Предыдущая публикация
МАРУСИНА РЕАНИМАЦИЯ...
автор Екатерина Шитова
Мы сидели за столом друг напротив друга в ее крохотной кухне. Маруся с явным наслаждением откусывала большие куски от булки-ромашки, тут же запивая их чаем. Я смотрела на свою чашку с горячей темно-коричневой жидкостью, от которой поднимался вверх едва заметный дымок.
Я - красивая, ухоженная, выглядящая моложе своего возраста, стильно одетая, обвешанная украшениями, с идеальным макияжем и свежим маникюром. И она - бледная, невзрачная, с сединой в растрепанных волосах, облаченная в безразмерный бежевый балахон, покрытый катышками, с обкусанными ногтями на красных, шершавых руках.
Мне она в эту самую минуту казалась гораздо красивее меня самой. Потому что я видела ее душу.
— Это твое окончательное решение? — спросила она мягким голосом с хрипотцой и внимательно посмотрела мне в глаза.
Я кивнула.
— Хорошо, тогда иди, — Маруся кивнула в сторону двери, потом встала, поставила свою чашку в раковину и прошла в комнату, откуда до меня вскоре донесся звук включенного телевизора.
***
Я Марина.
Несколько дней назад я попала в страшную аварию. Не справилась с управлением на скользкой трассе и вылетела на встречку, где мою новенькую bmv смял большегруз.
Но я не умерла. Очнулась в реанимации спустя несколько дней после трагедии. Если выразиться точнее, то я не очнулась, а вышла из своего тела, отделилась от него. В это сложно поверить, но, оказывается, так бывает.
Когда-то в юности я смотрела фильмы про призраков и думала: какая чушь! И нежданно-негаданно, в самом расцвете сил, я вдруг стала сама этим призраком.
Это сейчас я так спокойно вспоминаю об этом, первая же моя реакция на происходящее была панической и жуткой. Я закричала от ужаса, когда увидела свое изуродованное тело на больничной койке.
Мое тело окружали врачи и другой медперсонал, не знаю, что они делали, но мне явно становилось все хуже и хуже. Я кричала, звала на помощь, пыталась трясти врачей за плечи, но даже не могла прикоснуться к ним - руки проходили сквозь их тела.
Когда первоначальный шок прошел, я осторожно подошла к себе и стала рассматривать, выглядывая из-за спин врачей - вот мое лицо, опухшее, изменившееся до неузнаваемости, сплошь покрытое синяками. На руках и ногах - гипсы, и кругом какие-то бесконечные, тянущиеся от моего тела трубки.
Зрелище было жутким, но все-таки это была я, и мне как-то необходимо было вернуться в собственное тело, пусть даже такое. Я хотела сесть на край кровати, но какая-то невидимая стена не давала мне этого сделать. Я обошла кровать со всех сторон, но нигде не нашла способа подобраться к себе.
— Сердцебиение восстановилось, она дышит, — произнес один из врачей.
Его голос показался мне знакомым, но я не обратила на это внимания. Какая разница, где мы с ним встречались раньше, если сейчас я умираю, и он ничем не может мне помочь?
— Стойте, а как же я? Как мне вернуться назад? — паника снова накатывала на меня огромными волнами, я кидалась на невидимую стену снова и снова, а потом, обессилев, опустилась на пол возле нее.
Просидев так какое-то время, я вдруг обратила внимание на свои руки - я по-прежнему была в той самой одежде, в которой ехала на деловую встречу - кремовая шелковая блуза, тонкая нить турмалина на запястье. Я поднесла руку к носу, так и есть, Love от By Kilian, значит, это, увы, не сон. Во сне ведь запахи не ощущаются, даже самые любимые.
Врачи постепенно разошлись, медсестра еще какое-то время кружила возле моей кровати, а потом вышла в коридор, оставив меня один на один с моим телом.
Я по-прежнему сидела на полу, мыслей в голове не было, поэтому я крутила вокруг запястья браслет из турмалина, подаренный мужем на день рождения, и пыталась найти в нем два одинаковых камня. Когда он надевал мне его на руку, то сказал, что здесь есть два камня-близнеца, приносящие счастье.
Счастье... У меня и так его было предостаточно. Куда ни взгляни, я кругом была счастлива. Дружная семья, любящий муж, взрослые, умные сыновья, большой дом, престижная работа, дорогое авто - у меня было все, о чем только можно мечтать. А если и появлялись новые желания, то всегда находились деньги, чтобы их исполнить.
Я вытерла слезы, набежавшие на глаза. Ведь еще много счастливых лет могло бы быть у меня впереди. Мне всего 45, сыновья-погодки уже выросли, отделились, живут своими жизнями. Муж по-прежнему любит меня, регулярно балует подарками.
Сейчас такое время, когда, наконец, можно делать все, что захочется, исполнять те мечты, на которые раньше не было времени, заняться бальными танцами и конным спортом, в конце концов! Я еще молода, прекрасна, полна сил и энергии... Была... До этого злополучного дня.
Угораздило же так вляпаться! Нет, это невозможно принять, невозможно осознать! Я хочу назад в свою прекрасную и счастливую жизнь! Верните меня назад кто-нибудь!
Я встала и начала биться о невидимую стену, но все было без толку. Обессилев, я снова опустилась на пол. В это время в палату вошла уборщица. Поставив ведро у двери, она быстрыми и ловкими движениями начала мыть полы.
— Давно сидишь? — вдруг спросила уборщица, повернув ко мне свое бледное, невзрачное лицо.
Я вздрогнула и машинально оглянулась, пытаясь понять, к кому она обращается.
— Ты, ты, — улыбнулась мне женщина и продолжила мыть пол. При этом она ловко обошла тряпкой то место, где я сидела.
— Вы меня видите? Как? — спросила я хриплым голосом, не веря в то, что хоть кто-то из людей увидел меня.
— Хорошо вижу, как живую, — женщина взяла ведро и направилась к выходу, — Не ступай на сырое, наследишь. Да-да, я не шучу. Вы вроде бы невидимки, но следы на мокром полу от вас почему-то остаются, как от живых... Лучше посиди здесь еще немного, успокойся. А через час жди меня в коридоре возле лифта. Хорошо?
Женщина взглянула на дешевые часы на руке, задумчиво подняла глаза к потолку, соображая, успеет ли закончить работу за час, потом утвердительно кивнула и вышла в коридор.
Я осталась сидеть на полу в еще большей растерянности: даже если эта женщина меня видит, чем она может помочь? Расскажет врачам, что душа пациентки, которую они пытаются спасти, стоит рядом с ее переломанным, искалеченным телом? И чем же врачи мне смогут помочь? Ничем. Верят ли вообще врачи в человеческую душу? В призраков? Нет, конечно.
