
Носила всё это чаще других Акулинка, потому что выходила во двор не для баловства, а для того, чтобы помочь матери по хозяйству. Она кормила кур, уток и гусей, поила телка, выносила еду собаке.
Дом был бедным. Семеро ребятишек - вот и все богатство семьи Мажаровых. Старшие братья Акулины - Степан и Роман - были уже подростками и помогали отцу и на пашне, и дома. Дочери подрастали, но помощницами были только у стола с ложкой, как шутил отец. Старшей из них - Акулинке - было десять лет, а самой младшей Зиночке всего годик.
Акулинка младшим сестренкам была и за мамку, и за няньку, и за наставницу. Матери хватало работы по дому. Она трудилась с зари до зари. Летом все работали в поле и в огороде, а зимой отец ходил в извоз, а мать пряла и ткала на ткацком станке, шила и чинила одежду всей семье.
Отец у Акулинки был мастер на все руки. Захар умел шить обувь, подшивать валенки, он шил и чинил конскую сбрую, клал печи, был хорошим строителем, пахал поле и сеял хлеб, косил сено на зиму, мастерил простенькую мебель для дома, вырезал из остатков древесины забавные игрушки и радовал ими своих детишек. Отец хорошо варил, а хлеб выпекал такой пышный, что не у всякой хозяйки такой получался. Но, больше всего, удивлял он Акулинку тем, что умел прекрасно вязать крючком, который так и мелькал в отцовских руках! За три вечера он вывязывал большой свитер, а небольшие вещицы иногда появлялись в руках отца прямо на глазах!
Отец учил и Акулинку вязать, но у неё ещё плохо получалось. В работе по дому дочь была уже настоящей помощницей. Она чесала шерсть и пряла её, она стояла у печи и следила за тем, чтобы еда не пригорела, она накрывала стол, убирала со стола чашки, мыла посуду, подметала и мыла деревянные некрашеные полы, оттирая их черенками от банных веников. Бедная изба Захара гордилась своей безупречной чистотой.
Потом в семье и долгие годы вспоминали, как все произошло в ту страшную ночь. Сонная мать подошла к печке, чтобы подбросить соломы в топку. Скрутила жгут, сунула его в печь и подула сильно. Жгут вспыхнул неожиданно ярко и обжег хозяйке руку. Мать вскрикнула от боли и отбросила горящий жгут в сторону. Огонь попал на сухую солому в углу, и она мгновенно вспыхнула.
На такой случай в доме на лавке всегда лежал кусок влажной холстины, которым можно было погасить пламя. Катерина кинула холстину на огонь. Но пламя не погасло, а вспыхнуло с новой силой.
Холстина была сухой. Не полили её водичкой хозяева перед сном. Кадка для воды и ведра тоже были пустыми. Огонь продолжал разгораться. Вспыхнул потолок, и потом соломенная крыша дома загорелась ярко, а зимний ветер раздувал огонь все сильнее и сильнее. Он подхватывал куски горящей соломы и разбрасывал их вокруг, мгновенно превращая и дом, и постройки во дворе в огромный пылающий костер. В огне брода не было. Каким чудом все Мажаровы уцелели в этом пожаре - никто не знал.
Спасла всех Акулинка. Это она вспомнила, что летом иногда попадала в дом через оконце, которое легко открывалось. На зиму его занавешивали холстиной, потому что второй рамы у окна не было. Акулинка пробралась к окну в темноте с дрожащей сестренкой на руках. Девочка задыхалась, почти теряла сознание, но ей хватило сил отодвинуть дымящуюся тряпицу и распахнуть окно. Чистый морозный воздух мог стать спасением, но его прилив дал огню новую силу. Он разгорелся сильнее.
- Сюда! Сюда!
Девочка сильным толчком выбросила на снег младшую сестру и бросилась к печке за другими девочками.
- Прыгай из окна! Мы девочек уже с печи сняли! Принимай их!
Акулинка проворно выпрыгнула на снег. Из оконца уже валил густой дым, но братья почти выбросили на снег ревущих сестренок и выскочили сами.
- Помогите, помогите!
Отец пытался выбраться из дома с матерью на руках, но маленькое оконце мешало ему. Братья с такой силой дернули за раму, что вырвали её, отшвырнули в сторону и приняли мать на руки. Катерина была без сознания. Отец выпрыгнул следом. В доме все гудело от огня. Холщовая рубашка на спине у отца уже горела и дымилась. Он упал на снег и стал кататься по нему, сбивая пламя, а потом просто сдернул тлеющую рубашку и отбросил её в сторону. Мать на открытом воздухе стала приходить в себя. Она сильно закашлялась.
- Живая! Живая! Все живехоньки! Ай, да дочурка, ай, да молодец!
Уже в деревне кто-то бил в набат, извещая всех сельчан о беде.
- Есть кто живой? Есть кто живой?
