ПРИКОСНОВЕНИЕ

АВТОРСКАЯ ПОВЕСТЬ 18+ Михаил Сборщик Глава 9

художник Елена Бегма 9  Весна ворвалась в Москву резко, с прилетом грачей, с солнечными днями, с веселыми бурливыми ручьями с Воробьевых гор. Снег, и так редко покрывающий землю, быстро растаял, уступив место первой траве, своей зеленью, радовавшей сердца москвичей. В воздухе появились первые стрижи, рассекающие небо над Москвой, пролетающих смело мимо окон МГУ и стремительно реющих в районе Останкино. Жгучее весеннее солнце прогнало зимнюю хмарь. В Подмосковье, на торфяных болотах уже курился дымок. Старики говорили, такой зимы не видели с сорок третьего года. Тогда тоже снега было мало на полях, он растаял уже в марте оголив почву первым жарким лучам солнца. Везде, где возможно загорелись торфяники. Людей – пожарников не хватало, основная масса мужчин была на фронте, а из женщин, которые составляли жилой фонд, более половины, солдатки, они могли все: с оружием в руках защищать свой дом от врагов, ковыряться в военной технике, где взорванной, где просто покинутой фашистами, как не нужный хлам. И заводили, и ставили на колеса, на гусеницы. Они могли месяцами скрываться в лесах, ища и находя пропитание, свежие только взошедшие грибы, сморчки, шампиньоны и похожие на мякоть грецкого ореха строчки, а также собирать по болотам прошлогоднюю, но очень вкусную клюкву. Но, здесь, возле дома против пожаров торфяников были бесполезны. Как курицы бегали вокруг прогаров и кудахтали. Много земли, да и деревень сгорело в то лихое время. Что за напасть, за какие грехи бог прислал людям кару. Сначала страшную опустошающую войну, а потом ураганный огонь торфяных пожаров. Что выстояло в войну, то сгорело теперь. Где-то недалеко от Москвы, всего в ста семидесяти километрах лежит большое озеро. Святое, что севернее города Шатура. Озеро чистейшее, всегда с прохладной прозрачной водой. Лечебное. Сам Господь создал этот рай для туристов и дачников. Край озер и лесов. В каких-то ста метрах от озера, на запад затеряешься так, что можешь сутками искать дорогу назад. И вот над озером и близлежащим районам разносится не с чем несравнимый запах. Это запах торфа. Кода-то, давным-давно, еще до войны, по указу правительства велись осушение торфяных болот, добывали горючий материал, но потом забросили разработки, остались, как всегда в Советском Союзе, ржаветь брошенная, никому не нужная техника. Экскаваторы, драги, тралы…. При первых лучах жаркого весеннего солнца снег прикрывающий залежи торфа вытаял, природа ждала дождя, осушенные болота живительной влаги. Многочисленные птицы, облюбовавшие этот край утки, кулики, выпи, дрофы, устраивали невообразимый гомон из-за дефицита воды. С местных болот срывались полчища крылатых созданий, и отправлялись на близкий водоем. Озеро Святое, еще только вчера бывшее чистое и благоухающее от береговых растений, покрылось птичьим пометом и перьями. То тут, то там случались стычки между главами семейств и кланов. Бекасы воевали с ласточками, вальдшнепы с дрофой. А черная цапля, никого не боявшаяся черная цапля ходила по берегу Святого на своих длинных ногах – ходулях, выискивая на мелководье жирных и холеных лягушек. Здесь, в лесу, в зарослях ивняка и орешника и расположилась киностудия «Скоробогатовы и друзья». Вообще-то, по большому счету, ни сам Скоробогатов, ни его сумасбродная дочка к киностудии не имели никакого отношения. Осип Георгиевич ревностно охранял свое детище. Киностудия через подставных лиц была зарегистрирована, как охранное агентство егерей и лесничих. По документам фирма мало была похожа на студию, записывающую кино. Но на самом деле фирма тоже ничем не напоминала киностудию. Она была так далека от кино, как мопед «Верховина» от трактора «Белаз». Но тем не менее, здесь снималось кино. Кино для взрослых. Кино, доступное в продаже на черном рынке. Кино срамное. Кино непотребное. Кино с грифом «порно». В диких местах, в глухомани, куда не ходят даже местные грибники по причине сильного запаха торфа, стоят четыре строения, грубо сколоченные из досок, неотесанных и не струганных. Два барака, глядящие друг на друга дверями и разделенными на несколько спальных мест. Здесь живут актеры и актрисы, в нормальной обстановке. Несколько девочек и трое ребят. Ребята полны энтузиазма. Сильные тела атлетов, всегда готовых на все. И девочки. Молодые, красивые тела, аппетитные и доступные, по любому зову готовые встать и идти, лишь заработает камера. Но удивительно, глаза девочек пусты и равнодушны. Кажется их не радует получка в конце недели привезенная курьером. Обычно курьером был сам Осип Георгиевич. Он приезжал каждую неделю за товаром, привозил заработанные деньги и общался с персоналом. Два других строения занимали большее место. В одном, собственно, и была студия. Снаружи барак, обитый такими же досками, внутри это был шедевр больных кино людьми. Все, от нехитрой декорации съемок и дешевенького магнитофона для музыкального сопровождения, и до света софитов, прожекторов, пистолетов и стробоскопа, а также до изысканных одеяний нимф и сатиров кино. Всё было сделано на высшем уровне. Осип не жалел денег на униформу актеров, на антураж, на красоту предшествующему действу. Чтобы никто из актеров не жаловался на быт. Ну, и четвертое здание. Каземат для охранников, исполняющих функцию защитников здания. Тут так же держали неугодных, проштрафившихся актрис. Но надо сказать, кроме двух, нет теперь уже трех, девчонок начинающих бузить в каталажку не прятали. И лишь одна девушка, несогласная с действиями Осипа, пригрозившая ему карами небесными и земными, находилась в казематах до сих пор. Осип долго не думал. Не добившись от девочки пьяной любви в кругу друзей. Эх, видели бы вы, как девушка защищала свое доброе имя. И после этого, естественно, что могло быть - после этого? Это случалось со всеми маленькими звездочками, попавшими в сети «гения» киноискусства, - их «славное» имя было бы вписано в анналы порноискусства. Осип Георгиевич просто устал с ней бороться. Отпустить он её не мог. Всё это было чревато нехорошими последствиями, а именно похождению девочки, как пригрозила она сама, а ей было, как выяснил парень, пятнадцать лет, до ближайшего отделения милиции, и тогда прощай свобода, кино, и хорошие деньги. У милиции с нарушителями закона, причем отягощенным похищением людей, несовершеннолетних, разговор короткий. Если он доживет до суда, если пройдет все круги ада, то пару десятков лет обеспечены. А, скорее всего, выстрел в спину - при попытке к бегству. Поэтому, он отдал её охранникам, со словами: «Делайте с ней, что хотите, но чтобы к концу недели она либо была пай – девочкой, либо сошедший с ума овощ». Девчушке повезло, приглядывать за ней вызвался молодой парнишка, местный житель Артем Меньшиков. Красивый, улыбчивый юноша, но не высокомерный, забравшийся со школьной скамьи в охранники, и не растерявший еще романтику от будущей профессии. Он, увидев узницу Осипа, пожалел её, попытался успокоить. Девочка, лежала на топчане избитая, полураздетая, но не сломленная. Под глазом налилась фиолетовым цветом гематома, на верхней губе следы запекшейся крови, нос был разбит. И видать что-то было сломано, так как она дышала с трудом, в носу что-то мешало, и время от времени на свободу выбирались красные пузыри. Девушка прятала свое лицо в разорванной кофточке, наверное, очень стеснялась того, что происходило с