Глава 2
Похоронив мать, потратив на похороны последние сбережения, Зумрут никак не могла свыкнуться с потерей. От горя она совсем сникла. Её охватила апатия. Она пребывала в удручающей растерянности.
– Бедная моя мамочка. Как мне теперь жить? – плача и причитая, она сутками не выходила из своего дома.
Друг отца, крёстный отец Зумрут Ашот со своей женой Беллой жалели совсем обессиленную Зумрут. Они опекали сироту и помогли ей набраться сил для того, чтобы жить дальше.
Прошло два года после смерти Ануш. Много событий произошло и в Нахичевани, и в Ростове, и в Монастырском, который теперь стал называться колхозом имени «Двадцати шести бакинских комиссаров». С тех пор, как Зумрут лишилась родительского дома, и они с Ануш остались в Нахичевани, она ни разу не решилась посетить родные места. Хотя от крёстного отца знала, что вскоре после Революции, в семнадцатом году, Лео, забрав всё более менее ценного, что осталось после отца, сбежал из Монастырского.
– Ну что ты, балас! Не плачь, моя хорошая. Пусть чёрт возьмёт этих дашнаков вместе с твоим бесчестным братом! – успокаивал он крестницу.
Наступила весна тысяча девятьсот двадцать третьего года. Зумрут исполнилось восемнадцать лет. Она ожила, похорошела. Небольшие отметины на лице, оставленные после чёрной оспы, не мешали её привлекательности. На Пасху Белла с трудом уговорила Зумрут поехать в Монастырский к храму Сурб-Хач для того, чтобы посетить святые родники. Каждый год на нескольких подводах нахичеванские армяне, соблюдая традицию, приезжали на богослужение в храм и обязательно посещали святые родники. Отстояв молебен в уже почти разграбленном после революции храме, они спускались по восьмидесяти восьми ступенчатой лестнице и шли к родникам. Тихо переговариваясь, они вспоминали былую красоту бывшего монастыря, где сейчас располагался детский дом.
– Вы помните, в храме было тринадцать хачках, которые с большими трудностями, почти на себе привезли из Крыма наши предки почти двести лет назад? – спрашивали одни.
– Слава Господу, что остался один, но самый главный! Его сотворили ещё в шестом веке. А в Крым привезли из Турции, из нашей древней столицы Ани. А потом уже на себе перенесли сюда, когда строился этот храм, – отвечали другие.
– А монастырь каким был? Семинария! Первая на Дону типография!
– Не на Дону, а на всём Юге России!
– И колокольня какая была! Вай, вай! Школа церковная. Да. Нехорошо, что этого теперь ничего нет!
– Говорят, что и хачкары, и золото, которое наши предки собрали за многие годы, спрятаны в заваленных подвалах монастыря.
– Говорят ещё, что там спрятан клад самого Степана Разина! Во как!
– Тише, тише! Не надо так громко! – останавливали беседовавших товарищи.
С грустью слушала эти разговоры Зумрут, и слёзы душили её, когда она видела изменения не в лучшую сторону своего когда-то процветающего посёлка с цветущим садом на острове, разделяющим речку Темерник. Здесь, на острове, на котором в праздники служителями храма и обеспеченными людьми посёлка собирались столы с угощениями для всех жителей Моностырского. Она разрыдалась.
Она плакала от картины, которая предстала перед её глазами. Проезжая мимо дома, в котором она родилась, Зумрут душили слёзы. Дом отца стал коммунальным. Хотя на первом этаже так и остался работать небольшой магазин.
Умывшись холодной родниковой водой, вытирая раскрасневшееся от рыданий лицо, она отошла в сторону и столкнулась со стоящим и пьющим родниковую воду незнакомцем.
– Извините, – одновременно произнесли они, и оба улыбнулись.
Так Зумрут познакомилась с Макаром, молодым инженером строителем. Старше её на четыре года, он сразу приглянулся Зумрут. Между ними завязалась дружба, которая вскоре переросла в чистое и светлое чувство.