Это кричала добрая соседка баба Луша. Отец схватил на руки младших своих дочерей в охапку, мальчишки на руках понесли мать подальше от горящего дома. Акулинка с плачущей сестренкой на руках побежала босиком по холодному снегу к дому соседей.
- Не ко мне в дом, к Степановым бегите! Мой дом может загореться!
Степановы встретили погорельцев на крыльце дома и помогли отцу внести мать в дом. Положили Катерину на лавку.
- Живая? Живая?
- Живая.
Шепот матери услышали все. Отец заплакал. Акулинка испугалась. Она никогда не видела плачущего отца.
- Отлежись, Катя! А добро, даст Бог, наживем! Это нас доченька спасла всех. Она к оконцу метнулась и сама выбралась и всем нам дорогу подсказала к спасению.
- Все ли дети живы?
- Да все, все. Детки! Обнимите маму!
И дети все обняли мать. На минуту они всю её закрыли своими телами, а она сумела всех их обнять и погладить слабыми руками. И от этой материнской ласки младшие девочки реветь перестали, а братья вздохнули со всхлипом.
- А Акулинка где же?
- Здесь я, мама! Я рядом стою.
- Спасибо, доченька! Бог тебя наградит.
ПЕПЕЛИЩЕ
Добрые соседи Степановы приютили погорельцев, утешили. Хозяйка открыла сундук с обносками и бросила к их ногам целую охапку старья. Одежда была заплатанной и чистой. Дети кое-как прикрыли свою наготу. Мать лежала на скамейке и уже дышала спокойно. Отец обул старые валенки соседа, накинул поношенный тулупчик прямо на обнаженное тело и бегом вернулся на пожарище.
Длинная вереница людей передавала ведра с водой, но выливали её на соседский дом, который тоже мог вспыхнуть факелом в любую минуту. Горящий дом Мажаровых никто не тушил. Только отец, перемахнув через соседский плетень, метался в глубине двора, пытаясь хоть что-то спасти.
Конь по кличке Резвый выпрыгнул сам, едва отец открыл засов на двери маленькой конюшни. Корова стояла в тлеющем хлеву и ни за что не хотела покидать загон. От полыхающего вокруг огня животное обезумело.
Отец встал прямо перед коровой и спиной закрыл ей вид пылающего подворья. Он схватил Зорьку за рога и дернул изо всех сил. Корова прыгнула вперед, сбила отца с ног и помчалась в страхе огородами в ближайший лесок. Отец упал на тлеющую солому, но мигом вскочил на ноги. Он хотел успеть добраться до хлева с мелкой живностью, но дороги туда уже не было. В землянке в уголке двора были куры, утки и гуси. Кто-то уже успел открыть им тяжелую дверь, и птица с криками носилась по огороду.
- Захар! Захар! Не лезь в огонь! Погибнешь!
Мужики за руки оттаскивали хозяина горевшего подворья от огня, а он мычал и рвался к амбару, в котором хранился запас хлеба на зиму. А когда понял, что ничего больше не спасти, сел на снег и беспомощно оглядывался по сторонам.
- А куда же мы теперь денемся? Люди добрые! Куда денемся? А детки мои? Что? По миру пойдут?
- Ты Богу свечку поставь, что все уцелели, да соседку не спалили, что деревня не полыхнула вся!
Захар оглянулся. Дом соседки отлили, пламя с шипением гасло и отступало, как хищный зверь, которому нечем было уже поживиться. Дом Мажаровых мог сгореть весь, но ветер, который так славно погулял на пожаре, сжалился над погорельцами и пригнал темную тучу, из которой повалил хлопьями такой обильный снег, что даже самые большие всполохи огня присмирели и стали угасать. Остался только сруб избы в целости. Дом был так хорошо обшит ивовыми прутьями с двух сторон и помазан толстым слоем глины, что это уберегло бревна от огня.
Почти все, что было нажито долгим и упорным трудом, погибло в считанные часы. Все внутреннее убранство избы сгорело. Захар вспомнил, как отнекивались сыновья накануне пожара вечером, когда он посылал их за водой к колодцу, как за мальчишек заступилась мать, как она сказала, что мороз лютый стоит, а утром, как потеплеет, сыночки воды наносят.
- Некуда уже...
Отец тяжело вздохнул и пошел с пепелища. Толстый слой тлеющей соломы менял цвет. Красный внутри, он покрывался пепельным серым налетом, местами проваливался. Тогда казалось, что там, в огне кто-то построил фантастически красивый дворец с волшебным садом и аллеями. В саду растут невиданные деревья и прекрасные цветы. Они растут, машут ветками, кому-то кланяются. Но никто не любовался чудесным видом. Соседи молча передавали ведра с водой и поливали края огромного костра. Пожар гасили до последней искорки.
