Записки Зоосыщика

АВТОРСКАЯ КНИГА Валерий Сугробов Глава 23: Том и Джерри в Москве

23 Мы собрались у меня на квартире и стали думать. Достали чистые листы бумаги, карандаши и, пока разговаривали чирка- ли, ими разные каракули, потому что к ни к чему конкретному пока прийти не могли. Вопросов и проблем возникало много. Особенно это касалось нашей прежней работы. Как мы сможем всё это совмещать, если согласимся. Хватит ли у нас времени и сил и на поиск пропавших животных, и на спасение животных по городу, а иногда и по области. И не надо забывать, что общая ситуация по городу тоже была критичной. На людей нападают стаи собак, есть покусы и есть бешенство. Но даже у бешеных животных находились сочувствующие! А вылечить от бешенства животное нельзя. И оно для жизни человека опасно. Многие эти конфликты и случаи спровоцированы как раз обществами защиты животных, не выполняющими свои обязанностей, а умеющими только требовать помощи и до одури кричать о своих правах. Маленьких детишек увозят без пальчиков и с обе- зображенными лицами. Это есть. Но такого не должно быть! А я должен теперь защищать животных и выступать против отловов, а не самому их вершить! Чтобы мысли легли правильно, мы разделили лист на две половинки и на одной написали «плюс» а, на другой — «минус». Нам предстояло взвесить, что больше, «плюсов» или «минусов», в этом новом, надо сказать, для нас деле. Мнения были такими. «ПЛЮС» 1. До нас никто и никогда не был в этой системе. Знаний — мизер, информации — мизер. Мы первые, кто занимается серьёзно животными, сможем узнать все тонкости этой рабо- ты. Если все получится, мы сможем показать разницу между прежними отловами и нашими. 2. Полученная информация сможет стать основой для новых разработок в этой области, ссылаясь на наш накопленный опыт. Мы сможем, таким образом, изменить систему отловов и получить положительную оценку нашей работы у граждан и у организаций. 3. Мы спасём огромное количество животных от зверских от- ловов, от мук переработки и непонятной передержки. 4. Мы познакомимся с людьми и организациями, которые зани- маются как отловом животных, так и их передержкой. Заведём связи. Это будет нам очень полезно для поиска животных. 5. В выделенном нам районе хозяйничать будем только мы. Никакой другой отлов не будет иметь права в него сунуться, а это значит, все собаки нашего района будут наши и никто из них не пропадет туда, куда мы не знаем. Это огромный плюс в поиске. 6. Материальная поддержка совсем не лишняя для нашей ор- ганизации. Сможем встать на ноги. 7. Мы научимся ловить животных. Пока мы делать этого не умеем. Мы умеем искать животное, но забрать животное, когда оно не подходит к нам, и отдать хозяину, — мы пока этого делать не умеем. Это тоже плюс. 8. По-любому — это новые знания и новые возможности, новый уровень нашего развития. 9. Этот пункт прибавился позже. Если мы не соглашаемся за- менить собой существующие прежние варварские отловы, то вместо нас придут другие. И их отлов не станет разбираться, что можно делать, а что нельзя. Этот аргумент перевесил все остальные пункты. 10. Если бы мы не согласились, то и вы бы, уважаемый читатель, ничего бы не узнали ни о подробностях отлова, ни об этом процессе и ни о чем другом. А знать надо, чтобы уметь за- щищаться и защищать то, что любишь. (Этот пункт я только что сейчас дописал). «МИНУС» был только один. 1. Все ополчатся против нас — зоозащитники и те, кто не пой- мёт, что мы делаем и почему. Этот вопрос меня тревожил больше всего. На мои сомнения Л.В. Егорова сказала так: – Они не думают, что будет с бездомными животными, если их отловом будут заниматься другие люди, которые животных не любят. У нас вообще никто думать не может. Могут только орать и требовать. Одними воплями животных не спасёшь. Вы- бора нет ни у людей, ни у животных. Слава Бурцев сказал так: – Не обращай внимания на дураков. Кто поймёт — тот пой- мёт! Когда мы обращали внимание на мнение непрофессиона- лов? История нас рассудит. На том и порешили. Я дал согласие. А для себя и для осталь- ных сотрудников решил — будем основываться на следующем — ЗАЩИЩАТЬ ЛЮДЕЙ ОТ ОПАСНЫХ ЖИВОТНЫХ И ЗА- ЩИЩАТЬ ЖИВОТНЫХ ОТ ДУРНЫХ ЛЮДЕЙ. Все со мной согласились. Такой компромисс и меня устраивал. Он же меня и оправдывал, если не в глазах общественности, то в моих глазах точно. Для меня этого было достаточно. Да, тогда на общем со- брании мы так и решили, что будем защищать людей от живот- ных и животных защищать от людей, в зависимости от того, кто и как себя ведёт. Но тогда эта мысль была еще обычным лозунгом, а на практике всё выглядело гораздо сложнее и запутаннее. Были подписаны договоры. В качестве, я так понимаю, экс- перимента и высокого уровня доверия к нам и восхищения той мыслью, что теперь мы вместо «живодёров» будем бродить по улицам города, нам был выделен Центральный район города Москвы — Мавзолей, Красная площадь и все прилегающие к ней красивые улицы и переулки. Не больше и не меньше. Первые бумаги одобрения ушли выше. Я впервые получил доступ туда, куда вход всем зоозащитным организациям был закрыт. Впервые в истории зоозащитного движения в России Объединение защи- ты животных может руководить процессом по контролированию численности бездомных животных в городе. Эта была