Тем не менее, спустя час, уже не обращая внимания на то, что возле моей кровати снова столпились врачи, я вышла из палаты и, осмотревшись по сторонам, заметила в конце узкого длинного коридора лифт. Я подошла к нему и стала ждать.
Вскоре появилась знакомая мне уборщица - запыхавшаяся, уже без косынки на волосах и без униформы. Выглядела она, надо сказать, странно - бесформенный серый свитер и широченные черные брюки. Русые волосы с проседью были уложены в небрежный пучок на затылке. Заметив мой пристальный взгляд, женщина наспех пригладила растрепавшиеся пряди у лица.
— Уф, еле успела, не люблю заставлять ждать, — улыбнулась она и нажала кнопку лифта, — как тебя зовут?
— Марина, — ответила я без единой эмоции в голосе.
Лифт подъехал, и я непонимающе уставилась на уборщицу. Мне нужно было идти вместе с ней? Куда? Хотя... Какая разница, куда. Я все равно не знала, куда мне сейчас себя девать.
—Поторопись, мне надо по пути еще успеть заскочить в булочную! Перед закрытием там бывает скидка двадцать процентов, — окликнула меня женщина, а когда лифт закрылся за моей спиной, она повернулась ко мне и сказала веселым голосом, — меня Маруся зовут. Мария по паспорту, но Маруся мне больше по душе. Меня так папа в детстве называл - Маруська.
Женщина порылась в своей вытертой сумке, которой, судя по ее виду, было лет десять, не меньше, и вытащила оттуда старый портмоне. Открыв его, она показала мне фотографию - на черно-белом снимке улыбалась в камеру семья: светловолосый мужчина, кудрявая женщина и беззубая девчушка с бантиками. От фото веяло теплом и счастьем.
— Красивые у тебя родители. Ваша семья, наверняка была очень счастливой, — сказала я Марусе.
Она посмотрела на меня очень внимательно, а потом ответила:
— Отец очень быстро спился, стал уносить из дома все, что можно было продать. А однажды побил маму за то, что она вцепилась в старый магнитофон и не хотела его отдавать... Мы не были идеальной семьей. Но... Ты отчасти права. Бывали моменты, когда мы все втроем были очень счастливы вместе.
***
Мы вышли на улицу и пошли пешком. Как я поняла, мы шли к Марусе. Мне было безразлично, куда идти. Я готова была просто идти и идти - в бесконечность. А еще меня успокаивала Марусина болтовня. Она не замолкала ни на секунду, я невольно вслушивалась, и мне некогда было переключаться на свои мрачные мысли.
А еще меня удивляла улица. Город жил шумной, активной жизнью. Люди спешили по своим важным делам, и им не было дела до женщины, что-то бормочущей себе под нос на ходу. Им было безразлично, что среди них ходила я - невидимая, невесомая, призрачная, изгнанная неведомыми силами из собственного искалеченного тела.
Мы шли через больничный сквер, потом по многим большим и маленьким улицам, через длинную набережную. Я смотрела по сторонам и не могла припомнить, когда я в последний раз ходила вот так - пешком. Кажется, лет десять назад, а то и больше.
Ветер развевал волосы, солнце грело лицо - странные ощущения для призрака. Но приятные и даже необычные. Кажется, я уже забыла, что самые простые и очевидные вещи могут доставлять такое удовольствие.
Я вдруг поняла, что Маруся давно молчит. И я тоже решила помолчать. Потом мы зашли в булочную, Маруся купила булку-ромашку и стаканчик дешевого капуччино с двадцатипроцентной скидкой.
— Не могу без трех чашек кофе в день, давление низкое, — сказала Маруся то ли мне, то ли продавщице.
В ответ мы обе понимающе кивнули Марусе. Как можно было пить эту быстрорастворимую бурду, мне было не понятно. Но я не осуждала ее, от Маруси шло тепло, которое я ощущала даже не имея физической оболочки. Наверное, это и есть душевное тепло, раз я в своем нынешнем состоянии его почувствовала.
На улицах загорались фонари, поздние летние сумерки сползались отовсюду и превращались в единую массу, окрашивающую все кругом сине-черным цветом. Я смотрела на пятиэтажки спального района, в которых поочередно, то тут, то там, загорались огни в темных окнах, и думала о том, что там тоже живут люди. У них нет и половины того, что есть у меня. Интересно, они чувствуют себя счастливыми?
Мы подошли к одной из пятиэтажек, и Маруся открыла дверь в подъезд ключом домофона. Подъезд был темным и пахло в нем затхлостью и мочой. Меня вдруг охватила паника. Мне было лет пятнадцать, когда меня чуть не изнасиловали в таком подъезде...
Мне тогда повезло - из квартиры на шум в подъезд вышел мужчина в майке и трусах и пригрозил двум парням, прижавшим меня к стенке, огромным кухонным ножом. Кстати сказать, мужчина тот был отъявленным алкоголиком и, обычно, встречаясь с ним на лестничной клетке, я никогда не здоровалась и пыталась как можно быстрее проскочить на свой этаж.
Вот так часто помощь приходит от тех, от кого и не ждешь ее вовсе. С тех пор я стала с ним здороваться и называла по имени и отчеству, Александр Николаевич. Для меня алкоголик со второго этажа стал совсем другим человеком, моим героем...
Поднявшись на пятый этаж, я увидела, что тут обстановка значительно лучше - полы чисто выметены, и на подоконниках стоят горшки с цветами. Наверняка, это Марусиных рук дело.
Маруся отперла деревянную дверь длинным ключом и сказала мне:
— Я живу не богато, но гостям всегда рада. Проходи, Мариша.
Я вошла и остановилась на пороге, не зная, стоит ли снимать обувь, ведь, можно сказать, ее не существовало на самом деле. Но, посмотрев на Марусю, которая расшнуровывала свои потрепанные кроссовки на коврике у входа, я решила, что проходить в обуви будет просто невежливо.
Сняв свои дорогие туфли на высоком каблуке, я прошла в комнату. Марусина квартира состояла из маленькой комнатки, и еще более маленьких по размеру кухни и санузла. Я уже отвыкла от того, что жилье может быть таким тесным.
— В тесноте, да не в обиде, — как будто прочитав мои мысли, ответила Маруся.
— Мы жили в такой хрущевке вместе с мамой и папой, — задумчиво сказала я, рассматривая фотографии и рисунки на стенах.
Маруся улыбнулась и ушла на кухню ставить чайник, я слышала, как в раковине плещется вода, и гремит посуда. Я села на диван, стоящий напротив старинного серванта, в котором стояли книги, чайные сервизы и хрустальные бокалы.
