ДЕВОЧКА МОЯ

Или «Одна любовь на двоих» АВТОРСКАЯ ПОВЕСТЬ 18+ Михаил Сборщик Глава 1 Особую благодарность хотел бы выразить российской молодой певице Инне Вальтер. «Спасибо за твои песни навивающие новые произведения». Сердечно благодарю В. Сборщик, И.Туманову, Св. Шушуринову, Н. Гостеву за веру в меня и за помощь в написании этой повести. Без Вас эта повесть не вышла бы в свет.

Будильник загудел противным зуммером. Он, наверное, загудел давно, но Ольге было лень просыпаться и производить все утренние процедуры. Голова была тяжелой, словно ее вчера весь день держали под дорожным катком. Во рту стояла горечь от выпитого накануне вина и еще привкус чего-то противного, как будто девочка пожевала бинты бабушки. Тьфу! Какой настойчивый зуммер у этого будильника, и какой противный. Звук врывается в горячую больную голову, все выворачивает наизнанку, призывает к рвоте, прошивает все тело нечеловеческой болью. Ольга, соскочивши с кровати, опрометью помчалась в туалет. Постояла перед унитазом, пугая его утробными звуками, и выпростала желудок от всех деликатесов, которые съела вчера. Покачиваясь, словно находилась на плывущем по воле волн корабле, девочка прошла в ванную комнату. Санитарный узел в квартире дяди Миши, сиял чистотой и блеском кафельных поверхностей, словно хозяин делал ремонт для того, чтобы поразить гостей первозданностью цвета и дизайна. Все : и ванная - джакузи, и раковина – тюльпан, и сияющая белизной стиральная машинка «fillips» были сделаны с любовью и с претензией на роскошь. Хотя Оля знала, ни о какой роскоши говорить не приходится, вся зарплата дяди Миши, как и пенсия бабули, уходят на лекарства. Но, тем не менее, квартира существовала, показная роскошь была, и более того, Ольга уже третью неделю жила в этом богатстве. Девочка, вздохнув, посмотрела на себя в зеркало. Ужас! Тихий ужас! Из зеркала на девочку взглянуло «инопланетное существо», зеленоватое с примесью желтого лицо, синие круги под глазами, вокруг рта багряные разводы губной помады и, в довершение этой живописной картины под скулой, с правой стороны наливался фиолетовым цветом синяк. Откуда появилась эта странная гематома, Оля не знала. Даже напрягая, кипящие после вчерашнего дня мозги, не могла вспомнить - откуда? Девочка наклонилась над раковиной, открыла кран с ледяной водой и засунула голову под кран, как это делает с похмелья дядя Миша, и быстро ополоснулась. Холод и мокрая струя привели в чувство расшатанное здоровье. Желудок сейчас же напомнил о себе, девушка, поняв, что до унитаза не успеет добраться, наклонилась ниже, и ее стошнило прямо в раковину. После этого стала легче, комфортнее. Оля вышла в комнату, потянулась и, как была в одних трусиках, вышла на застекленную лоджию. Конечно, расположение дома таково, что, пусть даже лоджия не была бы под стеклом, бояться было некого. Широкая лоджия выходила на берег обледененной в это время речки. А сам дом, стоял на набережной, на высоком берегу, затянутом в бетон и металл. Ольга открыла тугую фрамугу форточки и чуть не задохнулась от обилия кислорода, от холодного ноябрьского сквозняка, ворвавшегося в квартиру. Ледяная вода в купе с холодным ветерком произвели на молодой, растущий организм лечебное действо. Голова перестала кружиться, из желудка ушла тяжесть вместе с позывами рвоты и тошноты, кожа покрылась пупырышками гусиной кожи. Ольга погладила свои, рано созревшие и совсем не девчоночьи, крупные груди, вспоминая вчерашний вечер и сегодняшнюю ночь. Хотя, если признаться честно, то она ничего не помнила из ночи. Помнила, как пришел Вольдемар. Точнее не пришел, она сама его привела, ну и что с того, что они только что познакомились, у Ольги было ощущение - они уже давно знакомы. Да и кто ей что скажет? Если только дядя Миша? Но он, насколько она помнила, никогда ей плохого слова ни сказал. Ни в бытность ее жизни у бабульки, ни, здесь в этой, можно сказать, подпольной квартире. И хотя из глубины души прорывалась вина, но Ольга душила ее в зародыше. Ну, что? В конце концов, это ее жизнь, что хочу -- то и делаю. А вы ведь, сами виноваты. Скрыли от меня все…. Кто я? Что я? Зачем меня держали взаперти? В неведении? Почему не говорили мне, кто у меня мама? Почему я до сих пор не знаю