победа. Это был тот источник информации, из которого потом можно будет сделать выводы по изменению законодательства, и к нам должны будут прислушаться! Мэрия всегда требовала ловить животных стаями и их унич- тожать, и что-то противопоставить и предложить другое этому сложившемуся механизму уничтожения сможем теперь только мы. Но вместе с тем возникали и другие проблемы: куда теперь девать отловленных животных, кому отдавать? Закон был за нас. Там ясно написано: «Можно отдавать отловленных животных зоозащитным организациям». Мы и есть такая организация. Закон соблюден. Но мы ничего не умеем делать, и у нас ничего нет. Ни опыта, ни методов, ни средств. Ничего нет. Первым делом после подписания всех необходимых бумаг нам отдали машину для перевозки отловленных животных. Её забрали у того же Бекназаряна. Машина была почти новой, но по состо- янию и по внешнему виду — старой, разбитой и, как сказали нам по секрету, один из водителей Бекназаряна соревновался на ней с легковой машиной, кто на старте быстрее тронется с места. Эти машины особо не щадили. У нас вообще не щадят то, что не твоё, а государственное. Слава Бурцев днем и ночью валялся под ней, пока не привел машину в надлежащий вид, весьма далёкий от идеального. То, что нам передали одну машину Бекназаряна, в разных кругах общества аукнулось по-разному. Одни улыбнулись, другие морщили носы. Всё, что можно было украсть из этой машины, естественно, было украдено до нас бывшими хозяевами. Мы покупали всё сами на свои деньги и все средства отлова готовили самостоятельно. Для нас это было совершенно новым, немыслимым делом, но мы взялись за него с энтузиазмом. Всё это в будущем пригодилось нам для работы с дикими и опасными животными. Система-то одна, предметы лова раз- ные. А что крокодил, что огромный ротвейлер, который хочет тебя сожрать, а до этого он уже замочил своего хозяина — всё одинаково! Волков бояться — в лес не ходить! Из железных труб и металлического тросика сделали петли. Набрасываешь на голову грызущего монстра, и он вроде бы на привязи. Сколько мы потом этими петлями поднимали собак из колодцев, а они нас хотели сожрать, одному только богу известно да участковым инспекторам, что дежурили рядом и хватались за пистолеты при малейшем намеке на то, что собака сейчас выскочит на поверх- ность! Сколько этими петлями сняли кошек, отличающихся весьма недружелюбным к нам отношением! Никуда без петли. Ею можно и змею схватить, и крокодила свернуть, и рысь оста- новить. Да кого угодно! Первый наш тренировочный вызов в область потерпел фи- аско. Там стая собак набрасывалась на людей. Зима. Машина буксует и не желает ехать в гору. Мы сидим в будке и трясемся от холода. Кто-то едет в кабине. Через каждый час меняемся местами, и уже другой трясется в кузове. Слава много курит, рулит и слегка ругается. С этим дело идет лучше. Приехали. Вон — показывают нам — собаки! Идите ловите! Мы за этими собаками — по сугробам, бегом, проваливаясь по плечи в снег! Собаки — от нас, но они почему-то по этому снегу лучше бе- гают! Разница в весе. Бегали мы так за ними часа три... все без толку. Ни одна не подпустила нас ближе, чем на десять метров. Мы выдохлись, все вспотели, промокли, промёрзли и сразу за- болели. Во время этого отлова я «поймал» собачку. Назвали мы ее Найда. От слова «найденная». Я ее даже не поймал, мне её отдали — забирайте. Забрали. Обратно по дороге дрожали уже все, вне зависимости от того, кто где сидел. Я её в руках держал и об нее грелся. Тёплая. Привёз к себе домой. Жене тоже по- нравилась. «Квадратненькая» такая, белая, милая. Прожила у нас очень долго. После такого отлова на больничный ушли почти все, а мы со Славой стали думать, что нам делать и как усовершенствовать наши приёмы. Потому что, если мы будем работать таким об- разом, то много не наработаем! Над нами смеяться будут! Мы, конечно, вместе со Славой закончили курсы ловцов, получили документы, удостоверяющие, что мы имеем право и знания, но ни ума, ни опыта у нас от этого не прибавилось. Курсы — это формальность. Они опыт не заменят. Позже поговаривали, что эти курсы совсем скатились в никуда и ограничились только показом того, как на животное надо надевать петлю какого-то импортного производства. Петля фиксировалась ручкой. Эту петлю, о которой писали в газете, как раз и показывала когда- то Ю.И. Шведова. Но я сам этого не видел. А мне по фигу! Я про нашу «милую» Юлию Ивановну забыл, и не было у меня большого желания о ней вспоминать, но с таким выводом я по- торопился. Меня не забыли и ждали, когда я появлюсь «в пере- крестье оптического прицела снайперской винтовки». Соглашаясь на работу по отлову бездомных животных в городе, я как никогда стал уязвим. Сейчас и такие фирмы по отлову животных, и вещи, которыми ловят животных, можно везде увидеть в Интернете. Они технически стали совершенными, а тогда у нас и Интернета-то в помине не было, да и компьютера тоже не было, чтобы в нем что-то подсмотреть! Всё на пальцах да на собственных догадках. Это мы уже позже могли сами читать лекции. Опыта накопилось много, причем наш опыт был шире и глобальнее, чем опыт обычного ловца, потому что мы прак- тиковались не на собачках и кошечках, как они, а на медведях, тиграх и пантерах, сбежавших от новых русских. Мы