"Что я здесь делаю?" — эта мысль пронеслась в голове, а потом я услышала, что Маруся зовет меня на кухню.
— Маруся, зачем ты привела меня к себе? — спросила я, заходя в крохотную кухню.
— А куда тебе еще идти? Не в палате же сидеть возле своего неподвижного тела! Врагу такого не пожелаешь, — ответила Маруся и налила две чашки крепкого черного чая.
Моя чашка была со сколом. Я не могла представить, чтобы я в моей теперешней жизни стала пить дешевый чай из чашки со сколом. Но... Теперь это все равно не имело значения. Все равно я не могла пить чай, как обычный человек.
Маруся непонятно зачем поставила передо мной чашку с чаем. Я грустно смотрела на дымок, поднимающийся от коричневой жидкости и думала о том, что я сама теперь, как этот дымок - невесомая и готовая в любой момент раствориться в воздухе.
— Посиди со мной просто так, для компании. Я знаю, что чай ты все равно не выпьешь.
— Если я умру в больнице, что меня ждет? — вдруг спросила я.
— То же, что и всех - твоя душа отправится туда, — Маруся указала пальцем вверх, — в этом нет ничего страшного.
— Ты так говоришь, как будто сама там была, — я посмотрела Марусе в глаза.
Кожа на ее лице была тонкой, бледной, с множеством морщинок, а сами глаза были светло-карими и какими-то детскими.
— Я там и вправду была. Поэтому и вижу сейчас таких, как ты. Поэтому и хочу всем помочь. Потому что не по наслышке знаю, как тяжело бывает поначалу.
Марусино лицо вмиг стало серьезным, а потом она отломила пухлый и румяный "лепесток" булки-ромашки и откусила половину, сразу же запив булку чаем. Я уронила голову на руки и зарыдала.
— Поначалу? Поначалу? — закричала я, — Я никогда с этим не смирюсь, никогда! Я была так счастлива, у меня было все, о чем может мечтать женщина... За что мне все это? Чем я таким страшным провинилась перед богом? Я всегда жила честно и справедливо. Я никого не обманывала, не подставляла, не предавала. Никого не убивала, не брала чужого! Почему со мной случилось такое?
Я рыдала без остановки около часа или даже дольше, облекая в слова все, что приходило в голову. Я винила все и всех в своем несчастье. Я колотила руками об стол, впивалась пальцами в свои идеально уложенные волосы и выдирала их целыми пучками из головы, растирала по лицу макияж.
Какая разница - все равно все это ненастоящее, это не я... Истинная я лежала лежала сейчас без чувств, без эмоций и без мыслей в палате реанимационной терапии, и за жизнь в этой пустой телесной оболочке боролись врачи...
Я ненавидела все и всех в тот момент, я мечтала лишь о том, чтобы время повернулось вспять, тогда бы я вообще не садилась за руль в тот день. Почему нельзя в виде исключения отмотать время назад?
Немного успокоившись, я какое-то время сидела молча на полу у стола, закрывая ладонями распухшее от слез лицо. Мне вдруг стало неловко, что я в присутствии постороннего, малознакомого человека устроила такой "спектакль". Это было совсем на меня не похоже. В жизни, обычно, я всегда держала под контролем свои эмоции и чувства.
Я вытерла мокрые щеки и повернула голову в сторону Маруси, чтобы извиниться перед ней, но с удивлением обнаружила, что ее нет на кухне. Две чашки были убраны в раковину, а из комнаты, сквозь неплотно закрытую дверь, доносился звук телевизора. Я усмехнулась, встала с пола и прошла в комнату.
— Извини меня, пожалуйста, я... Не выдержала всего этого, нахлынуло так резко...
— Не извиняйся, — ответила Маруся обыденным голосом, взяла пульт и убавила громкость, — я такое видела уже много раз, это неизбежность в твоей ситуации.
Я села рядом с женщиной на диван, сцепила руки в замок.
— Я совсем не знаю, что мне сейчас делать. Подскажи... — я посмотрела в ее доброе лицо, и она улыбнулась мне доброй улыбкой.
— Я не сильна в таких премудростях, но, исходя из своего собственного опыта, я все-таки постараюсь тебе кое-что подсказать. Во-первых, перестань винить себя. Вбей в голову, что это данность. Случилось и случилось. Не исправить, не поменять, не вернуть - все, точка. Только принять.
Я опустила голову. Наверное, это и было самым сложным - принять все, как есть. Как такое можно принять?
— Во-вторых, — продолжила Маруся, — именно сейчас ты можешь подумать о своей жизни. Посмотреть на нее с другой стороны, так сказать... Имей в виду, это состояние дано тебе ненадолго и именно для того, чтобы ты могла что-то увидеть. То, что не видишь, будучи в своем теле.
— Не хочу я ничего видеть. Я мечтаю просто вернуться в свою жизнь. У меня была лучшая жизнь, лучшая! — я встала с дивана и подошла к окну.
Несмотря на поздний час, во дворе было шумно - молодежь сидела с пивными бутылками на лавочках и даже на детских качелях. Как же тут убого. Хорошо, что мои сыновья росли в совершенно другой обстановке. Нет, невозможно быть счастливой, живя в такой маленькой обветшалой квартирке, больше похожей на коробку, в окружении всего этого сброда. Я повернулась к Марусе, она с доброй улыбкой смотрела на меня.
— К тому моменту, когда со мной все это случилось, я уже много лет была уверена в том, что отец меня бросил, разлюбил, предал... А потом я зашла к нему, невидимая, и увидела, как он рыдает обо мне, как просит бога, стоя на коленях перед маленькой иконкой, вернуть меня к жизни. Знаешь, это изменило все.
Маруся замолчала, смахнула слезинки с глаз, а потом посмотрела на меня:
— Я прекрасно вижу, что тебе здесь не нравится, что ты привыкла к другой обстановке. Но сейчас для тебя обстановка не имеет значения, важно другое - смириться, принять и что-то переосмыслить.
Я покраснела и отвернулась. А Маруся вдруг спросила веселым голосом:
— Вот скажи, Мариш, ты была счастлива в малюсенькой хрущевке, когда жила там в детстве, с родителями?
— Да, у меня было вполне счастливое детство. Но... Дети ничего не понимают в счастье, — резко ответила я.
— Да? Не знала. У меня нет детей, но я всегда была уверена в том, что дети гораздо счастливее взрослых.
— У меня двое детей, — ответила я, — уж я-то знаю, о чем говорю. Если бы я дала волю своим сыновьям, если бы хоть на день перестала бы их контролировать, они бы целыми днями стали играть в компьютерные игрушки и без конца есть чипсы. И это было бы для них счастьем...
