Из тюрьмы в тайгу (18+)

Автор: В.Ю.Сугробов Глава 4: Тюрьма

Кто оказался в тюрьме с малолетства, кому раньше всех, сразу после молока матери, ударила в голову дурь — совершать необдуманные поступки, тот, можно сказать, по вине своего юношеского дебилизма тотчас наглотался тюремной баланды. В камерах малолеток чаще можно встретиться с жестокостью, чем на «взрослых» зонах. Там дети играют во взрослых, своим несостоявшимся умом искажая и тюремные законы, и усугубляя и без того тяжелые условия жизни и отношения между сокамерниками. Они хотят казаться взрослее, серьезнее, старше, а от этого становятся безжалостнее и беспринципнее. Игра в тюрьму их увлекает и полностью овладевает ими. Переигрывание идет шаг в шаг с издевательствами, надругательством, побоями и шутками низменного характера, в основном сексуальной направленности. В этом дети видят особый шик, некий фарт, свою состоятельность, зрелость, подготовленность и мужество. Мужество и мужланство — это совершенно разные вещи. Мужество — качество человека, неотделимое от благородства, силы воли и твердости характера. Мужланство — игра в настоящего мужчину, идущее вместе с тупизмом и бесчеловечной распущенностью. В малолетках создаются и процветают несуществующие на самом деле тюремные законы и понятия, обычно имеющие под собой одну основу — власть сильного над слабым. Да, иногда и те, у кого не одна «ходка» к «хозяину», на зону, не знают настоящих правил и понятий, по которым должны жить приличные зэки! Эти законы создавались веками, искажались временем, властью, обретали новую окраску, уничтожались режимом, переделывались новыми авторитетами и изменялись новыми условиями общественной жизни, шагами цивилизации, законодательством. Очень немного людей ввиду своей личной порядочности и образованности знают, как все должно быть. Государственная система жизни отличается от жизни в местах реального лишения свободы... Хотя, по своей сути, любое государство — эта та же зона и тюрьма. Только вместо колючки — границы и законы, разделяющие нас на всемогущих и отребье, для которого самое прекрасное будущее — это сдохнуть в своей кровати. Мы в пролетарском государстве все — зэки. Да что там говорить! Мы и по жизни все свой срок мотаем! И у каждого своя зона. В малолетках (я так буду называть места, где сидят оступившиеся дети) взрослые игры в тюрьму начинаются с «прописки». Некий обряд по принятию нового поступившего в коллектив находящихся здесь, в заточении, индивидуумов. С остаточным явлением этой «прописки» можно встретиться и в армии, когда тебя пряжкой армейского ремня бьют по жопе или выдумывают еще что-то такое, что символизирует новое место твоего прибытия, условия нахождения и характер принимаемых тобой обязанностей. Мое мнение — что это все от замкнутости в ограниченном пространстве. В городских условиях я что-то не встречал такого. А здесь уже не знают, что делать от безделья, вот и развлекают себя подобным образом, потому что другому, более умному занятию, не нашлось места! Смысла в армейских прописках нет. Это все игры, чтобы закрепить, обозначить чисто символическое соучастие в общем деле. Все эти «прописки» — наследие далеких наших предков и их варварских обрядов, когда подобным образом мальчиков переводили в разряд юношей, воинов, заставляя их ходить по раскаленным углям, прокалывать свое тело крючьями и висеть на них… и все остальное, что не придет в голову нормальному человеку. Но с теми временами все понятно! У людей того времени наблюдалось некачественное переплетение мозгов в черепной коробке. Но и их понять можно — мужество тоже требует подтверждения! Что же касается нашего времени, то здесь прослеживается явный диагноз — моральное уродство, катаболизм, деградация в условиях не совсем высоконравственного уровня конкретного общества. В тюрьмах в «прописке» есть определенный смысл, и он важен. Нет проверки на мужество и выносливость. Есть проверка на терпение. Но есть и свои правила. Например, если в камере со взрослыми сидит молодежь, то вновь поступивших заключенных «прописывает» только она и только своего возраста. Закон тюрьмы такой. Но и здесь есть ограничения. Нельзя «прописывать» детей, которым не исполнилось еще шестнадцати лет. Нельзя также прописывать арестантов в возрасте, начиная с тридцати лет, и тех, кто сильно пострадал, будучи избитым, и, разумеется, тех, у кого это не первая «ходка». Прописки бывают разные в зависимости от извращенности ума и существующих традиций. Могут загадывать загадки. Заставлять прыгать с нар или с разбега ударяться головой об стену. Придумать могут все, что угодно, да еще и не только для обязательного прохождения принятого обычая, а просто так — для смеха. Развлечения в камере — это тоже часть жизни, позволяющие хоть на минуту забыть о тяжелой арестантской доле. «Прописка» имеет для вновь прибывшего и еще одно значение — он как бы сразу морально, внутренне ощущает себя уже принятым в новые условия, в новый коллектив, в новую среду обитания и чувствует себя не таким обделенным, чужим или отверженным. Это помогает ему быстрее адаптироваться, быстрее впрячься в общее ярмо, в общую упряжку тягостей, в хомут предписанных положений и порядков. Что могут придумать? Да что угодно. Кинут веник, скажут: «Играй!» Ответь: «Настрой струны!» И кинь веник обратно! Или подведут к батарее и скажут: «Сыграй на гармошке!» Отвечай: «Раздвинь меха!» И так во всем! Например, могут заставить прыгать с нар вниз головой с завязанными глазами, привязав твои яйца веревкой к кровати. И ты должен прыгать. Веревка, конечно, окажется не привязанной, и поймают тебя, но для испытуемого — это испытание не совсем детского характера. Если не поймают и ты расшибешься, то им «предъявят» и тогда уже спросят с них. Могут затеять «свадьбу». Что будешь пить? Вино? Нальют кружку воды — пей! Что сейчас будешь пить? Водку? Нальют стакан воды. Пей! И так до бесконечности, пока не скажешь: «Тамаде!» или «То же, что и ты». Есть общепринятые розыгрыши, а есть вновь веденные. Человеческая фантазия безгранична! И поэтому, прежде чем что-то делать, что тебя потом поставит на определенное место, на твой статус