правды? Почему бабулька уходит в глухую оборону? Почему дядя Миша, он наверняка все знает, не говорит? Лишь, однажды, после побега и, после того как он нашел ее, сказал : « Оленька, милая! Я не знаю, что там у них произошло, но я верю, что Маргарита ни в чем не виновата, и ты верь». -- Но она, ведь, сидит. Сидит уже тринадцать лет. --Ну, и что? Так бывает! – сказал, а сам перевел тему разговора. Эх, дядя Миша, дядя Миша! Не верю я тебе. Ты, просто, не хочешь посвящать меня в дела давно минувших дней. Но почему в нашей жизни надо добиваться всего своими силами? Ну, чего-чего, а сил у нее хватает. Выросла. Она опять с печальной улыбкой попыталась вспомнить сегодняшнюю ночь. Нет, это не для ее памяти. Память, как будто заблокировала в клетках мозга, произошедшее с ней сегодня ночью. Может, это было что-то уж совсем нехорошее? Хотя, что может быть нехорошего с Вольдемаром, с этим уже старым, но молодящимся ловеласом. Она же сразу его раскусила! Нет, конечно же, не сразу. Он был молодой, таким показался сначала, в глаза бросалась кожа на лице, без единой морщинки, с чуть выбивающими усиками и с молодыми голубыми глазами, с таким удивлением смотрящими на мир, что если у кого и были сомнения на счет возраста, то отпали сразу. У Оленьки в первую очередь. Правда, Оля и не задавалась таким вопросам. Молодой, старый, какая разница? Главное - человек был интересным. А человек он был не просто интересный. Грамотный, с хорошо подвешенным языком, знающий много пословиц и мыслей великих людей. Этим он и взял Олю за живое. Выйдя из богатого и шикарного ресторана, прошли на стоянку такси. Правда, Вольдемар предлагал остановиться здесь же в гостинице, у него якобы номер забронирован. Подумаешь, герой. Номер у него. Оля же не проститутка какая-нибудь. У нее самой есть трехкомнатная квартира на Набережной. Где? А поехали со мной покажу. А он и вправду поехал. Правда мотивировал это тем, что довезет девочку домой, сдаст на руки маме с папой. Оля в ответ только хихикала. Привезла его к себе домой, открыла квартиру своим ключом и, распахнув дверь перед ним, глумясь, поклонилась: «Добро пожаловать». Хотя в душе боялась его. Боялась не его, а того, что он хочет. А он хотел ее. Это было написано у него на лице и в минуты знакомства, они познакомились в парке, где Оля любит гулять, и в такси, когда он пригласил ее…. Он пригласил ее обедать в ресторан. А сам, девушка заметила, не отрывал глаз от ее аппетитных бедер, выглядывающих из–под пальто. Ну и пусть смотрит, решила девочка, не сделав попытки прикрыть бедра. И лишь, перешагнув порог собственного дома, испугалась, в голове прошмыгнула мысль, что ты Оля делаешь? Ты сама привела сюда постороннего человека, который хочет секса с тобой. Но Оленька была уже пьяненькой, не пьяной коровой, не помнящей родства, а именно пьяненькой девчонкой, в той стадии, когда море по колено. Прошла в гостиную, комнату, в которую без разрешения дяди Миши не совалась ни разу. Но раз назвался груздем…. Ольга же показывала себя хозяйкой квартиры и, хоть было страшно, она решилась. Мол, все равно никто не узнает. Да и перед кем ей отчет держать. На миг из небытия вынырнула физиономия дяди Миши, но Оля волевым решением подавила сомнения. Сами виноваты. Не надо было скрывать истину. Пригласив Вольдемара в комнату, подошла к встроенному в стену бару с непомерным количеством бутылок с импортными этикетками, выбрала одну, но знакомую с детства высокую бутылку с французским шампанским. Подала бутылку парню, томно прошептала: « Наливай», а сама сбегала на кухню за шоколадом и солеными орешками, любимым лакомством с детства. Может парень, пока она бегала на кухню, подсыпал ей что-то в бокал, а может она просто не рассчитала дозу спиртного. Что ж, в этом ничего не было удивительного, Оля, хоть и была давно предоставлена сама себе, не пила. Поэтому девушку передернуло, когда она вспомнила свои эксперименты с алкоголем. Но не алкоголь сейчас интересовал девушку. Организм молодой, справится с отравлением в два счета, Олю интересовало другое действо. Оленька с тщательностью рассматривала себя в зеркале. Никаких видимых изменений. Красивое тело школьницы, плоский живот с ярко выраженной ямочкой пупка, крупные высокие грудки, округлые