Титаны

Рассказ публикуется впервые. Копирование и распространение запрещено.

Есть такие истории, которые мы, услышав однажды, уже никогда не сможем забыть. Мы будем качать головой, стряхивая с себя тяжелые мысли, отгонять назойливые воспоминания, но все будет тщетно. Эти истории изменят наше сознание. Может быть потому, что их рассказывали совершенно уникальные люди. Те, кому мы поверим безоговорочно. Люди-тени, люди призраки. Люди-монументы. Что истина, а что домыслы в этих историях - вряд ли когда-нибудь удастся узнать. Свидетелей уж нет. И нам остаётся только верить и хранить их в памяти, восторгаясь нечеловеческими возможностями настоящих Титанов. С юных лет Кира мечтала стать врачом, и не каким-нибудь, а именно психиатром. В двадцать ее лет родной и понятный мир рухнул, унося с собой и границы огромной империи и жизни близких. Бабушки не стало, семья разлетелась кто куда. Юная леди, хлебнув горя, абсолютно разуверилась в светлом будущем своей необъятной некогда Родины и отчаянно рванула на Родину историческую. Бытие молодой «русской» в жаркой восточной стране оказалась далеко от мечты так же, как полет светлячка далек от космического путешествия на Марс. Одной вообще не сладко, а уж в чужой стране… Но Кира была оптимисткой, отлично сходилась с людьми и упрямо шла к своей цели. А кроме того обладала уникальным талантом во всем видеть хорошее. Не сразу, но Кира поступила все-таки в университет, и согласились на работу официантки в доме престарелых, недалеко от студенческого общежития. Спокойно, практика языка и уж точно не будут приставать, да ещё и чаевые. Она даже представить себе не могла, что одно маленькое « да» на временную подработку навсегда изменит ее судьбу. Дом престарелых был шикарным и даже можно сказать умопомрачительным. Дворцовые холлы и сводчатые потолки, морские аквариумы с диковинными рыбами и яркими кораллами, парикмахерские и маленькие кафешки. Кира от всей этой роскоши на несколько минут потеряла дар речи. Дальнее крыло комплекса имело овальную форму. Именно там и находился салон-ресторан и столовые комнаты. Практически весь периметр ресторана был застеклен и створчатые французские окна выходили в сад. Да ещё в какой! За прозрачной голубизной надраенных до блеска стекол устремлялись ввысь фонтаны стройных пальм и пики изящных кипарисов. Сочные листья платанов и яркие гроздья жасмина создавали живые изгороди, розы обрамляли искусно созданные альпийские горки. Вода подавалась к каждому растению через невидимые глазу капилляры оросительной системы. Трудно было поверить, что эти райские кущи гордо несли своё великолепие в сердце дикой пустыни. Мраморный пол ресторанной залы гулко отзывался на каждый шаг. Круглые столы на резных массивных лапах, тяжелые стулья, надменный блеск шелковых скатертей и салфеток создавали атмосферу английского королевского приема, и каждый новенький непременно чувствовал себя плебеем, по ошибке забредшем в хозяйские покои. К двум часам дня на обед стекалась достопочтенная публика. Жемчужные нити и шейные платки сирийского шелка, подсиненные кудри, резные трости и старомодные запонки в хрустящих сорочках так и мелькали, отвлекая каждую секунду. Обед нужно было подавать горячим, в соответствии с пожеланиями и предпочтениями дам и джентльменов. Некоторые из них частенько капризничали, меняли заказы, выражали недовольство или просто мотали нервы. #опусы Другие кушали аккуратно, отламывая хлеб маленькими кусочками, стараясь при этом избежать лишних крошек. Были и те, что торопились, забрасывая ложку за ложкой, не поднимая взгляда и не отрывая глаз от вожделенной тарелки. Кира стала официанткой в этом Тадж-Махале. Еще одно подходящее название! Хлебнув всех горечей одиночества молоденькой девушки в чужой восточной стране, именно здесь она вдруг обрела эфемерный покой. Во дворце