и раньше все снимали петлями и другими приспособлениями, но сейчас помощь петли стала просто незаменимой. Раньше петли были тонкими, ювелирными, сейчас росли существа, на которых ее надо было накидывать. Росла и толщина петли. Надо помнить, что петля — это, прежде всего, не средство лова. Много живот- ных петлей с руки не поймаешь. Не подпустят. Петля — это, прежде всего, индивидуальное средство личной безопасности, средство самосохранения от укуса животного, иногда бешеного. У многих животных, даже не бешеных, на зубах есть инфекция, а у некоторых животных эта инфекция ядовита, как, например, у варана. Куснул, отполз, подождал, когда яд начнет действовать, опять приполз и начал жрать. Кабана раз мы ловили петлей. Но тогда я не очень понял, кто кого ловил. Мы его или он нас. А ловить надо — в городском парке отдыха безобразничал. Длина нашей петли увеличилась тоже и доросла до того, что кошку, сидящую высоко на дереве, можно было уже снимать с земли. Или можно было перекиды- вать эту петлю на соседнее дерево с близлежащего балкона и уже оттуда стягивать застрявшее животное. Старые сачки технически устарели. К ним на смену явились петли. Научно-техническая революция восторжествовала! Мы завершали спасение живот- ных часто под аплодисменты стоящих внизу зрителей. Однажды со мной произошел казус. Я решил подтянуть к себе петлей небольшую сосёнку, на которой сидела кошка. Дерево было тонким, упругим и легко гнувшимся. Задумка была такой. Подтяну петлей дерево к себе, схвачу рукой ветки, приближу к себе ствол и, дотянувшись рукой до кошки, сниму её. Как бы не так! Петлю я накинул на макушку сосны, дерево подтянул, но... хруст! Макушка отломилась! Дерево выпрямилось, и кошка улетела в неизвестном направлении! Кошмар. Мы спустились на первый этаж, полные трагических предчувствий. Но снизу мы опять увидели ту же кошку, только сидящую на другом дереве. Это её туда моей катапультой перекинуло! Дерево находилось далеко от балкона, и кошку пришлось снимать, влезая на то дерево, на котором она сидела. Иногда дерево, на котором сидит кошка, очень тонкое и не выдержит нашего веса. А еще высокое. Упадет наш сотрудник-спасатель и разобьется. Тогда мы влезали на соседние, более крепкие деревья, и оттуда приспособлениями дотягивались до объекта нашего спасения. Иногда бывают такие вызовы, когда не надо никуда лезть, ни- чего ломать, крушить и переживать, что нас съедят, а надо просто сесть за стол, вооружиться увеличительным стеклом, фонариком и внимательно осмотреть мордочку хомячка, которая влезла в какую-нибудь дырочку, колечко, а обратно вылезти не может — щечки мешаются и ушки торчком стоят. Тогда потихоньку его оттуда освобождаешь, смазываешь ему шёрстку подсолнечным малом, нежно вытаскиваешь шкурку и все делаешь медленно, медленно… Он потом сидит отмывается, глазки бусинки испу- ганные! Почти так же и с кошкой, лапой попавшей в батарею, или с какой-нибудь птицей, сунувшей любопытный клюв не туда, куда надо… Бывает, и собаки так застревают.

Все наши мероприятия по отлову одичавших собак терпели провал. Я отправился за советом к хорошему ловцу и нормаль- ному человеку Александру С. (фамилию его не пишу, потому что ему вроде это не очень нравится). Я с ним и потом еще встречался. Мне его посоветовали в качестве консультанта. Разговаривали мы с ним около часа, но много что полезного из этого разговора я усёк, и теперь всё это мне надо было доложить Славе. Мы решили немедленно заняться совершенствованием наших приспособлений по отлову животных. Первым делом нам на стройке надо было найти трубку. Примерно такую, какой индейцы пользуются в джунглях. Для того чтобы в нее дуть! Но у индейцев она была, наверное, сделана из какого-то полого внутри дерева, а у нас она была просто пластмассовой, в диа- метре что-то около двух сантиметров. Это трубка, куда прячут провода при строительстве домов. Не все они были прямыми, но кое-что мы нашли и подобрали подходящие. Одну сделали размером больше метра, другую — меньше, примерно трид- цати сантиметров. Это для ограниченного пространства, где с длинной трубкой не развернуться. Короткая трубка удобна в коридорах наших «хрущёвок», когда надо выдуть заряд в близко находящегося зверя и т.д. К этому мы пришли путём рассуж- дений, а после правоту наших рассуждений подтвердил опыт. Мы эти трубки и упаковывали, как индейцы, и шили им чехлы, и привязывали к ним ремни для удобства ношения, и изоляци- онными лентами привязывали коробочки, в которых находилось всё необходимое и то, что должно всегда находиться под рукой. Чего только не выдумывали! Эти трубочки на долгие годы стали нашими палочками-выручалочками, и очень часто мы были им обязаны своим здоровьем и даже жизнями. В истории отлова диких и опасных животных есть обычные ружья, стреляющие холостыми зарядами без дроби или пули и выталкивающие силой взорвавшегося пороха специальные шприцы, похожие на небольшие алюминиевые трубочки. Внутри поршень, сзади ниппель. Через него вдувался воздух или «накачивался» от выстрела. Я такими ружьями ни разу не стрелял, их у нас и не было. Они прошли годах в 60-х. А шпри- цы алюминиевые в руках я держал, и они показались мне уж слишком массивными. Эта технология — чисто российская. И иголки были огромными, с боковыми