Маруся странно взглянула на меня и начала расправлять диван.
— А ты уверена, что ты хорошо знаешь своих сыновей, Мариша? — спросила она.
— Конечно, — не задумываясь ответила я, удивившись такому глупому вопросу.
Маруся задумалась, потом показала рукой в сторону кресла.
— Я знаю, что призраки не спят, но все-таки, если тебе захочется прикрыть глаза и отдохнуть, то плед лежит на кресле, — Маруся легла и укрылась одеялом, на котором был надет пододеяльник советских времен, такие уже давно не производили.
Эти мелкие розовые цветочки всколыхнули в моей душе что-то такое родное, душевное и радостное, что я села в старое, продавленное посредине кресло, закрыла глаза и стала вспоминать, где же я видела такой пододеяльник.
***
Это было у бабушки в деревне, мне было тогда семнадцать, и со мной в то лето случилась первая любовь.
Веснушчатый, рыжеволосый мальчишка Богдан добивался моего внимания всеми способами: дарил цветы, катал на раме своего Урала, учил меня плавать и приглашал на каждый медленный танец на субботних дискотеках под открытым небом. И, в конце концов, мое юное сердце не выдержало, сдалось. И я, в свою очередь, влюбилась в Богдана по уши.
Он играл на гитаре и сочинял свои собственные песни. В то лето он посвятил мне несколько песен. Это были лирические баллады о любви, сейчас я уже не помню ни одной из них, лишь смутные обрывки слов сохранились в памяти, но тогда я была в восторге от каждой песни, знала их наизусть.
Мы пели их вместе и мечтали о том, что когда-нибудь отправимся вдвоем путешествовать по миру - налегке, с рюкзаками за плечами и любовью в сердце. А на еду будем зарабатывать своим пением. Это были веселые, светлые, детские мечты, но они так согревали мою душу, что я была твердо убеждена, что все так и будет.
Я была безумно влюблена в Богдана. Мое сердце таяло каждый раз, когда я видела его зеленые глаза, горящие лукавыми огоньками. Тогда, на бабушкиной веранде, мы накрывались с ним с головой точно таким же старым пододеяльником в мелкий розовый цветок, чтобы никто не слышал наших пылких признаний, не видел поцелуев и сплетенных рук, и нам обоим казалось, что это самые счастливые дни в нашей жизни, а любовь - она огромная и никогда не закончится.
Мы договорились встретиться осенью в городе и вместе попробовать создать музыкальную группу или что-то типа того. Эти планы приводили меня в восторг, жизнь представлялась сплошным приключением...
Но в городе подруги посмеялись надо мной, сказав, что с деревенским парнем-музыкантом меня не ждет ничего хорошего. А позже, на одной из дискотек я познакомилась с Владом, богатым, красивым и целеустремленным парнем. Мы поженились очень быстро - этого хотел и он, и его родители. Я казалась им очень хорошей девочкой, достойной партией их единственному сыну. А я... Я просто была очарована красивыми ухаживаниями и галантными манерами жениха.
Любовь к нему пришла уже гораздо позже, когда мне удалось распрощаться навеки со своими детскими представлениями о счастье и выкинуть из сердца свою первую любовь. Только после этого я почувствовала, как же легко быть счастливой, когда у тебя есть все для счастья - деньги, удобства, одежда, украшения... Конечно, иногда что-то сжималось в сердце, в какие-то моменты хотелось узнать, а что бы было, если бы я и вправду отправилась по миру без гроша в кармане, с сердцем, наполненным любовью... Но я сразу же отгоняла от себя эти мысли. Такие истории ничем хорошим не заканчиваются, правда? А мужчины, подобные Богдану, чаще всего спиваются или заканчивают свою жизнь грустно и трагично. Я утешала себя подобными рассуждениями и не хотела думать иначе.
Внезапно лицо рыжего мальчишки Богдана так ясно всплыло в моей памяти, что что-то внутри меня сжалось, а потом забилось сильнее. Вот только что? Ведь у меня сейчас не было сердца, как такового...
***
Утром мы с Марусей рано вышли из дома. Сегодня на ней было длинное голубое платье с огромными, нелепыми ромашками. Волосы были забраны в высокий хвост, который больше подошел бы девочке-подростку и никак не вязался с реальным Марусиным возрастом.
— Моя смена заканчивается в пять, буду ждать тебя у больницы, — жизнерадостно сказала Маруся и уже хотела было бежать на работу, но я окликнула ее.
— Маруся, а мне что делать?
— Как что? — казалось, она искренне удивилась моему вопросу, — погода прекрасная, думаю, тебе стоит насладиться этим днем и подумать о чем-то хорошем. Ну и... можешь навестить родных, ты же, наверняка, по ним скучаешь.
— Они же меня все равно не увидят... — печально сказала я.
— Они тебя - нет. А ты их - да.
Мне вдруг показалось, что Маруся мне чего-то не договаривает. Домой идти мне не хотелось, что-то удерживало меня. Да и видеть семью, переживающую все случившееся - это будет просто невыносимо... Может, вернуться в больницу и ждать, пока все решится? Должна же я когда-то вернуться в свое тело или навсегда исчезнуть отсюда...
Я ходила по улицам, рассматривала прохожих, читала вывески, прислушивалась к обрывкам чужих разговоров. Так странно и удивительно было наблюдать за чужими жизнями в то время, как моя собственная жизнь зависла где-то в воздухе, на границе двух миров.
Во всей этой круговерти людей, жизней, звуков и суеты мои глаза вдруг наткнулись на взгляд зеленых глаз - мужчина стоял рядом с парапетом и пел песню о любви. И это был такой мощный флешбек в мое прошлое, о котором я вспоминала несколько часов назад, что я замерла посреди улицы и слушала голос уличного музыканта.
Звуки наполняли всю меня и, казалось, благодаря им, я обрастала второй кожей, вполне видимой оболочкой, потому что мне казалось, что певец видит меня в толпе. Люди проходили мимо меня и сквозь меня, и мне внезапно захотелось снять с себя ненужные украшения, стереть макияж, выкинуть подальше туфли на каблуках. Мне захотелось встать с ним рядом и петь его песни, ощущая, как голос тонет в городском шуме, а волосы развевает ветер. Я задыхалась от той несвободы, пусть спокойной и обеспеченной, но несвободы, в которой жила всю жизнь. В юности, я мечтала совсем о другом...