все было понятно и расписано по минутам. Дисциплина и отсутствие свободного времени странным образом давали ощущение защищенности. В дальнем конце зала у окна пожилая пара практически не прикасалась к еде, они все время крепко держались за руки, боясь расцепить пальцы даже для того, чтобы взяться за вилку. - А эти только прибыли. - Ввела в курс новенькую шустрая и остроглазая Мина. Она работала здесь уже давно, все про всех знала и взяла под опеку Киру. - Их сюда дети спровадили, а сами уехали за границу, в Америку. Вот старики и переживают, предали их как-то. Некрасиво. Кира понимающе кивнула. «Врядли можно предать кого-то красиво», подумала она про себя, но в полемику решила не вступать. Она изо всех сил старалась не отставать, носилась с тарелками и супницами, подливала соусы и раздавала десерты. Попыталась немножечко побеседовать на своём, не очень ещё бойком, иврите с грустной парой, но на неё тут же прикрикнул метрдотель-араб. Да-да, начальством в этом удивительном месте были опытные служители-арабы. Остальные обитатели не должны ожидать и за беседы официантам не платят. К вечеру несчастная студентка падала с ног, натруженные руки, казалось, вытянулись до колен, в спине звонко дрожала противная струна. Наверное так ощущает себя человек, по которому случайно пару раз проехал трактор. Предательская мысль отказаться от этой славной работенки настойчиво стучала в затемненное усталостью сознание. Но тут же четким приказом прозвучало знакомое с детства « никогда не сдаваться на полпути!» А на следующий день она случайно увидела на руке у одной пожилой дамы лагерный номер. Прозрачная блуза слегка зацепилась за край стола. Дама перехватила ее взгляд, и элегантно одернула рукав. Номер был наколот и у пожилого господина за столом у окна, короткий рукав летней рубашки не скрывал тайну. И ещё за одним столом... Теперь уже Кира совершенно по-другому относилась к своей публике. Они вдруг, за одну минуту стали ей очень близкими и родными. Это была ее слабость. У дедушки на руке тоже был лагерный номер. Фабрика смерти. Чудом выжив в лагере, ему понадобилось сотворить и поверить в ещё очень много чудес, чтобы выкарабкаться после него. Чего только не вынес он в своей жизни. Номер на руке - для Киры это причастность к Истории и добрые смеющиеся глаза деда. Самого лучшего в мире. И вот - опять синие цифры у пожилых постояльцев этого Двора Чудес. Кире нравилось придумывать разные прозвища дому престарелых, он так становился ей ближе. Да и заведение совсем не было похоже на богадельню, а вовсе наоборот - больше походило на сказочный замок, или даже на Ноев Ковчег - последний приют и Надежда на спасение. Иногда девушка приходила на работу пораньше и беседовала со своими подопечными. Она делала им немудреные покупки из города, рассматривала с ними фотографии и выслушивала их воспоминания. Каждому человеку ведь необходимо внимание, а именно оно было огромной редкой ценностью в этом богатом особняке. Старики большей частью были одиноки. Альбомы и фотографии были наполнены исключительными моментами, но только последних десятилетий , будто прошлого просто не было. Или же оно хранилось под семью замками. Кира очень быстро все про них узнала. Доктор Анет Аронгольц всегда забывала очки на столе в ресторане. Тоненькая золотистая оправа, укрепленная суконной нитью. Они были чинены-перечинены, но их категорически нельзя было потерять или поменять на другие. Это уже потом Кира узнала, что очки принадлежали старшей сестре Эмили Аронгольц, которую убили газом, как бесполезную для Вермахта. Худенькая мадам Штайнмайер из Венгрии, по забывчивости, могла пообедать два или даже три раза подряд. Она могла бы просто умереть от количества принятой пищи, она бы ела не переставая, если бы ее заботливо не отправляли отдыхать после каждой трапезы. В Будапештском