Глава 19
Утром я встала, как обычно чуть свет и принялась за уборку дома. Вроде и нет никого, сорить не кому, но привычка, уезжая, оставлять дом или квартиру в идеальной чистоте, не даёт покоя. А то, что придётся на недели две покинуть дом, я решила точно.
Хотелось бы к своим родным в Ростов-на-Дону поехать летом. И лучше в августе. Съездить на Левый берег Дона, искупаться в Темернике. Привезти детям настоящих ростовских помидоров, от которых в салатнице остаётся красный томатный сок и над столом витает вкусный аромат южного салата. Надоела тухлая вода, которую приходится считать за томатный сок в малюсеньких полу зелёных плодах, которые на московских рынках выдают за ростовские томаты. Покормить внуков настоящими, с бахчи арбузами, а не привезенными из Испании или ещё откуда-то которые киснут у тебя на глазах.
Но придётся такую поездку отложить на потом. Совесть замучает, зная, что не сделала того, что могла бы сделать. Время летит. Полгода, за которые надо успеть оформить наследство, промчится, и не заметишь. Надо разыскать дочь Люды, раз она существует. А может, и внуки уже есть? Поэтому поеду сейчас.
Порядок наведён. Теперь я уверена, домик будет ждать, и скучать по мне. Отдохнув и выпив последнюю чашечку зелёного чая с мятой, перекрестившись на дорожку, я выехала из своих ворот. Остановившись у магазина, об открытии которого мне поведала вчера баба Лиза, я зашла в новое помещение, пахнущее краской. Надо сделать комплимент всегда приветливой и добродушной Галине.
– Галя, Дима, какие вы молодцы! Так быстро восстановили всё. Толпы вам покупателей, – пожелала я, искренне радуясь хорошим переменам в магазине.
– Да, Маргарита Сергеевна, это всё Дима! Хорошо, что стены каменные не пострадали. Но стресс я получила, скажу я вам!
Купив в магазине всякой всячины, я поспешила выйти на улицу, но меня остановила Галина.
– Маргарита Сергеевна! Совсем забыла! Вам ещё в марте, перед праздником, тогда, в день пожара, Людмила Викторовна вот эту штучку оставила, – она протянула мне симпатичную маленькую компьютерную флешку, сделанную в виде брелока, – она тогда спешила очень, просила вам передать. Сказала, что вы гостями заняты. Ей неудобно было зайти к вам. А у нас той ночью пожар произошёл, потом я в больницу попала. А Дима, мой охломон, забыл вам её передать. Так и висела у нас на ключах. Вы уж не обижайтесь. Так вышло.
Всю дорогу до Москвы я пыталась угадать, какая информация может быть на флешке.
Дома я не заметила чужого вторжения. Вроде всё как прежде.
– Наверное, показалось Дашке.
Но, включив автоответчик, мне стало немного не по себе. После приветствия на английском языке, специально записанного Ангелиной для Майкла, послышалось долгое шипение. Ясно! Запись стёрта.
– Вот и доказательство, что кто-то у меня был. И этот кто-то не захотел даже забрать кассету с собой. Просто стёр запись.
Я ещё раз обошла все комнаты. Страшно, чёрт возьми, осознавать, что по твоей квартире ходил убийца. Неприятный холодок пробежал по спине. Я позвонила сыну и попросила как можно быстрее заменить мне замок.
– Мам, всё-таки кто-то был в квартире?
– Нет, сынок. Просто мне так будет спокойней. Я всё равно хотела давно его поменять, – успокоила я сына.
Пока он не приехал, я решила посмотреть, что за послание оставила мне Люда. Включила ноутбук, вставила флэшку. Открыв файл, обнаружила последнее письмо Людочки.
«Риточка, прости меня. Я уехала, не поговорив и не объяснив тебе причину моего обморока и гнева. Не рассказала о моей болезни. Но теперь, после того, как я увидела фото этого чудовища, многое для меня прояснилось. Это страшный человек, и он сделает всё, чтобы убрать меня, потому что знает точно, как я его ненавижу! Если болезнь даст мне шанс ещё несколько дней, месяцев жизни, то я приложу все силы, чтобы изничтожить эту мразь. Я думала, с возрастом всё забудется. Нет! Наоборот, с годами моя ненависть к нему становится ещё невыносимей. Я не думала, что когда-то придётся встретиться с этим моральным уродом. Но он или случайно встретил меня, или целенаправленно искал. Последнее вернее.