Мужчина закончил петь, подмигнул мне, сложил гитару в чехол и пошел по улице. Какое-то время я шла за ним, но потом свернула на другую улицу и пошла по направлению к своему дому. Увидеть лица родных, услышать их голоса, почувствовать их боль за меня - это то, что вернет меня к жизни, почему-то мне так показалось.
Стоя на пороге собственного дома, я долго не решалась войти. Все тут так сильно контрастировало с тем бытом, в котором жила Маруся, что я непроизвольно сравнивала. Странно все же получается: чем больше денег у человека, тем больше ему нужно для счастья. Мое счастье стоило очень дорого, а Марусино - копейки. При этом эмоции от этого разного счастья мы получали одинаковые. Мне вдруг стало обидно, что я уже никогда не смогу почувствовать себя счастливой от стаканчика дешевого горячего капуччино в булочной. А раньше могла? Когда-то могла...
Еще немного потоптавшись у входа, я вошла внутрь. Дверь лишь слегка приоткрылась, словно от сквозняка. Мой дом, мое место силы, наконец-то я снова здесь... Я почувствовала, как меня изнутри наполняет благодатное тепло. Здесь я прожила столько счастливых лет! И, конечно, еще проживу, вот только вернусь в свое тело...
Я заглянула в пустую кухню, без меня тут было неуютно - ни свежих цветов, ни диетического чизкейка, доставленного утром из кондитерской, ни аромата дорогого свежесваренного кофе.
Я прошла в просторную, светлую гостиную, где мы собирались по пятницам всей семьей. Посидев немного на диване, пытаясь почувствовать себя живой, я прошла дальше по коридору и услышала голос мужа, доносящийся из кабинета. Влад, как же я соскучилась по нему!
Подойдя к двери, я с удивлением услышала, что в голосе Влада не было слышно ни капли грусти.
— Да, сегодня я тоже приеду, я не пропущу такое.
Видимо, это был телефонный разговор, потому что ответов собеседника я не слышала.
— Вчера? Вчера все было великолепно... Знаешь, с тобой я чувствую себя двадцатилетним мальчишкой, — Влад засмеялся.
Мне всегда нравилось, когда он смеялся, у него появлялись милые ямочки на щеках, и он запрокидывал голову, как мальчишка. Но сейчас его смех отозвался неприятным жжением в моей груди.
— Я обожаю тебя! Я так хочу тебя прямо сейчас, что, если бы только это было возможно, примчался бы к тебе и разорвал бы тебя на части. Вот до чего ты меня доводишь! До безумия! — его голос зазвучал глухо, напоминая рычание зверя.
Меня начала бить дрожь или не знаю, как назвать это состояние бестелесного существа - наверное, вибрация. Стоя возле двери я тряслась от боли и горечи. Я надеялась увидеть здесь страдающего мужчину, который переживает за жизнь любимой жены. И что я вижу на самом деле? Похотливого жеребца, который рад что избавился от надоевшей обузы, и которому сейчас ничего не мешает изменять мне в открытую...
— И да, кстати, не надевай сегодня белье, у меня есть для тебя чудесный подарок. К слову, очень дорогой. Все, как ты любишь, малышка! Да... До встречи, целую, моя сладкая!
Мне стало противно. Я открыла дверь, и увидела, как напрягся взгляд Влада. Казалось, он смотрел прямо на меня.
— Какая же ты скотина! — зло заговорила я, стоя в дверях, — я тебе верила, я никогда тебя не обманывала, я терпела твои запои, мирилась с рукоприкладством, оправдывая все это тем, что, в целом, ты заботливый муж и отец... Были дни, когда я хотела убить тебя, но я никогда так подло не поступила бы с тобой.
— Кто здесь? — спросил Влад.
Конечно, он не слышал моей гневной тирады. Встав из-за стола, он подошел к двери, выглянул сквозь меня в коридор и, убедившись, что его никто не подслушивает, плотно закрыл двери.
Пройдя в его кабинет, я увидела, что мой портрет, всегда стоявший на письменном столе, убран. Я обнаружила его, небрежно брошенным на одну из полок, фотографией книзу. Это было уже слишком. Я развернулась и с силой стукнула кулаками по столу, отчего со стола посыпались на пол ручки и прочие мелочи.
Влад вздрогнул, подбежал к столу и стал нервно оглядываться по сторонам. Было видно, что он сильно испугался.
— Да что за чертовщина творится? — произнес он, и в голосе его мелькнул страх.
Я вышла из кабинета в полном отчаянии. Я надеялась почерпнуть тут сил, а вышло наоборот - из меня будто испарилась последняя энергия, которая могла возродить мою жизнь. Я поднялась наверх, в спальню, и упала на нашу с Владом огромную кровать.
Как я могла не заметить этого? Ведь, наверняка, он изменяет мне давно, может, эта девушка даже не первая... Муж часто приходил поздно, ссылаясь на завалы по работе. Надо признать, что в последние годы и наша интимная жизнь уже не была такой экспрессивной, как в молодости, но и сами мы стали взрослее, солиднее и спокойнее. Влад меня уже давно не бил в приступах алкогольной ярости, а я не устраивала ему своих жутких истерик, которые случались даже без повода. Были ли мы счастливы вместе? Мне казалось, что да. Получается, всего лишь казалось...
Я пролежала на кровати до самого вечера. Лежала просто так, без слез. Совсем не хотелось оплакивать ту жизнь, которую я в одну секунду потеряла, ведь она, получается была придуманной и ненастоящей.
Потом я услышала шум на первом этаже - наверняка, это приехали мои сыновья, Эдик и Марат. Мои мальчики... Уж в их-то искренности и любви я никогда не сомневалась. Они всегда были моей гордостью: умные, целеустремленные, успешные. Они всегда были хорошими, послушными детьми. Даже подростковый возраст преодолели без особых проблем, которые, обычно, случаются с парнями под влиянием разбушевавшихся гормонов. Конечно, я часто бывала с ними строга, но с парнями нельзя по-другому. Я хотела воспитать мужчин, а не маменькиных сынков.
Я поднялась с постели, поправила волосы и разгладила руками блузку, которая ничуть не помялась, а выглядела такой же свежей, как в то утро, когда я ее надела. Так странно, но что бы я не делала, мой вид по-прежнему оставался идеальным. Многие женщины оценили бы это качество призраков. Я грустно улыбнулась своим мыслям и вышла из спальни.
Спустившись вниз, я увидела их, сидящих на диванах в гостиной. Ноги обоих парней покоились на журнальном столике. Зачем они закинули ноги на столик? К тому же, не разулись... Мальчики прекрасно знали, как трепетно я отношусь к чистоте и порядку в доме.
Но то, что я увидела секунду спустя, заставило меня потерять дар речи: Марат достал из кармана пачку сигарет, закурил прямо в гостиной, а затем протянул пачку и зажигалку брату.