гетто она последние четыре месяца пряталась в сундуке старого подвала совсем без еды. Именно оттуда ее и отправили в концлагерь, немцы были уверены, что она была связана с партизанами. А после освобождения лагеря, обессиленную и почти ослепшую, ее вынесли на руках солдаты и спасли, и даже лечили в госпитале. С возрастом у нее начала развиваться деменция, она панически хотела есть, все время. И каждый день будто заново выходила из чёрного холодного сундука на свет. Лучшие приятели мистеры Энжел и Лунц обожали шахматы, за которыми могли сидеть часами, как два египетских сфинкса. Им нужно было обязательно напоминать про воду и поить по часам, они принимали обезвоживающие лекарства. Эти двое были знакомы с детства, они остались единственными выжившими из всего их квартала в Софии. Они очень берегли друг друга и свою дружбу. Всегда серьезный и сосредоточенный господин Гибкин очень много гулял. Он был сердит, нелюдим и терпеть не мог веселья и шумных собраний. Юзеф Мейбах был когда-то краснодеревщиком и реставратором, он унаследовал ремесло отца и деда. Немцы оставили в живых только его, долго пытали, расспрашивая про исторические ценности знаменитых еврейских семей. Его не убили, чтобы он продолжал работать на великую Германию. Работы его семьи украшали известные музеи мира. А он десятки лет мечтал просто умереть и встретить, наконец, своих родных. Грустная странная пара Эпштейн вскоре немного освоилась и даже привыкла. Кира очень внимательно к ним относилась и всегда старалась поддержать. Муж, Авраам Эпштейн, великолепно играл на виолончели. Адель Эпштейн аккомпанировала ему на рояле, черным островом он возвышался в просторном холле, владела в совершенстве пятью языками и до сих пор делала изумительные переводы баллад Роберта Бернса. Она с удовольствием разговаривала с Кирой по-английски и иногда по-немецки, восторгаясь образованной и интеллигентной девушкой, горевала, что такая умница и красавица вынуждена работать официанткой. Кире очень льстило ее отношение, да и всех этих людей она считала полубогами. Внимание и человеческое тепло растопили ледяную скованность четы Эпштейн, они вели светские беседы в ресторане, приглашали новую знакомую к себе в комнаты. В своё время бабушка учила Киру стараться, чтобы люди рядом с ней чувствовали себя важными и нужными, были бы заняты хорошим делом, она утверждала, что это наилучшее лечение всяческих душевных недугов. И тогда Кира придумала для пожилой пары идею устраивать концерты пятничным вечером. Этакий светский салон, ведь многие обитатели ТаджМахала не могли уже свободно ездить по театрам. Их действительность, благодаря молодой девушке, начинала принимать достойные и благоприятные формы. Сама же Кира сразу после учебы мчалась к своим подопечным. Они постепенно заменили ей дом. Броня Штайн всегда так торжественно вносила себя в столовую, что можно было подумать, что ее королевское величество почтила их пенаты своим присутствием. Она отдавала команды всем и вся, руководила и командовала, зорким орлиным взором сканируя присутствующих и окрестности. Броня была военным хирургом. Решительная и однозначная, в концлагере она оперировала очень многих, в том числе и немцев, утверждая, что раненый человек не имеет национальности и партийной принадлежности. О своём желании вырезать им сердце по кусочкам она никому не рассказывала, ведь она была врачом и давала клятву Гиппократа. О том, что это была единственная возможность выжить, лечить и спасать заключённых она тоже не распространялась. Ее жизнь прискорбно научила не болтать лишнего. Ни при каких обстоятельствах. После войны ее стали судить за пособничество нацистам. Процесс длился пять лет. Допросы, расследования и даже тюрьма. Но свидетелями против обвинения выступили спасённые заключённые. Все, кто был в состоянии приехали просить за