плечи и тонкая, конечно не осиная, но все равно узкая талия. Чуть крупноватый таз и пухлые бедра, и вообще, уж, соблазнительно выпирающий из трусиков лобок. Ну, не красавица ли ! Оля любила свое тело. Она любила раздеваться перед зеркалом, разглядывать себя. Но только оставалась в умиротворенности несколько минут, пока взгляд не покинет золотую середину. Хоть вверх, хоть вниз. Вниз, там смотреть нечего. Крупные ноги, словно отекшие щиколотки. Ниже красивых, очень милых пухленьких коленок, никуда не годная лодыжка. Что только не делала Оля, и надевала эластичные гольфы, летом в жару, покупала сапоги-чулки с зауженной голенью, которые скрывали естественную толщину ее лодыжек. А выше груди вообще – стыд. Отсутствие шеи, вообще-то шея была и довольно длинная, только девочка, еще в золотом возрасте, в пятом – шестом классе, стала стесняться своего некрасивого лица и фигуры, специально нагоняла на себя сутулость. Она до того привыкла сутулиться, что годам к шестнадцати шея вообще исчезла. Ольгу поразила эта метаморфоза с телом, что она даже и не пыталась искать шею. Нет, так нет. Не всем быть, как Гончарова Наташа, да и вообще длинные шеи сейчас не в моде. А лицо? Ну что это за лицо такое? Нос маленький, его почти не видно на лице, да еще вдобавок – курносый. « Носик вздернутый вверх», -- говорил Сережка Весенин, одноклассник и друг, пожалуй, единственный друг в этом жестоком мире. А губы? Ну, что это за губы? Толстые вареники, шлепалки – как называют их красавицы девчонки из класса. Ну, конечно, им хорошо, особенно Таньке Меркурьевой с нитями губами. Какие губы хочешь, нарисуешь – помада существует для чего? Щеки здоровые, как у хомяка, понравилось бабулькино сравнение, лежат на плечах. Это, конечно хорошо, но только в десять лет. Ну, не в семнадцать же. А про надбровные дуги и говорить нечего…. Что смеяться-то. Смотришь на того же Сережку Весенина или на Свету Сахарову, а они тебе выговаривают: « Ты что на нас исподлобья смотришь? Ты что обиделась на что-то». Ну, ладно эти ребята свои, они все простят, а если кто-нибудь посторонний глянет. Вот только глаза…. Глаза Оленьке нравятся. Выразительные, яркие, очи, с изюминкой. Оля знала, если кто-то ей нравился -- глаза сияли, в них, в глубине застряла слеза, которая держалась на честном слове и готовая сорваться в любой момент. Оленька рассмотрела придирчиво себя в зеркале, потом метнулась к кровати, на которой спала, тщательно обследовала белье. Ничего подозрительного не нашла, немного успокоилась, но тут же встрепенулась, помчалась в зал, в гостиную, где они вчера пили. Неправду было сказать – пили. Выпили – да! Оля же помнит, она осушила один бокал. Больше наливать не пришлось. Вот тут-то она и поплыла. Не то слово – поплыла. Оля ничего не помнит. До этого, последнего бокала, она помнит все, а потом, как отрезало. Пили они или нет? Были ли они вместе…. Спали ли…. В это трудно поверить, но Оля в ее семнадцать лет и с учетом ее смелой и, как она сама выразилась, не целомудренной жизни , была еще девочкой. Нетронутой девушкой, и как выразился дядя Миша, « не распущенной юнгферой». И пусть не верят ей одноклассницы, она была чиста. Именно до сегодняшнего дня. Черт, откуда ты принес его на мою голову. Его, это Вольдемара. Она же не была дурой. Она, к сожаленью, видела его желание. Видела, как он пялился на ее коленки, с каким нетерпеньем, снимал с нее пальто, как пришли домой, как он, словно бы невзначай проводил рукой по ее груди, когда она выплеснула шампанское к себе на живот. Хм! Где живот, а где груди? Ха! Как будто между ними расстояния в километр. Но Оля опять успокоилась, она не нашла ни одного подозрительного пятнышка, не одной выкинутой вещи, которая бы скомпрометировала ее, прежде всего перед самой собой. Неужели обошлось? Оля не поверила бы никому, если бы ей сказали, что человек, шедший попользоваться ее беспомощностью, ушел так и не получив ничего. Оля вспомнила, для чего ставила будильник в такую рань. Вот черт, а она и забыла, что сегодня воскресенье, ее ждет бабулька с отчетом за неделю, да и вообще ждет, она скучает. Девочка быстро оделась, еще раз прошла по квартире в поисках подозрительного и, успокоившись, вышла из дома в морозное утро ноябрьского города.