Ветер мог перемениться, и ему ничего не стоило раздуть огонь заново. Вдруг пламя пойдет опять гулять непрошеным гостем по соломенным крышам крестьянских подворий. Были случаи, когда деревни сгорали дотла. Такая беда никому не нужна!
Наступал поздний зимний рассвет. Хозяйки затопили печи в домах. На улице стояла непривычная тишина. Ни у кого не было повода для радости в это утро.
ЧТО С НАМИ БУДЕТ?
Эти слова все время повторяла мать, когда пришла в себя. Как такой семье прокормиться, да еще в такой скудный год, когда урожай был неважный. И родня, и соседи поделятся, чем могут, но девять человек прокормить никому не под силу.
В дом к Степановым шли и шли люди. Никто не приходил с пустыми руками. Кто нес шапку, кто - рукавицы, кто отрезок холста, кто чашки-плошки. Мажаровы стали в одну ночь самыми бедными и несчастными людьми во всей деревне. Даже одинокая соседка солдатка Лукерья принесла свою поношенную юбку и ручную швейную машинку и уселась с ней за столом возле окна. Она стала шить и перешивать одежду, чтобы одеть семью погорельцев. Мать взяла иголку с ниткой и стала молча помогать ей, с шитьем в руках поближе к свету уселась и Акулинка. Она клала стежки ровно, но колола себе пальчики, потому что слезы мешали ей смотреть.
К вечеру младшие сестренки уже сидели у окна в сшитых платьицах. На Акулинке была кофточка и широкая юбка, сшитая из старых лоскутов. Одежду для матери принесла её сестра. Другая сестра принесла огромную клетчатую шаль, в которую можно было закутаться от холода днем, а ночью укрыться, как одеялом.
Отец с братьями целый день были на пепелище. Они извлекали из-под теплой золы уцелевшие предметы и относили соседке в сарай. Там же, в хлеву, поместили корову, которая фыркала и рвалась на старое подворье. А когда все-таки Зорька вырвалась из соседского загона, она бегом побежала на то место, где был её хлев, и встала там с гордо поднятой рогатой головой. Всем своим видом Зорька давала понять, что она знает свое место, и нечего ей делать на чужом подворье. Только конь недовольство не выказывал. Он на первый зов хозяина прибежал из леска и пошел на новое место без всяких капризов. Куры и утки вернулись в уцелевшую землянку.
Вечером вся семья опять собралась у Степановых. Больше недели у них задерживаться было нельзя. Степановым самим могло не хватить хлеба до нового урожая, а целую семью прокормить до лета было нечем.
Всей деревней горевали и всей деревней думали, как семье горе пережить. Мать с младшими девочками брал на постой её брат. Младших девочек и сестру он мог прокормить. Николай ничего не делал без выгоды. Корову он брал на свой двор, а сестра должна была всю зиму шить полушубки из овчины для продажи.
Братьев брали в работники богатые односельчане. Отец с конем собирался наняться в извоз, чтобы к весне заработать на семена. Акулина была не нужна никому. И хоть мать всех убеждала, что девочка ест мало, что она работящая и спокойная - никто не сжалился над ней. Николай смотрел на Акулину сердито и провожал взглядом скупого человека каждый кусочек хлеба, который девочка брала со стола за общим обедом.
- Отдам её в город в няньки. Нечего даром мой хлеб есть.
Это был приговор. Мать смирилась и готовила дочь к отъезду. Тайком чесала овечью шерсть, пряла пряжу и вязала доченьки чулки, носки и рукавички. У младшей сестры она выпросила валенки для Акулинки. Они были ей большеваты. Сильно поношенные и неаккуратно подшитые, потерявшие форму валенки были некрасивыми. Но тут не до красоты! Не босиком же ходить по городу!
Акулинка подарку была рада. Это были её первые валенки в жизни. Только её, а не общие на всех сестер! Баба Луша принесла Акулинке старенький полушубок, который остался у неё от дочери. Он был великоват, но мать ушила его.
Акулинка одевала валенки, полушубок и смотрелась в крошечное зеркало. Она казалась себе взрослой, нарядно одетой девушкой, которая скоро поедет в далекий город и останется в нём в няньках на целый год. Вот бы ещё кто-нибудь подарил ей цветастый полушалок!
Полушалок ей никто не подарил, но мать связала ей небольшую шаль из очёсов. Шаль была серая, колючая и некрасивая.
ОТЪЕЗД
Слова матери о том, что Бог наградит Акулинку за то, что она всех спасла, девочка вспоминала всю дорогу, когда её везли в незнакомый город, о котором она столько слышала, но не была в нем ни разу.
Деревенские ребятишки говорили, что там страшно. По ночам там ходят тати - такие разбойники городские. Они могут ограбить неповинного человека и даже лишить жизни. Коней и повозок на улице там так много, что можно угодить под колеса, если зазеваешься. Деньги нужно держать крепко, а если не будешь начеку - ограбят так ловко, что ты и не заметишь.