отверстиями, закрыты- ми специальными пластмассовыми кембриками одноразового пользования. Они предназначались для львов, слонов, жирафов и для кого-то еще очень крупного. От таких шприцов я отказался сразу, надеясь, что уж львов-то в Москве нам точно успокаивать не придется, не говоря уже про слонов и жирафов. Немецкие ружья работали на сжатом воздухе. Но шприцы их были легкими, и они летели неровно. Ветер их всегда сносил. Они были сделаны из прозрачного материала, чтобы видеть уровень снотворного заряда. И разбивались они от одного неверного выстрела — о дерево, камень, асфальт или просто о землю. С ними мазать было нельзя. Работали они стандартно, так же как все шпри- цы — сзади был ниппель. Я туда и газ от зажигалок пробовал закачивать, и просто воздух. Немцы немцами, но качество не очень... только для выстрелов не дальше пяти метров. До большего немцы не додумались. Мы разговаривали с одним ловцом опасных животных, и он хвастался нам, что однажды ходил на медведя! Но медведь, правда, был в клетке... Мы так и прыснули от смеха... Это мы потом уже ходили и на рысей, и на леопардов, но гораздо позже. Пока мы смеялись и совсем не знали, что нас ждет. Теперь надо поподробнее остановится на тех шприцах, кото- рые выдували наши трубочки и которые мы делали сами. Другого выхода не было. Все надо было делать самим. Это целая наука, и мы прокопались с ней целую неделю. Очень сложно будет описать всё то, что мы пилили, отрезали и подравнивали. Весь технический процесс от слова до слова муторный и объяснить его так, чтобы вы всё поняли, — это задача почти неразрешимая, но я попробую. Итак, мы пошли в аптеку и купили обычные шприцы для уколов в попы людей. Купили их побольше. Шприцы нужны были такие, в которых поршень имел не пластмассовую голов- ку, а резиновый уплотнитель. Обрезали поршень на четверть, оставив только ту часть, где головка. В пластмассовом остат- ке сверлили, а вернее, прожигали отверстия и прикручивали проволоку длиной сантиметров десять. Сам цилиндр шприца подравнивали, отрезав мешающиеся выступы (для удобства дер- жания пальцами). Нам эти выступы были не нужны. На концах получившегося цилиндра-шприца тоже прожигали отверстия. Я раньше говорил «дырки»! Но у меня папа был первоклассным слесарем и меня учил, что дырки — в жопе, а всё, что сверлится, звучит гордо — отверстия! Так вот, отверстия! Теперь мы находи- ли закалённую проволоку, и из нее крутили пружины, наматывая проволоку таким диаметром, чтобы пружина спокойно могла в шприце ходить вместо поршня. Длина пружины — по длине цилиндра. Одевали пружину на нашу десятисантиметровую про- волоку, чтобы она упёрлась в остаток поршня, и всё это вставляли обратно в цилиндр. Пинцетом пружину сжимали, в отверстия на концах цилиндра вставляли маленькую проволочку, и пру- жина оказывалась у нас в таком зафиксированном положении. Кончик десятисантиметровой проволоки торчал из шприца, как мышиный хвостик. Из поролона вырезали конусообразную пробочку и надевали ее на проволочный хвостик. Проволоку на конце закручивали кружком, чтобы поролон не слетал. Теперь дело дошло до иглы. Иглы нужны толстые, крепкие и лучше не для уколов в попу, а для переливания крови. Кончик иглы мы опускали в паяльный флюс, потом паяльником дотрагивались до кончика иглы, и олово кончик иглы моментально заливало. Сбоку иглы, недалеко от запаянного кончика, напильником- надфилем делали маленький надрез, другой иголкой прокалыва- ли ослабленный надфилем металл и получали тонкое отверстие не в конце иглы, а сбоку. Фу... еще немного, и процесс я допишу до конца... Из обычного ластика ученика первого класса (не все ластики подходят, только крепкие! Рыхлые быстро рвутся и спускают лекарства) вырезаем квадратик-кембрик, не больше сантиметра по сторонам, даже меньше, чтобы только игла в него влезла, — и всё, приспособление для отлова и переноса усыпляющей жидкости готово. Как оно действует? Одевается иголка на шприц. Иголка опускается в пузырек, из которого надо набрать необходимую жидкость. За длинный хвостик под- тягивается поршень, он всасывает жидкость. Держа пружину сжатой, надо в это время на иголку надеть кембрик, чтобы он закрыл маленькое отверстие на боку иглы. Теперь пружина отпускается. Она сжата, давит на поршень, поршень пытается выдавить жидкость, но она не выдавливается, потому что ей ме- шает сделать это кембрик. При выдувании такого шприца через трубку он летит и втыкается в разъяренное животное. От удара и попадания в мягкие ткани животного кембрик соскальзывает вниз до упора, отверстие на игле освобождается, через отверстие выливается снотворное, так как пружина разжимается и вытал- кивает в тело животного всю ранее заряженную и необходимую дозу. Эти шприцы больше, чем полтора куба, и не брали. Изо- бретали мы другие большие шприцы, но они летели хуже. Мы перевели все ластики, продырявили все подушки, прокололи все пальцы, тренируясь заправлять шприцы пока что водой. Все были мокрыми и переругались после, не зная, где доставать пружины. Старые ржавели, ломались и могли подвести в самый ответственный момент. Если мы брали очень крепкие пружи- ны, а брали мы по правилу — что нашли, то и нашли, то очень тяжелые пружины нельзя было сжать без приспособления — крючка, который тянул за кольцо