Зима в этом году пришла рано. Еще в октябре пошел первый снег. Помнится, как на день учителя дети бегали по школе и поздравляли друг друга с первым снегом. Кучка старшеклассниц стояли в школьном коридоре и обсуждали вопрос, как идти домой. Снег валил сплошным потоком, крупные хлопья, как в танце в первых классах, подружки – снежинки крутились вкруг, ложились на сцену, взлетали снова и кружились в хороводе. Оля вспомнила первый класс, какое было прекрасное время. Все приятельницы были подругами, никто не дразнился, никто не делил учениц по одежке, по наряду. Никто тогда еще не носил импортных шмоток, не кичился умением достать импортные джинсы, платье от Джоржио Армани или Джани Версаче. Ольге же доставалось, то, что по дешевке покупалось на рынке. Светлый верх, черный низ. Но это будет потом, а пока все были равны, все были первоклашками, все были на празднике снежинками. И кружились, и вертелись, и веселились. Зима…. Как хочется вырваться на простор школьного двора, смеясь, и гикая, лепить снежки и кидаться в своих подружек. Но время не то, да и подружек нет. Не считать же подружками этих холеных, избалованных богатыми родителями клуш? Стоят и обсуждают идти или нет домой в такую круговерть, а может дождаться, когда метель утихнет. Ведь новые курточки из заморского материала «Cotton», испортятся. И так каждый день…. И, ведь, невдомек им глупым, что «Cotton» по-немецки просто хлопок. У Ольги сразу испортилось настроение. В каком мире мы живем? Все разговоры о тряпках, и еще о мальчиках. Но она не такая. Они все глупые, а она умна. Они все недевочки, так по крайней мере сами хвастаются друг перед другом, а я – девочка. Они все белоручки, опять по словам кого-то из родителей, а я – работящая. Это не шутка. Эта ее философия. « Я не хочу уподобляться девчонкам из класса». О чем еще разговаривать с этими девчонками. Но они вообще не разговаривают с ней. О чем? Она же не умеет поддержать разговор. Оля прикрыла глаза. В голове зазвучали аккорды песни, что она услышала недавно. « Сон мой ничто не потревожит. Никто не стукнет больше в дверь. Любовь разбитую не сложишь. Со мной не будешь ты теперь» Это – Янга Туманова. Новая певица. Современная певица. Поет в жанре «шансон». Оле не нравятся шансонетки. Какие-то они не живые, поют тюремные песни, а сами живут, не зная, что это такое. Янга Туманова не такая. Она старше Оли всего на пять лет, а песни поет, прямо за душу берет. Оля немного ее слышала, и ей она очень понравилась. Девушка еще раз посмотрела на кумушек, судачивших у подоконника, и невольно рассмеялась. -- Смех без причины…. Оля вздрогнула и оглянулась. В дверях кабинета биологии стоял Сережка Весенин и весело смотрел на девушку. Ольга смутилась. -- Да, ну, тебя, Сережа. Подкрадываешься. --Я? Никогда в жизни! Я просто иду. И все, а тут ты! А что смешного увидела? - Сергей кинул взгляд на окно. Снег не утих. Кажется, метель разыгралась не на шутку. В сплошном потоке снега уже нельзя было различить отдельные снежинки. Сергей передернулся. – Брр. Какая погода мерзопакостная. Как домой пойдем? -- Я не об этом. Просто подумала, как поговорить с ними, - она кивком показала на девчат, стоящих, обняв подоконник. – Поговорить с ними о музыке. -- Нашла, о чем думать? Это же наши королевы. Цыпы. Принцессы, - и он презрительно сплюнул под ноги. Он демонстративно взял девочку под локоть и продефилировал в обнимку с Олей мимо стайки девчат. « Вон смотри, жиртрест пошла…», - послышалось в след. Ни один мускул не дернулся на лице девушки, только Сергей почувствовал, как дернулись мышцы живота, и увидел, как разлился