по сообразительности, характеру и податливости, хорошенько все обдумай и взвесь. Переведи «стрелку» на того, кто это придумал и, конечно, вежливо, но уверенно. Остроумие, чувство юмора, смекалка, шутливость — все тебе это поможет. Главное, не перегнуть палку, не переборщить и во всем знать меру. Эта «прописка» имеет и еще одно значение. Оказавшись первый раз в застенках, вновь прибывший пребывает в шоке, в растерянности, в недоумении и в очень тяжелом расположении духа. А эта прописка отвлекает от тяжелых мыслей, и приходит сначала пусть мимолетная, но потом устоявшаяся мысль, что в тюрьме тоже можно жить. Другие же живут! Вон как веселятся, и ничего с ними страшного не случилось! Заручиться такой мыслью — это значит выжить там, где поначалу это кажется невозможным, страшным и почти концом всего, что было раньше, концом всей жизни вплоть до физической смерти. А мысли о самоубийстве приходят в голову. И ты уже начинаешь думать, как это осуществить, ищешь глазами гвоздь для веревки или размышляешь, что выпить, чтобы не проснуться, или чем полосонуть себе по венам. Ты уже мысленно начинаешь плести веревку. Думаешь, из чего и как лучше, чтобы долго не пришлось мучиться. Я изучал опыт палачей Дикого Запада и то, что я узнал из этого, меня, честно говоря, радовало, ибо это был шанс совершить казнь чисто, профессионально и четко. На основную веревку наматывается другой конец веревки и просовывается под верхний узел, затягивается. Если мотков будет много, то веревка будет плохо скользить. Если мало, то затянется, как по маслу, и петля будет только душить, что принесет дополнительные муки. Этот огромный узел надо расположить сзади за левым ухом, чтобы при падении этот узел моментально сломал шею. Я все еще думал, смотря кровавые вестерны и внимательно наблюдая за тем, как наказывали преступников в то время, зачем такие огромные узлы — можно же обойтись и проще. И совсем не мог догадаться, что это, оказывается, делается из гуманных побуждений. Каким бы ни был этот Запад диким, а все же какие-то понятия о человечности у них тоже были. Что очень странно. Теперь о длине веревки. Если веревка будет длинной, что-то около трех метров, то, падая с такой высоты, у висельника отрывается голова, особенно если он массивного телосложения. Такую длину веревки, учитывая вышесказанное, по закону Дикого Запада и отменили вскоре. Как вы видите, подумывая о самоубийстве, я все же старался придерживаться каких-то эстетических норм. Противно все же валяться без головы и особенно без такой умной. Поэтому самая оптимальная длина веревки должна быть что-то около одного метра и восьмидесяти сантиметров. Но в камере нет такой высоты, откуда можно было бы прыгнуть, забыв про жизнь. Поэтому некоторые самоубийцы предпочитают удушения сидя, лежа, стоя. Конечно, самое лучшее — это застрелиться. Но нечем. Можно, конечно, отобрать оружие у охранника, если представится такая возможность, но при этом обязательно возникнет драка, что, само по себе, отразится на результате моей попытки. Если бы ситуация была спокойной, то уверен, обязательно я бы постелил газетку или еще что-нибудь, чтобы хотя бы после моей смерти не материли бы мою грешную душу уборщики, которым достанется по полу собирать мои мозги и все, что их омывает. Но, увы, застрелиться в закрытом, изолированном помещении при отсутствии оружия не получится. Все остальные методы самоубийства тоже достаточно кровавы, а мне с детства моими родителями прививалось, можно сказать, чистоплюйское и приличное поведение. Остается сильный яд. Но где его достать? И это женский метод ухода из жизни. Если решиться его применить, то потом мою душу может замучить совесть. Это же стыдно. Не по-мужски. И вот так ты размышляешь довольно-таки долгое время. Потом, постепенно, мысли о самоубийстве заменяются уверенностью, что все равно тебя здесь убьют, а значит, самому ничего и делать не надо. Все сделают за тебя другие. Или ты по-любому станешь инвалидом, если посчастливится, конечно, или попадешь туда и станешь тем, от чего потом самому жить не захочется, и вот тогда ты уже точно совершишь шаг к личной казни. Но пока это не наступило, тебе надо все перетерпеть, все пережить и набраться сил, разыскивая их там, где ничего уже и не осталось, и жить, жить дальше. На одном инстинкте, на одном порыве, на одной злобе, на одной ненависти. Жить наперекор всем! Наперекор судьбе, людям, обстоятельствам, надсмотрщикам! Наперекор тяжелым мыслям и отчаянным желаниям! Пусть сейчас плохо, ужасно, противно и обидно, но когда-нибудь ты обязательно вырвешься из этих стен, перешагнешь через ржавую колючую проволоку, помочишься на столб, подпирающий квадратную вышку с охраной, плюнешь на все замки и запоры. И тогда твоя душа улетит высоко в небо к звездам с караваном птиц, туда, где светло и тепло, где не страшно и где тебя не будут бить, словно ты бесчувственная туша поросенка, подготовленная для фарша. Но когда это еще будет?! Вернемся от мыслей о свободе обратно в камеру. В камере обязательно выяснится, что ты за человек, если, конечно, ты не замечательный артист, но и даже самый замечательный артист не может находиться в своей роли вечно. Нельзя долго носить маску или скрывать что-то в своем характере от других людей. Они с тобой живут дольше и замечают в тебе то, что, может быть, тебе и самому еще неизвестно. Очень скоро они узнают, кто и какой ты. Жадный или добрый. Мрачный или веселый. Эгоист или готов пожертвовать собой для блага общества и пострадать за общую «идею» сплоченности. Будешь ли ты жить по понятиям или противопоставишь себя всем и всему, что, конечно, не приведет тебя к лучшей участи. Все эти «прописки» правильными понятиями не поддерживаются. Слишком часто эти «прописки» переходят в издевательства и унижения. И от этого очень часто в категорию «опущенных» попадают либо уже в СИЗО, либо в тюрьме, где нет мудрого «пахана» или старшего по камере с наличием совести и благоразумия. Когда я первый раз попал в тюрьму, то ко мне на нары подсел один старый мудрый зэк. Единственная фраза, которую он произнес, и эту фразу я запомнил на очень долгое время, это: «Не чуди». Не будешь чудить, и все у тебя сложится нормально. Запишите эту фразу, если не сможете запомнить. И всегда помните ее, она — ваш оберег от всех несчастий. Названия помещений, бытовых предметов, людей и сторожащего тебя зверья и всего остального отличаются от общепринятых на свободе названий. Камеру, например, называют «хатой», туалет — «парашей» и т.