Я стояла позади них и то открывала, то закрывала рот беззвучно, как рыба, выброшенная на берег.
— Вы... Вы что, курите? Марат? Эдик? И как давно? — спросила я растерянно и тихо, зная, что меня в все равно никто не услышит.
— Если все пойдет так, как сказал отец, то будет шоколадно! — сказал Марат и затянулся, выпустив изо рта несколько ровных колец табачного дыма.
— Знаешь что, — вдруг резко ответил ему брат, — так дело не пойдет. Ты хочешь забрать себе самые лучшие машины матери и думаешь, что я так просто дам тебе это сделать?
— Но ты младше! Даже не думай, что эти тачки достанутся тебе, — лениво ответил Марат.
Эдик соскочил с дивана, схватил брата за грудки и с силой затряс его.
— Ты, наглая, зажравшаяся свинья! Она ведь еще даже не умерла!
Марат захохотал ему в лицо:
— Вот именно! Мамкин сын, да ты только рад будешь, если она оклемается. Это меня она постоянно гнобила, а над тобой вечно тряслась, как над своим сокровищем. Вот и иди в больницу, ухаживай за ней сам, выноси г...но! Отдавай долги своей мамочке, может тогда она сжалится и отдаст тебе все свои тачки!
Парни сцепились друг с другом, я не стала смотреть на это, вышла из гостиной, а потом и из дома, оставив дверь нараспашку открытой. Я шла вперед, смотря перед собой невидящими глазами - сквозь людей, сквозь мчащиеся по дорогам машины, сквозь дома и магазины. Шла и шла, чтобы только не останавливаться.
Если только остановлюсь, то точно упаду и уже не встану. Может ли умереть душа? Оказывается, может. Моя душа умирала сейчас, и мне очень хотелось, чтобы и тело умерло вслед за ней. Я не хотела чувствовать этих мучений, они разрывали меня на части, которые уже невозможно будет склеить.
Я не помню, как я добралась до больницы, но очнулась я в палате реанимации возле своей койки. Я смотрела на свое лицо в отеках и гематомах и думала о том, что, наверное, все это случилось не просто так. Да, жестоко, но переломана сейчас была не только я сама, переломана и исковеркана была вся моя жизнь.
Еще вчера я билась головой о невидимую стену с мольбой о том, чтобы меня вернули в мою идеальную жизнь, а сегодня я была благодарна, что мне дали шанс увидеть всю правду, которая меня окружала. Самое отвратительное - жить во лжи. Моя идеальная жизнь раскололась и рассыпалась на миллион осколков. Мой муж, мои дети, все самое дорогое и ценное - все оказалось лживым, ненастоящим. Зачем же тогда мне вообще нужна такая жизнь?
Я развернулась и вдруг увидела за стеклом палаты мужчину в халате и в маске. Один из врачей, по-видимому. Он внимательно смотрел на мое неподвижно лежащее, загипсованное тело. Это был тот самый врач, который в первый день показался мне знакомым. Из-под его белой шапочки торчало несколько рыжих прядок.
Мне на секунду показалось, что я схожу с ума. То ли день был таким, то ли это уже, действительно, что-то странное, предсмертное, но мне кругом сегодня мерещился Богдан, мой рыжеволосый мальчишка, моя первая любовь, и я ничего не могла с этим поделать...
К врачу подбежала молоденькая медсестра, что-то шепнула ему на ухо, тот развернулся и бегом побежал в одну из соседних палат.
Я вышла, чтобы посмотреть, что там такое произошло, и увидела, как профессионально и ловко мужчина оказывает помощь пациенту, сердце которого, судя по всему, остановилось. После нескольких напряженных минут и опытных реанимационных действий, сердце удалось "запустить". Один из врачей хлопнул рыжеволосого реаниматолога по спине и что-то сказал ему, улыбнувшись.
Ко мне сзади подошла Маруся и прошептала с благоговением в голосе:
— Богдан Юрьевич, наш добрый волшебник... Тебя тоже спас именно он.
Богдан. Так все-таки, это был Богдан?
Жизнь непредсказуема на события и встречи...
***
Мы сидели с Марусей друг напротив друга в ее крохотной кухне, я смотрела на свою чашку с горячим черным чаем, на поднимающийся вверх, еле заметный дымок. Мне вдруг страстно захотелось отпить глоток этой бурды, которая заваривается из дешевых чайных пакетиков. Тогда я бы почувствовала себя настоящей - той, которой была в юности.
По пути домой я рассказала Марусе о событиях и разочарованиях моего дня.
— Что ж, такое тоже бывает, — с улыбкой ответила мне женщина, заправляя за уши растрепанные седые волосы и заглядывая в кошелек, чтобы проверить, хватит ли ей сегодня денег на булку-ромашку и капуччино.
— И что мне теперь делать со всем этим? — зло спросила я.
— Я не знаю, — растерянно ответила Маруся и пошла по направлению к булочной, — Ты задаешь мне вопросы, на которые я затрудняюсь ответить, ведь я всего лишь простая уборщица... Меня вообще все считают чокнутой теткой. А ты ведь такая успешная, умная женщина, Мариша. Это ведь твоя жизнь, и тебе лучше знать, почему все так случилось, и что теперь с этим делать.
Она зашла в дверь, над которой звякнул колокольчик, а я осталась стоять на улице, обдумывая ее слова. Маруся как всегда была права.
***
— К тебе сегодня приходили родители. Мама твоя очень переживает за тебя, да и на отце лица нет. Они очень любят тебя, Мариша, — сказала Маруся, вдруг резко сменив тему своей болтовни.
Я вздрогнула и грустно покачала головой. Родители есть родители, я их единственная дочка, они всегда хотели, чтобы я была счастлива. Конечно, их горе сейчас неизмеримо. Мне кажется, они видели в моей жизни больше правды, чем видела я сама, потому что мама часто спрашивала меня, когда мы оставались с ней наедине, действительно ли я счастлива. А я все никак не могла понять, почему она задает такой странный вопрос, ведь это же очевидно!
— Я не хочу возвращаться к жизни, — вдруг сказала я.
Из комнаты доносились звуки телевизора, в эфире шла какая-то молодежная комедия, из открытого окна кухни слышался чей-то смех, и моя страшная по своей сути фраза прозвучала так обыденно, как будто я сказала о том, что сегодня была чудесная погода.
Маруся внимательно посмотрела на меня и, спустя некоторое время, ответила:
— Ты можешь не возвращаться, если не хочешь.