неё, приезжали даже из Америки и Австралии. Она не только оперировала и лечила, она, видимо, одна из немногих, сохраняла стойкость духа и веру в Победу, она была и стержнем и совестью. Она была Надеждой на жизнь и свободу. Броню оправдали. Она получила своё удостоверение хирурга и проработала в больнице много лет. Руководила, распоряжалась и командовала. И никогда не говорила о прошлом. А потом в доме престарелых появился мистер Оскар Шантель. Высокий, красивый седой господин, непременно вежливый и очень внимательный. Правая его рука была всегда в лайковой перчатке, а левая сильно обожжена. Одна часть лица покрыта тонкой сеткой шрамов, говорили, что это у него со времён французского Сопротивления, после пыток в немецком плену. Господин Шантель много шутил, любил очень дорогое вино и старался завоевать доверие Брони Штайн. В присутствии нового господина Кира всегда чувствовала себя очень странно. Как будто холод разливался от шеи и до поясницы. #опусы Немела спина и свинцовой тяжестью наливались ноги. У господина Шантеля были странные глаза. Без цвета, прозрачные и гипнотизирующие. Разговаривая с ним, все тело входило в ступор, голос делался монотонным, сознание работало очень медленно и тягуче. Бред, думала Кира, улыбаясь новому постояльцу своей самой обворожительной улыбкой. Но со временем она стала замечать, что не одна она сторонится нового постояльца, и даже несгибаемая мадам Броня Штайн странно реагирует на нового гостя. Она начинала ерзать на стуле, теребить салфетку, ссылалась на мигрень и исчезала в своих апартаментах. Кира попыталась заговорить с ней об этом, но резкая мадам разговор оборвала. Не станет же она вспоминать о зверских пытках, которым ее подвергали в концлагере. Да-да, ее, великого хирурга изощренно пытали, лишая сна и вводя в гипноз. Одному штандартенфюреру, доктору-нацисту, молодому и очень талантливому психиатру, последователю Фрейда, страшно нравилось изучать пределы человеческих возможностей. Он гипнотизировал, а затем пытал заключенных, интересуясь силой воздействия гипноза и его болеутоляющими влияниями. Броня со своими исключительными данными была наилучшим образцом для его изысканий. И когда кто-нибудь рядом с ней затрагивал тему ада и преисподней, она иронически сжимала красивые некогда губы. Она знавала места гораздо страшнее.. Новый постоялец у Брони вызывал панические атаки, но логического объяснения она не находила. А посему не смотрела даже в его сторону и старательно избегала его общества. Он же, как раз напротив, искал возможности пообщаться с ней при каждом удобном случае. В один из душных вечеров Кира поднималась в комнаты госпожи Коэн принести ей необходимое лекарство, а заодно и продумать подходящий фасон платья на день рождения. По дороге она замечталась, все знали, что мадам Коэн когда то была знаменитым модельером и наряжала самых знаменитых и роскошных дам страны. Кира не заметила складку на ковре, споткнулась и случайно уронила заветную баночку, тут же поползла ее доставать, за кресло, под тяжелой шторой в углу. Она совершенно отчетливо услышала как утонченно-вежливый француз Шантель, споткнувшийся на том же самом месте, произнёс несколько ругательств на чистейшем немецком языке. Кира, благодаря бабушке, и сама говорила на нескольких языках, но мистер Шантель совершенно отчетливо произнёс в своей фразе слова «гадкие еврейские свиньи». Французский еврей Шантель, член Сопротивления и кавалер всех возможных орденов ругался по-немецки, как заправский лавочник- нацист. Кира настолько удивилась, что просидела за креслом ещё несколько минут. А Оскар Шантель, будучи уверенный, что находится совершенно один, продолжил свой странный диалог сам с собой. Станислав поднимался на десятый, когда на одном из этажей в лифт вошла милая русская девушка из ресторана. Он не раз видел ее в свои редкие визиты, а тетушка была от неё просто без ума. Сегодня он специально примчался по настоянию старой леди, понимая, что старуха начинает просто дурить или, того хуже, впадает в маразм. Ей, вишь, мерещатся призраки из прошлого. Он поздоровался с девушкой в лифте, и профессионально про себя отметил ее рассеянность, ну а когда он услышал, что молодая особа повторяет про себя крепкие немецкие ругательства, у него просто глаза на лоб полезли. - Вы что-то сказали?