д. Да и «хаты» отличаются друг от друга моральными устоями. Нормальная «хата» — это та», где главенствует власть не кулака, а установленная неписанным тюремным законом справедливость. Она распространяется и на вновь поступивших заключенных. Это теперь твой дом. И это дом других. Пришел — поздоровайся, как это положено у культурных людей. Говорить «Здравствуйте», может быть, и не стоит, какое уж там здравие. Со здравием можно сглазить, и, если поверить этой примете, то и сидеть всем придется дольше. От здравия не стремятся на свободу! А сказать: «Привет всей честной компании!» или «Привет, братва!» допускается... Не надо со всеми здороваться за руку. Лучше обойтись без этого. По незнанию, можешь поздороваться с тем, кому никто никогда руку не протягивает, и стать таким же. Перед порогом постелено полотенце. Перешагнешь через него, и это воспримется как знак твоего неуважения ко всем и проявление хамства. Вытри ноги, но не очень много раз. Борзотой будет попахивать твое чрезмерное старание затереть половую тряпку до дыр. Кто-то ее стирал, стелил и заботился о том, чтобы она лежала дольше. Обычно мудрые сокамерники не пристают сразу с вопросами: «За что сидишь? Что натворил?» и «Как все было?» Они обычно помогают новичку ознакомится с правилами жизни в «хате», что можно, а чего нельзя, и что бывает за то, «чего нельзя». Покажут твое место, познакомят с братвой. Если что-то не то сделал, сразу наказывать не станут, объяснят и пояснят. По правильным понятиям, человек, который в первый раз вошел в камеру, — новорожденный ребенок. Он чист пред всеми, кем бы он ни был раньше на свободе. На листе его личного «тюремного» дела, который хранится только в памяти зэков, нет ни одной кляксы и ни одной закорючки. Что будет написано в нем дальше — зависит от гостя. Постепенно «хата» или даже одиночка станет твоим реальном домом, где тебе легче дышится после допросов, после мордобоя и непонятных уловок и капканов следователя. Ты приходишь в родные застенки и чувствуешь, что тобой овладевает покой. Тебе здесь все знакомо. Вот твоя кровать, вот знакомая подушка, твое одеяло, с которым и под которым ты проводишь всю ночь. Оно слышало и знает все твои думы и мысли, знает, сколько раз ты вздохнул или выдохнул, знает твои потаенные желания и стремления. Оно твой друг. Вот знакомая трещинка на стене, ты ее ковырял пальцем и представлял, как она станет каньоном или пропастью, через которую ты перешагнешь, и все твои печали останутся позади. Каждый метр твоего нового дома тобой исхожен и наполнен твоим дыханием, тобой. Он представляется тебе уже крепостью с крепкими стенами и бойницами — квадратным окошком при мерно 20 см на 30 см. Там, за стеной, в коридоре, за этой железной дверью — твои враги. Они подсматривают и подслушивают, объединяются и придумывают против тебя все новые и новые ухищренные гадости! Но сейчас здесь костоломов, мыслепутанников и языкоразвязывателей нет! Здесь есть ты! Сейчас ты сам себе король и хозяин. Хозяин своим мыслям. Вот что-что, а твои мысли у тебя никто никогда не отберет! Это самое ценное, что у тебя осталось, и то, что останется с тобой навсегда. Они останутся с тобой даже тогда, когда твое тело превратят в кровавое месиво, когда твой язык перестанет шевелиться и перестанет помогать слову обрести нужный звук. Язык они могут даже отрезать! Они не смогут отрезать твои мысли. О, как менты хотели бы залезть всем в головы! Правильная «хата» — это правильные отношения между людьми. И веди себя с правильными людьми подобающим образом. Пришел с «параши» — вымой руки, садишься за стол — сними верхнюю одежду. Если кто-то кушает — завяжи свои естественные потребности в узел и не смей даже думать о туалете. Все слушают радио — сиди, слушай вместе с ними. Не свисти: плохая примета — срок насвистишь. И держи язык за зубами — не болтай лишнего и особенно о том, что у вас делается дома. Не трепись об этом на прогулке, на допросах и с другими заключенными из других хат. Ты никому ничего не должен. У тебя ничего не должны ни просить, ни отнимать. Привыкни к тому, что скоро начнут тебя окликать не по имени, а по кличке. Воровскую кличку тебе пока могут и не дать — ее еще надо заслужить, а вот обычную, такую, как в школе присваивали, — это запросто! Пусть немного обидную, но где-то точно определяющую твою суть. Обычно «кликухи» исходят от фамилии. Синицын — можешь оказаться Синицей. Соловьев окажется Соловьем. Привыкай и к этому. Даже если ты Петухов, то тебя не опустят из-за фамилии, но припомнят ее и сделают надлежащие выводы, если ты чем-то скомпрометируешь себя и совершишь «прокол», «залет». Мне, по первой ходке, сначала выдали мою — Рылеев не склоняется. А вот логичная от моей фамилии — Декабрист — эта ко мне приклеилась надолго. И не такое уж обидное погоняло! С ним можно и на штыки ходить, и в ссылке чувствовать себя спокойно, и можно плевать в толстые, отожравшиеся морды надсмотрщиков, возомнивших себя императорами. На блатном слово «Декабрист» означает расстрел. Ну, что же, если имена даны судьбой, то им же ее и выбирать. А там будь что будет. В конце концов, Декабрист лучше, чем Рыло! Это не очень красивое погоняло само напрашивается на появление! На что напросится дальше — один Бог ведает. Никто из осужденных не имеет права филонить или кого-то просить сделать за себя его работу. Уборка камеры — это дело всех без исключения, даже именитых и коронованных воров. Стыдно и позорно просить кого-то сделать за тебя твою работу, если у тебя есть руки и ноги, которые ходят по одному полу с другими. Стыдно и прислуживать, пытаясь угодить старшему по положению или своему сокамернику. Быть тебе тогда в «шестерках» вечно. И тогда на твоем листе в личном «тюремном» деле появится первая запись — «шестерка», а дальше все, кто будет