От ее слов мне стало невыносимо грустно, тоска своей противной, липкой серостью накрыла меня сверху. Еще вчера у меня была цель - я во что бы то ни стало хотела вернуться в свою жизнь, чтобы продолжить свое "счастливое" существование. А сегодня я была полностью разбита и не знала, зачем мне жить дальше.
— Но не забывай о том, что ты - это ты. Не кто-то другой: не твой муж и даже не твои дети. Ты - это только ты, Мариша. И жизнь твоя принадлежит не им, она принадлежит лишь тебе.
После этих слов Маруся убрала свою чашку в раковину и прошла в комнату, где сразу же рассмеялась над какой-то забавной сценой в телевизоре.
***
На следующий день я оказалась в родительской квартире. Мама с папой, и вправду, не находили себе места от горя. Казалось,они оба постарели разом на несколько лет. Мне захотелось крепко обнять маму, и я несколько раз пыталась это сделать, но, как только я подходила к ней и касалась руками ее плеч, она вздрагивала, соскакивала со своего места и удивленно оглядывалась по сторонам. Кажется, она чувствовала мое невидимое присутствие, но не понимала, что такое возможно.
— Антоша, давай съездим к Марине в больницу, что-то неспокойно мне сегодня...
— Конечно, Анжелочка, давай съездим, вот только оденусь, — папа поднялся с дивана, поцеловал маму в седую макушку и ушел одеваться.
Я постояла еще немного в прихожей родительской квартиры, желая надышаться родным запахом дома, а потом тоже отправилась туда, где лежало мое тело, в которое я уже не хотела возвращаться.
По пути я подставляла лицо летнему солнцу, радовалась ему, словно ребенок. Я улыбалась людям, и мне казалось, что некоторые из них и вправду видят меня, словно я была живой - такой, как они. Судя по всему, некоторые люди и вправду могут видеть не только тела других людей, но и их души.
В больнице я поднялась в отделение реанимации и чуть не столкнулась с Богданом, выходя из лифта. Вовремя отпрыгнув в сторону, я обернулась посмотреть, куда он направляется. Богдан дошел до стола дежурной медсестры, сел и стал что-то писать на листе бумаги. Потом он протер усталые глаза и снял маску, бросив ее на стол.
Я подошла ближе, чтобы рассмотреть его получше. За двадцать лет он не слишком сильно изменился. Возмужал, окреп, нарастил мышцы, сменил прическу. В уголках глаз были заметны морщинки, которые шли ему. Волосы были по-прежнему рыжие, но не такого яркого цвета, как в юности. Меня вдруг окатило волной нежности к этому, когда-то близкому и дорогому мне человеку. Интересно, он когда-нибудь вспоминал обо мне и о нашей с ним первой любви?
Богдан встал из-за стола и быстрым шагом пошел к очередной палате. А я отправилась к себе.
Подойдя к больничной койке, я какое-то время стояла, изучая, как за ночь изменился цвет гематом на моем лице. Зрелище по-прежнему было жутковатое, но, видимо, я уже привыкла к такому своему виду и смотрела на себя без былого отвращения и страха.
Сейчас я окончательно поняла, что моя жизнь раскололась так же, как мое тело, и у меня есть два пути - вернуться в нее и собирать из этих осколков новую картинку, или уйти, раствориться в космосе, оставив все, как есть.
Я протянула руку к своей руке и внезапно обнаружила, что невидимой стены между мной и моим телом больше нет. Я осторожно коснулась кисти, и внезапно меня обожгло огнем. Это было не больно, даже приятно. Услышав позади себя шум, я обернулась и увидела, что в палату зашла Маруся в полном рабочем обмундировании. Поставив ведро у двери, она принялась наводить порядок в палате.
— Знаешь, Маруся, я хочу, чтобы ты знала о том, что ты уникальный человек, — сказала я, дождавшись, когда она приблизится ко мне.
— Это еще почему? — спросила женщина, быстро взглянув на меня, но не отвлекаясь при этом от работы.
— Ты наводишь порядок не только в палатах реанимационной терапии, но и в человеческих душах.
Маруся тихонько захихикала.
— Скажешь тоже, Мариша. Мне бы никогда такое и в голову-то не пришло.
Тут дверь в палату распахнулась и на пороге появился Богдан.
— Опять с пациенткой болтаешь в рабочее время, Маруська? — спросил он, и я заметила, что под маской он улыбается ей.
— Да я бы и рада не болтать, Богдан Юрьевич, кабы они сами молчали, — серьезно ответила Маруся, опуская швабру в ведро, от которого доносился сильный запах хлорки.
Богдан подошел к моей кровати, посмотрел внимательно на мое лицо, проверил трубки и датчики, убедился, что все в порядке и снова повернулся к Марусе:
— И что же говорит тебе эта пациентка?
— Эта? Ох, Богдан Юрьевич, эта говорит, что не хочет больше жить. На днях она узнала не очень хорошую правду о своем муже. Дети ее тоже сильно расстроили, и она решила не возвращаться, а уйти.
Богдан помолчал, потом подошел к окну и закрыл жалюзи. Обернувшись к Марусе, он сказал:
— Ты передай, пожалуйста, этой слабохарактерной и бестолковой женщине, что она просто дура, — Богдан покачал головой в ответ на удивленный Марусин взгляд и погрозил ей пальцем, — слово в слово передай. Скажи ей, что она сто раз дура. Потому что вечно выбирает не то... А еще не ценит ни жизнь, ни миллион возможностей, которые у нее все еще есть. Не дорожит чувствами людей, которые искренне за нее переживают и ждут, когда она соизволит открыть глаза.
Богдан подошел к моему телу и осторожно положил свою руку на мою бледную, холодную ладонь. Маруся взяла свое ведро и сказала ему:
— Так ни к чему передавать, Богдан Юрьевич. Она и так все сама слышала...
***
Еще несколько дней я "болталась" вне своего тела, хотя для себя уже все окончательно решила. Мне хотелось запомнить это состояние свободы от всего земного, даже от своего тела, прежде чем уйти...
"Болталась" я в самом прямом смысле этого слова - бродила по улицам, пытаясь найти в лицах прохожих ответы на какие-то свои вопросы. И находила!
Как-то я проходила мимо центральной городской площади, и снова увидела того самого уличного музыканта, который подмигнул мне в прошлый раз. Я помахала ему рукой, и он помахал мне в ответ. Я снова долго стояла и слушала, как он поет, а потом пошла дальше по улицам, окрыленная свободой его музыки.
И вот, вдоволь нагулявшись, я в последний раз пришла к Марусе. Ее квартирка без ремонта вдруг показалась мне очень родной.