Приходит время, когда мы понимаем, что случайных встреч не бывает. Каждый человек, который встречается на нашем жизненном пути, послан нам либо в наказание, либо как бесценный подарок судьбы. Для Зумрут таким подарком в жизни оказался Макар.
Двадцатые годы были сложными как для Ростова-на-Дону, где снимал комнату Макар, так и для Нахичевани. И хотя к двадцатому году эти два города настолько слились, что границу между ними можно было увидеть только на старых картах, всё равно они ещё считались разными административными единицами.
Сложно было с работой, особенно Макару. Власть в городе настолько быстро сменялась то белыми, то красными, что жить при таком положении дел было очень сложно. По донской степи блуждали то молодцы Барона Врангеля, то батьки Махно. А Ростов и Нахичевань кишели бандами уголовников.
После захвата Ростова Первой Конной Армией Семёна Будённого в Ростове, наконец, укоренилась Советская власть. Но жить людям не стало легче. Но, несмотря на все трудности жизни, в это время Зумрут была счастлива. Ашот и Белла были кондитерами и имели свою небольшую кондитерскую лавку. Крестница, любившая заниматься выпечкой, стала хорошей помощницей для названных родителей, не имевших своих детей.
Почти через год Зумруд и Макар решили жить вместе. Вскоре, при помощи и участии Ашота и Беллы, которые стали посажёнными родителями для Зумрут, они сыграли скромную свадьбу.
В ноябре тысяча девятьсот двадцать восьмого года, наконец, Нахичевань и Ростов-на-Дону объединились, став одной административной единицей и у Ашота появилась возможность открыть ещё одну кондитерскую, но уже на объединённой территории. После торжественного открытия и раздачи конфет детишкам, забежавших на аромат свежевыпеченных пирожных, Ашот был окрылён и думал, что теперь его жизнь, как и жизнь крестницы будет счастливой и обеспеченной. И совсем не ожидал, что этот день будет только началом страшных трагедий.
Новая кондитерская сгорела в первую ночь после её открытия. Ашот тяжело пережил этот пожар. Но, не успев отойти от одной беды, его вскоре настигла вторая. Бандиты подожгли старую лавку, которая находилась рядом с домом Ашота. Пережить утрату своего дела и добротного дома со всем имуществом Ашот не смог. Через неделю после пожара в маленьком доме Зумрут, куда она с Макаром забрала названных родителей, вместе с пожилой сестрой Беллы он умер от сердечного удара.
Потеряв вместе с крёстным отцом работу, все остались без средств существования. Макар, который не смог найти ранее работу по своей специальности ни в Ростове, ни в Нахичевани, и некоторое время работал в кондитерских у Ашота, предложил жене переехать в Ленинград.
– Зиночка, – так называл жену Макар, – ты помнишь, что писала в письме моя тётушка?
Зумрут помнила. На днях они получили от неё весточку. Знакомый Тамары Эдуардовны, сестры матери Макара, будучи проездом в Ростове, с трудом нашёл его и передал от неё письмо. В нём она просила приехать к ней на постоянное жительство, потому что после смерти мужа осталась совсем одна. Но её больше тревожило то обстоятельство, что по новому постановлению, которые выходили теперь в огромных количествах и очень часто, «О порядке самоуплотнения больших городских квартир» жильцы должны были сообщать куда следует об освободившихся комнатах и лишних, занимаемых ими метрах. В противном случае ей грозило лишение имущества и жилья.
– Макар, вы знаете, что пока был жив супруг вашей тётушки, знаменитый на весь Петербург, извините, Ленинград врач, ему полагались дополнительные метры на кабинет. Но теперь при норме восемь метров на человека Тамара Эдуардовна занимает две комнаты площадью двадцать метров. Она очень боится, что её уплотнят и ей придётся доживать непонятно где. Пока у неё есть высокопоставленный покровитель, друг семьи, и с вашей помощью всё может получиться хорошо и для вас, и для неё. Вы уж уважьте хорошего человека, не оставляйте её одну, – передал просьбу своей соседки принёсший письмо мужчина.