- переспросил он. - Вы Станислав, да?! Я вас помню - голос у девушки был чуть низкий, странно волнующий и уж точно совершенно незабываемый. - - Вы же профессор!? А случайно, не языковед, у меня тут странности немецкого… Станислав по достоинству оценил конспирацию его тетки. Вообще-то он был следователем по делам военных преступлений и служил в Шабаке. Славная такая разведывательная организация. Тетка-выдумщица его обозначила как профессора, умница, светлая голова. Стоп, а как же маразм?… - Я не совсем языковед, но немецкий знаю неплохо, а чего это вы тут ругаетесь? Кира улыбнулась так, что от ее улыбки у него на секунду случился удар. - Это не я, это один почтенный господин чуть не упал в коридоре, и выдал очень странную фразу. Но ведь такого немецкого он вроде не знает… Кира рассказала про пожилого Шантеля. Старый француз Станислава не интересовал совершенно, а вот сама барышня заинтересовала очень. Они мило поболтали, он проводил ее до нужной комнаты с таблетками. Затем честно выслушал подозрения родственницы, покивал и поулыбался. Собрался было уезжать, наобещав во всем разобраться, но в последнюю минуту передумал. Что-то в этот вечер странное творилось в отеле. В воздухе непостижимым образом чувствовалось приближение Беды. Поужинав, Станислав отправился провожать Киру, они просидели несколько часов на скамейке у ее корпуса. Она смешно путалась в ивритских словах, краснела, вставляла английские и немецкие слова, дичайшая смесь всех известных ей языков, и от этого смущения становилась ещё красивее. У неё оказались зелёные глаза. А от волнения на виске пульсировала маленькая жилка. Он сидел очень близко и мог рассмотреть. Бессовестные яркие звёзды подсвечивали небо и яркие глазищи на лице праздничным фейерверком, создавая эффект мчащейся карусели из парка аттракционов. Взрослый Станислав совершенно не понимал что происходит. Такого волнения и беспокойства он не испытывал пожалуй никогда. Он вырос в детском отряде в кибуце, так как родители, пережившие Катастрофу просто не в состоянии были его растить. Они оба много болели и быстро отошли в лучший мир. Воспитывала, наведываясь в кибуц, его тетя Броня, старшая двоюродная сестра матери. На самом деле она, конечно, гордилась ему в бабушки, настолько велика была разница в возрасте. Но из всей их семьи больше никого не осталось. Станислав был ее единственной родней на всем белом свете. Жесткая и иногда даже безжалостная, как многие хирурги того времени, она души не чаяла в «милом мальчике», отдавая ему всю любовь и все своё время. Станислав с большим трудом пережил решение тети переехать в дом престарелых. Они ругались целую неделю, но решение грозной мадам было непреклонным. Она оставила ему свою небольшую, но очень уютную квартиру в самом сердце столицы и перебралась в ТаджМахал, в этот уникальный Ноев Ковчег, где можно было встретить самых удивительных постояльцев. Станислав же каждый месяц навещал свою Боню, единственный, кто имел на нее влияние и не боялся ни ее громкого голоса, ни бешеного напора. Русская студентка с зелеными глазами лишила Станислава покоя. Тем временем череда злоключений продолжалась. Сначала оступившись на балконе - виданное ли дело! - разбился господин Энджел. Он был очень взволнован и спешил о чем-то переговорить с директором дома престарелых. Его неразлучный друг господин Лунц невероятно переживал