ней. Артем, как истый джентльмен, подсел к девушке на топчан, и, достав из кармана носовой платок, аккуратно, чтобы не причинить девушке нечаянную боль, протер ей лицо. Вложив платок ей в руку, сам прижал её, руку, легонько к носу. Нежно, робко, словно в первый раз, провел ладонью по её волосам, кудрявым, даже сейчас вьющимся, после того, как она побывала в руках Осипа, светлых с рыжим оттенком волосам. Парень почувствовал тепло, исходящее от головы девушки, полные губы дернулись и прошептали. -- Леша! -- Нет! Я не Леша, - парень наклонился вперед, чтобы заплывшие глаза девушки разглядели его. Девочка машинально дернулась, опустив руку с платком вниз, к подолу платья, защищая самое святое, что есть у любой дивчины. Артем понял, о чем она подумала. – Не беспокойся…. Я ничего тебе не сделаю. И Осип ничего не мог сделать. Он только побил тебя. Но он не мог. Я знаю. Он не может… с женщиной, с любой. – И в ответ на её молчаливый вопрос, сам же ответил, - он импотент. Девушка через силу, через боль улыбнулась. Артем мысленно улыбнулся и поздравил себя, хоть с маленькой, но победой. Он снова приблизился к девушке, и со словами: «Ничего страшного. Разреши мне осмотреть тебя. Ты такая избитая, что я боюсь за тебя», положил её на спину, и начал осмотр. -- Ничего страшного. Голова чистая, только нос разбит, но не сломан, - приговаривал он, осторожно поворачивая голову девушки в разные стороны. – Синяки на скуле и под глазом пройдут. -- Пройдут? Мне кажется - они навсегда останутся, - девушка говорила с трудом и так же тяжело дышала. Артем повернул лицо к себе. Потом легонько опустил руки вниз, ощупал шею, опустился еще ниже. Вопросительно взглянул. -- Маленькая, извини мне надо осмотреть грудь. Не бойся, не для чего-то, мне кажется, у тебя ребро сломано. Я посмотрю? -- А, ты, как думаешь? Я сейчас буду сопротивляться? Да? – девочка, сделав гримасу, которая обозначала сдавленный смешок, и опустила руки положив их вдоль тела. «Вот смотри какая я покорная. Я всегда была бы такой. Зачем этот зверь осип, бил меня? Я ведь никому ничего не сделала». Парень аккуратно сместил, пропитанные кровью, натекшей из носа, полы кофты в стороны. Открыл её налитые, уже не детские груди, быстро, невесомо прикасаясь к коже девочки прошелся по её телу. Обследовав замечательные, манящие бугорки с набухшими вишенками, прошелся ниже, до плоского живота, наклонился и нежно поцеловал девочку в полоску перед резинкой юбки. Отстранился и хотел запахнуть полы кофты, но встретился взглядом с девушкой. Ответный взгляд красноречиво говорил: «Ну, что ты? Не останавливайся. Ты же хочешь меня». -- Нет, девочка, - очень тихо проговорил парень, бережно закутал её кроме кофты в свой свитер, быстро сняв его. Он присел к девушке на топчан, и, лаская её лицо и волосы, тихо проговорил. – Не сейчас. Ты сейчас отдохни. Наберись сил. Я все сделаю, чтобы Осип до тебя не добрался. В конце концов оформлю побег. Он же здешнюю флору не знает, а я местный. Я все для тебя сделаю. Ну, вот он урод, - вырвалось у парня в довершении всего. Парень поморщился, его кулаки сжались, так что побелели костяшки пальцев. Девочка поняла по реакции парня, что её состояние даже хуже, чем она думала. Он бережно положил голову девочки на подушку, мурлыкая, и лаская гладил её волосы, успокаивая боль и убивая последние крохи недоверия, если они были у девочки. Девушка засыпала и сквозь сон услышала членораздельные слова парня. -- Я с тобой, маленькая. Меня Артем звать. Если, что, я буду всегда рядом. Ты верь мне. Сквозь дрему она прошептала в ответ. -- Меня зовут – Полина! Я тебе верю. Я постараюсь быть хорошей. Ты только спаси меня.

художник Николай Маяков ___________________________________________________ Максим шел напролом. С группкой преданных ему бойцов они выполняли работу пожарных. Вот уже третьи сутки не спали, прикорнув на часик – два на бегу, у машины с водометами. Торф, старое обезвоженное торфяное болото, горело. Пал шел от деревни к деревне. По полям, по пожухлым султанам камышей и высокой осоке, по низинам заполненным высыхающей зеленой жижей, когда-то громко именовавшей себя озером. Стебли камыша были хорошим проводником для подземного огня, огонь двигался с небывалой скоростью. Старики вспоминали сорок второй год, проклинали правительство довоенного времени, которое заставляло осушить болота с залежами торфа. Вот торф и горел. Он горел всегда, когда была сухая солнечная погода. Но такого пожара не помнили даже они. В этом не было ничего удивительного, мужчины сорок второго были на фронте, те кто не попал на фронт жался ближе к Москве. Они просто не знали про пожары того времени, когда сгорали полностью деревни, когда пал нанес ущерб, едва ли не больше, чем сама война. Но тем не менее, находились люди, которые с горечью вспоминали те годы. Но время было военное, а мы знаем поговорку, война все спишет. Сейчас же в мирное время ребята из отряда Максима защищали свою территорию. В городке Шатура, был филиал корпорации Валеры Орлова. Его щупальца уже добирались к волге, а Подмосковье, — это вообще была его прерогатива. Несколько заправок и сам магазин автомобилей в Шатуре - были гордостью Валерки. Современный дизайн, красивые и обходительные продавцы, оснащение заправок по последнему слову техники. И вот огонь подбирался к этой гордости. Пожар шел от озера Святое по краю лесного массива, захватывая сосны и осины, которые сгорали как спички. У ребят было много работы. То там, то в другом месте возгоралась трава и заброшенный бурьян. Ребята вычисляли куда пойдет пожар в следующий момент. Выводы были неутешительны. Прямой угрозы заправкам не было, пожар шел по краю лесного массива у озера Святое, и, по всей вероятности, уходил влево от Шатуры. Но все бывает. Это бензин, это масло, это горючие материалы. Достаточно одной искры - будет такое…. То, что будет, не приснится даже в кошмарном сне. Заправке – хана. А, ведь там автомобили, люди…. Максим помчался к возникшему возгоранию пласта земли без зеленых насаждений. Попытался определить на глаз размер пласта торфа, залегающего на поверхности земли. «Вот еще одно возгорание. Если так пойдет дальше своих сил не хватит. Нужно эвакуировать жителей поселка Фелисово, и попросить оттуда помощь. А сколько работы без этого пожара». Стычка с соперником под Дмитровом. Там были трупы. Сколько еще не уточнили, но главного противника не нашли. Алексей Маслов. Максим помнил его с «Колибри», театра поэзии. Хороший парень, правда максималист и не в меру высокомерен. Максималистами они были все. Были молоды, полны энергией и желанием стать лучше других. Когда они с Валеркой пришли в «Колибри», - Маслов играл на сцене. Играл главные роли, считался ведущим актером. Но существовала еще дыра в репертуаре театра, ниша и её заполнили Максим и Валерий. Это не помешало им подружиться с парнем. Он резко ворвался в их мир, в их дружбу. Ничего не скрывая от новых друзей, ввел их в завсегдатаи местного кафе - «мороженное», где продавалось не только сладкий деликатес в виде шариков в шоколаде, а избранным покупателям из-под полы можно было купить дефицитный деликатес, а также пообещав ребятам новые, дорогие шмотки из магазина с вечной нехваткой товара в свободной продаже. Его мать работала большим человеком в торговле. И все было бы хорошо, но непостижимы пути дружбы. Парни быстро, очень быстро разошлись. А разошлись они