– Я не могу оставить одну больную Беллу, – отвечала Зумрут мужу.
Она давно хотела открыть Макару тайну, которую доверила ей её мать Ануш перед смертью. Но доверилась Белле. Она думала, что возможно, продав камень, они все устроят свою жизнь. Но Белла даже не дала договорить Зумрут.
– Не продолжай, балас. Ануш была мудрой женщиной, раз она ни разу не обмолвилась об этом камне, ни разу не показала нам его и не рассказала, откуда он у неё появился. Может быть, настанут другие, спокойные времена.
Зумрут согласилась с тем, что ещё не настало время открыть свою тайну мужу. И, вняв уговорам Макара и Беллы, она стала собираться в долгий и трудный путь.
– Белла, как мы только устроимся в Ленинграде, обязательно будем помогать тебе, – рыдая, успокаивала приёмную мать Зумрут.
Но Белла понимала, что расстояние между городами очень велико и возможности помогать у молодой пары совсем не будет. Она понимала и то, что, скорее всего, встретиться им больше будет не суждено.
– Не переживай, дочка, наши друзья из общины обещали помочь мне с сестрой. Всё будет хорошо. Держись за Макара, он очень хороший и порядочный. А главное, он любит тебя. А чтобы мы всегда были вместе, если у вас родится сынок, назовите его Ашотом, а если дочка, то Беллой. Так каждый раз, называя деток по имени, вы будете вспоминать нас.
Ленинград 1928 г.
Дорога в Ленинград оказалась труднее, чем предполагала Зумрут. Москва встретила их пасмурной, дождливой ноябрьской погодой. Ещё в поезде Зумрут почувствовала себя плохо. Когда к ним подошла женщина с предложением снять недалеко от вокзала комнату, Макар, не раздумывая, принял её предложение. И вовремя. К вечеру у жены поднялась температура. Пришлось задержаться в Москве на несколько дней. С трудом Макару удалось приобрести билеты на поезд до Ленинграда. И, наконец, они с совсем обессиленной от жара Зумрут через сутки прибыли в Ленинград.
Комнаты тётушки находились в коммунальной квартире. До революции весь третий этаж красивого дома с эркерами и лепниной на фасаде принадлежал одному состоятельному человеку, который не стал дожидаться выстрела знаменитого крейсера и с семьёй переехал в небольшой городок Франции.
Теперь большая квартира, ранее занимающая весь третий этаж, была разделен на десять небольших коммунальных комнат. Теперь большая, вся в кафеле, совмещённая с туалетом ванная комната для удобства жильцов была перегорожена стеной. На кухне стояло десять столов, на стенах были установлены полочки для домашней утвари. Посередине кухни установлен портал, на котором стояли керосинки жильцов.
Зумрут поразили и комнаты тётушки. Здесь всё было не так, как она себе представляла. В каждой из двух комнат стояли красивые изразцовые печи. И вся обстановка профессорской квартиры говорила о том, что жили здесь весьма зажиточные люди. Высота потолка в комнатах, была около пяти метров. А сами потолки украшали небольшие, но красивые люстры. Да и таких домов ей никогда ей не приходилось видеть.
Раньше, до революции, состояние парадной лестницы было одним из мерил качественности и престижности квартир. И в этом доме был просторный подъезд. Потолки и стены с красивой лепкой. Окна с большими, целыми, не полуразбитыми, как в других домах, витражными стёклами. Широкая лестница с красивыми перилами. Всё это показывало, что этому четырёхэтажному дому очень повезло с жильцами.
Но как потом выяснилось, что особенно дому повезло со старожилом дома. Это была женщина лет семидесяти по имени Варвара. Можно сказать, она выросла в этом доме на третьем этаже, в семье бывшего хозяина. Но уехать с ними она не решилась. Так и осталась жить в самой маленькой комнате, в которой жила раньше, работая на бывшего хозяина. Она следила за чистотой и порядком в теперь уже коммунальной квартире. Жильцы её слушались и относились к ней уважительно.
