Запах войны Рассказ «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Евангелие от Иоанна15:13) Старик очнулся в липком поту, сердцебиение отдавало в виски, взглянул на отрывной календарь, забормотал: — Едрит твою в фитиль, три дня в постели сачкую. Видно, отвоевался ты, Ванька. Нигде не болит, выболело, а сил подняться нет. Слава Богу, разум ещё не утерян. В соседней комнате сын по привычке саркастически комментировал сюжеты новостей, и это раздражало старика. Он мысленно повёл беседу с собой. «Крым вернулся в родную гавань, да только я взойти на его палубу уже не смогу. Мой прадед был участником Крымской войны. Я всю послевоенную жизнь столько мечтал там побывать. Вначале с сыновьями, затем планировал с внуками промчаться по маршруту, только мне известному, не туристическому. Но время тянется, а годы летят: то колхоз без выходных, то худоба, огород, безденежье. Всё на потом откладывал, пятерых детей с Клавой на ноги ставили. Засучил рукава ради будущего и только в праздник Победы склонял голову перед прошлым. Жили под лозунгом: «Дети с внуками будут счастливей нас». Удалось… Но что-то гнетёт душу, может, потому что до «энтова» нашего «прошлова» не искренний у них антирес?» Дед окликнул внука, тот присел рядом, продолжая копаться в смартфоне: — Слухай, унучёк, мы нынче с тобой ровесники! Внук, оторвав взгляд от экрана, искоса глянул. — Да я тут вспомнил, что весной сорок четвёртого мне было, как тебе сычас. Скоро меня не станет, напоследок хочу проспонсировать твои мечты, но и ты пообещай исполнить одну просьбу. Под кроватью чемодан, в нём найдёшь всё, что надо для поездки в Крым, я с пенсий откладывал, тебе хватит, ещё и останется. Сытое лицо внука просияло, и он нараспев прогундел фразу, которая взбесила старика: — Чё я там забыл? Лучше ноутбук куплю. — Значит так, слухай боевое задание, — насупив брови, командирским тоном, не терпящим возражения, приказал: — Свой день рожденья справишь в Крыму, хорош в хуторе прозябать, под мамкиным крылом кохаться! Для отчёта мне привезёшь фотки, зычным голосом прочтёшь фамилии с могилок, мемориалов, которые там наверняка сохранились. Сам не найдёшь, спрашивай у местных краеведов. По возвращению купишь нубук, обещаю. Старик замолк, размышляя с чего начать. Внук ехидно усмехнулся: — Чё, дед, файлики в башке обнулились? Тот не обиделся, лишь тихим голосом попросил: — Включи диктофон, я тебе скину то, что в памяти ещё осталось. Да и не запомнишь ты тех мест, где дед накуролесил в твоём возрасте. Внук ухмыльнулся, но послушно потыкав в экран, положил его рядом на тумбочку. — После ранения я курсы лейтенантов окончил, освобождая Крым, командовал моторотой. Шло интенсивное наступление, и для выполнения особого задания я отобрал себе бойцов проверкой: «Не тот казак, что сбил кого-то с ног, а тот, кто вывернуться смог». Мы на мотоциклах в тылу фашистов совершали диверсии, отбивали обозы, как наши предки казаки в восемьсот двенадцатом году у французов, почти партизанили. А с тыловиками, не с передовиками, легче драться. Действуя дерзко, мы теряли своих, но и фрицев положили там не мало. Память полилась ошеломительными видами Крыма, запахом весны, захотелось свежего ветра в лицо. Прогнать из удушливой комнаты вонь старости, пота, хлорки и корвалола. — Маршрут начни от деревни Картык, дальше — по моей карте, я давно её нарисовал… Внук, открой фортку, — попросил дед и с искорками в глазах продолжил: — Припоминаю такой случай. Заночевали в рощице, и пред утренней зорькой я с тремя бойцами сам