Так не бывает.

Разбудил телефонным звонком бывший муж. И как забыла на ночь выключить звук? Вместо « Алло» зевнула, пусть знает, что разбудил. Он долго извинялся, мерно рокотал ненужное о погоде, работе, новостях из телевизора. Готовил к чему-то, настраивал. Лариса его не торопила, не отвечала. Иногда кивала головой, будто он мог увидеть. А он казалось и правда видел. Пятнадцать лет брака— ключ к сверхспособностям. Пошла на кухню как была в одних трусиках, включила на громкую связь, положила голос в трубке на стол и открыла холодильник. Его пустые белые полки были давно немыты и обижены. На дверце стояла бутылка вина, а рядом с ней засунут кусок магазинного сыра в треугольном пластике.
— Как дела у Анечки?
На имя дочери пришлось среагировать:
— А ты ей не звонил что ли?
— Звонил, — бывший заговорил быстро, — в четверг болтали. Сказала, что у неё все хорошо. Цветёт и пахнет — хохотнул, — а еще сказала, что ты на недельку выпадешь из реальности, на отдых уезжаешь. Разбогатела, мать? Далеко собралась? А ученички твои как же? На каникулы отпустила?
Сделала глоток прямо из горлышка, поднесла телефон к уху, чтоб чуткий динамик не уловил как будет дрожать её рука, ударяя стеклянным горлышком об стакан. Сделала глоток, собралась и заулыбалась игриво:
— Достало все. Имею право на недельку под пальмами и морюшко. Не скоро еще. Месяц в запасе. Завидуешь?
— Конечно,— пауза, — нет. Бывший включился в старую игру.
— Я привезу тебе, — пауза, — ничего. — Лариса расслабилась. — А что хотел то?
— Мне очень неудобно просить, но я поиздержался. До конца месяца сто евро не одолжишь? Непредвиденные расходы…
— Мммм — она отрезала кусок сыра и положила на язык как конфету. — Что за расходы, позволь узнать.
— Я тут с женщиной познакомился. Хорошая такая женщина. Очень хорошая.
Неоправданно ничем, странная, нелогичная ревность впилась в горло Ларисе:
— Так у женщины этой и спроси! — перед глазами картинка: Тогда еще будущий муж двадцать лет назад высокий, худой, длинная по той моде чёлка чертит лицо на две половины белыми перьями; улыбка тоже наискосок, виден острый клычок, а рядом не она, а чужая баба почему-то в миниюбке и с красной помадой.
— Ляль, что случилось? — голос изменился на тот знакомый, родной. От заботы запершило, глаза закололо, вот-вот заплачет.
— Ничего. Не выспалась. Прости. Сейчас переведу. Хорошего дня.
Пока тыкала по кнопкам в банковском приложении, пришло сообщение от Карстена:
— Доброе утро, дорогая! Сегодня прекрасный день. Может быть мы устроим пикник на озере? Могу заехать за тобой в 15.00
— И ты туда же! Отвалите вы уже все! — злость выбила дурацкие слезы. Налила наконец то в стакан, глотнула, прожевала сыр. Подошла к зеркалу во весь рост в коридоре, провела рукой по правой стороне на стыке чёрного кружева белья и белой кожи, боясь дотронуться чуть дальше до крохотного узелка, чуть больше размером чем прыщик, в паху, в том самом месте, где все бреют не глядя. Ничего не изменилось. Он был на месте. Потом в душ, мочалкой зло, до красноты, волосы шампунем на два раза, масочка, патчи, фен. Включила ноутбук. Посыпалось звоном из соцсетей. Надела футболку. Открыла первое попавшееся:
— Здравствуйте! Я хотел бы изучать немецкий с нуля. Есть ли у вас еще время? Какая может быть форма оплаты?
Руки сами знали, что писать. Рутина делала сильнее. Отправляя ответ, случайно кликнула на аватарку, и увидела усталость и одиночество. Екнуло.
— Сколько раз в неделю вы хотели бы заниматься? И должна сразу предупредить, что с первого по десятое занятий не будет. Возможно совсем больше никогда, потому что я умру, — написала и стёрла до « не будет». Ответил сразу:
— Три раза в неделю. По времени я очень пластичен. Работаю на себя из дома. Могу подстроиться.