Да и не могло быть другого отношения ни к ней, ни между соседями, потому что в эту квартиру, так получилось, заселили, по новому определившемуся определению, жильцов из «бывших».
Случайно это вышло или новые власти преднамеренно поселили вместе в одной коммуналке профессора медицины с женой Тамарой Эдуардовной, вдову бывшего офицера царской армии с дочерью. Семью инженера путейца. Преподавателя электротехнического института. Жила здесь и бывшая стареющая оперная прима из Мариинского театра и простая учительница, и ещё семьи, с которыми пока Зиночка, как теперь всем представилась Зумрут, ещё не познакомилась.
Тамара Эдуардовна радужно встретила своего племянника с женой и сразу стала хлопотать за уставшей от переезда и больной Зиночкой. На борьбу с воспалением лёгких такой диагноз поставил врач терапевт, также проживающий в этой коммуналке, бросились все соседи. Кто-то предложил малиновое варенье, кто-то микстуру от кашля. Но грозная Варвара, по-хозяйски выставив всех из тёткиной комнаты, взялась лечить новую соседку своим методом. Она растирала Зиночку барсучьим жиром. На ночь делала для неё состав для компресса из мёда, скипидара и ещё чего-то, по словам Варвары, «секретного». Кормила противным репчатым луком, смешанным с мёдом, который заставляла запивать настоем из трав, ей только ведомых. Несмотря на усердное лечение Варвары, которая только ей разрешила называть себя бабушкой, Зиночка только с началом весны могла почувствовать себя здоровой.
– Иш расхорохорилась, – ласково журила её Варвара, пытаясь угостить свою подопечную пирожками или блинами, – ешь! Тебе силы нужны. Тебе рожать надобно, а ты скелет.
– Бабушка, так как же я рожу, – обняв старушку, отвечала ей Зина, – не получаются у нас детки.
– Время ещё не пришло. Поправиться тебе надобно, тогда Бог пошлёт вам детишек. А пока ешь, кому говорю! – стараясь казаться строгой, отвечала ей добрая старушка.
Тамара Эдуардовна тоже переживала за Зиночку.
– Макар, я уже ругаю себя за то, что уговорила вас на переезд. Не подходит наш климат Зиночке.
Трудолюбивая, всегда приветливая по южному, несмотря на голодные годы, хлебосольная, Зумрут сразу прижилась на новом месте. Но особенно она подружилась с соседями, которые жили напротив их комнаты.
***
Раньше семья отставного офицера Царской Армии Борисова Игнатия Петровича, с супругой, выпускницей Смольного института Еленой Никитичной с их маленькой дочерью Софией проживали в изолированной квартире на Фонтанке. Они никогда не жили в роскоши, но и не нуждались. Отец, вернувшийся с фронта первой мировой войны с простреленным лёгким, тяжело болел. В семье появились трудности и в материальном положении.
В воздухе витала тревога, пронизывающая весь Санкт-Петербург, который вдруг с четырнадцатого года стал называться Петроградом. Но ничто не могло помешать этой семье оставаться в бодром состоянии духа. Они по-прежнему относились друг к другу с взаимной любовью и уважением, вели скромный образ жизни, подобающий интеллигентной семье.
Софочка родилась в девятьсот тринадцатом году. В девятнадцатом году, когда ей исполнилось шесть лет, отца арестовали. Как он умирал и где, Елене Никитичне узнать так и не удалось. Вскоре их выселили из изолированной квартиры на Фонтанке, дав ордер на заселение в большой, на десять семей, коммунальной квартире.
Так и стали они жить в бедности среди проживающих рядом с ними разных людей. Разных не только по национальности, но и по сословию. Большую коммунальную квартиру населяли и те, кого соседи причисляли к "бывшим" и "настоящие". Добрые, злые, отзывчивые и безразличные, умные и глупые люди.
