ЖИЛА - БЫЛА КАТЬКА...

("Матрешки", глава из книги).
Галина Аркадьевна принесла большущую коробку. В ней, в квадратных ячейках, сидели маленькие, размером с палец, деревянные матрёшки. Их было очень много.
— Сегодня, ребята, мы будем учиться считать, — сообщила воспитательница и раздала каждому по несколько матрёшек.
Они оказались все одинаковыми: глянцевые, пахнущие деревом и лаком, в красных сарафанчиках, украшенных цветами, в жёлтых платочках с какой-то чёрной загогулиной на темечке. У Кати дома были три таких же матрёшки, с такими же отметинами, и она думала, что загогулины так просто, а оказалось, что у всех матрёшек такие. Наверно, им положено.
— Какие красивые, — сказала Гуля, покосилась на Галину Аркадьевну и прошептала Катьке: — Давай украдём!
— …два, три, четыре, — считала воспитательница.
Катька вытаращила глаза. До сих пор ей вот так запросто не предлагали ничего украсть.
— Зачем украдём?
Гуля состроила гримасу:
— Чтобы играть.
— Не хочу, у меня дома есть такие. Три штуки.
— А у меня нету.
— Один плюс один… сколько будет?.. Правильно, два, — сама спрашивала, сама же и отвечала Галина Аркадьевна.
Катя подвинулась ближе.
— Скажи маме, пусть тебе купит.
— Она не купит… Давай украдём, Катя, — зашептала на ухо Гуля, — тебе-то хорошо, у тебя есть матрёшки, а у меня ни одной.
— Я не хочу.
— Какая же ты подружка после этого? Ну давай, ну дава-ай…
— Боженька ушко отрежет, — подумав, сказала Катька.
Гуля фыркнула:
— Я в гостях у одной тётеньки была и пупсика своровала, ничего мне не отрезали.
Катя уставилась на Гулины не отрезанные уши, торчащие из-под чёрных косичек, и покачала головой.
— Всё равно не хочу.
— Вот у тебя три матрёшки, так? — сузила глаза Гуля.
— Так…
— Одну украдёшь, и будет у тебя четыре матрёшки.
Жаль, что Галина Аркадьевна не слышала, как здорово Гуля научилась считать.
Четыре матрёшки лучше, чем три, но брать чужое Катька всё равно не хотела.
— Мы потом отдадим, Галина Аркадьевна не заметит, — напирала Гуля.
Отодвинулась, надулась, посмотрела сердито:
— Ладно-ладно, Катенька. Не хочешь — как хочешь. Тогда я с тобой играть не буду!
Катька вздрогнула. И правда, Гуля обидится и не будет играть. И ещё других девочек подговорит, чтобы с Катей не дружили.
Она заколебалась и согласилась нехотя:
— Ладно… только одну.
Ей представлялось, что сейчас расколется пополам потолок с люстрами, в щель протиснется боженька с огромными ножницами и закричит громким голосом: «Где тут Катя Новикова?! А ну, подавай сюда своё ухо, сейчас я его отрежу!»
Ничего подобного не произошло, но легче Кате не стало, а наоборот, сделалось в груди тяжело и противно.
— Ребята, сдаём матрёшек, — сказала Галина Аркадьевна.
Все столпились вокруг её стола, совали матрёшек в гнёздышки. Трёх не хватало.
— Кто не сдал матрёшек?
Все загалдели, что сдали. Катя покраснела, даже уши заполыхали. А Гуля ничего, не красная сидела.
Стали искать на полу под столиками, и Катя с Гулей тоже. Вот он, хороший момент для того, чтобы вытащить матрёшку из кармана и крикнуть: «Я нашла, Галина Аркадьевна!» — но Катя этого не сделала.
— Если кто-то из вас взял, ребята, верните. Эти матрёшки для всех, — попросила воспитательница.