тогда просто и наивно. У каждого из них был свой круг вращения. У Максима и Валерки — это были общие друзья, девчонки, дружили давно и крепко, еще со школьной поры. Конечно, были и пассии. Сдружился Максим и с Леной, маленькой шустрой и хулиганистой девчонкой, подругой Валерки в то время. Сам ввел в круг Ирину. Они сдружились. Потом, когда Валерка поругался с пассией на почве разделения мужской и женской работы, они как-то быстро разошлись. Иринка тогда не поддерживала никого. Она, просто, смотрела Максиму в глаза, и никого больше не хотела знать. Когда Алексей вошел в их круг у него была подруга, сварливая, жадная кукла Олеся. Она сразу поставила условия не знакомиться с его новыми друзьями, а тем более с их подругами. Ну, что ж, слово было брошено в благодатную почву. Иринку не надо было упрашивать дважды, а Лена…, она была во всем солидарна с подругой. Так случилось, что Лешка ни разу не встретился с Ириной. А вскоре и пропала дружба с Алексеем из-за жадности его пассии. Вот такая история. Именно тогда Максим узнал зависимость Алексея от матери, не умения сказать свое слово. Там бал правит мама, ну так же друзья мамы, какой была Олеся. Но как давно это было. Кажется, в той жизни, куда Максиму хода нет. Он вспомнил Иринку, её жалкий взгляд, когда они прощались, когда он уезжал. Это был взгляд человека, который второй раз терял любовь. Она принимала это как данность, как необходимость. Сама виновата. Ей суждено жить с нелюбимым мужем, воспитывать дочь, а, ведь, всё могло быть иначе. Иначе…. Максим представил рядом другую девушку. Пассию Валерки…. А, почему, собственно Валерки. Он женатый человек, ему для чего нужна любовница? Тем более, в свете последних данных они с Наташкой подружились. Об этом поведала сама Даша. Естественно и, довольно спокойно Даша подошла к парню и без всяких ужимок, на полном серьезе, сообщила криминальную историю Наташи. Наташа, жена Валерия запуталась. А, может, наоборот, попыталась выпутаться из щекотливой ситуации. Максим все понял. Нити ребуса сошлись. Ему и раньше было понятно, что Наташкой манипулировали, заставляли делать то, что она не хотела из-за своей природной натуры аристократки. Но тут была задействована ревность и то, что рассказала Наташа, хватило и для того, чтобы обелить ее самую, и для того, чтобы арестовать Осипа Георгиевича. А, ведь, это еще раскрыло историю Алексея. Он не хотел нападать на заправки. Его использовали вслепую. Похитили подругу, с которой он приехал в Москву и, спрятали её. Вот он и озверел. Эх, Леша, Леша! Трудно нам будет с тобой. Но причем тут Наташа. А Наташа все это время была рядом с Валерой, она благотворно действовала на мужа. Он не знал, что за его спиной делали бизнес, криминальный, запрещенный законом и этикой бизнес, от которого у обожженного войной и предательством, старого вояки, Максима, голова шла кругом. Жить рядом с человеком, своим телохранителем, и не знать, чем тот занимается в свободное от работы время это не реально. Для этого надо быть ужасно наивным и вообще беспринципным человеком. Но это проблемы Валерия. Его судьба, его жизнь. Максим, хоть и считал себя Валеркиным лучшим другом, и жизнь не раз доказывала это, не мог давать советы. На это была одна причина…. Эта маленькая причина в данный момент находилась с женой Валерки, с Наташкой и их маленькой дочкой под охраной Славки Пузина. Да это была Дашка, его Дашка. Недосягаемая, чужая, но любимая. Максим сам поразился, когда первый раз признался, пусть только себе, что он влюблен в эту пичугу, в этого цыпленка, в эту маленькую звездочку не его небосвода. И пусть Валера тоже любит её, но так сложились обстоятельства, Максим проникся, еще робким и неожиданным для себя чувством, чувством не похожим на то, что случалось у него в жизни, не созвучным любви к Иринке. Не похожим ни на что. Максим гнал от себя мысли о Дашеньке, терзал себя, держал её подальше от себя, старался меньше общаться, тем более сейчас, после разговора о Наташке. Если предположить, что Наташка виновата, хотя ни какой суд, ни какой милицейский чин не докажет её вину, а Максим будет бороться до конца. И докажет, что Наташка не виновата. Что это было просто использование девушки в темную, игра на нее ревности, на обычных девчоночьих инстинктах. Хотя бы только из-за того, что Наташка поверила в него. Еще больше из-за Дашки, из-за того, что девчонка верит ему безотлагательно, а он…. Он всего себя отдаст, лишь бы ей было хорошо. Ход, думу, плавное течение мыслей Максима прервал Сергей Алябьев, подошедший сзади, он был сильно возбужден. За него спиной маячил худощавый парень в униформе охранника, бледный, в состоянии аффекта. Казалось, чуть – чуть и он упадет в обморок, тело дрожало от недостатка кислорода и от обилия в легких продуктов горения торфа. -- Макс! Тут местный житель хочет с тобой поговорить, - он отошел в сторону давая проход парню на передний план. -- Да, что там говорить, действовать надо! Там. Там – от многословия он задохнулся и закашлялся. Максим терпеливо ждал. Прокашлявшись и отдышавшись, снова приобретя возможность что-либо говорить - он продолжал. -- Там, - снова небрежный взмах рукой куда-то в сторону леса, именно в тот участок, откуда тянуло дымом и гарью. – Там есть люди…. Четыре девушки и два парня, охранника. Они отрезаны от всего мира огнем и дымом. Им уже дышать нечем. Прошу вас. Спасите их. -- Но, где они, где? – Максим встрепенулся, если парень был такой измученный и взъерошенный, то стоит ли говорить о девчонках. Да и живы ли они. Максим соображал быстро, еще быстрее принимал какие-нибудь решения. Не зря в Афганистане командовал ротой разведки. Это осталось на всю жизнь. Отдав команды по тушению прогара в районе озера, он кивнул Сергею и захватив с собой еще двух бойцов, оставив охранника на площадке, уже было погрузились в лес. Но не тут-то было. Охранник, через силу пошел в лес, сказав. -- Вы не найдете их. Они там в зеленке, спрятанные. Парень, охранник и две девушки уже не могут ходить. Кого дымом погубило, там действительно, дышать нечем, а кого и поджарило на костре. Вы бы видели, что там делается. Я уходил за помощью, поклялся. Я им нужен. Может их уже нет. Я НЕ ЗНАЮ. Помогите, пожалуйста…. Парень бросился в зеленые насаждения. Вперед, только вперед, в жар, в дым. Максиму показалось, что они опять в зеленке Афгана, идут след в след, пять человек в наряде, среди вражеских цепей, мимо горящих костров моджахедов, идут, чтобы выполнить задание, чтобы вытащить из плена наших ребят. Отряд неожиданно вырвался на простор, на широкую елань, прогалину, созданную человеком, его хозяйственной деятельностью, вернее сказать бесхозяйственностью. Через елань тянулась дорога, в центре поляны стояло покореженная, побитая машина, грузовик довоенного образца «ГАЗ – полуторка», стояла, словно брошенная здесь со времен войны. Хотя, все могло быть. Через поляну, как раз по центру ее, прорезая елань как раз на две половины, дымилась широкая полоса торфа. И, судя по состоянию почвы подземный костер тлел давно. Совсем немного осталось тлеть, гореть, почва, как живая, вспучится игриво, распылится на мелкие искорки, содрогнется и утянет весь пласт земли, туда к центру откуда и выбиваются обильней всего дымки. Вот так и образуется прогары, не большая яма из прогоревшего торфа. Температура в прогарах около шестисот градусов, говорят, что выбраться из прогара очень