поршня. Этот крючок мы ве- шали на пояс или на руку. Слишком сильные пружины просто выплёвывали нашу жидкость, когда им вздумается. Именно эти приспособления мы потом ловко применяли для успокоения страшных обезьян и крупных копытных. Славе было по фигу, другим тоже, получается у них метко стрелять или нет. Попадет так попадет, а нет — потом попадет. Я ругался с ними и требовал меткости. Я тренировался по два часа в день и научился с двад- цати метров попадать точно в спичечный коробок. В этом деле я действительно преуспел и был снайпером. Все удивлялись, восхищались, не очень верили, думали, случайность, а когда я повторял свои победы, то предела их восторгу уже не было. Я этим гордился! Моим способностям могли бы позавидовать и туземцы. Один красивый журнал моё такое красиво фото с мишенью и шприца- ми точно в «десятке» напечатал и мне подарил. Меткость — это не только талант и умение, это постоянные тренировки и над- лежащий ежедневный « тонус» — поддержание себя в хорошей форме. Но мало было правильно зарядить шприц, надо было им еще попасть и попасть в то место, где жидкость точно попадет в кровь опасного животного. Если угодит в кость, то шприц разлетится. Те шприцы, у которых «носики» были сбоку, а не по центру, и летели особенно, и раскалывались после двух-трех раз использования. И жидкость должна выплеснуться в тело еще до того, как опасное животное стряхнет этот шприц с себя, вытащит его зубами или на наших глазах разгрызет его, как щепку. Бывало, только брызги фонтанами разлетались! А потом думай — подействует или не подействует? И сколько времени до действия снотворного нам придется терпеть нападение на себя этой зверюги? Или как долго потом придется бежать за живот- ным, чтобы оно не спряталось? Папуасские методы, конечно, хороши, но что может сказать нам более совершенная наука? Где усыпляли животных? Кто работал с ними? Только в том старом зоообъединении, помните?, где я видел тучу попугаев, которых африканец пытался перевезти в чемодане. Я связался с этой конторой по телефону еще раз и выяснил, что там у них есть ружье и пистолет, стреляющий или стрелявший шприцами. Они ими когда-то усыпляли тех же львов и жирафов, а может, и слонов. Не знаю. Но у них есть такие ружья, и они меня очень заинтересовали. Я отправился к ним в гости. Пистолет был, но он не работал, что-то было с поршнем. Все эти орудия пуляли от сжатого воздуха, который выходил из баллончиков, которыми мы когда-то заряжали сифоны, чтобы сделать минеральную воду. Ружье было, но в нем отсутствовал затвор. Ружье я приобрёл за тысячу рублей, а пистолет мне отдали так, потому что вывернутая нерабочая часть, которую я просто положил к себе в карман, не работала уже давно. Как только я приехал домой, то немедленно отдал все эти куски железа Александру Геллеру, и он, вооружившись токарным станком, стал готовить к этому оружию недостающие части. Через несколько дней мы эти ружья опробовали. Они меня разочаровали сразу. Их родные шприцы были тяжелыми, пласт- массовыми и с пластмассовыми направляющими, как щетина у ежика. Заряжались тоже сжатым воздухом. Я опять пошел про- торенным путём — стал их заряжать газом, каким заправляют зажигалки, но всё равно это было не то. Потом попробовал велосипедный насос — итог один: шприцы летели на малые расстояния, падали, не втыкались, были неудобными. Наши же шприцы, вставленные в это ружье и пистолет, вылетали с такой силой, что разбивались о любой предмет, который им попадался на пути. В том числе и о животное, не успев впрыснуть в него ни одной капли снотворного. На близких расстояниях, до десяти метров, такими шприцами было пользоваться нельзя. Стрелять на большие расстояния тоже не выходило, потому что тогда ветер сносил наши шприцы так, что мы их с трудом потом находили. Итог один — мы окончательно вернулись к оружию дикарей. К духовым трубочкам. Еще, конечно, экспериментировали! И луки делали с намазанными снотворным стрелами, арбалеты и пневматику использовали, как в тирах, только в этом случае вме- сто свинцовых пулек Геллер вытачивал специальные дротики, но все равно на ответственные задания мы ходили всегда только с трубочками, и нам не хватало только набедренных повязок. Теперь поговорим о снотворном. В наше время были такие усыпительные средства, как калипсол-кетамин. В Интернете об этом сказано вот что: «Кетамин в ветеринарии используется широко в качестве средства для наркоза, которое практически не проявляет никаких побочных действий (при правильном применении возможны только галлюцинации у животного в течение недлительного времени)». Препарат рометар, сейчас появился ветранквил и т.д. Потом некоторые лекарства запре- тили к использованию и отнесли их к разряду наркотиков. Но это не наше дело. Мы использовали к качестве снотворного разрешённые законодательством препараты или придумывали свои на основе трав и т.