Акулинку ждала какая-то другая, неизвестная ей жизнь. Что с ней будет в этом страшном незнакомом городе? Как она будет жить без матери и отца, без братьев и сестер? Кто будет её защищать? Кто ей доброе слово скажет?
Дядя вез её на городской рынок, чтобы отдать её там в няньки. Не специально вез, а попутно. Он вез короткие, нарядные, отделанные опушкой полушубки, которые в ту пору назывались коротаями, сшитые матерью Акулинки, на продажу. Заодно он должен был подыскать место няньки в городском барском доме для племянницы. Мать просила отдать дочь в прислуги людям хорошим, но Николай только кивал сестре, на самом деле тратить время на поиски добрых хозяев для племянницы он не собирался.
- Адрес, адрес запиши, чтобы найти потом по адресу доченьку.
Мать голосила, а Николай угрюмо кивал.
- Ну, хватит, Катерина! Ты с ней не навеки прощаешься. Проведывать будешь.
- Будешь, мама?
- Буду, буду!
Мать прижимала к себе девочку, гладила её по голове. Акулинка не плакала, но её бил озноб.
- Да ты что дрожишь вся?
- Мне холодно.
- Николай! Укутай её в новый полушубок! Ей зябко.
- Вот ещё! Примнет полушубок - никто цены не даст. Согреется в санях. Не барыня! В солому зароется.
На улице было еще темно. Даже первые петухи ещё не пропели, когда сани выехали со двора. Дядька Николай правил лошадью привычно. Поехали не по улице, а за огородами. Чтобы никто не повстречался и не сглазил. А то взглянет не по-доброму человек, и все! Пути не будет! Посмотрит вслед - еще полбеды, но если спросит вдруг: "А куда вы направляетесь?" Все! Пропало дело. Закудыкивание было, как проклятие. Ничего не продашь, да еще и беда какая-то приключиться.
Возок уже спускался к речке Будунде, по которой был проложен санный путь, как позади послышался топот. Кто-то гнался за санями. Послышалось? Нет! На самом деле кто-то бежал следом, задыхаясь от быстрого бега.
- Тпру!
Николай натянул вожжи. Лошадка остановилась. Акулинка нырнула на дно саней и зарылась в солому.
- Кто здесь?
Из темноты показался младший восьмилетний сын Николая. Видно было, что он едва проснулся и оделся наспех. От быстрого бега он побледнел.
- Случилось что-то? Мы что-то забыли?
- Да нет, батька. Я просто спросить хочу. Вы куда, батька?
Отец объяснил сыну все так громко, что конь даже шарахнулся от крика. Николай щелкнул бичом, но мальчик отпрыгнул ловко в сторону.
- Вот окаянный? Да ты же спал на печи, когда мы из дома крадучись выбирались! Как ты услышал? Кто тебя научил за санями бежать? Тетка Катерина? Надеется, что я вернусь и передумаю везти. Хоть вы на сто рядов закудыкайте мне дорогу. Ничто! Мы не в таких бывальцах бывали! Мы не такого повидали! В эти сказки я не верю. А тебе всыплю, когда вернусь из города.
- Так, значит, в город Вы поехали и Кульку с собой забрали?
- Кому скажешь, получишь ещё ремня!
Мальчишка повернулся и бегом побежал назад. Вася был доволен. Он теперь знал, куда и зачем поехал отец в такую раннюю пору. Теперь он знает секрет. Он будет дразнить целый день братьев и сестер. «А я секрет знаю, а я секрет знаю». Все будут умолять его рассказать секрет. Но он тайну сохранит.
- Как быть? Как быть? Хоть поворачивай! Все! Теперь жди беды. Поедем наудачу. Может, обойдется все. Свой ведь.
Поехали. Берега реки были покрыты зарослями ивы. Как стражи стояли они вдоль санного пути. Они чуть клонились от ветра и звенели своими сосульками, которые наросли на ветках от зимнего холода. А солнце всходило медленно, неохотно. Утренние сумерки не спешили рассеиваться, и новый зимний день наступал осторожно.
Скрип саней, топот коня, однообразный вид окрестности делали дорогу скучной и долгой.
Акулинка смотрела вокруг, смотрела, да и заснула в уголке саней, укутавшись соломой. Она и не видела, как дядя Николай выехал в чистое поле, потому что по реке дальше ехать было страшно. В устье реки иногда встречались промоины, и бывали случаи, когда зазевавшийся возница терял свой возок в полынье. Иногда не удавалось спасти даже коня. Такой беды никто не искал. Поэтому и делали крюк по полю вдоль Зеи, и переезжали большую реку по вехам, которые были проставлены в самом безопасном месте.
- Проснись, Кулька! Будь настороже! Через Зею переезжаем.
Акулинка проснулась и села в санях. Было уже светло. Солнце встало, но свет его только рассеял голубую дымку над рекой, а тепла земле не дал никакого. Утренний мороз был особенно сильным.