писать, обязательно будут руководствоваться первой строкой в твоем листе. Эта первая запись станет твоей судьбой. Выше ты не поднимешься и вечно будешь за кем-то что-то носить и стирать. Это твоя участь, и ты ее выбрал сам. Это была твоя воля, поэтому не обижайся. Может тебе и не повезти. Ты можешь оказаться и в «неправильной» хате. Тебе там никто ничего не объяснит. Будь осторожен. Ты не на воле. Здесь все очень тонко и шатко, как на болоте. Ты — как эквилибрист на проволоке, а внизу пропасть безвозвратная и тошнотворная. Для начала не подходи ни к кому, а сядь просто на свое место. Сиди, смотри, слушай и думай. Кто что из себя представляет. Не подходи к человеку, с которым никто не разговаривает — «зашкваришься» и потом не отмоешься. Тоже станешь изгоем. Постарайся слиться с коллективом в одно целое. Живи тем, чем живут они. Шути, как они, смейся над тем, над чем они смеются, даже если тебе это кажется пошлым и недостойным. Перечитывая эти строки своего дневника, я ловлю себя на мысли, что выходит из него некое пособие для тех, кто хочет сесть в тюрьму. Но если я не напишу этого и не донесу до вас все нюансы моей тюремной жизни, вы вряд ли поймете всю атмосферу моего заточения, и ваши выводы о моих мыслях и стремлениях будут ошибочными. Я даже не знаю, что больше руководит мной — найти в вас понимающих читателей или остаться откровенным перед самим собой, чтобы это, как отдушина, помогло мне жить, а вернее, существовать дальше. Я, конечно, до этого выучил и знал блатной язык. Но «ботать по фене» — это еще не показатель «завсегдатайства» в этом месте и крутости. Тюрьма откладывает свой отпечаток на всем — на походке, на жестах, на поведении. А это невозможно изучить по книгам. Кроме этого, как только ты перешагнешь полосу невозврата к прошлой жизни, про тебя уже сидящие на зоне будут все знать. Как жил раньше, чем занимался, какая у тебя статья и сколько лет тебе «чалиться». Ты новый член их семьи. И про тебя должно быть известно все, и как результат этого знания — куда тебя определят? Сразу в шестерки или еще надо к тебе присмотреться? Передадут «маляву» за тебя из СИЗО, а то и «следаки» руку приложат, чтобы встретили тебя как полагается. «Кум» — опер на зоне — тебя тоже «возьмет на карандаш», и «хозяин» — начальник тюрьмы — начнет кумекать, что с тобой делать дальше. Они будут усердно листать твое дело, выискивая все твои слабые стороны и пороки, на которых можно сыграть свою «музыку». Одним словом, ты пришел, а про тебя знают уже то, что ты и сам-то давно хотел забыть. Вопрос, который вы можете задать: «Какая существует связь между камерами, если люди изолированы друг от друга?» Ну, во-первых, все стражи падки на взятки. Охранять кого-то и иметь с этого только геморрой и одну только зарплату не каждый стерпит. Во-вторых, выгул на свежем воздухе такого зверья, как мы, по-любому связан с общением друг с другом. В-третьих, существуют места общего пользования, такие как баня, каптерка, столовая, где запросто можно перекинуться несколькими фразами. А если вы заметили, то много говорить-то и не надо. Блатной язык краток, и в одной фразе может быть больше смысла, чем в каком-нибудь официальном докладе. Ну, а если совсем безвыходная ситуация, то для этого случая припасены экзотические методы переговоров и передачи сообщений не только из тюрьмы в тюрьму, но и из камеры в камеру. Например, можно приложить пустую железную кружку к водопроводной трубе и говорить в нее. Ответ слушается, прикладывая ухо к донышку кружки. Точно так же делают и в соседней камере. Если этого недостаточно, то можно тряпкой или веником выбрать из унитаза воду и через канализацию вести переговоры. Через нее, если очень постараться, можно и записку передать, и деньги, и даже чай, и другие предметы. По сигналу, обычно это стук в стену, одновременно спускается в двух камерах вода в унитазах. До этого в них были опущены веревки с самодельными крючками на концах. Внизу крючки запутываются и можно вытянуть на себя соседнюю веревку. Вот и все. Дальше привязывай, что считаешь нужным, подавай сигнал, и в соседней камере твою посылку подтянут. Элементарно и просто. Главное, покумекать и пораскинуть мозгами. Можно сделать удочку, свернув газету трубой, и на веревочке вниз спустить записку. Внизу ее поймают. Это все действующие методы, не говоря уже о простукивании через стену специальным тюремным шифром или обычной азбукой Морзе, если, конечно, эту азбуку знают по обе стороны стены. Я все эти шифры знал уже давно. Я их специально выучил еще до того, как меня повязали. Кроме того, существуют специальные трафареты, наложив который на определенную страницу нужной книги, взятой в библиотеке, также можно прочитать текст и написать ответ, вырезав другой трафарет. Не смогут все смотрители изучить каждую страницу в каждой книге. А этих книг море. И они разрешены местными положениями. Или можно обойтись без трафарета, а обычной шифровкой, где первая цифра определяет номер страницы, другая — строку, третья — букву. А если все это перепутать и договориться между собой, да еще что-то новое придумать, то все эти суки-менты повесятся, гадая над тем, чтобы это значило. Теперь поговорим о татуировках — визитных карточках заключенных. Это некая бравада, фетиш, реклама своих способностей и своего характера. По-прежнему количеством куполов на выколотой церкви определяют количество лет, которое хозяин этой наколки отсидел на зоне. Бывают и агрессивные наколки в виде раскрытых пастей зверей, изображения ножа и змеи, звезды на плечах — как принадлежность к коронованным особам, или звезды на коленях, означающих, что их хозяин никогда и ни перед кем не вставал на колени и не преклонялся. Такие наколки, как правило, носят полные «отрицаловки» — те, кто ни при каких условиях не будет сотрудничать с представителями власти и ни за что не станет работать на работах, унижающих его достоинство. А это, как правило, любые работы, связанные с руководством другими зэками. Но и значение многих наколок меняется с течением времени и с продвижением общества вперед по ступеням цивилизации. Просто ступени иногда бывают прямыми, а иногда