8

Прошло около двух десятков лет...
Жил он с семьёй в крупном населённом пункте, с больницами и школами, социальными учреждениями и вокзалом на железнодорожной станции. Много воды утекло, много восходов солнца встретил, многих своих соседей проводил в путь вечный, отработались, отмаялись... Выросли девочки, что с таким трепетом и нежностью лепились к нему в день его возвращения домой, памятного возвращения... Выросли и ушли в самостоятельную жизнь. Росли другие дети, уже появившиеся на свет гораздо позже, на Крутом. Детку, что носила его жена, до переезда – вскоре на Крутом похоронили... Сгорела девочка в трёхдневный срок от двусторонней пневмонии, быстро сгорела, не успели опомниться, испугаться, а уже гробик заказывай, опускай в землю... Не пожила, не порадовалась вдоволь солнцу, цветам, пению птиц и не успела пропеть своим детским голоском вечное слово - «Мама!». Сидели они, родители с мёртвым детёнышем на руках, с повисшим в пространстве вопросом: «Зачем?.. Почему?..»

И опять жизнь закрутила, сжала в своих объятиях, не выпуская, не давая расслабиться, надолго обжала путами ежедневных обязанностей.

Круг соседей, занятий, интересов, который уж раз в жизни, круто поменялся, и даже окружение собственных детей поменялось. Одни вырастали и запускались в жизнь свою, взрослую, подрастали другие и приходили первым на смену. Росли в других городах внук и внучки его детей... Жизнь продолжалась, она и разбросала детей по «городам и весям», кого куда... Оставался при родителях сын, седьмым родился, сами не ожидали и было неожиданно тревожно, а смогут ли поднять? Смогут, говорило внутреннее чувство, и старшие дети, правильно воспитанные, не оставят... Он ещё учился в школе, мало походил на того первого, давно ушедшего – был другим и внешне и характером. В старшем сразу чувствовалась глубина и не по-детски развитый ум, а в младшем, словно всё спало до времени, лишь упрямство, с завидным упорством, взрослело с ним... Однако помощником в семье был и учился хорошо, подавал надежды... На что надежды? – жизнь покажет... «Жизнь покажет» - поговорка, которую часто применял Фёдор в своей жизни, не стараясь предварять что бы то ни было, а жизни можно – она действительно показывала когда, куда и почему…

Обо всём показывала…

Фёдору перевалило за шестьдесят лет, поседела голова и стала белой, как лунь. Выносливость и сила пошла на убыль, ещё хотелось, чтобы организм работал, как в молодые годы, брался с жаром за любую работу, но всё чаще страдал одышкой и чаще присаживался и давал организму отдых. Не было былой упругости мышц, прошлой сноровки в руках и ногах, не было быстроты в движениях и ловкости рук. С сожалением отмечал за собой, как старение медленно, но неотложно подбирается к нему. Что делать?.. Видимо и его час стал подходить к закату дня, солнышко молодости перевалило давно за полдень, ближе к вечеру жизни... Не хотелось, ой, как! не хотелось... Не соглашалось внутренне. Оттягивалось мыслью на гораздо поздние года, на какие? – не знал этого... Всё чаще сдавало сердце, учащалось его биение и головные боли, что преследовали годами хоть и проходили, но иногда шла носом кровь... Запрокидывал голову вверх – проходило.

Так и сейчас, кружась по мелочам бытовых нужд, колол дрова, всё было как всегда, топор-колун пел в руках, работа спорилась, там, где не срабатывала былая ловкость, работал опыт. Постепенно перед ним вырастала горка наколотых дров, ещё немного и в поленницу складывай... Вдруг лёгкое головокружение слегка шатнуло, Фёдор остановился, стал выпрямляться, заметил кровь капающую с носа... Одна капля, две, три... Он закинул голову, присел на чурбан и стал ждать... Через пару минут прекратиться... Однако этого не произошло, во рту почувствовал привкус крови, он автоматически сглотнул её, выпрямил голову. На землю частыми каплями сыпалась кровь. Зажав нос, он быстро зашёл в дом, сказал жене о проблеме. Она смочила полотенце холодной водой, из колодца своего, где круглый год лёд, она была обжигающе холодной, и приложила к носу. Так Фёдор пролежал какое-то время, почувствовал облегчение, попытался встать – кровь вновь закапала на пол... Подобного не было! Где-то что-то внутри начинало поднимать тревогу, звонить беспокойством. Опять лёг, наложил компресс холодный, немногим успокоил бегущую кровь и себя самого...

— Ничего, вот только полежу и пройдет, — уговаривал сам себя, — Что за невидаль пугаться ерунды...

Но полной остановки крови, ни вечером, ни ночью не произошло. Она набиралась в рот её привкус, солоноватый начинал тошнить его... К утру его вырвало красным от крови, которую он автоматически сглатывал. В доме нарастала тревога, все не спали... Если поначалу Фёдор отказывался от «скорой помощи», то к полудню, когда почувствовал слабость, и большая потеря крови сделала его бледным – он согласился.