п. Да и не так много надо для животного снотворного. Обычно на собаку — 1–2 кубика, на кошку — 0,5 кубика и столько же на обезьяну. Причем любого лекарства. А что касается крупных животных, то там выручает его мощное сердце, которое помогает быстрее в кровь «распихать» снотвор- ное. В наше время ветеринарные лекарства достать было легче, чем черную икру! Вначале и мак продавали в булочных, а по- том, когда наркоманы подсели на этот мак, он исчез. Исчез он и из огородов. Сейчас опять появился, потому, что мак уже не котируется, а нашлось что-то более крепкое. Борьба с курением началась! Когда борьба с глупостью начнется? Во все новое нам приходиться вникать, и с этим наши при- ключения только начинались! Зимой лекарство замерзает, шприцы надо держать в руке и особенно следить за иглой — она тонкая и замерзает в первую очередь. Замерзла — всё, результата не будет. Если животное подпустило тебя на выстрел из этой дудочки, то после промаха или после того, как шприц воткнулся и не сработал второго шанса может и не быть — не подпустит, тогда стереги и сам выбирай момент, когда животное зазевалось. Но не все они уж такие зеваки, скорее, наоборот — всегда начеку и всегда ушки торчком! Количество моих домашних животных росло благодаря ново- му занятию. Про Найду — белую собачку — я уже говорил. Были и другие «пушистые приобретения», кто-то остался, а кого- то раздали, потому что справиться со всеми, всех накормить и обогреть стало трудновато. Мои смеялись: всех собак со всего города к себе забрать хочешь!? У них-то собак было меньше. Гнева своих жен боялись! Они — не моя супруга. Размещали животных мы, где могли и как могли. Они были сыты, живы, что уже замечательно. В любой работе есть и положительные и отрицательные эмоции. Чего-чего, а эмоций в этой работе было всегда навалом. Через нас проходили судьбы многих животных. И перед некоторыми из них мы чувствовали свою личную от- ветственность, а перед другими все было легко, ясно и понятно. Некоторых животных я помню до сих пор, а о некоторых забыл еще тогда, потому что никакого значимого следа они в моей памяти не оставили. У меня вырабатывались привычки почти что дикарские. Я старался раньше времени не смотреть опасному зверю в глаза — это вызывало у них агрессию, научился всегда ходить против ветра, чтобы мой запах не был обнаружен раньше времени, мог расшифровать следы на снегу и, если надо, найти их на сухой земле. В некоторых случаях надо было веселее шагать за убегающим животным. А за другим животным не спешить. Оно само своим поведением нам подсказывало, как мы должны себя вести. Со спокойным зверем легче. Мы не преследовали его сразу, а давали ему почувствовать себя «без погони», чтобы, оторвавшись от нашего преследования, он смог бы успокоится, потерять бдительность, расслабиться. Он так засыпал быстрее. Если бы мы гнали его после того, как применили снотворное, то любой зверь, будь то собака, кошка, тигр, рысь, ушли бы далеко — бежал бы дальше, спрятался бы, закопался, зарылся в нору, в пещеру, в валежник, в места дикие, непроходимые, и мы бы его не нашли там. Не нашли бы или не пролезли бы. И наши сыскные собаки не помогли бы. Чердак брошенного дома — это еще самое удачное место для «пряток». Я почти по-звериному всё понимал и чувствовал, опережая зверя. Это однажды помогло мне спасти Славу от верной гибели. Это было весной, но небольшой лёд все же сковал появившиеся лужи, а утром, надо сказать, весна совсем не чувствуется. Холод- но. Морозно. Неуютно. Весь Центральный округ был в нашей, так сказать, «юриспруденции». Позвонили и просили срочно приехать на Площадь трёх вокзалов. По путям в город забрел лось и ведёт себя не самым дружелюбным образом. Мы поехали, а я ребятам не сказал, за каким зверем мы сейчас едем. Все шу- тили, смеялись и надеялись, что скоро эта поездка закончится и мы опять будем сидеть где-нибудь в тепле и травить байки про то, какие мы смелые! Когда ребята увидели лося, то сразу при- тихли. Лось важно расхаживал по площади, а когда появлялись работники железной дороги, то гонялся за ними, потому что за то время, пока мы ехали, эти работнички успели ему порядком надоесть, раздражая своими попытками его прогнать. Из охот- ников только я в команде, да и то я не видел лося так близко, когда его копыта около носа свистят. И видеть не хочу. Что это такое, многие знают. Старые охотники поговаривают: «Идешь на медведя — готовь кровать, идешь на лося — готовь гроб». Но это с ружьями! А здесь-то — почти врукопашную! Хорошо, что раньше мы разработали между собой общение жестами. Это когда не надо или нельзя прибегать к рации — лишний шум создавать. Все понимали жесты друг друга, и это упрощало общение между нами и общее командование. На обычные слова уходило даже больше времени, чем на один взмах пальцем. Наши специальные жесты означали: заводи машину, иди туда, дело сделано, кто куда идёт, а другие жесты были обычными — как прикладывание пальца к губам, что означало «тише» или «ты чокнулся, что так себя ведёшь!» Достали мы все трубочки и стали пытаться попасть в этого исполина. Все мимо. Кто у нас самый отчаянный? Конечно, Слава Бурцев. Я не отчаянный. Выжидающий. Смелость без осторожности — это дурость, которая может плохо закончиться. Очень часто нужна не смелость, а мудрость. Зверь никогда не выходит на открытое пространство, если не уверен, что он там в безопасности. Но я прозевал, и Слава уже быстрыми шагами направлялся к лосю через всю площадь. Надоело ему с лосем играть в кошки-мышки. Времени нет. Слава такой! Резвый и решительный! Слава плюнул, но шприц отпрыгнул от упругой кожи лося , не воткнулся и улетел прочь, прокатившись не- сколько