Все переглядывались и молчали, только кто-то из девочек сказал: «Если бы я взяла, то я бы отдала». Катя посмотрела на Гулю, та равнодушно уставилась в окно, теребя кончик косы.
Матрёшка перекочевала в карман Катиной куртки, и мучения продолжились. «Поиграем и отдадим»... Наврала Гулька. Катя не то чтобы поиграть, даже достать и посмотреть на эту краденую матрёшку не смела. Вдруг мама увидит и спросит, а ответить Катьке будет нечего. Зачем она поддалась на уговоры Гульки и взяла садиковскую матрёшку, ведь и с теми тремя не играла. Завтра же надо вернуть. Ну и пусть Гулька не будет с Катей дружить, не очень-то и нужна такая подружка...
Матрёшку требовалось перепрятать. Курточку мама могла внезапно взять в стирку или чтобы оттереть пятно, а перед этим проверить карманы, не напихала ли Катька в них какого-нибудь мусора. Засунуть в шкаф с игрушками? Нет, ненадёжное место: вдруг мама прямо сейчас захочет навести там порядок и найдёт матрёшку. Хоть все они одинаковые, даже загогулины на голове, но вдруг мама как-то угадает, что именно эта краденая.
Обувь показалась Катьке самым подходящим местом, почти как ящик, где деньги хранят. Она спрятала матрёшку в носок сапога и позабыла о ней до утра, потому что занялась срисовыванием из журнала красивой девочки, Катюши.
Эта журнальная девочка в красном сарафане была чудо как хороша. Голову её украшал цветной кокошник, похожий на лепестки, в руках Катюша держала то голубя, то поднос с караваем. Фамилия у Катюши была странной — Фестиваль. Когда Катька спросила у папы, кто такая эта девочка, тот посмотрел и протянул: «А-а... Фестиваль». Всякие бывают фамилии, почему бы и не Фестиваль? Тётя Валя говорила, что чуть не вышла замуж за дяденьку с фамилией Задерихвостиков. Как можно жить с такой, Катя не представляла. Хорошо, что она просто Новикова, а не Задери-что-нибудь.
Потом Катя пошла купаться с уточками и куколками, потом легла спать, и злосчастная матрёшка совсем вылетела у неё из головы.
Утром, когда пришла пора надевать курточку и отправляться в садик, Катька вспомнила про матрёшку. Как обувать сапоги, когда в носке притаилась матрёшка?
— Быстрее, опоздаем, — торопила мама, — чего ты копаешься?
Катя вздохнула и взялась за левый сапожок, в котором не было матрёшки, надела. Очень медленно взяла правый, сунула ногу и сморщилась: сапог не налезал.
— Ну что там такое? — повернулась мама. — Дай-ка сюда...
Она сунула руку в сапог и достала матрёшку.
— Что это ещё?
Катя молчала, и мама догадалась, что матрёшка эта не Катькина, зачем бы тогда её прятать.
— Откуда это у тебя?
Катька зашмыгала носом.
— Из садика... Гуля сказала: давай украдём, а то с тобой играть не буду...
— И ты взяла?.. Я ведь учила тебя, что нельзя брать чужое. Верни сегодня же. Придёшь в садик — и верни. И больше так никогда не делай.
Катька размазывала по щекам горючие слёзы, а внутри стало так легко, будто Катька была воздушным шариком. Всю дорогу до садика она сжимала в руке матрёшку и обдумывала, что скажет Гуле.
Та после зарядки и завтрака подошла первой и пожаловалась, что мама заметила матрёшек и велела вернуть воспитательнице.
— А как вернуть? Галина Аркадьевна ругать будет, — посетовала Гуля.
— Поставим на стол, и всё. А если заметит и спросит, скажем, что брали поиграть, а теперь вернули.
Так и сделали. Поставили матрёшек на столик Галины Аркадьевны, на котором стопочкой лежали тетрадки, альбомы, цветная бумага и щетинились в стаканчике заточенные карандаши.