Ты помнишь, при нашей встрече на даче Галя рассказывала о поселившихся в прошлом году сектантах на наших дачах? Оказывается, эта мразь уже год жила рядом с нами, а я даже не догадывалась об этом. Осенью прошлого года я почувствовала себя очень плохо. Я подозреваю, нет, теперь я точно знаю, что каким-то образом он узнал обо мне. Теперь мне понятно, почему все врачи говорили об отравлении ртутными парами. В прошлом году я потеряла ключи. Теперь мне понятно: я их не потеряла, их просто украли. Я вчера перевернула всю дачу, но не нашла и намёка на ртуть. Но, думаю, в московской квартире я найду, что искала. Завтра срочно поеду домой и переверну всё верх дном.
После смерти моего мужа я приходила в квартиру только ночевать. Скорее всего, он или его подручные где-то спрятали у меня ртуть. Но разве я могла подумать об этом. Не поверишь, я до последнего считала, что это какая-то ошибка. Кому я нужна, чтобы изводить меня ртутью. Но теперь всё сходится, Риточка. С его появлением появились все мои проблемы со здоровьем. Не удалось этому извергу избавиться от меня в детстве, он решил довести своё дело до конца сейчас.
Не буду тебя больше мучить. Я бы никогда не раскрыла свою тайну, но мне с каждым днём всё хуже и хуже. Я боролась с болезнью до последнего. Знаю, что стою на пороге в иной мир. Ты не переживай за меня, я не боюсь. Жалко только, что самые счастливые годы: детство, юность, рождение детей - все эти радости прошли мимо меня.
Ты знаешь, когда я узнала о неоперабельном раке, я решила поехать к отцу, проститься с ним. Мы не общалась с ним после того, как после окончания десяти классов он заставил меня вернуться в Ростов из Геленджика, чтобы я смогла поступить в институт. Конечно, он не мог знать и не догадывался о том, что там происходило со мной. А для меня было хуже смерти возвращение к матери. Но куда было деваться? Пришлось, вернулась к ней. Но отцу я не могла простить того, что он не поехал со мной, не разобрался, почему я не хочу жить вместе с матерью. А открыть самой всю правду о пережитом отцу я считала неудобным, невозможным.
Марго, ты заметила, что я всегда избегала тем о своей прошлой жизни. Ты видела это и никогда не лезла в мою душу насильно. Я очень благодарна тебе за тактичность. О чём я могла рассказать? О том, что моя мать всю жизнь была очень властной, деспотичной, и на меня ей было совершенно наплевать? Отец работал водителем автобуса на трассе Ростов-на-Дону – Геленджик. Был постоянно в рейсах. С матерью они жили плохо. В принципе, я им обоим не нужна была. Только отец был добрым мягким, человеком, а мать - раздражительной, вечно не довольной, злой на всех и вся.
Мне было около десяти лет, когда она встретила Изгоева Владимира Петровича. Он был на много младше матери. Ему чуть больше за двадцать, а ей тридцать пять. Не знаю, чем он прельстил её, но вскоре отец переехал навсегда в Геленджик, а у нас поселился Изгоев. Тогда и начался этот кошмар, о котором мне невозможно вспоминать без омерзения и стыда…»

Ростов-на-Дону

Людмила, возвращаясь со школы, вошла в подъезд, когда услышала истерические крики матери. Она взбежала по высоким ступеням на четвёртый этаж. Дверь в квартиру была открыта, из большой комнаты доносились очередные проклятия матери в сторону отца, который обескураженно стоял перед раскрытым чемоданом, в который мать закидывала вещи.
– Папа! Папочка вернулся! – Люда кинулась на шею отца.
Он грустно обнял дочь, поцеловал её и успокаивающе прижал к себе.
– Всё, чтобы больше глаза мои тебя не видели. Завтра подам на развод, когда назначат суд, я тебе сообщу, – яростно выкрикнула женщина.