сложно, но Максим думал, что это истинная смерть. Выбраться из прогара, где температура в три, четыре раза меньше очень трудно. А в торфяном прогаре, где горит, кажется, земля и небо, невозможно. Все это хорошо, но рванувшийся было напрямик охранник резко затормозил, начал озираться по сторонам, словно искал что-то или кого-то. Что он искал, стало понятно в следующее мгновение. Подул резкий шквал ветра, он разогнал на минуту дым стелившейся по самой земле, Максим тогда подумал, все намного хуже, чем он предполагал с момента, когда ступил на эту поляну. С другого конца поляны, из-под раскидистого дуба, давным-давно лежащего на краю поляны, выскочили две девушки. Они с радостными криками помчались на встречу спасателей. Максим гортанно крикнул, словно черный сип, предупреждая об опасности, охраняя своих птенцов от таких же хищников. А вслух он только успел сказать: «Куда же вы? Зачем? Сидите. Ждите». Но девушки слишком долго ждали в жаре, в дыму. Они проигнорировали его клекот. Да и не только его. Охранник уже кричал и бежал им навстречу. -- Стой! Полина, стой! Бесполезно. Они, наверное, услышали, им, наверное, казалось, что они бегут по земле, но почва уже вспучилась. Парень вмиг оказался минимум метров на шесть ниже бегущих девочек. Он все понял. Он уже знал последствия пожара на торфянике. Он резко встал, опустился на колени. Рот был открыт в беззвучном вопле. Парень молча упал на траву, закрыл лицо ладонями и застыл в беззвучном рыдании. Максим понял, что он сейчас похоронил нечто большее, чем просто девчонок. Вполне, может быть, это была его любовь, а может, нечто большее. -- Макс, - услышал он шепот Сергея. Сергей не шептал, и даже не говорил, он кричал, и довольно громко, просто Максу в последние минуты, когда он увидел смерть двух девчонок, он воспринимал слова Сергея именно так. -- Макс, - вскричал Сергей и обогнув лежащего на поляне охранника, приблизился к командиру. Макс посмотрел на парня омертвелым взглядом. -- Макс! Машина! Газончик, - парень все понял. Когда почва вспучилась Газончик, что стоял по центру поляны, качнулся, и, повинуясь правилу спасения именно тех, кто нужен тебе, в этот миг поехал по откосу в их сторону. Причем девочки, которых подняло в воздух, аккуратно опустило в кузов полуторки. Они стояли в кузове, словно две бледные русалки, обожженные с рассеченными лицами. Они не могли не говорить, не плакать, все еще не веря в свое спасение. А Максим. Он уже ожил, раздавал команды. Вихрь, поднятый горением торфа, бушевал внизу. Пусть жара. Пусть пекло. Пусть геенна огненная. Здесь, на срубленных, и выставленных одна к другой березках, протянутых с края елани до самого автомобиля, было терпимо. Ну, как терпимо. В перчатках и в костюме несгораемом, да еще с притороченной к тебе, к плечам плащ-палатки, ты словно окунулся в самое пекло, в преисподнюю. Вокруг бушевал огонь. Он пожирал остатки торфа, не съеденного до прогара. Максим пробирался к краю поляны, где уже собрались с десяток бойцов. У него за спиной прикрученные к плечам лежали запеленатые, измученные девчушки, не шевелящиеся, не издававшие ни одного звука, и, вообще, вроде бы, без сознания. Но главное - живые. Обе. Максим потихоньку переставлял ноги, не нарушая их покой. Он вполуха твердил: «Девчонки. Сегодня можете считать своим вторым днем рождения». Потом он спрашивал у охранника как они попали в эту тяжкую ситуацию, что их привело сюда, в самое пекло. То, что рассказал охранник повергло ребят в шок. В лесополосе близ озера Святое находилась фабрика по производству кинопродукции. Наверное, название озера провоцировало хозяев студии делать не святые дела. В густом лесу, между берез и сосен, прикрываясь буреломами и торфяными залежами стояла студия порно фильмов. Не законная студия, но приносящая много денег. -- А кто командовал всем этим безрассудством? -- Осип Георгиевич! Он был единственный хозяин студии. Платил нам хорошо, но и требовал порядок. Кстати, поддерживать порядок было не сложно. Девчата, актрисы были сама кротость, мы это узнали позже, когда к нам попала Полина. Женя Рудько, девушка, которая бежала с Полиной, рассказала. Она, как и многие актрисы были, или стали любовницами Валерия, генерального директора. Их всех привела Наталья. Жена генерального директора. Она, говорили, проводила целый осмотр героинь «кино». Искала красивых, молодых, целеустремленных. Но отбора-то особого не было. Валерий с другими девушками не связывался. Но Женя выглядела бледнее на фоне других актрис. Поэтому ей доставались, понятное дело, специфические роли: то ведьмы – обольстительницы в «Вие», то старшая дочь, неудержимая вакханка в фильме по сказке Маршака «Подснежники в январе», то служанку Эммануэль. Ну и платили меньше, чем остальным барышням. Не так давно появилась еще одна девушка. Её не приводила Наталия. Приехал с ней сам Осип Георгиевич. Она не соглашалась сниматься, была какой-то обиженной, разбитой. Не помогли и деньги, которые сулил глава компании. Я думаю, если бы Наталья знала про эту строптивую девчонку, она бы такой разгон устроила. Но Осип сам привел её на свой страх и риск, и прогорел. Уж, он и уговаривал ту, и сулил большие деньги, потом бил. Я, думаю, не был бы он импотентом, он бы, просто, взял и изнасиловал девочку, а так оттащил её избитую к нам в барак, и кинул на топчан со словами: «Берите её как хотите, но, чтобы послезавтра была готовая актриса». Как будто мы специалисты ломать души. В общем я её спрятал в тайнике, мы же работали давно, мы местные ребята, делали тайники для денег, чтобы близким не рассказывать какую мы сумму заработали. Да и чтобы самим спрятаться. Чувство-то нехорошее было. Полинка недели две болела. Менял подстилку каждый день, есть не могла, приносил воды, приносил бульон. Но со временем девушка ожила, ссадины и синяки зажили. Тяжелей было с психологической травмой. Девушка поняла, что я не хочу ей ничего плохого. Она в первый же день тянулась ко мне. Пыталась соблазнить. Но я же видел, что это не от распущенности, просто благодарность. Сначала держал её на расстоянии, но не выдержал. Я влюбился в нее. А, что, думаете, не может быть этого. Работать с такими девчонками и не сметь даже подержаться за них. А тут такая девчонка. И сама, понимаете, сама, лезет в постель. Что я отталкивать её должен? Я не смог. Потом ругал себя последними словами, но приходил к тайнику и все продолжалось. Уход, кормежка, перестилание подстилки и любовь. Я был на седьмом небе от её тела. Не знаю, что это было с её стороны? Может, вовсе благодарность, а, может и что большее. Но Лешу, она бредила им первое время больше не вспоминала. Вот такую душещипательную историю поведал Артем Меньшиков до того, как их увезли в милицию давать показания. Максим ехал по Москве, весенней Москве, вдыхая запахи обновленного города. Май принес победу над кланом Алексея Маслова. Тишина, если и остались осколки банды покусившиеся на заправки Валерки, то они либо убрались восвояси, то ли, просто, затаились до времени. Жизнь восстановилась, вошла в привычное русло. Полина выздоровела, уехала домой с сопровождающим её Артемом, прощаясь на вокзале пообещала Максиму забыть Лешу. Максим привел на суде достойные аргументы в пользу Наташки. Благодарности от Валерки не было предела. Он, конечно, на время, даже оставил в покое Дашку, у него открылась любовь к жене, причем не поддельная, а самая настоящая.