метров по замерзшей площадке. Я заметил взгляд лося и как его уши навострились. Лось бросился на своего обидчика! Слава стал отбегать от лося и вдруг поскользнулся. Предатель- ская лужа, покрытая предательским льдом, распластала Славу прямо перед лосем в нескольких метрах. Лось бежит на Славу. Лосю промахать двадцать метров за несколько секунд ничего не стоит. Еще миг — и он затопчет Славу копытами. Убьет. Поняв это, я выбежал между Славой и лосем и хлопками в ладоши от- влек лося на себя. Лось побежал на меня, на то, что его испугало сейчас больше. Но я не поскальзывался и через мгновение был уже в безопасном месте. К этому времени Слава уже встал и тоже был от лося на приличном расстоянии. Мы стояли бледные, а рабочие железной дороги ржали над нами. Тогда мне очень четко стала видна грань между людьми с мозгами и без мозгов, совсем не обремененных интеллектом. Вот в кого я захотел сразу плюнуть снотворным! И уложил бы всех, по одному, никто бы не ушел! Дальше что-то надо было делать. Мы продолжили плеваться! У меня два промаха. У Славы — один. Остальные даже и не пытались плевать. Смешно это звучит. Ведь тренировались! Выезжали специально в лес, где я заставлял их всех бегать, делать кувырки через голову и потом сразу плевать из трубочки. И прыгали и задом ходили, и что только я не вы- думывал, чтобы в любом состоянии из любой позы они могли поразить цель. Перед реальной опасностью все знания у них в голове — в кучу, и не знают, за что браться. Для некоторых из них это было действительно первое серьёзное испытание. Я по гла- зам людей видел, что они напряжены, волнуются, сомневаются, боятся. Здесь лось. Опасное животное. До него метров тридцать. Ближе к себе он не подпустит. Шприц и при спокойных ситуа- циях летит не прямо, а по полукругу. Чтобы попасть в цель, надо взять выше, гораздо выше цели и плевать. Насколько выше — это уже зависит от опыта. От выдоха зависит многое, от веса шприца, от ветра, от движения зверя, под каким углом он движется, через сколько времени будет в зоне поражения шприца. Все это надо учесть и предусмотреть. От многого зависит успешный исход дела. Себя надо знать. Свои возможности. До десяти метров надо целиться на двадцать сантиметров выше. А кому-то и ниже, кто более способный и у кого «дыхалка» сильнее. Кто их может сосчитать, эти сантиметры и силу выдоха? А здесь все тридцать метров, а то и больше! Взять линейку и пойти измерить? Но это лось! А не маленькая обезьянка или что-то другое! И он не стоит на месте, а ходит, посматривает на нас, следит за каждым нашим движением. И мы за ним наблюдаем. Где бок нам покажет, а где в упор смотрит, голову опускает, на рога поднять хочет. Хоть куда-то попасть надо! Я беру выше лося на целых два метра, может быть, три. И шприц четко втыкается лосю в спину. Лось дергается и пытается задней ногой почесать место укуса. Ничего. Прошла минута. Ничего. Прошло две минуты. Ничего. Каждая минута кажется вечностью. Но через какое-то время движения лося стали не совсем уверенными, и он скоро лег на покрытую льдом площадь. Мы подождали еще немного и подошли к лосю. Спит. Фу, слава богу… Пока не проснулся, надо его успеть по- ложить в машину. Ноги связали. Но если подумать... Что для него эти жалкие верёвки! Ноги — самое сильное, что есть у лося. Он ногами берёзы переламывает, медведя пробивает насквозь. Стали загружать в машину. Вы пробовали такую тушу поднять или хотя бы оторвать от земли? Мы все, сколько было людей, в том числе и работники вокзала, затолкнули его как могли и поехали. Если проснется в машине — машине каюк и нам в ней, возможно, тоже... У меня тряслись руки. Я вел машину. Нарушил правила. Гаишники подняли палочку и меня остановили. Я встал прямо на проезжей части, от волнения даже не повернул к обочине. Рядом нас сопровождала милиция этого же района, которая наблюдала за нашими мероприятиями и была с нами в одной «упряжке». Они смогли быстро договориться со своими, и те мгновенно меня отпустили. Дальше была одинокая дорога в об- ласть, долгое ожидание пробуждения. И возврат обратно домой в Москву уставшими до невыносимости. Больше я на лосей не ездил, хотя просьбы такие были. Забегали лоси не туда, где их сильно ждали. Да ну их... Мне одного того лося хватило на всю жизнь. Особенно когда вспоминаю распластавшегося на земле Славу Бурцева. Жене об этом случае я рассказал не сразу. За брата она очень сильно переживает. Я очень сожалел все эти двадцать пять лет, что так и не до- писал эту книгу, не издал её. А теперь совсем не жалею и даже рад тому, что так произошло. У меня с возрастом появились другие мысли, подобрались другие слова. И выйди эта книга тогда, то, прочитав ее сегодня, я бы очень расстроился. Насто- ящая книга получилась мудрее и лучше. В старой книге много чепухи, как шелухи от семечек. Зёрен не видно. А в любой книге очень важна основа. Мы делали то, что должно, по идее, делать государство. Такой службы, как наша, не было. Служба спасения занималась спасением людей, но не животных и не от животных. МЧС спасало людей от стихийных бедствий. Но все граждане, страдающие от покусов, нападений животных, уверены были, что мы и есть служба спасения и МЧС — всё в одном лице. И обращение к нам часто было не в виде просьб, а в виде