Акулинка поморщилась. Только дядя звал её этим именем – Кулька, да его сыновья. Она неохотно на него откликалась. Она слышала в имени своем насмешку и думала, что её имя напоминает слово куль. И уж точно произошло от этого слова.
Неграмотная крестьянская девочка не могла знать, что носит прекрасное греческое имя, которое переводится на русский язык, как «Орлица». Она и похожа была на орлицу. Прямые темные волосы напоминали крылья, высокий лоб и прямой аккуратный нос были словно высечены из мрамора. Взгляд у девочки был орлиный. Она смотрела на всех строго и требовательно. Даже деревенские кумушки замечали это и говорили о ней, что она слишком гордая. И всегда добавляли: «При такой-то бедности и так смотреть! В мать пошла. Екатерина как глянет, так любой рядом с ней присмиреет!»
Дома все звали её Акулинкой. Это имя ей нравилось больше. Оно было ласковым и благозвучным. Было страшновато смотреть на чистый лед реки, который внизу, под полозьями саней, расстилался большим, прозрачным, синим покрывалом и на многие метры уходил в глубину. А вдруг он затрещит и разойдется в разные стороны? И прощай тогда белый свет. По голубоватому льду мела поземка. Белыми языками полоски снега катились по льду, сбивались в длинные валики и застывали на время, а потом опять катились куда-то, гонимые ветром. Они были похожи на маленькие волны на глади озера в ветреную погоду. Бездна под санями пугала путников. Девочка зажмурилась. Лошадка испуганно пряла ушами и мотала головой, но дядя понукал её, и она шла торопливо и покорно.
- Что? Город уже? Где же он?
- Да вот он. За рекой. Видишь? Вот ты теперь где жить будешь. Городская будешь у нас, загордишься. И узнавать нас перестанешь!
За рекой видна была вереница домов, которые стояли в один ряд, почти прислонившись друг к другу. Виднелись высокие трубы печей, из которых шел густой дым. Даже здесь, на реке, слышен был запах гари.
Акулинка ничего не сказала дяде. Сердечко её сжалось. Она была храброй девочкой, но кого не испугает неизвестность? Она чувствовала себя заброшенной и забытой и совсем беззащитной перед тем неизвестным, что ждало её впереди.
РЫНОК
Судьба приготовила ей ещё одно испытание. Дядя оставил лошадь и сани на постоялом дворе неподалеку от рыночной площади, а сам с большим узлом отправился на рынок. Он шел так торопливо, что бедная Акулинка едва поспевала за ним. Нужно было торопиться, чтобы занять бойкое место. Если все места на виду у покупателей будут заняты, то встать с товаром придется в каком-нибудь дальнем углу. Верный путь к тому, что полушубки никто не увидит, а значит и не купит.
Дядя Николай встал на бойком месте.
- А вот полушубки из овчины! Хорошая работа! Совсем дешево! Даром почти отдаю! А вот девочка в няньки, в услужение! Все может делать. Только за еду! Подходите, нанимайте!
Конечно, стоять возле входа на рынок и продавать полушубки было запрещено. Для торговли одеждой на рынке были отведены особые места. Однако нанимали прислугу прямо возле входа. Вот и хитрил дядюшка. Он Акулину в прислуги отдавал, а полушубки как-бы попутно продавал.
На рыночной площади был особый порядок. Овес и корма для животных продавали в фуражных рядах. Изделия кузнецов тоже продавались в отведенном для этого месте. В середине площади стояли крытые ряды для торговли. На прилавках были и деготь, и мыло и домотканые мешки. Каждому товару свое место. Но не все продавцы подчинялись заведенному порядку. Некоторые носили товар в руках. Нетрезвый мужик - лохматый и грязный, без шапки, в аккуратно сшитом, но испачканном полушубке и новых валенках носил на себе конский хомут.
-Вот горемыка! Видно в кабаке голову потерял совсем. Пропил коня, возок, а теперь и последний хомут пропьет. А дома семья ждет, дети. Вот лихоимец!
Акулинка не слышала этих слов, сказанных кем-то рядом с горечью. Девочка была подавлена шумом и гамом, этим странным хором непривычных звуков, которые оглушили её.
- Я не хочу здесь оставаться! Возьми меня домой, дядя Коля. Я все тебе делать буду! Я буду слушаться! Я буду есть одну маленькую корочку в день. И все. Мне хватит.
Акулинка взмолилась, но дядя сделал вид, что не слышит её слов. Девочка вся сжалась от зазывных криков своего дядюшки. Ей было стыдно, когда кто-то останавливался и осматривал её. Одна старая барыня спросила даже, а нет ли у девчонки насекомых в голове. И даже протянула руку, чтобы проверить.
Акулинка отпрянула и так взглянула на барыню, что та отшатнулась.