9

Не сразу и не вдруг врачи смогли приостановить уже бегущую кровь, но добросовестность и профессионализм сработали. Напичкали Фёдора лекарствами, нос «забили» тампонами, поставили капельницу, констатировали заднее носовое кровотечение, когда травмируются крупные сосуды, способные повлечь за собой серьезную кровопотерю и требуется квалифицированная помощь в условиях стационара.

Так прошло два дня, пока не определилось, что организм пошёл на поправку.

Потекли унылые дни больничной жизни, самое время вспомнить минувшее, подбить баланс прожитому... Фёдор попытался вспомнить, когда вот так, последний раз, валялся на больничной койке - не вспомнил. Ночью в палате, волна за волной наплывали думы, воспоминания. В жизни часто их прерывал, не позволял овладевать им, они всегда в какой-то мере расслабляют, но сейчас можно, рядом раздаётся храп соседей по палате, им спится, а ему нет. Ему, привыкшему что ни день крутиться по дому, по хозяйству, теперь приходилось считаться с чем, с болезнью, которая невесть откуда навязалась и свалила его. Воспоминания были хоть каким-то заниманием себя, можно хотя бы в малой форме сократить нудно тянувшееся время. Опять на память пришла давняя, временем отодвинутая цыганка, напомнила о себе, и не раз в ночи слышался её голос: «... Бойся воды и крови своей». Догнала-таки Фёдора через годы своими прозорливыми словами. Сбылось то, чего надо было опасаться. В это верилось и не хотелось верить, хотелось отмахнуться. Но нежелание верить упрямо опровергалось тем, где он сейчас и что едва, едва не изошёл кровью... Состояние было критическое, стоял у порога своей Вечности... Чувствовал это, сознавал, но было в этом осознании неотвратимого смиренность и только ощущение недовыполненного, чего-то недовершённого крючком цепляло за поверхность, как когда-то давно ружьё, зацепившись за лёд, остановило свершение непоправимого...

В нём не было уже того страха, который преследовал его годы, что наступит ночь и за ним опять приедет «ночной страж». Вновь закружится он в вихре допросов и побоев: «Признавайся, гад ползучий, гидра ты заморская, вражина советской власти...». Оправдали его в начале пятидесятых, вместе с братом реабилитировали, закрыли дело. Опять просто на бумаге складывается, одним росчерком пера – реабилитировать.Граница между хорошей и плохой жизнью, теперь они в хорошей половине живут, а куда из памяти деть «плохую»?Сколько всего пережито, перенесено, испытано за гранью возможного. Куда отправить человеку нечеловеческие муки, где спрятать, чтобы не касаться памятью их? Хорошо жене, она умеет всё отправить в Божье провидение и промысел, а ему?.. Он был не то, чтобы неверующий, знал внутри себя, что есть какое-то Божественное начало у всего, но было это скорее в голове, не в сердце, а вот у Нади, у той в сердце. Заложили ей, ещё в далёком детстве, нерушимое понятие Божественного предначертания. Вот на этой основе, словно на гранитном фундаменте покоилось её сознание и отношение к окружающему, видимо этим объясняется дружелюбие и привязанность к ней, и людей, и животных... Внешне она не проявляла свою веру битием лба об пол, как это многие в извращённой форме представляют искренне набожного человека. У неё борения проходили внутренне, не выявляя себя напоказ, да и нельзя – время было такое безбожников и атеистов...

Слава Богу! и у Романа всё хорошо. Выросли у него дети, все вышли в жизнь, выучились – славные у него дети!

Многое в жизни Фёдора осталось загадкой для него самого. Как и почему обошла их участь многих людей, замученных и растерзанных в лагерях и тюрьмах, за меньшее убивали, а он с братом, вроде и происхождением не в советскую власть, а вот живой, обошла участь жестокая. Почему?.. Эх! Судьба – судьбинушка! Жена говорит, что не без Божьей помощи обошлось. Да, наверное, другим объяснить нельзя - не мог...

Через неделю его выписали, пришёл домой сам худой, осунувшийся с заострившимся носом, бледный, живой... Не сразу, немногим погодя, когда здоровье более менее восстановилось, он мог опять войти в круг ежедневных обязанностей. И закружилось, завертелось в круге жизни... Жизни нравилось увлечь в своём танце, она умела обнять, притиснуть к своей груди, затем бросить партнёра в свой ритм и понаблюдать за его движениями неуклюжими и наивными или умелыми и опытными... И надо было подстраиваться к её ритму, чтобы остаться собою и не отстать от бега по жизни, ведь сил к сопротивлению уже не было, пусть сопротивляются новые поколения, пусть учатся сами жизнь танцевать и задавать ей свой ритм...
Взрослели дети, росли внуки, седела голова... Шла жизнь…

* * *

Вот и закончилась история моментов жизни Фёдора, краткая, история о простом человеке, который прожил эту жизнь не ярко и не броско, а как мог, как позволила сама жизнь, как должно было статься его судьбиной... Один из тысяч, миллионов судеб матушки – России... А сколько таких жизней? Копни историю каждого из множества, которые уже ушли за грань этой жизни и на тебя изольётся поток таких откровений, что садись - пиши романы…

И слава Богу пишут!

------------------------------------------------------