требо- ваний! Учитывая, что мы люди свободные и наше предприятие тоже было свободное, не связанное с государством ничем — ни подчинением, ни зарплатами, ни работой, то и ответы наши таким людям были свободные и прямолинейные. Это не всем, конечно, нравилось. Мы иногда грубо посылали далеко тех, кто хотел от нас слишком многого. Посылали и тех, кто слишком был нагл, или того, кто переступал, по нашим понятиям, грань дозволенного. Мы посылали и тех, кто нас не слушал или не де- лал то, что мы от него требовали в целях его же блага. Мы были самостоятельны, самодостаточны и никому не подчинялись. На нас никто не имел никакого влияния. Говорили мы то, что ду- мали. Делали то, что считали нужным. Нас нельзя было купить, запугать, заставить. Своими жизнями мы распоряжались сами. Это была поистине та свобода, о которой можно только мечтать. Но это имело и обратную сторону. Многие граждане жало- вались на нас и звонили в службу спасения. Там не знали, что с такими звонками делать, и не знали, что делать с нами! Кроме этого, наша внутренняя жизнь была не только свободной, но и спонтанной — у нас не было больничных, отпусков, никто нам не доплачивал за опасную работу в зимнее время, никто не давал нам даже молока за вредность. Мы были социально не за- щищены, и спасибо Богу, что не произошло за это время чего-то очень трагичного. Надеяться на себя — это, конечно, классно, но когда на тебя надеется весь город и сваливает на тебя всю от- ветственность за некоторые происшествия… Ради чего всё это? Ради того, чтобы постоянно ходить под придирчивым взглядом общественности, находиться вечно на языке у журналистов и кому-то поэтому встать поперек горла? Вот щепетильное происшествие. Что вы в нём поймёте? Надо было срочно отловить стаю собак, поселившихся в детском садике. Вы своих детей водите в садик? Волнуетесь за них? Хотите из садика забрать своего ребёнка целым и здоровым? Вот и в этом случае так. «Жители» детского садика разделились на две категории. Тех, кто кормил собак в садике (собаки того любили), и тех, кто не кормил (собаки могли облаять и куснуть)! Детям доставалось больше всего. Везде ручонками лезли. Собаки охра- няли свою территорию. Некоторые малыши боялись, держали за руку родителей. Родители тоже боялись, это было видно по их виду, но держаться им было не за кого. Когда мы приехали в детский садик, то первым делом я стал разговаривать с теми, кто этих животных развёл и подкармливал. Это была женщи- на. Ох, уж эти женщины! Они всегда нам дают фору и всегда впереди нас по жалости, по сочувствию, по заботе о ближнем. Я представился. Все почтительно и с уважением. На вопрос: «Вы знаете, что здесь дети?» я услышал настолько исчерпывающий ответ, даже не ответ, а встречный вопрос, полный удивления и такой неподдельной искренности, что растерялся. Ответ про- звучал так: «Какие дети?!» Лицо отвечающей светилось явным недоразумением! Она такого даже представить себе не могла, что рядом с её стаей собак в этом детском садике живут еще и дети! Она их в глаза не видела! Вы можете представить себе это?! Я тогда потерял дар речи и не знал, что ответить. Мы нежно всю эту стаю вывезли. Отловили и переселили в другое место. Заведут ли там новых собак, я не знаю. Админи- страция детского садика нам была благодарна. Родители детей тоже нам были благодарны. Эта женщина и кое-кто из её окруже- ния стали на нас писать жалобы. Я знал, что под меня давно уже «копают», и один только мой промах — и меня распишут перед всем миром так, что это именно я сбросил бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Всё, что я делал, я делал правильно, мудро и с при- целом на два шага вперёд. У нас был заведён журнал, где четко было указано, кто организовал вывоз собак, когда и куда они поехали. Более того, я у всех брал письменные благодарности в наш адрес за гуманный, замечательный отлов и за большую любовь к животным. Этим мы можем гордиться, потому что ничего ранее подобного в истории отловов не было! Они — эти благодарности — и сейчас у меня лежат в отдельной папке. Там так и сказано: «Благодарим за гуманный отлов и за хорошее от- ношение к животным». Вот такими строками я действительно горжусь. Но это всё обычные выезды. После них все наши со- трудники жили с собаками, а у Андрея было аж три кошки! Про своих двадцать пять кошек я даже и не вспоминаю и про пятнад- цать собак молчу и никому их даже в назидание не показываю. Для меня это было обычным делом. Особенно для «теперь уже ловца животных, который так животных не любит, что содержит их у себя дома в таком количестве». Это у меня желчь такая и вывод у этой колкости такой — не все ловцы одинаковые! А вот для Андрея и в особенности для его жены новые животные в их доме было нонсенсом и содержание их переросло в подвиг, идущий на грани с отчаянием. Не ожидала она от мужа, что тот кошек ей принесёт. Но у них отдельная семья, своя жизнь — и это их дело. Тем более что, кроме животных, ей еще пришлось и за лежачими родителями ухаживать. С этой точки зрения мне было чуть-чуть полегче. Ладно. Переходим к другой главе. #ВалерийСугробов_опусыИрассказы© Авторские права защищены. Перепечатка или распространение уникального авторского контента из ленты группы Опусы и Рассказы возможна только с разрешения Автора.