– Ладно, я уеду, Только отпусти со мной Людочку. Всё равно ты нас ненавидишь. Мы не будем тебе мешать.
– Что, совсем с ума сошёл? Ты думаешь, о чём просишь? Я как ни как при должности, не то, что ты. Как это будет выглядеть? Муж забрал у жены заведующей районным отделом образования ребёнка? Даже не мечтай. Всё! Бери своё барахло и убирайся!
– Мама, мама, не выгоняй папу! – Людмила повисла на материнской руке, которой она замахнулась на отца.
– Ты всю жизнь настраиваешь её против меня! Убирайся! Не могу тебя видеть! Как я тебя ненавижу!
– Ты хорошо подумала? Ты же дочь лишаешь отца! Ей десять, она сама может решить, с кем ей жить! Ты же педагог! До чего ты себя доводишь? Тебе к врачу надо, а не решать детские судьбы!
Отец пытался освободить дочь от разъярённой жены, но она успела втолкнуть плачущего ребёнка в соседнюю комнату и закрыть дверь на ключ. Потом она схватила чемодан и выбросила его за дверь.
– Врёшь! Всё ты врёшь! Ненавижу! И запомни! Это я! Я буду решать, с кем ей жить! Не смей здесь больше появляться! – кричала она из-за закрытой двери.
Люда вздрогнула от захлопнувшейся за отцом двери. Она упала навзничь на кровать и горько разрыдалась. Несколько дней в доме стояла тишина. Люда старалась ни о чём не спрашивать мать и не обращаться к ней по какому-то либо поводу. А та совсем не замечала дочь.
Но однажды, когда Людмила вернулась из школы, ей открыла входную дверь немного смутившаяся мать. Она спешно накинула на себя лёгкий халатик и втолкнула Люду в кухню.
– Ты чего так рано припёрлась? Уроки прогуливаешь? Жизни от тебя
никакой, – зашипела она на дочь.
– Надо было с папой меня отпустить, – со слезами ответила ей Люда.
– Поговори мне ещё! – мать отвесила девочке увесистую затрещину.
– Девочки, не ссорьтесь, – в кухню вошёл мужчина.
Несмотря на свой возраст, Люда смогла заметить, что он намного младше матери. В растянутых хлопчатых трико и расстегнутой рубашке он сел за небольшой кухонный столик и по-хозяйски стал пить воду прямо с носика чайника.
– Знакомься, это твой новый папа, – улыбаясь, сказала мать, влюблёнными глазами глядя на молодого человека.
– Никакой он мне не папа, – гневно выкрикнула Люда.
– Ты мне ещё поговори! Убирайся в свою комнату! – приказала мать, но
незнакомец не дал уйти девочке.
– Ну, ну, девочки. Давайте успокоимся. Будем друзьями. Давай знакомиться, Меня зовут Влад, примирительно гладя десятилетнюю Люду по голове, сказал мужчина.
– Чего ты молчишь? Язык проглотила? – мать толкнула дочь в спину.
– Нинок, что ты, успокойся. Ничего, ничего, ещё познакомимся, теперь у нас на это много времени будет правда, девочка?
Люда с удивлением посмотрела на мать.
– Да, да! Влад теперь будет жить с нами.
Мужчина притянул мать к себе и усадил её на свои колени.
– Прекрати, прекрати, Влад не наигрался? – ласково защебетала мать.
Люда поспешно ушла в свою комнату и села за небольшой письменный стол.
– Папочка, забери меня отсюда, – написала она на тетрадном листке.
Годы бежали, но Людмиле казалось, что время остановилось и этот кошмар, в который ввергла её мать, никогда не прекратится. Девочка возненавидела Влада за его грязный блудливый взгляд, которым он, казалось, раздевает её, за его тихий слащавый голос. Весь его вид вызывал в ней отвращение и брезгливость. Она презирала мать, которая, как ей казалось, нарочно превращает жизнь своего ребёнка в кромешный ад. Люда много думала, но никак не могла понять, почему она с ней так поступает? Почему она пресмыкается перед этим извращенцем и ничтожеством, а с ней, со своей родной дочерью, обращается, как с врагом.
