Рассказ молодого кардиолога.

Два часа ночи. Поступает бабушка. Пароксизм фибрилляции предсердий. Выясняется, что она врач-рентгенолог. Думаю: «О Господи, только не это».
Беседуем, смотрю, слушаю. Отвожу на рентген; на рентгенограмме описывают правостороннюю нижнедолевую пневмонию. А мы же сейчас их всех должны переводить, если так. То есть, если на рентгенограмме описывают инфильтрацию, мы должны сделать КТ, и, если всё подтвердится, переводить через Эпидбюро.
Бабушка берет свой снимок, придирчиво оглядывает и говорит:
— Херня. Нет тут никакой пневмонии. Просто снято паршиво.
Думаю: «Господи! Ну за что?»
И дальше в течение часа, пока мы ждём КТ, она ест мой мозг чайной ложечкой, поясняя, что снимок «мягкий», что его не «додержали», что, по большому счёту, это не подлежит интерпретации, и вообще, откровенно говоря, её терзают смутные сомнения по поводу квалификации наших рентгенологов.
Изрядно побитая, доползаю до КТ за заключением. Никакой пневмонии, ясен пень, нет в помине. Возвращаюсь.
— Людмила Григорьевна, — говорю, — снимаю шляпу. Вы были правы, всё так и есть, вы безмерно круты, пневмонии нет, победа сил добра над силами разума, сейчас поедем в отделение лечиться.
Бабушка, гордо откидывая прядь со лба:
— А я вам сразу сказала, что так и будет.
Распечатывала титульный лист истории болезни, случайно бросила на него взгляд. 97 лет Людмиле Григорьевне.
Утром заглядываю в палату, спрашиваю, как дела.
— Не хочу вас пугать, но, кажется, я ещё жива.
Господи, ну, мало ли, вдруг доживу?..
Господи, позволь мне быть такой же в этом возрасте!
Лина Певзнер