пошёл в разведку. Апрель, поляны цветов, белые стены садов, птичий гомон, невольно любуешься этим раем и кажется — нет войны. Смотрим — два взвода немцев минируют четыре своих автомобиля с прожекторами. Чую — пока за подмогой сбегаем, взорвут. Пошептался с казаками, те не супротив. Рассредоточились. Да как жиганули очередями! Пятнадцать супостатов на тот свет отправили. Хорош вонючими сапогами топтать наш рай земной! Автомобили разминировали и обратно вернулись на трофеях. Свои нас за фашистов приняли, чуть не постреляли. Спрятали грузовики в лесу, слили бензин себе в мотоциклы, по рации доложили о проделанной работе и, вновь оседлав железных коней, помчались, как всадники апокалипсиса, на удалую охоту. У внука взгляд загорелся интересом, внимательно слушает, а дед и сам как дитя радуется, что память возвращает сюжеты призабытого. Жаль, сердце гложет: «Что же это я раньше, при здоровье и твёрдой памяти, не делился с родными воспоминаниями?» — Выбрали мы удобное место для засады на шоссейной дороге, дождались караван побогаче. — А это как, дед? — Это просто, — чем больше охраны, тем ценнее груз. Уж не помню, что они везли, но ожесточённо отбивались. Запомни: нельзя крыс зажимать в углу, предоставляй пути отхода. Я в том бою пятерых бойцов потерял, фрицы — восемьдесят, да тридцать четыре повозки. Отправили трофеи своим тыловикам, вместе с убитыми и ранеными. Дозаправились и двинулись дальше. Юго-восточнее города Джанкой мы провели ещё такую же операцию. С ночи заняли позицию, а утром в наших прицелах показались дозорные мотоциклисты, пропустили их, и вскоре из-за поворота вынырнула колонна автогранатомётов. После нашей ратной работёнки несколько немцев да три машины осталось на шоссе, остальные включили задний ход. И тут фрицы открыли охоту на нас. До вечера мы драпали, обходясь мелкими стычками и засадами, но они крепко в наш хвост вцепились. Бензин, да и патроны кончаются, возле деревни Пайган зажали нас в небольшой подлесок, между нами валуны, за спиною – скалы. Разворачивают пушку, миномёты устанавливают, цепью залегли, из автоматов постреливают наугад. Через громкоговоритель, коверкая русский, предлагают сдаться, обещая всякие блага. Смотрю — мои бойцы злые, азартные, засучают рукава, не только пулемёты отвинчивают от мотоциклов, но и готовят к рукопашной сапёрные лопатки. Я воспрял духом, проявляю солдатскую смекалку. Лёху снайпера на густое дерево подсадили с ПТР-ом (противотанковое ружьё), ещё двоих остроглазых на скалы. Сами окапываемся, если можно так сказать – камни сплошные. Стали они гвоздить в нас по-серьёзному. Мы почти не отвечаем. Только Лёха под шумок, наш ворошиловский стрелок, меткими выстрелами их пушку, миномётные расчёты и грузовой автомобиль вывел из строя. Выждали фрицы, тишина, вечереет, нам того и надо. Но всё же пошли на нас в атаку, подпускаем их поближе, да как рявкнули во все глотки наше дружное «УРА!» Выпустили последние патроны и с ходу бросились в рукопашную. Вот когда я пожалел, что отцовой шашки со мной не было. Внук полюбопытствовал: — Дед, страшно было? Старик скособочил улыбку: — Объяснить не могу, как зудело тошнотворно сердечко, а вот знавал я одну санитарочку, мы вместе в госпитале лежали, она наш рукопашный бой в стихах выразила точнее: Сколько раз сходился в рукопашной? Раз наяву и тысячу во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, Тот ничего не знает о войне. — Стихи Юлии Друниной надо в школе читать, а вы, небось, и не знаете, кто это такая? У меня, внук, вся жизнь