потерю, недвижимо сидел у одинокой шахматной доски. И только всесильная Броня могла заставить его поесть или принять лекарство. Потом вдруг от разрыва сердца умерла мадам Штайнмайер. Она просто шла по коридору, на особняк опускались серебристые сумерки. Оскар Шантель сидел в кресле в фойе, читал газету и поигрывал своей зажигалкой. Странная игра длинных пальцев - так разминают руки музыканты или фокусники-гипнотезеры. Неверный свет приближающегося вечера чуть растушевал образ, совершенно скрыл все шрамы и увечья. Старушка глянула на нового постояльца, замерла, начала хрипеть и упала. Доктор подтвердил смерть от инфаркта. Возраст. Все суетились, звали санитаров, предлагали посильную помощь, и лишь немногие внимательно наблюдали за происходящим. От их зоркого взора не могло укрыться то, что пожилой господин, выступивший виновником трагедии, сидевший в стороне, вёл себя странно. #опусы Он мог бы показаться растерянным и сожалеющим, но… какую-то долю минуты он торжествующе улыбался. Ещё через несколько дней случился новый казус. Господин Эпштейн за обедом в разговоре о музыке вспоминал известных французских музыкантов, дававших турне перед войной по всему миру. Француз и аристократ Шантель не имел понятия о ком шла речь! Авраам Эпштейн ужасно расстроился, он все повторял: «нонсенс!», « этого просто не может быть!». Великолепная Адель с трудом смогла его успокоить, предположив, что возраст иногда играет очень злые шутки с памятью великих в прошлом людей, и героический француз может быть просто стал кое-что забывать. И тут Киру буквально осенило! Конечно!!! Возраст!!! Возрастные изменения памяти… С возрастом Шантель стал забывать многие вещи, события же его молодости, наоборот, очень ярко стали всплывать в подсознании. И они, кажется, шли сильно вразрез с его официальной историей. Кира сутками просиживала в библиотеке, она читала различные труды о памяти и искала хоть что- то, что могло бы помочь и прояснить ситуацию. В эти же дни в комнаты госпожи Коэн под дверь кто-то подкинул странное письмо. В письме дотошно перечислялись все откровенные показания Женевьевы Коэн о лагерном подполье, которые она дала, страстно желая спасти свою дочь Сару, даже не подозревая, что девочки давно нет в живых. Никто не мог узнать про этот разговор, ведь вербовал и допрашивал ее один единственный страшный человек, давно канувший в небытие. Что было бы с госпожой Коэн трудно себе даже представить, но Броня Штайн увидела это письмо на ковре первой. Двери они не запирали, а Броня искала Женевьеву для похода за покупками. Письмо так и не попало к адресату и страшные тайны прошлого медленно горели в хрустальной пепельнице, на глазах у железной Брони, которая изредка аккуратно помешивала их тонкой серебряной ложкой. Нет, Броня не стала доносить на госпожу Коэн. И разбираться с ней, изобличая в предательстве, она тоже не стала. Уж ей-то было доподлинно известно, что на фабрике смерти с заключенными происходили страшные метаморфозы, многие готовы были рассказать и сделать что угодно, особенно если речь шла о жизни их близких. По мнению Брони судить их никто не имел права. Но сомнений у нее больше не осталось. Долгие месяцы Станислав коптел над архивами. Он перечитал тысячи записей, справок и документов. Он рассмотрел сотни фотографий лагерей и нацистских преступников. Километры пленки и документальных материалов союзников. И он нашёл. Совершенно неожиданно практически случайно, только благодаря врожденной въедливости. На одном снимке немецкий офицер в большом чине не успел прикрыть лицо ладонью. С фотографии во всей красе улыбался господин Шантель собственной персоной. А в ТаджМахале в это время производили другое расследование. Семь - уникальная в иудаизме цифра - выживших узников страшных лагерей смерти. Броня созвала соратников на секретное