В тысяча девятьсот двадцать восьмом году у Тамары Эдуардовны, с которой мать Софьи очень была дружна, поселился племянник, прибывший с женой из Ростова-на-Дону.
Зиночка, милая, отзывчивая, добрая молодая женщина была по национальности армянка. Впрочем, как и её муж и его тётушка. Разговаривая по-русски с небольшим приятным она забавно спрашивала:
– Как это? Как это сказать?
Когда Макар уезжал в командировку, женщины, вечерами собирались за столом в комнате Тамары Эдуардовны и за чаем рассказывали друг другу о своей прошлой жизни. Рассказывали, конечно, Елена Никитична и Тамара Эдуардовна. А Софья слушала их откровения, млела от тихой и плавной речи, которая переносила её в какой-то другой мир.
Но однажды Зина решила поделиться с ними, об истории своей семьи, о родителях, которых давно потеряла, и о наступившей тяжелой жизни без них. Эти рассказы Зины больше всего поражали воображение Софьи. Она так красочно и искренне рассказывала о том, что ей и её семье пришлось пережить, что Софье казалось, что она читает какую-то интересную приключенческую книгу. О тайне, которую она хранила многие годы, она, конечно, умолчала, решив, что для этого ещё не настало время.
Так они жили в дружбе, помогая друг другу в эти тяжёлые для всех годы. В тридцатом году Зиночка родила мальчика. Беременность проходила тяжело. Зина очень ослабла, поэтому и роды были тяжелыми и с неприятными последствиями. Зина стала часто и тяжело болеть. Для её ослабленных постоянными пневмониями лёгких был вреден тяжёлый климат Ленинграда. К этому времени старенькую Варвару похоронили. Но женщины помнили все её наказы по лечению Зиночки и старались выполнять всё в точности, как это делала она. Но помогало такое лечение ненадолго.
Софья взрослела. Она очень подружилась с Зиночкой. Трогательно заботилась о подруге и о чудесном малыше Ашотике, к которому очень привязалась.
Всем известно, что счастье – это отсутствие бед. Но, к сожалению, жизнь совсем без бед не бывает. В тридцать шестом году, когда Ашотику исполнилось шесть лет, Зиночка-Зумрут умерла.
Эта трагедия тяжело отозвалась на всех. Макар был убит горем и растерян. Он совсем не знал, как ему жить дальше без Зумрут. Его тётушка, искренне любившая её, тоже сникла и вскоре совсем слегла.
Елена Никитична и Софья, к этому времени работавшая учительницей младших классов в школе, всю заботу о друзьях возложили на себя. Софья видела, как Макар страдает из-за потери любимой. Ей всегда нравился характер и воспитание Макара. Но сейчас она прониклась к нему ещё большим уважением. Ей нравилось, что он не смакует свои чувства из-за произошедшей трагедии, вовлекая в водоворот собственных страданий всех окружающих, как это делают многие. Он не стал пить, заглушая алкоголем душевную боль. Но ещё хуже, когда так терзают своё сердце, что заболевают или уходят вслед за любимыми, оставляя на произвол судьбы маленьких, не приспособленных к жизни без них детей. Макар страдал.
Однажды София стала свидетелем разговора между Тамарой Эдуардовной и Макаром. Она, видя его душевные муки, утешала его, на что он ответил:
– Если бы были всесильными…. Я бы вернул Зумрут. Это несправедливо, что она навсегда нас покинула. Но, к сожалению, мы не всесильны, и дорога нашей жизни продолжается. И чем быстрее получится снова мне встать на ноги, тем лучше для Ашота. Да и для нас всех.
Прошло два года после смерти Зиночки. Софья поняла, что полюбила Макара. Но её мучали сомнения.