художник Юрий Обуховский _____________________________________________ Даша? А что, Даша? В последнее время у Максима не было ни одного дня передышки. Большой договор Валерия с китайцами. Приезд группы китайцев в Москву. Охрана и размещение. И ни одной встречи с Дашкой. Но если признаться честно, Максим сам, как страус прятал голову в песок. Избегал встречи. Просто, таился. Пытался разобраться в себе. И, если честно, гнал от себя наваждение, гнал от себя эту любовь, все чаще вспоминал Иринку. Сравнивал их. Старался чтобы Иринка выиграла эту незримую битву, была выше в сравнении. Но, время шло, и Максим понимал, что Даша становиться ближе, что она не только в мыслях вытесняет Иринку, она всецело заполняет думы юноши и физически, не делая для этого ничего. Не пройдя ни шага навстречу, более того сдружившись с Наташей, она больше времени проводит с подругой, нянчится с её ребенком, вводит Наталью в мир прекрасного. В мир театра, галерей, музеев. Наташке понравился мир Москвы прошлого века, который она не знала. Она с удовольствием принимала Дашины знания, и забирала девушку от Максима. На начальника службы безопасности у нее просто не было времени. Максим понимал это, но все равно чувствовал её внимание и не назойливую опеку. Вот, как сегодня, совершенно случайно он попал на вернисаж советских художников под интересным названием «Мое счастливое детство». Много красивых картин, в основном детей, счастливых и ослепительно красивых. Много радостных лиц, раскрепощенных и безоблачных. Все картины датировались с 1977 года до 1982, то есть на время, приходящее на застой, на царствование Леонида Брежнева. Вот уж, воистину, был застой. В делах, в творчестве, в науке. Он светился в лицах этих детей – уверенность в завтрашнем дне, радость жизни в самом лучшем государстве, беспечность и шаловливость, единственно возможные в социалистическом государстве. Максим ходил за делегацией Китайцев прислушиваясь к комментариям гида, который расхваливал эпоху Брежнева, про жителей Москвы, живших в то время. Случайно, абсолютно случайно, он посмотрел налево и, внезапно, насторожился. В стороне от делегации, как будто не имеющие к вернисажу никакого отношения, ходили, повторяя движение группы, жена Валерия и Даша с маленькой девочкой на руках. Они проходили рядом с делегацией, осматривая картины, внимательно и изучающе, но отсутствующим взглядом. Но это было не неожиданно, жена, исподволь наблюдающая за мужем, тем более сейчас, когда девочку заинтересовали страницы высокой культуры. Неожиданным и не объяснимым было то, что взгляд Максима выделил из множества праздно шатающихся граждан знакомое лицо. Максим узнал его сразу, трудно было не узнать человека про которого ты думаешь каждый день уже полгода. Это был Алексей Маслов. Повзрослевший, заматеревший юноша, но такой же, как и раньше, красивый, со смущающим девушек взглядом. Он направился в комнату ультрасовременного искусства, туда, куда только что прошли девушки. Максим жестом подозвал Алябьева. -- Сережа, он здесь. Без паники. Уводи делегацию в соседний зал, а по возможности, вообще из вернисажа. Валерке не сообщать. Я пойду за ним. Ты, только выведешь делегацию возвращайся. Макс темной тенью скользнул в направлении, куда недавно пофланировали девчата. --Ничего, Даша! Вообще, ничего. Словно это была не я. Словно не я создала этот бордель. Словно не я поставляла девочек сюда. Как будто мое имя выкинули из дела, либо дело, вообще, без меня заводили. Нет я не спорю, Максим талантлив. Он все сделал так, что комар носу не подточит. Но, ведь, так нельзя. Я же, виновата. Я, действительно виновата. Он же знает это? -- Знает? Конечно знает. А, ты не подумала, что он понял, что ты раскаялась. Что ты все поняла, как надо? -- Ага, поняла. Я ведь не знала, что он бьет девчонок. Не знала, что содержит их, как скотину. Я бы никогда не поверила, что Осип Георгиевич способен на это. Он же, - мой Осип, Мой телохранитель. Со мной с детства. Его папа приставил ко мне в двенадцать лет. -- Так давно? -- Да, так давно. Ну, ладно, хватит о нем. Давай о сладком поговорим. Как у тебя дела с Максимом? Ты объяснилась с ним? Ты уже с ним? -- Ой! Наташка, как все сложно. Иногда мне кажется, что он совершенно ко мне равнодушен. Вообще не обращает внимания. Не думает обо мне. Мне, кажется, я выбрала себе идефикс. Вбила себе в голову, что люблю Макса. -- Постой, Даша. Милая, не торопись. Я знаю Макс не такой. Я знаю, у него есть, была подруга, там, дома. Но, ведь, он уехал. Не смог её делить с кем-то. Ты понастойчивей будь. Добивайся его. Макс же не из тех, которые приходят и сразу влюбляются. Его добиваться надо. -- А, знаешь, я ему даже стишок написала. «ПРИКОСНОВЕНИЕ» называется. Это только ему. Вот послушай: В небе мелькнув одиноко, Искрой. Сгоревшей звездой. Да! Мы расстались до срока. Но, я хочу быть с тобой. Губы мои не тревожишь. Сердце очами не жжешь. Прошлого не воротишь. Дважды в поток не войдешь. Не для тебя жгу улыбку, Не для тебя свет моих глаз. Не для тебя…. Но, дай мне попытку, К тебе ПРИКОСНУТЬСЯ. Хоть раз. Прижаться к груди твоей вольной, Страдающей грудью и жгучей. Губами пройтись исподволь. Мой! Мой родной, единственный, лучший. И ты увидишь, возгорятся Мои слепые очи. И живые Ладони снова воцарятся Вблизи твоей груди. И, снова, горит улыбка Губы прошепчут: «Родной». В небе мелькну одиноко Искрой. Сгоревшей звездой…. Ну, как. Тебе-то нравится. Я старалась. Вот думаю ему на досуге подсунуть. Он все поймет. Я знаю, - Наташка, увидев мечтательные и романтичные глаза девушки, улыбнулась. Перехватив дочку поудобней, до этого её носила подруга, хотела что-то сказать, но резко замолчала. Дашка стояла перед ней растерянна и обескуражена. Взгляд её устремлен мимо девушки. Куда-то за спину. В глазах тревога и какая-то беспомощность. Зрачки у Дашки расширились, словно она увидела что-то страшное. Девушка подошла к подруге вплотную и еле слышно, одними губами прошептала… -- Уходите!!! Но было поздно. Наташа обернулась и ничего страшного не увидела. В кабинет, где они только что были, считая дочку Наташки, втроем