не очень. Например, как мне рассказывал один кореш, он видел наколотые на коленях звезды у опущенного до «петуха» зэка. Это не совсем хорошие тенденции, в корне меняющие смысл набиваемых татуировок. Хотя есть еще вариант, что все это произошло за какой-то очень важный «прокол». Кто знает! Жизнь — штука непредсказуемая... Очень много молодежи, которая, по своему недоразумению, колет наколки с любым изображением на все места, какие ей кажутся подходящими. За каждую наколку с тебя спросят и проверят, соответствуешь ли ты ей или нет. Соответствуешь ли характером, волей, мужеством, поступками. Если не соответствуешь, то придется отвечать. Хорошо, если дадут бритву или кусок красного кирпича и скажут: «Стирай! Срезай! Чтобы к утру этой татуировки не было!» Хорошо еще, если эта татуировка мужского плана, а если, по непониманию, цветочек какой-нибудь нарисуют, да не там, где надо, а цветочки — это, как правило, женские тату, то могут запросто отправить туда, откуда ты уже не вернешься полноценной личностью. Здесь эти татуировки зарабатывают кровью, подвигами, сроками, своей испорченной, искалеченной жизнью или судьбой, это паспорт, «ксива» (по-блатному), с закрепленными, а я бы сказал, навечно вкрапленными в тело полномочиями, чтобы их, предъявляя как документ, эти люди могли занять здесь соответствующее им место для того, чтобы сразу стать своим и быть допущенным к кормушке или к каким-либо другим благам. А иначе не выжить. Недостойных конкурентов здесь терпеть не станут и не будут. Это все очень серьезно. Татуировки, если вы знаете, первыми придумали и стали делать моряки. Если море выбросит на берег исковерканное акулами и обглоданное крабами тело, то по этим татуировкам их смогут опознать. Потом эта «мода» перешла в уголовный мир. Чтобы обезопасить себя от недостойного, в определенные времена делали насильно татуировки, чтобы сразу, без лишних оказий, определить вновь прибывшему его место в уголовном обществе. Кружок с точкой внутри на предплечье или над верхней губой — опущенный. Кот в сапогах — значит, хозяин этой татуировки карманник. Элитная, кстати, профессия и интереснейшее занятие! Бритвочкой по кармашку или по сумочке — раз! Вот и денежка! А чтобы бритвочку не нашли, монетка заостренная на такой случай имеется. И большим психологом надо быть, чтобы подойти к человеку и выбрать момент, когда тот ничего не заметит, и очень аккуратно вытащить у него из кармана портмоне. Или знать, в какой момент его толкнуть, создать «кипиш» и опять проделать искусно и универсально свою работу. А потом надо срочно от кошелька отделаться. Чтобы не взяли «на поличном». Не у каждого фокусника есть такая ловкость рук. И очень, очень много других татуировок со значением. А сколько перстней на пальцах, различных по рисунку, — и не сосчитать!

Как я уже написал, сейчас мода на различные татуировки неизбежно внедрилась и в уголовный мир. Насильно сейчас татуировки не делают. А опытные преступники и не желают это делать, чтобы не было лишних примет для розыска. Но все разрушающая и все позволяющая мода очень выгодна тем, кто хочет в сплоченный, отобранный годами и поступками коллектив внести сумятицу и раздор. Ну, представьте себе, что раньше была в почете какая-то конкретная татуировка. Ее владелец носил ее с гордостью и всем своим видом показывал, что есть еще смелые и отважные люди, плюющие в морду ментам и тяжелым обстоятельствам. Он своим примером, своим видом вдохновлял других зэков, был для них вожаком и знаменем. Времена изменились, и теперь эта татуировка стала обозначать ничтожное существо с непонятно каким прошлым. Это почти то же самое, что раскраска и орлиное перо, гордо носимое в черных волосах индейца — отличия, полученные за кровавые битвы и героизм. И вдруг все это становится посмешищем… Постоянно ищет ментовская свора, как лучше подобраться к «братьям за колючкой», как внести в их ряды свою, удобную им, подлую политику. В старые годы из-за вновь веденных законов шли кровавые, «сучьи» войны. Воры против тех, кто стал работать на государство или на исправительную систему. Много в тех войнах полегло людей. Все, что меняется — все это меняется не в лучшую сторону, для отверженных. И это, как проказа, заражает все новые и новые поколения осужденных. Если раньше вор в законе не должен был трудиться, иметь семью, то сейчас это допускается и, более того, эту должность можно уже купить за деньги. За деньги эту должность купить-то можно! Но нельзя купить опыт, тюремные сроки, правильные понятия, характер, силу воли и знания, полученные за долгие годы отсидки в местах не столь отдаленных. «Вор в законе», в тюрьме или на зоне, выбирается всеми блатными. Пользуются популярностью и рекомендации от других «воров в законе» за своего определенного кандидата. А самый главный над всеми «ворами в законе» — «вор в за- коне» выбирается тоже на общей сходке — «сходняке» — всех «воров в законе», регионально или опять-таки в тюрьме или на зоне. У каждого «вора в законе» своя группировка. Какой «вор в законе» — такая и его команда. С руководителей берут пример и другие. Если «вор в законе» неопытный или не знаком с воровскими правильными понятиями, то отсюда появляется беспредел и никому ненужная жестокость. Как только вы оказываетесь в тюрьме, то первым делом встречаетесь с расколотым на несколько каст уголовным обществом. Первая каста и самая почетная — это «блатные». Каста привилегированная. Вершина уголовного айсберга. Его шапка, его герб, его слава. Они имеют беспредельный доступ к «общаку», куда все заключенные делают добровольные взносы деньгами или продуктами. Но желательно, из-за удобства конечно же, все же деньгами. «Общак» идет на помощь ворам, их семьям и, по необходимости, распределяется по всем нуждающимся. И блатные также имеют доступ ко всем, пусть ограниченным, но благам в тюрьме. К куреву, к водке, а то и к женщинам, которых при желании можно заказать из женской колонии. Главенствует над ними выбранный ими «пахан». Он смотрит за порядком в тюрьме, следит за распределением продуктов среди заключенных, обеспечивает их куревом, той же водкой и чаем, рассматривает споры между