совещание. Именно тех, в ком не сомневалась. Без обиняков и обобщений она четко обрисовала позицию: в героическом господине Шантеле ей видится фашистский преступник, пытавший ее в лагере. Нацист, садист и убийца. Лже-врач, ставивший жуткие опыты над живыми людьми. У него изменена внешность, сожжены пальцы - а значит нет отпечатков. Прямых доказательств у неё нет. Но он по-прежнему пытается издеваться над ними, упивается своей властью, используя запугивания и угрозы. На старости лет он нашёл их и вернулся закончить начатое. А заодно и избавиться от свидетелей. Власть - страшный наркотик, бывшему штандартенфюреру как воздух необходима власть, он упивается своей безнаказанностью и продолжает дело своей жизни - истребление евреев. Он Зло. А зло должно быть наказано. На самом деле Броня была уверена, что господином Шантелем движет жажда наживы и известности. Он подбирался именно к ней, потому как был уверен, что она владеет тайной исчезнувших дневников. Уже в самом конце войны, на одной из последних встреч, во время бомбежки ей удалось схватить со стола все дневники и протоколы. Тогда она автоматически сунула их в каминную трубу. Какой бы научной ценностью не обладали эти записи, Броня понимала какой ценой они были добыты. Она с нечеловеческим фанатизмом вернулась за ними в лагерь, и сожгла их, страницу за страницей, не просмотрев ни единого предложения. Но нацисту-психиатру это и в голову не могло прийти. Он с настойчивостью ищейки-добермана искал плоды великих своих исследований почти целую жизнь. Господин Шантель так и не предстал перед судом. Когда офицеры разведки и полицейские прибыли в Ноев Ковчег его арестовывать, они нашли тело мертвым. Лицо его изуродовала дикая гримаса ужаса. Что именно с ним произошло ночью так и осталось тайной. И только одна из ночных дежурных могла поклясться, что видела в темноте в коридоре странные серые тени, бесшумно скользящие в полосатых лагерных робах к апартаментам лже-француза. А жизнь и сами постояльцы уникального дома престарелых сильно изменились. На 25 день ее рождения Кира решила устроить маленький скромный праздник. И не мудрствуя лукаво, Станислав выпросил разрешение устроить мини-пикник в великолепном саду дворца стариков. Она была такой красивой! В белом воздушном платье с сиреневыми цветами, они очень придирчиво его выбирали в хорошем магазине с Броней и госпожой Коэн. Кто-кто, а уж Женевьева Коэн обладала безукоризненным вкусом, не зря же она двадцать лет заведовала отделом дизайна и кроя в доме Готекс. В память о погибшей дочери, она всех девушек хотела видеть красивыми. Платье было невесомым, пенилось вокруг коленок, сиреневые нежные букеты, казалось, источали аромат майской сирени. Кира сама испекла пирог и приготовила очень вкусный десерт. Были припасены фрукты и отличное французское вино. Кира была уверена, что она и Станислав проведут изумительный пикник в саду. Если бы она только знала какой подарок приготовил ей любимый…. Они пришли все. Постепенно на лужайку выходили очень пожилые красиво одетые люди. Кружева и накидки, отглаженные сорочки и режущие глаз острые стрелы на ладных брюках. Трости и редикюли. Все, как и полагается королевскому торжеству. Восторг в ее глазах плескался с такой силой, что просто затягивал в свой водоворот всех присутствующих. На террасу в саду торжественно был вывезен праздничный фуршет, заказанный в тайне от именинницы. Ну а когда господин Гибкин выехал на своём инвалидном кресле, за один день переделанном его внуком в старинный автомобильчик с клаксоном, шумя и попискивая на всю округу, будоража публику трепетом 25 воздушных шаров - вся публика ликовала и хохотала уже в голос. Господин Гибкин вдруг вспомнил, что когда-то он был клоуном, очень давно, ещё до войны. Никто и никогда об этом от него не слышал, а в последние дни все только и высматривали