– Макар взрослый мужчина, старше меня на семнадцать лет. Что я могу ему дать двадцатилетняя девчонка. Разве он сможет полюбить меня? Если только из-за Ашота. А Ашотик очень привязался ко мне. Немудрено, он уже большой смышлёный мальчик, многое понимает. Иногда называет меня мамой и при этом смотрит на Макара, который делает вид, что не замечает им сказанного. Даже если бы Макар предложил мне выйти за него замуж ради Ашота, я бы, не думая, согласилась.
Вскоре Софью настиг ещё один удар. Неожиданно умерла Елена Никитична. Это несчастье, словно опустошило Софью. Тамару Эдуардовну после этого события тоже было не узнать. Она совсем перестала ходить. Чувствуя свой скорый уход, она очень переживала за близких ей людей. Она видела смущение Софии, когда появлялся Макар. Была уверена, что Софья влюблена.
Понимала и задумчивость Макара, которому Софья была симпатична, но его сердце всё ещё принадлежало Зумрут. И всё же наедине с ним она пыталась подтолкнуть его к решительным действиям.
– Макар, я хочу, чтобы ты понял: прошлое нельзя забыть, но нельзя и изменить. Мы не подвластны ни будущему, ни прошлому. Надо жить настоящим. Подумай, что может произойти с тобой, с твоей семьёй и, всё взвесив, прими правильное решение.
– Вы правы, тётушка. Я даже боюсь подумать, что может произойти со всеми нами. Всё может случиться.
– Ты о чём беспокоишься? – спросила его Тамара Эдуардовна.
– На днях арестовали нашего соседа. Профессора. И на службе каждый день кого-то арестовывают. Мой начальник предложил мне переехать в небольшой посёлок Катово на строительство комбината.
– На повышение?
– На освобождение нашей квартиры, – тихо произнёс Макар, – мне кажется, он хочет заселить сюда каких-то своих людей. И я думаю, что если я поступлю по-другому…
– Соглашайся.
– А как же вы? Вы не вынесете переезда. И ещё не известно, что нас ждёт там, – Макар переживал за состояние родного человека, – и София? Её нельзя оставлять здесь одну.
– Соглашайся. Поедем все. Я выдержу, – настаивала тётушка, – квартира не стоит ваших жизней. Подлый человек на всё пойдёт ради достижения своей низменной цели.
– Может, он передумает? Нельзя же так с людьми поступать.
– Ты хочешь попасть туда, где пропал мой муж, отец Софочки? У тебя сын. И о Софье надо подумать. Ты прав, её нельзя оставлять одну. Вот после Нового года и поедем. А если оставить всё как есть, ты должен понять, что всё равно они сделают так, как им нужно. Подумай хорошенько.
Когда следующим утром к ней зашла София, Тамара Эдуардовна усадила её возле себя.
– Софочка, девочка, – послушай меня внимательно и постарайся меня правильно понять. Я скоро оставлю вас. Молчи! Не перебивай меня. Я там одна не буду. Я уйду к своим любимым людям: Зиночке, своему дорогому мужу. Но мне очень хочется, чтобы здесь, рядом с тобой был надёжный мужчина, которому можно доверять. Я вижу, ты сомневаешься, чего-то боишься, хотя я уверена, что ты любишь Макара. Любовь, это не грех. Не бойся своих чувств. Ты пойми, любой женщине необходимо чувствовать, что её не только любят, уважают, но и всегда смогут защитить. Огородить от беды. Лучше защитника, чем Макар, я думаю, сложно встретить.
И не переживай, что он иногда не может выразить словами свои чувства. Даже если он молчит, это не значит, что он не говорит тебе о главном. Его душа расскажет больше, чем слова. А поступки оградят от надвигающейся беды. Ты понимаешь меня?
Тамара Эдуардовна умерла через несколько дней, не дождавшись Нового тысяча девятьсот тридцать девятого года. Софья поняла, что хотела сказать ей тётушка Макара. И когда он после похорон предложил ей выйти за него замуж и уехать с ним в маленький, совсем не похожий на Ленинград посёлок, она, не задумываясь, согласилась.
#ИГорбачева_опусыИрассказы
Комментарии 48
Ваши книги всегда интересны