по лицу цвет заката. Потом они бежали вдвоем под снегом, под одной теплой курткой Сергея. Обнявшись и стараясь не выпасть под хлесткие струи снегопада, оббегая особенно большие лужи. Они бежали счастливые и веселые. Но это было давно. Месяц назад. Чуть больше. Сейчас шел ноябрь. Снег заполонил город. Он уже не просто шел. Он ложился на машины, на крыши домов, укрывал лед, раскатанный детьми. Зима захватила город в свои объятья и не собиралась отпускать. Мороз опустился на градуснике до двадцати восьми. Ольга уже не думала, что надеть? Зимнее пальтишко. Правда короткое, по длине не дотягивало до колен, да и в ширину оно было уже мало. Кое-как сходилось на груди. Оля понимала, что она выглядит, если не смешно, то бедно, очень бедно, как нищенка, но все равно другого пальто не было. И не предвиделось. На что надеяться. У бабульки денег никогда не было, и Оля это понимала. Бабулька уже пятнадцать лет была больна. Нет, «не прикована к больничной койке», она перемещалась по дому. Переходила из комнаты в комнату и бурчала. Когда Оля жила в этой квартире, бурчала каждый день. Плохо провела уборку, проведя рукой по комоду и увидев пыль на руках, шумела. « А это кому оставила? Пол мыть не умеешь. Здесь плохо убрала». Да, мало ли причин найдется для крика, для скандала. Оля старалась. Занималась уборкой, варила кушать, научилась закручивать соленья на зиму, варила варенье. Это все для того, чтобы не разозлить бабульку. А, ведь, еще были уроки, подготовка к школе. Сейчас Оля уже в одиннадцатом классе. Учится нормально, без троек. Ей, вообще, учеба давалась легко, особенно математика и естественные науки. Круглые пятерки. Если бы в школе не было таких дисциплин как русский язык, иностранный язык, химия и физика она бы была отличницей. Ну и бог с ним. Ударницей в одиннадцатом классе тоже не плохо. Оля не тянулась за звездами. Ее вполне устраивало звание середнячка. Оля не обижалась. Сейчас Оля шла к бабульке и думала, кто же убирается у нее в доме и кому достаются шлепки да понукания. Конечно, дяде Мише, кому же еще. Сначала Ольга радовалась, уйду, зарастете грязью. Но время шло и, к каждому приходу Оли, в квартире наводился идеальный порядок. Оля поняла, зря она злорадствовала. Ей стало неудобно перед дядей Мишей, но гордость молодого организма не давала спуститься до уровня прислуги, а как иначе назовешь мужа бабульки. Оленька прошла по мостику через трубы теплоцентрали и вступила во двор старых двухэтажных домишек, где и обитала бабулька. Вот и бабулькин дом. На скамеечке возле подъезда сидел Сережка Весенин, сметя снег с сидения. -- О, Оленька пришла! Какими судьбами? -- Ну, вообще-то, живу я здесь! -- Ага! Живешь? То-то я тебя не вижу. Кроме школы. Сейчас ты вообще с нами не ходишь. После уроков, раз, и исчезаешь. Ты перебралась куда-то от бабульки? Признайся честно. Оля грустно вздохнула. Сергей он хороший. Она была маленькой, он, как сосед, взял на себя миссию охранять ее. И охранял, дрался с мальчишками, которые нелестно отзовутся о ней, прогонял чересчур занудливых девчонок, бил дразнивших ее карапузов. Потом как-то выросли оба. Оле уже не нужна была защита, а Сережка все равно продолжал исполнять обязанности телохранителя. Ох, Сережка, Сережка, Если б ты знал, как мне надоела твоя опека. Я хочу жить. Жить своей жизнью, своим умом. Мне уже не нужны телохранители. Я сама постою за себя. --Переехала я. Куда? Не спрашивай! Я все равно адреса не знаю. Но далеко. В девятнадцатом. --Как не знаешь? И даже как добираться не скажешь? -- Перестань, Сережа! Я не хочу, чтоб меня что-то связывало с прошлой жизнью.