его в коридорах и залах ТаджМахала. Он наряжался в необыкновенные шляпы, не переставал шутить, устраивал безобидные розыгрыши и озорно подмигивал напомаженным старушкам. Его дети и внуки вдруг потянулись к нему с невиданной силой. Круг жизни, изломанный войной, замкнулся и превратился в яркий искристый обруч из цирка, вызывая восторженные вздохи всех причастных. Никто ещё и никогда не получал таких королевских подарков. Люди-тени, люди призраки вдруг налились силой и образы их заиграли яркими красками. Одна молоденькая леди вдохнула в них отобранную жизнь. Они улыбались, смеялись и озорничали, будто огромная тяжеленная глыба наконец-то свалилась с их многострадальных хрупких в старости плеч. Долгожданная и выстраданная Победа неожиданно вновь нагрянула в их обитель. По-настоящему. Они перестали быть немощными стариками, а с гордостью стали тем, кем и были всю жизнь. Героями. Броня и Юзеф- краснодеревщик подарили Кире от всех обитателей красивую деревянную шкатулку ручной работы. Господин Мейбах сам уже конечно не мог бы произвести такой шедевр, но он хорошо знал людей, у которых такой товар ещё можно было заказать. Кира была потрясена, а пожилые друзья внимательно наблюдали за ее реакцией. Кивали и заговорщицки переглядывались. Они так и знали! Милая скромная девушка, она и не подумала открыть коробочку. Произведение искусства уже само по себе было отличным подарком. Броня требовательно приказала заглянуть внутрь. … А там, в алых сафьяновых глубинах, на тонком листке возлежало ее будущее. Они оплатили ее учебу на медицинском факультете, все пять оставшихся лет. - Милочка, чтобы стать врачом, тебе необходимо столько учиться, что ты просто не сможешь нигде больше работать… А ты всенепременно обязана сделаться очень-очень хорошим доктором!!!! Ну и потом это самое малое, что мы можем дать тебе взамен…. Никто и никогда не стал бы спорить с Броней. И уж тем более, если она занимала почетную роль тетушки будущего мужа. Праздник удался настолько, что даже чета Эпштейн успели прибыть из самого аэропорта. И им даже досталось по кусочку именинного торта. Кира давно написала письмо их детям, и те примчались из-за океана рассказывать родителям про свой спешный отъезд, про болезнь, которая могла оказаться неизлечимой, и про то, как не хотели их беспокоить. Мир и любовь в семье был восстановлен, и вскоре уже будто помолодевшие и счастливые Авраам и Адель летели за моря. Их отдельный подарок тронул и поразил всех присутствующих. Оказалось, что сын Эпштейнов является совладельцем известнейшего американского издательства, абонемент которого и был преподнесен изысканной парой. Теперь любые книги, включая медицинские издания, на всех языках, Кира будет получать в подарок, когда только пожелает. Играла хорошая музыка. На лужайке с фонтаном порхала молодая красотка, одаривая своим вниманием и любовью всех присутствующих. Она непрестанно переглядывалась с одним взрослым улыбчивым человеком. Он не сводил с неё влюблённых глаз, помогал и поддерживал, догадываясь о ее намерениях ещё до того, как она их выражала. Они были очень красивой парой, из тех, у которых вся жизнь проносится, как один миг. А вокруг расположилась яркая стайка стариков и старушек. Ухоженные и симпатичные, в красивых нарядах, они получали истинное удовольствие, перебрасываясь остротами на идиш, цитатами из классики и фразами из Святой Кники. И только знающие люди могли распознать в этих обитателях дома престарелых людей-исполинов. Мифических Титанов, выдержавших страшные удары Судьбы и Времени, благородно продолжающих охранять и удерживать на своих плечах наш неустойчивых и хрупкий мир. Творить Справедливость и возрождать Любовь. АВТОРСКАЯ СОБСТВЕННОСТЬ КОПИРОВАНИЕ И ПУБЛИКАЦИЯ РАССКАЗА В ДРУГИХ ИСТОЧНИКАХ - ЗАПРЕЩЕНА Алена Баскин для группы опусы и рассказы #опусыирассказы