Воспитательница не сразу заметила. А когда увидела, молча убрала матрёшек в коробку, в свободные гнёздышки.
Глава 7. Сказка про Стенюшку
— Вот Катино приданое! — сказал папа бабушке и поставил в угол маленький чемодан с одеждой и сумку с игрушками.
Мама с папой едут в отпуск, а Катьку с собой не берут, потому что ей, Кате, не дают путёвку. Что такое путёвка? Похоже, что-то длинное и узкое, как дорога. И теперь они поедут на поезде, а Катя останется у деда с бабушкой.
— Мам, ты с Катюшей построже, чтобы она ела всё, — предупредила мама, — а то будет из тебя верёвки вить.
— А что такое «верёвки вить»? — заинтересовалась Катя.
— Это означает — не слушаться и нервы мотать.
Когда мама говорила: «Ты мне все нервы вымотала», Катька представляла, как она мотает толстые нервы в большой клубок.
— Я буду слушаться.
— Пока, Зяблик! Мы привезём тебе ракушек и камешков, не грусти, — утешил папа. — А на следующий год все вместе поедем на море.
Катя вытерла мокрые глаза.
— Мне дадут путёвку?
— Обязательно.
Мама поцеловала Катьку и прижала к себе и сказала:
— Не скучай, доченька.
Они с папой уехали, а Катя осталась у бабушки с дедом, впрочем, ей и здесь жилось хорошо. Жаль только, что Соньку пришлось на время отнести тёте Вале, из-за кошки Маняши. Кошки, они не понимают, что белые крыски не еда, как сказал папа.
Красивый ли дом у дедушки? Катя считала, что очень. Здесь были три чистеньких комнаты, в спальне — кровати со взбитыми подушками, накрытыми кружевными прозрачными накидками, а ещё жёлтый шкаф, в нижнем ящике которого лежал мешочек с карамельками, обсыпанными сахаром. Иной раз бабушка говорила: «Что-то во рту плохо», доставала конфетку, раскалывала ножом на две части и одну давала Кате.
В зале стоял чёрно-белый телевизор в углу, дальше — просторная, в два окна, кухня со старым жёлтым буфетом у стены, холодильником «Саратов», столом и тяжёлыми — не поднять! — табуретами.
В палисаднике росли подсолнухи, и вечерами на скамейку у ворот собирались старушки. Была среди них и баба Катя, старенькая, вся в морщинках. Катька удивлялась: она — Катя и та бабушка тоже Катя, а ведь ничего общего! Старушки разговаривали, а когда надоедало, начинали петь песни. Не про подземного коня или миллион алых роз — другие. Про камыш, который шумел, про калину и милого в гимнастёрке.
Катька выучила с бабушкой песню про птичку.
Ах, попалась, птичка, стой!
Не уйдешь из сети;
Не расстанемся с тобой
Ни за что на свете!
В клетке птичке жить не хотелось, она уговаривала детишек отпустить её. И конфет она не желала, и чаю тоже, и сухарей. Лучше, говорит, зёрнышки буду собирать и мёрзнуть, чем в вашей золотой клетке жить. Поломавшись, дети всё-таки отпустили птичку, добрые потому что.
Катька была всегда очень занята. Утром дед отводил её в садик, вечером, по пути назад, они заходили в магазин и покупали всякие неинтересные вещи: молоко, хлеб, подсолнечное масло и ливерную колбасу, которую обожала Маняша. А иногда и интересные: мороженое и газировку «Буратино».
От магазина до дома идти было очень долго. Солнце пекло макушку, хотелось пить, но Катька не хныкала. И дед шёл себе, бадиком постукивал. Бадик — это такая лакированная палка с ручкой, чтобы опираться. Вдоль тропы густо рос репейник, Катька, по обыкновению, срывала шарики, все в мелких крючочках, и цепляла к платью.