... Мы сидели за столом друг напротив друга в ее крохотной кухне. Маруся с явным наслаждением откусывала большие куски от булки-ромашки, тут же запивая их чаем. Я смотрела на свою чашку с горячей темно-коричневой жидкостью, от которой поднимался вверх едва заметный дымок.
Я - красивая, ухоженная, выглядящая моложе своего возраста, стильно одетая, обвешанная украшениями, с идеальным макияжем и свежим маникюром. И она - бледная, невзрачная, с сединой в растрепанных волосах, облаченная в безразмерный черный балахон, покрытый катышками, с обкусанными ногтями на красных, шершавых руках.
Мне она в эту самую минуту казалась гораздо красивее меня самой. Потому что я видела ее душу.
— Это твое окончательное решение? — спросила она мягким голосом с хрипотцой и внимательно посмотрела мне в глаза.
Я кивнула.
— Хорошо, тогда иди, — Маруся кивнула в сторону двери, потом встала, поставила свою чашку в раковину и прошла в комнату, откуда вскоре донесся звук включенного телевизора.
**************
**************
**************
... Я с трудом открыла глаза и зажмурилась от яркого света ламп. Мониторы сразу же подали звуковые сигналы, и в палату забежала медсестра, следом за ней вошел Богдан, сегодня была его смена. Он внимательно посмотрел сначала на мониторы, а затем на меня. А потом сказал, улыбнувшись под маской:
— Ну здравствуй, Марина!
Я хотела улыбнуться в ответ, но не получилось.
Вчера вечером я подошла к своему телу и, немного постояв над ним, вернулась. Это было совсем не сложно - как только я прикоснулась к своей руке, меня стало тянуть ко кровати, словно магнитом. Мое тело нуждалось в душе, оно втягивало меня обратно с неистовой силой, которой я просто покорилась.
Сейчас я смотрела на Богдана, но даже ответить на его приветствие не могла - изо рта торчала трубка, да и губы мои засохли и растрескались, шевелить ими было больно.
А он все смотрел и смотрел на меня. Не как на искалеченную пациентку, а как на семнадцатилетнюю девчонку, в которую когда-то был влюблен. Это было странно и... приятно.
***
Жирная черта, разделившая мою жизнь на ДО и ПОСЛЕ, подведена.
Люди, оставленные мной за этой чертой, навсегда запомнили меня богатой, сильной, красивой и успешной женщиной. Возможно, мое тогдашнее счастье и было настоящим для меня, ведь, как ни крути, я им очень дорожила. Но сейчас меня бросало в дрожь от одной мысли о прошлой жизни.
Люди же, оставшиеся со мной после этой черты, видят меня настоящую - растерянную, порой слабую, сомневающуюся в себе, но все же делающую ежедневные маленькие шаги навстречу своим целям. Эти люди видят меня такую, какая я есть на самом деле - без дорогих украшений, нарисованного лица, без тех масок, которые я надевала ежедневно, осунувшуюся, похудевшую, в инвалидной коляске.
После аварии я больше не могу ходить. В прошлой жизни это повергло бы меня в настоящую депрессию. Сейчас же я благодарна богу за то, что он сохранил ясным мой разум.
Выписавшись из больницы, на свои собственные сбережения я купила уютную двухкомнатную квартирку в районе, максимально комфортном для проживания инвалидов. Влад, конечно же, был против, он до последнего не сознавался в своей измене, не понимая, как я могла узнать о ней. Но потом смирился и согласился с разводом.
С сыновьями у меня произошел серьезный разговор, который доставил и мне, и им массу страданий, без которых дальнейшие отношения были бы просто невозможны. Я извинилась перед обоими за те ошибки, которые допускала в их воспитании. Увы, назад уже ничего не вернуть, нужно исправлять то, что есть. Конечно, это больно и неприятно - спустя столько лет осознать, что у меня не получилось вырастить любящих меня людей. Но это лишь моя ошибка, винить некого. У меня еще есть шанс и время, чтобы все исправить, и я это сделаю. Маруся говорит, что, даже если есть всего лишь пять минут в запасе, то можно успеть все исправить.
С Марусей мы по-прежнему продолжаем общение. Вскоре я стала считать ее своей хорошей подругой. Сначала я уговаривала ее переехать ко мне, так прикипела душой к этой простой и бесхитростной женщине. Но она была непреклонна, объясняя это тем, что вряд ли мне понравятся ее частые призрачные гости.
Кстати, в жизни это, действительно, выглядит довольно странно - Маруся говорит с очередной душой, вышедшей из тела, а со стороны кажется, что она спятившая тетка, разговаривающая сама с собой... Но я обожаю ее за этот уникальный дар, и называю его "марусиной реанимацией".
Спустя почти год после аварии, я смогла вернуться к своей работе. Любимое дело отлично отвлекает от ненужных мыслей и помогает не переставать верить в свои силы.
С Богданом у нас завязался очень осторожный и неторопливый роман. Оказалось, что он уже семь лет в разводе, детей у него нет. Его ни капли не смущает моя инвалидность. Наверное, он единственный, помимо моих родителей, кто до сих пор видит во мне юную девчонку, в которую когда-то влюбился.
Однажды мы собирались на прогулку, и Богдан взял с собой свою гитару. Я удивленно посмотрела на него, но ничего не сказала. Он привез меня на набережную, потом надел себе и мне разноцветные банданы на головы, расчехлил гитару и провел рукой по струнам.
— Давай, Марин, не тушуйся, пой со мной! Помнишь, как мы мечтали в юности? Пора уже осуществить эту мечту!
Богдан запел, а я, покраснев, как рак, боялась оглянуться вокруг, думая о том, как это все смотрится со стороны. Но потом маленькая девочка поднесла и положила мне на колени цветок. Я посмотрела сначала на цветок, сорванный с ближайшей клумбы, потом - на ослепительно синее весеннее небо, а потом повернулась к Богдану и залюбовалась его профилем.
Я знала песню, которую он поет и начала подпевать - сначала робко и неуверенно, а потом все громче и громче. Люди проходили мимо, кто-то останавливался и начинал танцевать, другие подпевали нам.
Внезапно в толпе я увидела того самого уличного музыканта. Он улыбнулся и помахал мне рукой. Мою душу наполнило такое светлое и объемное чувство счастья, что дыхание перехватило, и на глаза выступили слезы. Это была свобода, это, поистине, была сбывшаяся мечта...
***
"Жизнь прекрасна и удивительна. Даже после того, как все в ней перевернулось, сломалось и разорвалось на куски. Потому что в ней все равно есть свое счастье." Так говорит мне Маруся, если я вдруг вздумаю грустить.
Никогда не нужно опускать рук.
Автор: Екатерина Шитова.
Следующая публикация
Комментарии 3