прошла в рукопашной – не серп, так молот в кузне, не с косой, так с лопатой в огороде. У меня четыре ранения, но чтоб пятерых детей поставить на ноги, я всю свою жизнь сражался. Взгляд старика утонул в воспоминаниях былого. Внук наигранным кашлем напомнил о себе. — Что нам помогло преодолеть страх? Может, молитва «Отче наш», которую пред самой атакой спокойно, но громко прочитал один верующий боец, или яростная ненависть, но фрицев мы тогда опрокинули, и драпали они от наших лопаток и штыков, только пятки сверкали. Вот им точно страшно было, с полсотни гадов завалили, ну и мы не без потерь вырвались из этого каменного мешка. Отсиделись в лесу, через сутки вернулись туда, похоронили своих ребят, дальше уже пешком отправились на соединение с нашими, попутно продолжая свою охоту. Внук, заворожённый услышанным, молчал, тишину нарушала только назойливая муха, беспрестанно бьющаяся в стекло. — Дед, а чего бабка жалилась, что ты за свою жизнь ни одной курице голову не отрубил. Свинью резать всегда соседа нанимал. Как же ты на войне людей убивал? — Молод был, да и у войны свои законы: ни ты, так тебя! Однажды, случай один я пережил, после которого чуть умом не тронулся. Как вспоминаю, так рубцы от моих четырёх ранений начинают ныть и осколепки, заросшие в нутрях, до сих пор отзываются. На погоду так не реагируют, как на память. Старик почувствовал какую-то новую, ранее неиспытанную боль, он вновь замолчал, прислушиваясь к своему сердцу. — Дед, взялся, так рассказывай, я от тебя не отстану. Обратной стороной сухощавой ладони старик вытер потный лоб, задумался. Ворошить этот эпизод никогда не хотелось, но внук сверлил вопрошающим взглядом. Как всегда поступал, так и в этот раз старик пересилил себя, чтобы внукам оставить очередной эпизод из своей жизни, чтоб они из первых уст знали, что такое — война. — Сумели мы малым числом да солдатской смекалкой, с помощью переводчика и рупора, окружить, запугать и взять в плен роту фрицев. Разоружили их, загнали в ярок и весь день держали под прицелом, поджидая своих. Чтоб нам понравиться, они кричали «Гитлер капут!», играли на губных гармошках, дарили шоколадки, у кого-то шнапс нашёлся. За день пригляделись друг к другу, рассмотрели в них что-то человеческое. Дождались подхода нашей колонны, но тут один танк отделился, сходу на скорости стал давить тесно сгрудившихся пленных. Я попытался воспрепятствовать самосуду, сам чуть не угодил в эту мясорубку. Посля танкист оправдывался — вся его семья в оккупации погибла от карателей. Мне эта страшная картина навсегда врезалась в память: крики, стоны, кровь, лопнувшие черепа — мозгами и выпученными глазами наружу, кишки на траках, от которых такая вонь утробная, что я чуть не рехнулся. Подсознание неожиданно вернуло этот забытый жуткий запах, затошнило, зашалило сердце, усилилась боль за грудиной. Внук стал увлечённо копаться в смартфоне, не замечая болевой гримасы деда. Затем старик улыбнулся, будто боль отступила, сделалось легко и невесомо. — Ура, дедуня, я нашёл на сайте «Подвиг народа» все твои наградные листы! — Эх, унучёк, мои дни были такими длинными, а годы оказались такими короткими, что многое я не успел, и уже никому не дано узнать, что испытал на фронтовых дорогах бравый солдат Ванька. Не приведи, Господи, пережить это вам. Купаясь в неге неожиданного прилива счастья, душа Ивана Григорьевича, покинув уставшее сухощавое тело, легко паря, заскользила сквозь светлый тоннель в неизвестность, откуда нет возврата. #ЮрийШапошников_опусыИрассказы