заключенными и выносит свое решение. Слово «пахана» — закон. До принятия решения «паханом» все споры в камере или на зоне прекращаются. Ему эта должность и самому выгодна. Заботливого отца все уважают и ценят. Есть «паханы», которые сидят на хлебе и воде, а есть и такие, кто позволяет себе и деликатесы. Все люди разные. Обычно в «паханы» и выбирают «вора в законе». Если нет «пахана» на зоне, то вместо него может быть «смотрящий». Он берет на себя обязанности «пахана» и выполняет всю его работу. Если на зоне или в тюрьме и таких нет, то эти все обязанности выполняет самый опытный заключенный. Руководить зоной можно и находясь на свободе, посылая на зону «малявы» и «воровские наказы» — правила поведения в ответ на ментовской беспредел или вновь веденные законы. «Пахан» окружен своей свитой, телохранителями. И каждый отвечает за свой участок работы. Кто-то присматривает за «мужиками» — обычными заключенными. Кто-то присматривает за «общаком». Другой паж заботится о снабжении и т.д. Есть у «пахана» и своя армия, свои бойцы. Государство в государстве. И система обеспечения жизнедеятельности почти такая же. Блатные могут работать, а могут и нет. Это их решение. Но если они и будут работать, то только на тех должностях, которые не связаны с руководством другими зэками. Иначе они перейдут в другую касту. В касту «ссученных». Это, как правило, коптерщики, начальники столовой, бригадиры, нарядчики и т.д. Блатные не живут вместе с «ссученными». У каждой касты в основном свой барак. Для блатных совершить преступление — это закономерный процесс, без которого они считают себя несостоявшимися личностями. И все эти лагеря, зоны — это все для них этапы большого пути, их карьера, их профессиональный рост, обязательная школа и университет для повышения квалификации и получения своих «ученых» степеней. Это их жизнь. Уголовный мир закрыт для посторонних и случайных людей. Даже люди, совершившие преступление века или самое кровавое убийство, не могут попасть в эту элиту. А людям, имевшим какое-либо отношение к государственной службе, к политическим кругам, отслужившим в армии, работавшим ранее руководителями, или являющимся членами партии, пусть даже бывшими, путь в блатной мир закрыт. Закрыт уголовный мир также для людей, работавших ранее в сфере обслуживания — официантами, таксистами и др. По понятиям, такие люди, предложившие свои услуги государству, по своему складу характера годны лишь только в «шестерки». Но со временем меняются и эти устои или на каждой зоне вводятся свои правила. Кандидат в блатные должен иметь ничем не подмоченную репутацию и придерживаться «правильных понятий». Без «пяти минут» вор зовется «Бродягой». Блатные имеют реальную власть на зоне. Эта власть борется с официальной, ментовской властью. Зоны, где «рулят» блатные, называют «черными» зонами. Где «рулят» менты, называют «красными» зонами. В «красных» зонах все гораздо беспринципнее и ужаснее. Обнаглевшие менты страшнее, чем люди, совершившие преступления. Надо сказать, что я неплохо относился бы к ментам, они приносят определенную пользу, если бы они в своей работе руководствовались только законом и справедливостью. Но от их подстав, от подлости и от самоуправства уже тошнит. За каждой такой подставой — их награда и еще одна испорченная судьба человека. С чем может встретиться новичок, попавший на следствие? Ну, например, следователю надо его приписать к другим делам, не имеющим к обвиняемому никакого отношения. Могут подбросить вещественные доказательства и попросить подозреваемого эти доказательства помочь поднести. На них сразу окажутся следы его рук. Не отвертится. Вопросы, которые задает следователь, тоже коварны. Спросит: «Спокойно вышел и ничего не опасался после того, как украл телевизор?» Ответит: «Да, спокойно». Это грабеж. Скажет, что скрывался, опасался и прятался — это уже тайное хищение имущества, т.е. кража. Вроде действие одно и то же, а наказание и квалификация преступления разные. И таких мелочей очень много. Вот из чего складывается истинное лицо подлого мента — из его желания выслужиться, прикрыть свою тупость и нежелание работать жизнью и судьбой другого. А уж если менты рулят, то жди здесь всяческих подвохов! Мент — он коварен, жаден, подл, жесток. Тех заключенных, которые игнорируют любые распоряжения местной власти, называют «отрицаловом» — «отрицаловкой». Попадают в «отрицаловки» и заключенные, отказавшиеся от левой работы, не выполнившие указания нормировщика или бригадира. Специально для того, чтобы присмирить такой люд, и была введена статья 188-3 УК РСФСР «За злостное не- подчинение законным требованиям администрации ИТУ — исправительного трудового учреждения». Но мне лично они всегда напоминали чем-то концлагеря, где висят те же лозунги — «Каждому свое». Следующая каста, а ее составляет большинство заключенных, — «мужики» . Это, как правило, случайные люди, оступившиеся и по вине злого случая попавшие на зону мотать срок. Кто-то был бомжом, кто-то нарушил правила дорожного движения — сел за руль пьяным и сбил человека, кто-то приревновал жену к любовнику и выкинул их обоих с балкона или расправился с ними первым попавшим под руку предметом. Обязанность «мужиков» на зоне — работать. С утра до вечера. Никаких прав и уж тем более никакого права голоса они не имеют. Зато их имеют все. Я разговаривал с одним из бывших зэков — он по вине своей интеллигентности отсидел в 30-е годы в ГУЛАГе лет десять. Так вот, он рассказывал, что в тех местах зэки уважали только врачей и священников. Врачей — за то, что они излечивали болячки. А священников — за то, что они могли как-то излечить и успокоить душу. Блатные отбирали у простых зэков одежду. И потом эту же одежду им же и продавали. Так некоторая одежда была отобрана и продана по нескольку раз. И поэтому, что в то время, что в это, вся тягота тюремной жизни выпадает на долю «мужи- ков». Они работают и этим приносят доход в государственную казну и в карманы их «цепных псов». Это за границей невыгодно держать человека в тюрьме — его надо поить, хорошо кормить, за ним надо ухаживать, а иначе права человека буду нарушены. Проще штраф