--Ага! А к бабульке значит ходить можешь? – голос обиженный и холодный. Неужели так бывает? Неужели Сережка умеет обижаться? Неужели? Ольгу будто облило ледяным душем. Неужели детство кончилось. Неужели она теперь будет без Сережки. Пожалуй, единственно преданного человека, который, пусть по детски, но все равно занимал не последнее место в ее прошлой жизни. Одно время она не могла представить себе жизни без Сережки. Но вот уже три недели она живет отдельно, без Сережки, и, признаться, ни разу не вспомнила о нем. Они, конечно, общались. Виделись в школе, обмолвились несколькими словами, но…. Сергей не провожал ее после школы домой, не ожидал ее на скамейке или на углу дома утром, чтобы идти вместе в школу, не бежал по первому звонку телефона, когда не сходился ответ в задаче или, когда Оле, вообще, было плохо. Бабулька называла Сергея палочкой – выручалочкой, а он действительно был не заменим. Немногословный, обязательный, нужный. И просто - друг. -- Не обижайся, Сережа! Пожалуйста! Я не хотела тебя обидеть. Правда. Правда! --Да, что уж. Я не обижаюсь. Просто ты так неожиданно исчезла. И в школе, словно, чужая. --Сережа! Я больше не буду! – сказала, а голос такой чужой, словно она сама не верила тому, что говорила. -- Слушай, Оленька! – по-детски назвал ее парень. – Ты замуж, случайно не вышла? – сам того не ведая подсказал Сергей. Ольга мгновенно подхватила эту идею, и постаралась своим детским умом развить ее. --Да! Я вышла замуж! Большой дядька. Большой и ревнивый! Он не дает мне ни шагу ступить без своего разрешения. Но в школу-то ходить надо. Сергей печально вздохнул, Ольга понял, что он не поверил ни одному ее слову. Парень, изобразив на лице приветливое выражение, повернулся и исчез в жерле подъезда. «Обиделся. Что-то мой друг стал часто на меня обижаться. Надо будет после бабульки зайти к нему. Я хоть и начала новую жизнь, отталкивать старых друзей не стоит. Может еще придется обратиться к нему. Может, еще сладкие минуты проведем. Нет, ну, зачем обижаться на меня», - так думая, Оля исчезла в подъезде, вслед за юношей. -- Вот, Олюшка! Это тебе на первое время, - говорила бабулька, с трудом пройдя в прихожую провожать «дорогого гостя». У бабульки болели ноги. Наступать полноценно на ступни она не могла, ходила сильно припадая на обе ноги. Ее выручала только тросточка, которая появилась в незапамятные времена, и сколько Оля себя помнит бабулька ходила упираясь на эту палку. Какая-то мудреная болезнь: то ли варикозное расширение вен, то ли трофические язвы, поразившие ноги, то ли сразу эти два недуга в купе с сахарным диабетом, допекли еще не старое, но уже изможденное тело бабульки. За три недели, что Оля не живет с ними бабулька еще больше сдала. Лицо, некогда красивой, властной женщины превратилось в изрезанную морщинами, усталую гримасу неугомонного и беспокойного человека. Но бабулька относительно успокоилась с тем, что внучка живет одна, черт знает где. В облике бабульки появилось больше тепла и самоотверженности. Вот и сейчас, выйдя проводить внучку, она, зная что у них еле хватает денег до пенсии, она бесцеремонно засовывала в ее ладошку не много не мало двадцать тысяч. Ничего себе на первое время. Да это же целое состояние. Они что разбогатели? Но больше всего поразил дядя Миша. Когда Оля собиралась уходить, он небрежно бросил: « Подожди!» и скрылся в своей комнате. Через минуту вышел оттуда с толстым пакетом: «Разверни!» Оля заинтригованно взяла пакет и потянула за бантик. Перевязь пакета распалась и за ним так же быстро упала оберточная бумага. Ольга едва не лишилась чувств. У нее на руке распустилось классное из коричного драпа зимнее пальто. Современное, молодежное. Оля не могла поверить. Не курточки ее соучениц, болоньевые или капроновые, не осенние куртки из котона, которыми они так дорожили. Настоящее драповое пальто. Зимнее стильное пальто, сшитое точно на Олю. Длинное пальто, до половины голени, широкое, теплое, нежное на ощупь. И…взрослое. Ольга выглядела в нем на все двадцать пять. Она была рада? Нет! Не то слово. Она была восхищена. Безмерно счастлива. Такого пальто не было ни у кого в классе. Уж теперь-то она заткнет всем глотки. Она будет выглядеть старше всех в классе. Да, что там будет выглядеть? Она уже выглядит! У Оли пропал дар речи. Она восхищенно смотрела на радостную бабульку, на, иронично улыбающегося, дядю Мишу. --Спасибо!!! – только и нашла в себе силы произнести Оля. (Продолжение следует ). #МихаилСборщик_опусыИрассказы © Авторские права защищены. Перепечатка или распространение уникального авторского контента из ленты группы Опусы и Рассказы возможна только с разрешения Автора