— Сегодня в пять вечера по Берлину?
— Подходит.
Аня позвонила, когда суп в Азиатском был уже почти доеден. Раньше этот куриный бульон они называли похмельным.
— Мамусик, ты как?
— Отлично. Я ем. Ты меня отвлекаешь. — бурчала от страха.
— А мы на пляж собрались. Мне батя звонил. Чёт ему ты не понравилась…— был слышен гул чужого города, машины и тревога.
— Я ему уже пять лет как не нравлюсь.
— Если язвишь, то все в порядке. Я же не ошибаюсь?
— Ребёнок, у тебя как? Я скучаю.
— И я!
Болтали ни о чем. Вместе по телефону встретили друзей, ехали в метро до Барселонетт, искали место и лежак. Прорывалось испанское солнце, плеск волн. Море заслоняло все плохое. Повесили трубку и разошлись. Одна вперёд, другая на грань. Но с памятью о беззаботно — прекрасном. Лариса посмотрела на часы. Почти пять. Вся еще там, золотая и звонкая, рядом с дочкой, машинально включила ноут. И как в мороз, как в прорубь в видео-конференцию с новеньким учеником, тем, что про себя сказал, что пластичен. Глаза! Это было первое погружение. Вовнутрь! До выворота кишок! До боли, до спазма. Оглушило. Блеяла про немецкую грамматику и извинялась. Почему — сама не понимала. Боялась поднять взгляд, опустить одновременно не могла. Когда закончились сорок пять минут урока, откинулась в кресле и все же разревелась. Позвонила подруге:
— Только без моралей, я влюбилась.
— Уу..И кто он? А как же Карстен?
— Кать! А что Карстен? Вот…— И поняла, что даже имени не знает. Может и говорил, но мимо пролетело. Ведь одни глаза были. — В кого влюбилась то? — безжалостно.
— Познакомились только что. Он немецкий у меня учит. Я, понимаешь, так давно ничего не чувствовала. Я думала, что не могу так больше, а тут… — Говорила сбивчиво, надеясь, что поймёт, и не ошиблась. Катя, курпулентная мать большого семейства, вышедшая замуж раз и на всю жизнь ответила:
— Я на балкон сейчас выйду. , — ощутимо затянулась сигаретой и продолжила, — Я рада за тебя! Правда, рада, Ляль! Ты, когда развелась, а потом Анька уехала, я волновалась за тебя. Ты будто в робота превратилась. Из дома не вылезала. Думала, может Карстен поможет. Вроде ж ничего мужик. Но только «для здоровья». Так?
— Так. — В Лариске кипело иррациональное счастье.
— А сейчас у тебя голос другой. Познакомишь? — Катя и сама не поняла, что разрушила волшебство.
— Ой. Мне звонят. Потом поговорим! — Лариса нажала на кнопку, сбросила. Взялась мыть холодильник, делала еще миллион действий, чтоб быстрее наступила среда, пять часов вечера по Берлину. Всю ночь провела в зыбкой дреме, бегала на кухню пить воду, открывала и закрывала окно, ложилась грудью на подоконник, один раз даже плюнула вниз в чернила ночного двора, ощущая себя пятнадцатилетней и ни разу не вспомнила, не заикнулась сама себе про крохотного убийцу с нежным именем Меланома. Утром сонная открыла конвертик в мессенджере:
— Я помню про среду, но мне её не дождаться. Может быть у вас будет время сегодня?
×××
Его звали Марк. И в воображении вставали колесницы, жёлтая пыль, мечи и прочая банальщина. Не хотелось себя к ней пристегивать. Поэтому даже не спросила откуда он, где живёт. А семейное положение стало табу, хоть и совсем было не интересно. Страшно было вспугнуть это хоть и ненастоящее, эфимерное, цифровое, но такое живое чувство, от которого так жить хотелось.
— Вы почему решили немецкий учить? Для работы надо? — Лариса спросила, чтоб уравновесить этот раскаленный шар внутри себя.
— Нет. — Марк смотрел на нее прямо. — Я увидел лицо на объявлении о курсах. И мне показалось, что вас надо спасти.
— Так вы — Рыцарь? — говорила не задумываясь на рефлексах. Даже подпустила в тембр издевку.
— Наверное. — он пожал плечами.