- Строптивая какая! Кто же такую прислугу в дом возьмет?
- Будешь ныть и вредничать - брошу на базаре и останешься тут совершенно одна. Домой дороги не найдешь, так и пропадешь навеки!
Слова родного дяди так напугали Акулинку, что она была ни жива, ни мертва. Она притихла. Было страшно оставаться одной в чужом городе, прислуживать незнакомым людям, но быть брошенной было ещё страшнее. Плакать девочка перестала, а на каждого покупателя смотрела с надеждой и мольбой. Вдруг кто-то сжалится над ней и возьмет её в няньки в хороший дом.
Шум на базарной площади не смолкал. Кричали гуси в птичьих рядах, кудахтали куры в деревянных клетках, мычали коровы в скотских рядах, ржали кони на привязи в рядах конских, в загонах или больших ящиках визжали поросята. В углу базарной площади плотными рядами стояли возки с сеном, подводы с зерном. Покупатели несли мимо Акулины свои покупки, и никто не смотрел в её сторону. К полушубкам присматривались, но брать не спешили. Нужно пройтись по базару, прицениться. Может где и дешевле есть такой же товар. Кто же будет делать покупку сразу же у входа? Один полушубок купили только к обеду, но больше никто не подходил к ним.
- Это ты торчишь как чучело, всех отпугиваешь. Эх! На кого ты похожа? Полушубок изношенный, валенки большие, платок из отчёсов. Кто же такую убогую в услужение возьмет? Да и роста в тебе никакого нет! Кто же тебе даст десять лет? Дитя дитем! Вот точно, отставлю тебя здесь! Мне лишний рот ни к чему! И так век мне будете благодарны за то, что я на улице вас не оставил. Принял мать твою с выводком. Да и путь у нас сразу не заладился. Закудыканные мы тут стоим, вот и нету прибытку никакого!
Акулинка и сама понимала, что одета она бедно. Хоть и редко, но в толпе встречались дети. Вот и теперь почти рядом с ними остановилась барыня с девочкой. Барыня была нарядно одета, а девочка ещё нарядней! Она была в голубом пальтишке, в белых чесаных валеночках, в огромной меховой шапке. На груди у неё была муфточка, куда незнакомка прятала свои руки. Акулинка засмотрелась на неё. Вот бы ей так одеться!
Был уже полдень, когда к ним подошла барыня и стала расспрашивать дядю о ней. Она осматривала девочку так же, как осматривают животных при покупке. Даже заглянула девочке в рот. Барышне не понравилась девичья коса.
- Обрежем! Кто же за такими волосами ухаживать будет? Да и мыла не напасешься!
- Нет! Ни за что не дам. Надо мной все смеяться будут в деревне!
Акулинка заплакала. Барыня пошла прочь, а дядя отвесил племяннице такую затрещину, что девочка едва устояла на ногах.
- Скотину бить грех, а Вы на ребенка руку поднимаете!
- Проходите, барин, проходите! Мы сами разберемся!
- А за что Вы её так?
- В няньки идти не хочет. Погорельцы они. Вот и привез сюда, чтобы пристроить куда-нибудь. У неё четыре младших сестры дома, и всех она вынянчила. Она нянька опытная! Да видно, никому девочка не нужна. Брошу я её в городе, вот тогда узнает.
- А к нам в дом пойдешь? У меня сынок полугодовалый, жена ищет няньку. Пойдешь?
- Пойду.
Акулинка говорила чуть слышно и смотрела на незнакомца с мольбой и надеждой. Барин вызывал у девочки доверие. Он чувствовал, что ребенок испуган, и всем своим видом показывал, что он человек не злой и зря ребенка не обидит. Согласие девочки обрадовало его.
- Ну, вот и отлично!
Барин засмеялся, потом начал с дядей обговаривать условия найма. Договорились, что девочка будет работать за еду, за одежду, и за небольшое вознаграждение, которое ей выплатят за полгода работы. Дядя сказал, что до места проводить девочку не сможет, потому что товар у него на руках, но адрес барин пусть ему запишет.
- Ну, ступай с Богом, да не осрамись в людях!
Акулинка пошла вслед за совершенно незнакомым человеком, сжимая в руках маленький узелок с вещичками, собранными матерью в дорогу.
Она шла, не оглядываясь. Сердечко её учащенно билось. Если бы она оглянулась, то увидела бы, что дядя её по ошибке положил записку с адресом не в карман своего полушубка, а в карман нового, который он накинул себе на плечи, чтобы показать товар лицом. А потом он полушубок продал вместе с запиской, и только когда вернулся домой, понял, что записка с адресом пропала.
Где искать теперь Акулинку? Что сказать сестре? Вот оно, закудыкивание! Возымело все-таки силу!