выставить и на этом успокоиться. У нас же все наоборот. На работе зэков наживаются все — начальство, заказчики и местное население, которое всегда имеет под рукой дешевый рабский труд. И тюрьмы тюрьмам рознь! В одной тюрьме хоть условия нормальные, в том смысле, что стены есть. А в другой и окон нет, и вместо стекол — клеенка или прозрачный целлофан. И так в тридцатиградусный мороз живут зэки. Это не тридцатые годы, а наше советское время, гуманное и человеколюбивое. Разумеется, живя в таких условиях, зэки попадали на больничку. А оттуда, со слов моего кореша, никто уже не возвращался. Я повторяю, это не тридцатые годы, а наша современность. В таких условиях и пашут «мужики». На пилорамах, на стройках. Шьют одежду для нужд милиции, красят дорожные знаки, задыхаясь от краски и ацетона, глотают цементную пыль и выполняют другу самую тяжелую работу. Да, среди «мужиков» есть специалисты своего дела. Некоторые — прекрасные художники, маляры, сантехники, резчики по дереву, изготавливающие в подарок свои шедевры на дни рождения женам ментов. Они умеют вырезать затейливые шахматы, нарды и изготовлять по заказу, конечно, и с разрешения красивейшие финки, на ручках которых обязательно — несколько полосок, и их столько, сколько лет их изготовитель «чалится». Бывает, встречаются мастера непревзойденных авторских работ, которым место только в музее. Грамотные инженеры, специалисты своего дела — светлые головы и золотые руки! Один такой изобретатель, сделав из бензопилы маленький вертолет, перелетел через решетку на свободу, другой изобрел вечный двигатель. И, не говорите, что вечного двигателя нет! Просто его невыгодно внедрять в производство. Кто тогда будет покупать бензин? А какие зэки замечательные электрики! Причем работают они в самых что ни на есть опасных и не подготовленных для этой работы местах. Эсэсовцы в области обслуживания электрических сетей пошли немного дальше наших фашистов в милицейской форме. Те обрезали мышцу около большого пальца, чтобы электрик без вспомогательных приборов, только пальцем, мог определять силу тока. Ну, нашим ментам только дай разрешение на это! Там, где есть погоны — здравый смысл и совесть отсутствуют. Есть только приказ. Он заменяет и совесть, и разум. Под всем этим и ходят «мужики». От работы и до того момента, пока эта работа окончательно не погубит их. Поставит «хозяин» «смотрящим» своего человека. Тот начнет строить зону по ментовским правилам, смотришь — зона начнет перевыполнять план. Различные благодарности попрут, как из рога изобилия, на головы начальства. Проверяющие не будут так зверствовать. А зачем, когда все хорошо? Зона прекрасно повышает благосостояние тех, кто устроил себе пир во время чумы, танцуя на костях обреченных. А то, что «мужики» пашут и пашут с еще большими усилиями, так на то они и «мужики», чтобы потеть, харкать кровью и надрываться, ибо в этом и есть истинный смысл их новой гражданской позиции — исправление путем наказания трудом. Потом многие «мужики» после отсидки вернутся к привычной гражданской жизни. Если смогут. Но на них долго еще будет висеть бирка и стоять клеймо — «бывший зэк», и от него будут еще долго шарахаться люди и отпихиваться работодатели. Если сможет, то пристроится! А если нет, то опять наметит, только теперь уже сознательно, себе дорогу обратно в тюрьму. Там по крайней мере, все ясно. Я знаю многих зэков, отсидевших на зоне много лет и не представлявших, как жить на свободе. Да и сложно зэкам, отсидевшим не один год, привыкнуть к гражданской жизни. Мат их раздражает — они готовы сразу лезть в драку до смертоубийства. Так как мат унижает их человеческое достоинство и приравнивает их к «опущенным». От тюремных привычек сложно отвыкнуть. И так во всем. Тюремное эхо не смолкает! Следующая каста в тюрьме — «козлы». Козлы, они и есть козлы, только по тюремным понятиям козел — это не мелкий рогатый скот, а люди, открыто идущие на сотрудничество с администрацией зоны. Хотя смысл этого слова, определяющий характер животных и таких людей, одинаков — неуважителен по-любому! Это и есть каста «ссученных», работающих на общественных работах, находящихся на побегушках у администрации, по ее мнению, вступивших на путь исправления и занимающих должности старших смен, кладовщиков, нормировщиков и другого отребья. Услужливые натуры, предательские характеры и огромное желание пристроить свои жопы, где теплее и легче — вот что характерно для всего этого сброда. «Ссученные» — актив администрации лагеря, ее надежда и удовлетворительная отчетность в ведомостях. Чем будет больше активистов, вступивших в СПП — секцию профилактики преступлений, тем для администрации будет лучше жить и легче дышать. Козлам и повязки повяжут на рукава — белые, как полицаям. А если не хотят быть тем, кем надо, откажутся выполнять требования бригадира, администрации — сразу в карцер или в группу «отрицаловки», а там светит статья 188-3 УК РСФСР. Многие под этим дамокловым мечом соглашались. Кто еще ерепенился, тех сразу в карцер и по многу раз. Посидит, промерзнет, одумается. Все равно добьют. Очень мало людей выстояли в таких условиях. Могут и подлянку устроить. Оденет кто, по незнанию, телогрейку с такой повязкой — уже «зашкварился». Снимет — в карцер! Выйдет — опять дадут ту же телогрейку. Не оденет — опять в карцер! Вот такой хитростью, подлостью, измором, голодом, побоями, болезнями и добиваются своего. А потом еще заставят стучать «куму» на своих же зэков, дежурить на КПП и выполнять любую работу, которую настоящий вор делать не станет. Так и ходит «козел» у администрации в ничтожных шестерках, а у воров — в ненависти и презрении. С «козлами» можно здороваться, можно разговаривать, но в «общак» их не пускают. Кто-то мне рассказывал, что есть негласный указ, будто в случае войны всех «козлов» сразу расстрелять как потенциальных предателей. Но это, наверное, просто легенда, хотя в каждой шутке есть доля правды. Администрация своих холуев защищает. И если кто на «козла» руку поднял — быть тому наказанным по всем статьям! Последняя каста — это «петухи», опущенные на зоне, ставшие педерастами. Это люди, имеющие свою