вошел еще один персонаж, молодой длинноволосый парень. С виду лет двадцать - двадцать три. Взгляд загнанный, затравленный, уставший. Он расслабленно подошел к девушкам. -- Ну, наконец-то. Ты здесь. Я так долго искал тебя Наташенька. Я уверен был что найду. Что высчитаю момент, когда ты будешь одна, без своего бешеного муженька. -- Кто вы? – Наташа захлебнулась гневом со страхом вместе. Она чувствовала, как страх холодными щупальцами стягивал её грудь, отражался где-то внизу живота, и, снова, поднимался растревоженной волной к гортани. – Вы кто? — Это, Наташенька, самый противный враг твоего мужа. Леша Маслов. Правда. Алешка, хм. Гроза всех девчонок в Петропавловске, правильно я говорю, Леша? -- А, ты, кто будешь. А, какая разница. Уходи! Мне не нужны лишние жертвы. -- Не получится. Я теперь второй человек после мужа в судьбе Наташки. -- Тебе придется уйти. Наташку ждет смерть, а тебе зачем на это смотреть, - и с этими словами Лешка вытащил пистолет, и поиграв им, сел на скамейку для обзора картин, положив оружие рядом. Даша выступила вперед, бледна душой и телом, естественно перепуганная, но от этого не менее отчаянная, закрыла своим телом Наташу с ребенком. -- Отпусти их. Ну, что? Что они тебе сделали? -- Они ничего. Но, вот её муженек. Он похитил мою девочку, мою Полинку. Из-за этого они умрут. -- Так они же ни в чем не виноваты. Они даже не знают никакой Полины. Даша так и стояла, прикрывая от маньяка молодую женщину с ребенком на руках, перемещаясь так, чтобы Наташка попала в непосредственную близость с выходом. Перемещалась с одной целью, дать возможность девушке с ребенком спастись. Ища единственный шанс и говорила, говорила. -- Ну, Леша, тут ты ошибаешься. На их жизнь Валерке наплевать. Они же уже не живут в одном доме. Они готовы разойтись. -- Что ты тут лепечешь? Да она никогда не бросит мужа. -- Лешка! Ошибаешься! Иначе мы не были бы вместе. Я, - девушка замолчала на секунду подбирая слова. – Я… его… любовница…. Ему они уже никто. Отпусти их. Маслов устало встал со скамьи, и побрел к выходу. Открыл дверь и, высунув голову в коридор. Убедившись, что в коридоре никого не было, он обернулся к девушкам. -- Ладно. Пусть идут. Все я сказал, - и, дождавшись, когда девочки выйдут из комнаты, закончил, обернувшись к Дашке. -- Ну, а с тобой мы еще не закончили. Хм. Любовница. Вот скажи мне. Ты кто такая? Почему ты печешься за Наташкину судьбу? Ведь она не сильно бы думала о тебе. Ну, что ж любовница. Если ты готова пожертвовать собой ради нее и их отпрыска. Что ж. Только объясни мне, почему? Надо сказать, Дашка не была той овечкой, что идет на заклание. И соображает она получше и быстрее многих. Например, Лешки. Как только Маслов поднялся со скамьи и пошел открывать дверь, когда он выглядывал наружу, а длилось это две-три секунды, Дашке хватило времени подскочить к скамье, схватить лежащий там бесхозный револьвер и скрыть его в многочисленных складках своей длинной и пышной юбки. Когда голова парня вынырнула из коридора назад в комнату, Даша уже стояла на том же месте и ждала выхода Наташки. Когда Наташка проходила мимо и тревожно взглянула на девушку. «Не бойся, Натка. Все будет хорошо. Вывернусь», - прочитала женщина в ее глазах. Вся гамма чувств пробежались в глазах Дашки за какую-то минуту. Когда Алексей заговорил с ней, девушка была холодна и расчетлива. -- Почему? А, почему, должна погибнуть Наташка? Почему ты должен судить её? В чем она перед тобой виновата? Ведь, это не она. Затевала всю историю с Полинкой. Конечно, она не святая. Много ошибок делала в жизни, но её не надо винить за то, что сделал кто-то. Пойми, Леша! Она хорошая девчонка. Обеспеченная женщина. У неё ребенок. А, ты хочешь её лишить жизни. -- Дура! Ты чего добиваешься? Я отпустил её. Но кто-то должен ответить за Полину. -- Да жива она. Жива твоя Полина. Она отделалась легким испугом. Правда сильным испугом. Даже страхом. Ужасом. А, думаешь мне не было страшно, когда…. Дашка не договорила. В комнату как вихрь, как цунами ворвался, разбив попутно стекло, и сломав раму окна, парнишка в униформе охранника. Притормозив у подоконника и сгруппировавшись, встал в боксерскую стойку. Это был, конечно же, Максим. -- Стой там. Не приближайся к ребенку, - при этих словах Дашку передернуло. Вот как, я стараюсь для него. Соблазняю, чуть ли не открытым текстом развращаю его, а он «к ребенку». Да я, если хочешь, уже заболтала его. Он может уже лапки вверх поднял. Конечно, она так не думала. Она боялась Алексея, очень боялась. Кто она такая, семнадцатилетняя девчонка против закоренелого бандита, тем более раненого пропажей его игрушки. Она уже знала, что Полинка, освободившись от гнета владельца кинопродукции, решила не возвращаться к Алексею. Но и домой тоже не поехала. Она осталась в Шатуре, у охранника, посчитав это лучшим вариантом. Лучшим, чем скрываться, все время скрываться с Лешей. Она, просто, исчезла с горизонта Маслова. Исчезла беспрекословно, безропотно, по-английски, не прощаясь. Но об этом Даша не могла сказать Лешке. Да и без этого она не смогла бы справиться с раненым зверем, в которого сейчас превращался Алексей. При всех своих достоинствах, при всей напускной безразличности к своей судьбе, Дашка была трусихой. Глупой маленькой трусихой, маленьким зайчонком, которого уже давно била крупная лихорадочная дрожь и ей было стыдно перед Алексеем. Лишь когда на сцену вышел Максим, Даша постаралась утихомирить свою дрожь. Теперь же появилась другая напасть. Независимо от самой Дашки, в глазах девушки возник океан соленых, жгучих, разъедающих слез, словно в горной реке, после таяния снегов на вершинах, бурные воды скапливаются в русле, которое не может уже удержать их. И, чтобы схоронить это море в себе, Дашка отвернулась, закрыв глаза подолом кофты. Закрыв глаза, чтобы не видели её слез, но еще больше от страха. От страха за Максима. Она знала, что револьвер бандита лежал преспокойно в кармане её необъятной юбки, точнее она не думала про пистолет, она просто, забыла о нем. А двое мужчин стояли друг против друга, набычившись смотрели в глаза.