Полушубки Николай продал все, а племянницу потерял. В городе в ту пору было больше двадцати тысяч жителей. Это тебе не деревня в одну улицу вдоль реки, где каждый человек на виду. На улицах города можно было заблудиться и взрослому человеку, а как найти здесь маленькую деревенскую девочку? Дядя не знал.
Сестре Николай сказал, что проводил Акулинку до места, что будет навещать её в городе, что девочка попала в хороший дом к добрым людям. Николай даже побожился сестре, что говорит чистую правду. Катерина поверила. А что ей ещё оставалось делать?
ПРИСЛУГА
Барин Дмитрий Михайлович был доктором. Он лечил коней и других животных. Каждое утро он отправлялся на службу в какую-то Пастеровскую лабораторию. Акулинка никак не могла выговорить трудное слово "ветеринар". Оно было трудным, а ещё труднее было слово "лаборатория". Слоги в словах путались и перемешивались друг с другом. Она пыталась научиться говорить эти слова, но после многих попыток затею эту бросила. Барина она называла конским доктором.
Дмитрий Михайлович был человеком добрым и заботливым. Барыня Ольга Владимировна тоже хотела производить впечатление доброй молодой женщины.
Акулинку никто не обижал, но о ней никто и не заботился, так как в семье. Никогда и никто не спрашивал, как она себя чувствует, никогда и никто не спрашивал, сыта ли она, тепло ли ей, не грустно ли? К ней относились холодно. Называли новым именем Лина, не позволяли сидеть за одним столом, закрывали на ночь в комнате и все время подозревали в чем-то плохом.
Любил свою маленькую няню только маленький Артем. Он смеялся, когда она подходила к нему, тянул к ней руки. Малыш обожал прогулки с няней. Зимой Акулинка катала его на саночках и потихоньку от хозяйки отправлялась даже на Иркутскую улицу, где собирались дети со всей округи, чтобы скатиться со склонов глубокого оврага. Здесь Акулинка приобрела себе друзей. Вначале она познакомилась с Настей, бойкой девочкой десяти лет дочерью хозяйского конюха. Максим, Вася и Петя были друзьями Насти. Городские дети жалели Акулинку, приносили ей угощения, нянчились с Артемкой, чтобы дать крестьянской девочке прокатиться с горки и поиграть в игры с другими детьми.
- Знаешь, - сказал Акулинке Петя однажды, - в начале лета к нам в город приедет престолонаследник Цесаревич Николай Александрович!
- Какой царевич?
- Не царевич, а Цесаревич. Эх ты, темная совсем.
- Ой, ой, ой, какой важный! Ты сам-то только недавно в гимназии своей услышал это слово – Цесаревич. Сам- то тоже ничего не знал! А Акулинка умная! У неё школы не было в деревне, когда она росла. А то бы она, знаешь, как хорошо училась! Расхвастался новым словом! В сказках всех сыновей царских царевичами зовут. Говори Акулинка это слово, оно каждому понятно! А ты её не обижай! Ей и так несладко живется. Лучше подари ей Букварь, я видела его у вас дома, да научи читать подружку мою. Она Букварь тебе потом отдаст. Станешь учить?
- А ты сама не можешь? Я не стану с девочкой заниматься. Ещё подумают, что у нас – любовь.
- Чего?
Настя так и покатилась от смеха.
- Какая любовь? Чего выдумал? На глупых оборачиваться, самому без ума быть. Никто ничего не скажет. А если ты не можешь – я научу. Я – грамотная!
- Букварь подарю. И сам буду помогать.
- Вот то-то же! А то сразу обзываться. Темная! А ты светлый?
- Я в гимназии учусь.
- Я тоже с учительницей занимаюсь и пойду в Народное училище. Учительницей буду. Всех детей грамоте научу!
- Не ссорьтесь из-за меня. Правда что ли, что сам сын царя в город приедет?
- Чистая правда.
- Побожитесь!
Петя и Настя молча перекрестились.
- А ты ничего не знаешь об этом?
- Какие-то разговоры слышала, когда к нам в гости семья Буковецких приходила. Я нянчилась с их сыночком маленьким – Витей. Он младше нашего Артема месяца на полтора, но такой сообразительный. Сидит уже хорошо, игрушками сам играет. Старшего сына у них чудно зовут – Антоний, а коротко - Атий. Он наш ровесник, а нянчиться с малышами не очень любит. Маленькому Васе третий год идет. Он никого не слушается, только маму свою. У них трое сыновей, а дочь одна – Елена. Она младше Антония на год, но её мальчики в семье слушаются, как старшую. Она всем и нянька и наставница. Она мне кусок пирога принесла в комнату прислуги. Возмущалась, что я для Артемки нянька главная, а на детском празднике сижу в комнате одна. Если я её в городе встречаю, она со мной всегда здоровается и в гости зовет!
- А ты?
- А я стесняюсь к ним в гости идти. Господа!