посуду, не имеющие права пользоваться общими предметами, не имеющие права сидеть за общим столом или ходить в общий туалет. У них и своя работа — плац мести, сортиры мыть. Они неприкасаемые в плохом смысле этого слова. С ними поздороваться или даже присесть рядом считается «западло» — «зашкваришься»! И поэтому их отовсюду гонят. Над ними издеваются. От побоев, до вставления в задний проход лампочек, бутылок и всего того, на что способна человеческая извращенная натура. Спят они под нарами или на улице. Они никто. Просто никто. И даже не просто «никто», а «никто» унижающееся, униженное, отвергнутое, хуже червей и блевотины. Блевотину хотя бы можно подтереть, а к этим даже грязной тряпкой нельзя прикасаться. Им можно что-то дать, бросив, не прикасаясь к ним. От них ничего принимать нельзя. Есть еще промежуточная каста — «чушки», «черти». Их не используют в качестве пассивных педерастов. Они просто неприкасаемые. Есть мнение, что опускание на зоне придумали сами менты для устрашения заключенных подобной расправой, чтобы многие становились сговорчивее. Ну что же, я думаю, в этом есть доля правды. От ментов можно ожидать любой гадости. Поэтому я считаю, что все менты сами все до одного — педерасты. Если и не физически, то уж морально точно! Опускание пришло на зону в 1961 г. с новыми реформами. До этого года был один лагерь на всех зэков. После 1961 г. стали разделяться зоны на режимы — общий, строгий, усиленный, особый. Приходящих, новых зэков отделили от рецидивистов, чтобы те их «не сбили с пути истинного», а рецидивисты, кроме того, как хулиганить, умели еще и уживаться друг с другом, по своим правилам. Пришедшие молодые ничего этого не знали и не умели. А незнание законов — это прямой путь в педерасты! Это и по жизни так! И творила молодежь, что хотела! Мерились силами и пиписками! Кто сильнее и у кого больше! Гормоны выплескивались в ненужную сторону! Разумеется, там и начали возникать не совсем нормальные сексуальные отношения. В одном, едином лагере сидели люди старшего возраста, они никого не интересовали, но они были сдерживающим элементом. С 1988 г. никого не опускают. Есть в «правильных понятиях» такое утверждение — «фуем не наказывать». Можно человека наказать штрафом — пачкой сигарет, избить, переломать все кости, убить даже можно, но опускать нельзя. И до 1961 г., и после 1988 г. тюрьмы жили спокойно. Что, естественно, совсем не устраивало администрацию, желающую установить везде свой кнут и свою правду. А в тюрьме политика «Разделяй и властвуй», как нигде, работает на все сто процентов. На любой зоне «петух» — человек отвергнутый, и бытует мнение, что лучше подохнуть, чем стать «петухом». Но на правильных зонах, если «петуха» незаслуженно обидят, его защитят. Мудрые «паханы» понимают, что если не защитить, то он пойдет искать защиты среди ментов. И на одного стукача станет больше. На зоне слово «петух» и вообще «птичьи обзываловки» лучше не применять. Это настолько въелось в подсознание бывших зэков, что и на гражданке иногда имеет очень плачевные последствия. Как пример — вернулся зэк из зоны и приехал к своему товарищу в гости. Тот никогда не сидел и не знал даже близко о каких-либо запретных разговорах. И вот зэк приоделся, чтобы покрасоваться среди девушек, и спросил у товарища, как он выглядит. На нем — красная рубаха, штаны навыпуск! То есть очень красочно! Тот возьми и ляпни: «Как петух», имея в виду разноцветную птицу. Зэк убил его. Зверски забил ногами. Я знал этого человека, которого убили. Он был хорошим человеком. Опускают людей чаще на малолетках. Там нет ни разума, ни грани разумного. Кстати, «петухи» удобны для передачи чего- либо на волю. Той же «малявы». Они работают на «запретке». Расчищают пропаханную полосу земли — эта полоса выглядит, примерно, как на границе. Эта работа для них. Никто более не согласится это делать. Кстати, использовать «петухов» по назначению не считается порочным. Наверное, мужской половой орган для этого и создан, чтобы выполнять не очень-то праведную работу, если он применяется только в развлекательных целях. У «петухов» свой барак. А в некоторых зонах они спят на улице, на морозе. И у «петухов» есть свой «пахан» — Главпетух. Он ими руководит и распределяет, кто что сейчас делает и куда идет. По сговору с этим Главпетухом можно заставить обычного «петуха» поцеловать, например, нормального зэка, и тот автоматом становится таким же изгоем. Так что есть где разгуляться козням ментовщины! «Петухами» становятся на всю жизнь. При появлении на зоне «петух» обязан сообщить сокамерникам, кто он. Если он не скажет и «зашкварит» своим присутствием и прикосновением всех, кто считал его себе равным, его скорее всего убьют. В «петухах» можно оказаться за стукачество, за крысятничество — воровать у своих нельзя! Того, кто опускал, или того, кто допустил незаконное опускание зэка, скорее всего самого опустят. И справедливость восторжествует. Но, это я повторяю, в правильных тюрьмах. Насиловать взрослого мужика нелегко. Будет сопротивляться. А вот ненасильственных ритуалов опустить — много. Можно фуем дотронуться до губ спящего зэка, можно спермой смазать полотенце и помазать зэка. Можно «уболтать на фуй» — пообещать за интим пачку сигарет или покровительство. Того, кто уболтает, в правильных зонах тоже ждет расправа, как и та, которую он сам учинил. Или совсем неожидаемая подстава. Есть свободное место, например, в помещении стоит стул. На него никто не садится. Незнающий зэк сядет, и все — «зашкварился». Теперь он «петух», и с ним можно делать, что угодно. В «петухи» можно угодить за карточный долг. Карточный долг в тюрьмах святое. Могут и убить. Чтобы спасти свою жизнь, некоторые зэки специально уходят в петушиные края. Там никто его не достанет, и хоть какой-то шанс на жизнь останется. Сложно все. Опустить могут и за красивые глаза, и за женское личико. Только в правильных зонах и тюрьмах сначала думают, а потом делают! А в неправильных зонах всегда сначала делают и никогда не думают! Какая жизнь — такие и законы. Чем режим на зоне строже, тем порядка больше. Как бы это странно не звучало. #ВалерийСугробов_опусыИрассказы