картинка из интернета _________________________________________________ Алексей, конечно, узнал Максима. Не сильно тот изменился за четыре года. Возмужал, набрал мяса и мышц на кости скелета. Стал более несговорчивым, с железным блеском в глазах. Непримиримый, жесткий, отчаянный. Было еще одно, что не скрылось от Алексея, то, на чем можно было сыграть против Максима. Он был влюблен. Он был влюблен в эту маленькую карамельку, эту подлую ириску, которая развела его, Лешку, как лоха. Как маленького мальчика. Когда она это сделала, он так и не понял. Кинув взгляд на скамейку, где когда-то лежал его револьвер, и не увидев его, он, сразу всё понял. Ох, Даша, Даша! А он почти поверил ей. Ну что ж, будем выкручиваться. Будем. -- Максим, это ты? Вот везет как. А я приехал в Москву и думаю, где бы знакомых найти? Привет! -- Отойди от девчонки, - безапелляционно заявил парень. «Ну, что ж, это уже получше! Так глядишь и до «любимой» дойдем», - подумала Даша, не отрывая от глаз кофточку. Она не видела, что происходит, но уши ей никто не закрывал. -- Максим, ты, что? Не узнаешь друга. Пусть не были лучшими, но, ведь, были друзьями. -- Тамбовский волк, тебе друг. — Вот, ты, как. А, я, ведь, считал тебя другом. -- Слушай! Мало ли, что ты там считал? Может, мы были друзьями. Может быть. Теперь твоя стезя быть бандитом, воровать бизнес у друзей, вообще воровать. А мой путь сбивать с тебя с тропы узкой. С бандитского бульвара. Алексей, словно, увидел последние минуты в жизни. Он сделал еще шаг. Вспомнил Иринку, минуты прощания с Иринкой, как горели её глаза, как она ждала из армии этого увальня, этого безапелляционного человека. Героя Афгана. Ха, как зла и скользка ко мне, к Лешке Маслову, судьба. Ведь, хотел уехать домой. Приехать к Ирке, собрать её и рвануть куда-нибудь, на юг, к морю. Куда угодно, подальше от матери и от Петра Петровича. Бежать, только разберусь с Валерием за Полину, и бежать. Но, кто знал? Кто знал, что в Москве он встретится со своими бывшими однокашниками, с Валеркой Орловым, и, что еще удивительно с Максимом. С человеком, от которого, теперь в этом можно признаться Алексей убежал из Петропавловска. Не потому, что он боялся его. Нет. Он хотел увезти Иринку подальше. Он не хотел делиться ею с кем угодно. Никому не хотел отдавать свою подругу, Иринку. Он и в Москву поехал, по большому счету, из-за денег, которые сулил Петр Петрович. Заработаю денег, чтобы было чем козырнуть перед Иркой. Он не думал, что она откажет ему. Черт бы побрал этого Максима, но почему он не знал, что «афганец» Иринки, это и есть Максим, его старый дружок. Почему в тот момент, когда они дружили втроем, он послушался свою пассию в то время. Как же её звали. Нет не помню. Но почему он её послушался, может не было стольких лет. Бездарных, пустых лет. Лет без Иринки. Он понимал, она любит афганца, но, ведь, она вышла замуж за первого встречного. А я бы сделал её счастливой. Да, сделал. И уже откровенно юродствуя, издеваясь над Максимом, на распев произнес. — Вот ты здесь прохлаждаешься. Помогаешь своему другу защищать свое кровное. Заработанное. Заметь не тобой заработанное имущество. А я еду домой. Еду, еду, успокойся. Я действительно уеду. Приеду домой, заберу твою Ирочку и уеду далеко – далеко. И иди свищи. Хм, не до свищешся. А ты тяни лямку у Валерки. -- Ну, и сволочь ты, Леша, - сказала Дарья, подавшись вперед. Она оказалась в опасной близости к Маслову. Черт, откуда на столе, на столе с буклетами и рекламными журналами, оказался большой столовый нож. Откуда он взялся тут в музее, причем Даша его не видела там только пятнадцать минут назад. Она, в принципе была спокойна, Алексей был безоружен, его револьвер лежал у нее в кармане. Максим был вооружен. Пистолет и автомат. Даша на не опасном расстоянии. И вот черт её дернул податься вперед, к нему. Схватив нож со стола и девушку за горло у основания кадыка. У Дашки сразу перехватило дыхание. С каждой минутой воздуха в легких становилось все меньше. Даша начинала действительно задыхаться. А тут еще этот нож. Черт откуда же он взялся, этот нож. Как больно он врезается в горло. Режет кожу. Хочется закричать, но нет воздуха. Дашка задыхалась. Слезы, соленные и горькие слезы, уже не сдерживаемые ничем, текли по щекам. По бледным щекам. Взгляд жалостливый, просительный сфокусировался на Максиме. «Что ж ты, Максик. Мне больно. Мне дышать нечем. Сделай что-нибудь. Ну сделай быстрее. Я ведь твоя. Только твоя. Неужели ты еще не понял? Максим, любимый, сделай же что-нибудь. Я, ведь, умираю. Макс!!!». Все это Максим прочитал в её затуманенных глазах. Девочку уже била агония, катастрофически не хватало воздуха. Нож разрезал белую кожу на горле, красная устрашающая полоса протянулась поперек кадыка от уха до уха. Максим, приготовленный к долгому разговору с бывшим другом, хотел разобраться, что привело того к тому, чем он сейчас занимался. Что ему не хватало в жизни. Деньги? У матери было много денег, да и на престижную работу он бы устроился, не вопрос. Власть? Подумаешь! Где деньги, там и власть. С его талантом руководителя это было легко. Что еще? Любовь? Вот проблема номер один. При его красоте и апломбе только свистни – прибегут девочки. И не только легкого поведения. Хорошие, красивые девчонки соберутся. А, он…. Что он там говорил про Иринку…. Врал, поди. А, если не врал? Ну, и черт с ними. Жалко Ирку, но, я бы зеленую улицу им сделал. А, вот то, что он сделал с Дашкой задело уже Максима лично, а не как командира службы охраны. Этого он простить никак не мог. Какие разговоры. Какое промывание мозгов. Ты Алексей сам подписал себе смертный приговор. В минуту, когда Дашка качнулась вперед, Максим увидел нож, кухонный здоровый нож, который черт знает откуда появился, но оказался в руках противника в нужную минуту. Он увидел, как Лешка схватил девочку за кадык, перекрыв доступ воздуха в легкие и приставил нож к важным артериям на горле. Опытный черт. Знает, что делать. Но и Макс не вчера родился, четыре года в разведке. Он знал на теле человека точки парализующие его волю. Знал точки, отправляющие оппонента в долгий нокаут. Знал точки, которых бы не надо было касаться. При нажатии, при простом нажатии, человека ожидает паралич сердечной мышцы и, как следствие, смерть. Для начала прочь выкинуть пистолет. У врага не было больше оружия, иначе Даша, державшаяся от него на почтительном расстоянии, была уже мертва. Ох, Даша, Дашенька, ну, зачем ты ввязалась