- А ты не стесняйся. У них все по-простому. Дом большой, кирпичный на берегу Амура стоит. Почти всеми окнами на Амур смотрит. Да ты видела этот дом, когда на берег ходила. Он покрашен бирюзовой и белой краской и кладка кирпичная красивая такая! Я у них дома был. Я с Антонием в гимназии учусь. Хороший ученик и товарищ хороший. А нянчиться с детьми – ваше занятие. Скажи лучше, что ты слышала о приезде наследника престола к нам в город?
- Говаривали, что…
- Говорили. Говаривали – просторечное слово.
Акулинка замолчала обиженно.
- Опять ты за своё! Не по-книжному она говорит, ну и что? Продолжай, рассказывай. А ты у меня ученый такой, получишь как следует! Прямо гусь какой-то, а не мальчик! Важничает и важничает.
- Почему, гусь? Я и обидеться могу!
- Не обижайся! Просто не важничай перед нами! Рассказывай, Акулинка! Не слушай его!
- Говаривают… ой, говорят, что царевич отправился в страну какую-то…
- Египет- подсказал Петя.
- Да, именно в эту, как ты сказал, держит путь дальше. До какой-то страны доплывет морем…
- До Японии, - опять подсказал Петя.
- Да, до этой страны, а потом к нам в страну вернется и по Амуру приплывет в Благовещенск.
- Из Японии Цесаревич Николай прибудет во Владивосток, там он распрощается с морским кораблем и его командой и вернется в столицу по территории России. До Уссурийска доедет на тарантасе, а дальше по Амуру на пароходе до Сретенска, и опять сухопутным путем через всю Сибирь до первой восточной железнодорожной станции. Только это тайна. Охрана у Цесаревича сильная, но все равно террористов боятся очень. Особенно в Сибири.
Петя произнес все таинственным шёпотом.
- А если это тайна, то ты откуда знаешь?
- Разговоры взрослых подслушал нечаянно.
- Как хочется хоть одним глазком посмотреть на такого важного господина!
- Так ты его не увидишь! Только он ступит на землю - вокруг него сияние разольется, и взгляд на него никто поднять не сможет.
- С чего ты это, Вася, взял?
- Бабка Куницына сказывала.
- Говорила, - поправил Васю Петя.
Настя молча показала Пете кулак.
- Говори, говори, Вася! Когда ты пойдешь в гимназию, ты будешь говорить также красиво, как Петя.
- Сияние разольется, трубы с неба зазвучат и все на землю упадут! Вот как все будет!
- Эх ты, Василек! Наследник престола такой же человек, как мы. Огня вокруг нет, грома тоже не слышно, когда он ходит. У него родители есть. Отец - нынешний царь Александр третий, и мать царица у него. Ему всего двадцать два года. Он только важнее всех нас, потому что над всей страной царем будет. И над нами – тоже! Максимка! А ты почему молчишь?
- А я ничего не слышал прежде.
- Не говори дома о нашем разговоре. А то нам попадет!
- Мне уже домой пора! Видите, Артемка уже спит в саночках. От барыни попадет!
- Не бойся ты её так! Ведь она тебя не бьёт?
- Конечно, не бьёт, а ругает только шёпотом. Как змея шипит. Меня никто никогда не бил. Дома у нас родители ласковые.
- Хорошо тебе, Акулинка, а меня отец шлепает иногда.
- Меня на горох ставят, - сказал Максимка и горестно вздохнул
- Детей бить нельзя. Это все потому, что у вас родители не ученые!
- У Акулинки тоже не ученые, а не дерутся.
- Они – крестьяне! Они ближе к природе.
- А мы – горожане. А на каждом подворье лошади, коровы, свиньи, куры, гуси и прочая живность! И чем же мы от деревенских жителей отличаемся?
- Землю не пашем и не сеем хлеб. Школы у нас, училища, гимназии, магазины, базары, пароходы по Амуру ходят и на причале стоят. Заводы, мельницы, мастерские. Улицы у нас прямые. Парки есть. Народу много живет. Гарнизон стоит. Жандармы порядок в городе охраняют.
- Что-то ты много очень отличий назвал.
- Сколько есть. Их еще больше.
- Отличаемся, конечно, но и похожи! - сказала Настя.
Как будто подтверждая её слова, из подворотни соседнего дома вышла большая вислоухая свинья, взглянула на детей своими маленькими светлыми глазками, хрюкнула деловито и отправилась в ближайшие кусты по каким-то свинским делам.
- Вот, вам, пожалуйста! – засмеялась Настя, - тоже горожанка!
- Это наша хавронья. Загон чиним-чиним, а она разбивает его и уходит. Опять меня заставят её искать, и домой гнать. Как она мне надоела!
Вася сердито топнул ногой.
- Теперь я её Горожанкой буду звать. Она такая важная!
Дети засмеялись. Особенно заразительно смеялась Настя. Нужно было расходиться по домам. Зимой даже если мороз невелик, он стоять долго не велит.