Дед открывал калитку и пропускал Катю вперёд, и она бежала к крыльцу, топая сандаликами.
— Баба, мы пришли!
Бабушка говорила, что без Катьки она как без рук. По дому помочь? Катька всегда пожалуйста: соберёт нитки и мусор с половичков, вытрет пыль, красиво разложит на скатерти бабушкин полукруглый гребешок, дедов складной метр, шариковую ручку и газету с полями, изрисованными девочками с косами, толстыми, как брёвна.
Однажды к деду пришла медсестра с коричневым чемоданчиком, от которого пахло больницей. Катьку как ветром сдуло, ведь медсёстры очень любят делать уколы. Вдруг она в раздумьях, кому бы укол вкатить, а тут Катька как раз, бери её тёпленькой!
Она выглядывала из-за занавески, готовая при опасности залезть под кровать, но гостье не было никакого дела до Кати. Медсестра измерила деду и бабушке давление, что-то написала на бумажке и ушла.
В выходные Катька вставала вместе с солнцем. Оно пробивалось через ставни, тонкие лучики лежали на полу как нитки. Почему так бывает: когда надо в садик, то спать хочется, просто сил нет, а когда не надо, то сна ни в одном глазу.
Бабушка стояла у плиты в тёмном платье и варила в маленькой кастрюльке кашу. Увидела Катьку и ласково проворчала:
— Опять соскочила ни свет ни заря… Полежала бы ещё… Нет? Ну умывайся и садись завтракать. Кашу будешь?
Катя скривилась. В детском саду каждый день эта противная каша!
— Тогда яичко варёное и чай с печеньем, — предложила бабушка.
На яйцо и печенье Катька согласилась.
Бабушка налила чай и насыпала в блюдце горку мелкого круглого печенья с изюмом из бумажного кулька.
— Так мно-о-ого! Я столько не съем… — заканючила Катька и тут же забеспокоилась: — Баб, ты не скажешь маме, что я плохо ела?
— Вот съешь всё, тогда не скажу.
Дед в майке сидел возле кухонного окна и наматывал на деревянный челнок леску, из которой вязал рыболовные сети. Маняша развалилась на коврике и следила, как катушка подпрыгивает, стучит о пол.
— Деда, расскажи сказку, — попросила Катька, когда управилась с завтраком.
— Сказку? — почесал дед челноком в волосах. — Какую тебе?
Дед сам сочинял сказки, переделывал из книжных, как сам хотел.
— Про Стенюшку-Медвежье Ушко.
Дед уселся на табурете поудобнее и начал:
— Жил на свете парень, красавец красавцем. Звали его Стенюшка-Медвежье Ушко.
— Почему? — спросила Катька, хотя прекрасно знала ответ.
— Одно ухо было у него человеческое, второе — медвежье. Однажды пошёл он в лес за грибами и заплутал…
Дальше рассказ был про то, как уснул под ёлкой Стенюшка, да так крепко, что ничего не слышал, хоть из пушки пали. Зря он это сделал, потому что в это время мимо проходила старуха-ведьма. Она оказалась не как все старушки, а ненормальная. Не хотела есть суп и макароны по-флотски, а хотела человеческого мясца. Видит: Стенюшка лежит, обрадовалась. Хрясь! Отрубила ему полноги — и бежать. Испугалась потому что: вдруг Стенюшка обидится на такое? Стенюшка проснулся — полноги нету. И обиделся, любой обиделся бы. Выломал он липу, приделал деревянную ногу и пошёл ведьму искать.
Дед гудел низким утробным голосом:
Я на липовой ноге,
На берёзовой клюке.
Все по сёлам спят,
По деревням спят,
Одна бабушка не спит,
Моё мясице варит.
Стенюшка отыскал ведьму, хоть она и пряталась в избушке, расправился с ней. А ногу приставил обратно — она и приросла.
Катька перевела дух. Хорошо, что у сказки счастливый конец...