в эту историю. Максим бросил пистолет у дверей, зная, что враг не пройдет и метра. Показал, что руки его пусты, он, проще говоря, безоружен. Потом, якобы успокаивая соперника сделал жест примирения, попросил отпустить девочку. Не дождался ответа, в молниеносном прыжке горной пантеры преодолел расстояние, разделявшее их. Нырнул под руки ничего не ожидавшего парня…. Не успел…. Нет. Он все сделал правильно. Сблизился с врагом, поднырнул под него, взял на излом руку, держащую нож. Заключил в замок обе руки противника. Подмял его под себя. Оставил, выпавший нож, лежать там, где только что стояли Лешка с Дашуткой, оттолкнул девочку от себя в сторону. Отвел угрозу смерти над Дашенькой. Сам же взяв парня за грудки откатился с ним подальше. Только вот Дашутка сильно захрипела. Подозрительно захрипела. Максим на периферии зрения увидел, что Дашутка лежит на спине и не двигается. Молча лежит у стола. Только её грудь, не прикрытая грудь, аккуратная, соблазнительная грудь, выскочившая из разорванной рубашки, часто- часто поднимается и опускается. Дашке было тяжело и плохо, но она еще дышала. Макс, скорее от безысходности, чем от необходимости, нанес Лешке несколько ударов. Вырубить, обездвижить и, просто, оставить инвалидом на всю оставшуюся жизнь, можно было одним ударом. Да, что там, ударом. Слепым нажатием на нужную точку. Достаточно было сохранить не подвижность врага до приезда милиции. Но Максиму уже было недостаточно отдать противника правоохранителям. Он хотел доказать. Что доказать? То, что он, командир десантников. С кем ты связался? Ты - мажор! Ты - представитель золотой молодежи. Зачем кичился своим знакомством с Иринкой, зачем трогал его любовь, прошедшую и разбитую, но все равно любовь? Зачем трогал? Поиграть у Максима на нервах? Зачем? Я, ведь, хотел разойтись по-хорошему. И, вообще, зачем ты приехал сюда, в Москву? Сидел бы дома, в Петропавловске, на шее мамы с папой, прожигал в ресторанах их деньги. Щупал девок. Максим простил бы тебе Ирку…. Сейчас бы простил. Для него это было неприятно, но и не ново. Сколько бы еще огорчений преподнесла ему Ирка. Он бы простил ей все. Не виновата она, что он уехал служить на четыре года. Что оставил её одну на съедение волкам, маленькую, созревающую. Нет! Иринку он бы, наверное, не простил. Не простил тогда. Не простил и сейчас. Но зачем ты тронул сейчас, самую лучшую девчонку в Москве. Он бросил не подающего признаки жизни парня и с опаской пошел в сторону стола. К Дашеньке. Максим прошел Афганистан, был в горах Памира, на Кавказе. Видел много смертей. Боевых смертей, когда человека убивали враги, моджахеды. Видел много смертей в горах. Чаще всего человек был сам виноват в своей гибели. Глупой, бездарной смерти. Максим видел много погибших девчонок. Их было жалко. Конечно, их было жалко. Но они сами на это шли. Знали, они воюют не на жизнь, а на смерть. Чтоб после них жили другие люди, пришедшие на их место. Из-за чего рисковали в горах. Тоже понятно, это самоутверждение. Девчонки с хмельным восторгом стояли на покоренной вершине, при восхождении срывались в пропасть и висели на тонком страховочном шнуре. Их не бросала надежда, слепая надежда, что не бросят, вытащат. А сколько их, так и не дождавшихся помощи, остались там, в ущельях неприступных скал…. Все это Максим видел не раз, а здесь испугался. Пере дрейфил. Замедляясь, как можно плавно он подходил к девушке, боясь увидеть рассеченное горло. Вся шея девочки была в крови. Она с трудом, тяжело дышала, пытаясь что-то сказать Максу. Парень упал на колени у головы девочки, твердил какие-то бесполезные слова, гладил волосы умирающей, утешал. Даже, наверное, клялся в любви, бормотал что-то на мелодию колыбельной. Он понимал, её не спасти. Сколько раз в Афгане так провожали бойцов. Больше половины ребят, которых призывали в их команде, больше половины из тех, кто ехал с ним за речку, не вернулись домой. Сколько из них погибло на руках у Максима, скольких он проводил лично. И все равно сердце Максима не выдержало. Сердце, обожженное на войне, огрубевшее, обветренное бесчисленными ветрами в горах Памира, замерзшее, обледенелое на ледниках Тянь-Шаня, здесь, в центре Советского Союза, в Москве, глядя на мучения маленькой девочки, сердце дрогнуло. Застыло. Слезы застили глаза. Он видел перед собой бледное, милое, дорогое лицо. «Даша! Дашенька! Дашутка прости меня. Милая. Дашенька.

художник Anna Koutsidou ___________________________________________________ Максим не видел, как подъехала карета «скорой помощи». Не видел, как крепкие санитары в белых халатах забрали девочку и погрузили в машину. Включив сирену, карета помчалась в институт Склифосовского, а Максим долго еще сидел на полу зала, проклинал себя, проклинал родителей Дашки, за то, что отпустили её в Москву. Надо взять адрес Дашкиных родителей у Валерки или лучше у тетки. Хотя, как я буду смотреть ей в глаза. Но все равно надо. Написать им, а еще лучше, самому съездить домой, в Петропавловск. Но все эти мысли родились потом, дома в беспокойной ночи. А сейчас у него не было ни одной мысли. Пустота. Черная пустота безысходности. Пустота без мыслей и проблесков ума. Полный хаос. Космос. Максим вдруг стал никем. Ничем. Он плавал в вечном вакууме. Так его и нашли его ребята и увезли домой. Домой. Но измученному телу Максима не было никакой разницы дома ли он, а может, где в другом месте. Он не видел никого, не слышал ничего. Кто-то говорил с ним. Кто-то пытался достучаться до него. Бесполезно. Для Максима не существовал мир. В какую бы он сторону не смотрел он видел только Дашку. Её тонкое, молодое, красивое лицо. Оно, это лицо, заполняло весь мир, и с укором смотрело на парня. Что ж ты так, Максик? Я ведь верила тебе. Надеялась.… Поверь! Мне тоже очень жаль Листать забытые страницы…. Худеет снова календарь, А за окошком снег искрится. И снова посетил наш дом Декабрь. И в нем он задержался, Плеснул на ветки серебром, И на висках твоих остался. Поверь! Мне тоже очень жаль, Что отгорело наше лето. Молчит старинный тот рояль, Что слушали мы до рассвета. Как жаль, все это не сбылось. И замолчали вокруг звуки. А мы идем с тобою врозь, И ты не гладишь мои руки. Поверь! Мне тоже очень жаль, Что скрылась ты в тумане мглистом. Укрыла снежная вуаль Твой взор не замутнено чистый. Ты исчезаешь от меня, Мой голос убегает вдаль. И, что любовь ты разменял, Поверь! Мне тоже очень жаль. Продолжение следует... #МихаилСборщик_опусыИрассказы