— Я буду называть вас Рыцарь. Вы не против? И… ой простите мне звонят. Скинула видео-вызов, вскочила. « Так не бывает! !» — сначала шёпотом, а потом криком: — « Так не бывает!» Захотелось выйти из дома. В Берлинской жаре деревья желтеют быстро. Безвременье. Вроде осень, но лето. В магазине зима. Выбирала тщательно, как не себе мясо на суп, алые перцы, белый творог крупным зерном, огурцы и любимую салями в жгучем обруче приправ. Набрала целую сумку. Шла с перекосом на бок, и таяла от этой подзабытой усталости в плече и тяжести. Терпела. Только дома, поставив кастрюлю на плиту, зашла в соцсеть.
— Простите, если я вас чем-то обидел. Я не особо умею общаться с людьми. Простите ради Бога.
— Не за что извиняться. Мне все так странно. Вы меня простите. Я отвыкла, точнее не привыкла к откровенности, что можно называть вещи своими именами.
— И я не привык. Но ведь так бывает.
— Я буду сегодня готовить суп. Могу угостить.
— С удовольствием! Я наберу?
— Через пять минут. Ок?
Лариса поправила волосы и накрасила губы. Телефон засветился, шагнула в уже знакомую бездну. За чисткой картошки перешли на ты. Попутно успели обсудить все от фильмов до книг и обратно. Ощутимо толкались локтями на маленькой кухне. И только в самом конце, любуясь на разводы навара в кастрюле оба поняли, что не вместе. Осели оба.
— Приятного аппетита!
— Спасибо! Завтра спишемся. — максимально холодно. Не ела. Вышла из дома, купила вино, пила в темноте, спрятала телефон, умерла и крест поставила. Все для того, чтоб с утра с пересохшим ртом читать:
— Доброе утро! Как спалось! — и все дела сами собой делались под эти смс-ки. Ровно до восемнадцатого . А семнадцатого не попрощалась. А зачем?
Ехать в такси было долго. Первым позвонил бывший муж:
— Ляль, у тебя все хорошо?
— Отлично! — про себя подумала: « Чует же сволочь» Потом Катя. По машине поплыл запах блинов, сглотнула слюну. И опять:
— Ларисенция, чёт мне не спокойно. У тебя все хорошо?
— Да. А что?
Аня позвонила, когда расплачивалась за проезд у самых дверей больницы:
— Маам! Я соскучилась. Давай приеду!
— Нет, Ребёнок! Прости, мне звонят.
×××
Внутри светло и не страшно. Половину первого этажа занимало кафе. Из коридора были хорошо видны пластиковые стулья с круглой прорезью на спинке. Было прохладно. Стены зеленые. Иногда двери с табличками. Лариса шла спокойно, держала сумку с вещами, без эха, не гулко. Лифтов было четыре. Приехал первым ближний. Из него вышла толстая тётя с коляской и девочкой лет пяти в тёплой кофте и платочке на лысой голове. Почти столкнувшись, она посмотрела наверх, на Ларису и засияла щербато синими губами. Её мама ни на что не обращала внимания, управляя коляской. На третьем этаже Лариса втиснулась в нужный проход. Там был малюсенький предбанник со шкафчиками, как в детском садике. Вышла невесомая медсестричка с листом и ключами. Помогла переодеться в больничное с завязками сзади. Оставила одну на минуту. Вернулась с сестрой-близнецом. Щебетали , едва касались, вели до операционной. Потом все быстро закружилось. Чтоб не сбежала? Воткнули канюлю в кисть, переспросили вес, и пока не успела испугаться, поднесли маску, отключили. Очнулась в палате одна. За большим во всю стену окне стройка. Вдоль неё дорожка, по ней люди муравьишками туда — обратно. Смотрела на них три дня, ждала смерти. Не получилось. Выписали.
×××
Из такси выходила, прижимая руку к паху. Слепой старухой шла до подъезда. У самого входа столкнулась с мужчиной. Щеку царапнула ткань рубашки или куртки, зацепилась локтем, чуть не упала. Не смотрела, не видела, услышала:
— Рыцарь к вашим услугам, миледи.
Схватилась за плечо, рассмотрела глаза — глазищи обмякла, сказала внутрь себя:
— Такого не бывает! — и поняла, что врет— Именно так и должно быть!
M.Tiidt