Она замкнулась. Стала меньше общаться с подругами из класса, потому что боялась их вопросов о матери, о семье. А вскоре и вообще стала избегать одноклассников, предпочитая находиться одной. Людмила пыталась изложить свою беду отцу в письме, пыталась поделиться тем, что ей приходится испытывать в доме матери, но написав, рвала свои откровения, стесняясь страшных признаний. Но, всё же с постоянством отсылала ему письма с просьбой забрать её к себе. Ей стыдно было писать ему о новом муже матери и его бесстыжих притязаниях. Она боялась, что отец не поймёт её так же, как не понимает и не верит ей мать.
Люда стала бояться возвращаться из школы домой. Чтобы не застать в квартире Влада без матери, она старалась дольше находиться в школе. Весной и осенью можно было пойти в парк или просто походить по близлежащим улицам южного города. Но зимой и поздней осенью долго не побродишь. Сильный степной ветер, хлёсткий холодный дождь или мокрый снег поневоле загонял бедную девчонку в подъезд своего дома. Иногда, втайне от ненавистного мужа матери, да и от неё самой, Люду забирала к себе сердобольная соседка, живущая этажом ниже Мария Николаевна.
Но чаще всего Люда после занятий заходила в кафетерий, который находился при большом хлебном магазине «Колос». Здесь всегда стоял аромат свежеиспечённых хлебных изделий. В помещении было тепло, и в это время, когда она забегала сюда, всегда было относительно мало покупателей. Она покупала мягкий, ещё тёплый бублик и медленно ела его, запивая горячим сладким чаем. Иногда она вместо бублика покупала вкусный эклер.
Её приметила продавщица кафетерия, дородная добрая женщина в белом кружевном переднике и большой, сильно накрахмаленной высокой белой шапочке.
– Тебе чего, ребёнок? Как всегда? – спрашивала она Люду, – нравятся наши эклерчики? Я тебя давно приметила, не боишься поправиться? Глянь на меня! Это я с тех эклеров такой круглой стала.
– Что вы! Вы хорошо выглядите, – отвечала ей Люда.
– Тю на тебя! Но спасибо. Доброе слово, как говорится…
Однажды, когда в очередной раз Людмила вошла в кафетерий, не заметила, как следом за ней прошмыгнул Влад. Встав у витрины, он стал внимательно наблюдать за Людой. Увидев, что она его не замечает он улыбаясь, подошёл к ней. Его маневр заметила продавщица.
– Мужчина, чего встал? Слепой? Свободных столиков не видишь? Пришёл покупать, так покупай.
Людмила побледнела, увидев рядом с собой Влада.
– Мы знакомы. Это…–
– Слушай, знакомый, – женщина вышла из-за прилавка и подошла к Людмиле, – шёл бы ты, а то ходит тут, глазками своими зыркает!
– Ладно, ладно… Я погреться, – то ли удивлённо, то ли испугано ответил он ей.
– Что, баня тебе тут? Греться пришёл. Стоит, гляделками водит. Знаем таких, – продавщица говорила тихо, но возмущённо.
Но посетители обратили внимание на Влада и искоса стали поглядывать на него. Людмила покраснела, поймав его злой взгляд. Она положила пирожное на тарелку.
– Дитё, а ты постой, не ходи пока, – женщина решила, что девочка, смущаясь, решила уйти, – доедай эклерчик, – она тряпкой смела крошки на стойке-столике, – знаю я таких. Ещё стоит зло так зыркает. Небось, за углом тебя дожидается. Тьфу, паразиты, развелось их! Ты хотя и рослая, но ещё дитё. У меня самой дочка такая. Будь осторожна. Это ж надо, греется он, а сам так и зыркает, так и зыркает! Тьфу, паразит! Баню нашёл.
Через некоторое время Люда, поблагодарив продавщицу, собралась уходить.
– Ну, иди, иди милая, дома мать, небось, заждалась, – женщина окинула девочку добрым взглядом.
Люда поспешила выйти, чтобы женщина не заметила слёз на её глазах, которые появились при упоминании о матери. С мыслью, что теперь ждёт её дома, что ещё придумает этот подлец, чтобы отомстить ей, Людмила шла по улице, ничего вокруг не замечая. Переходя на противоположную сторону улицы, она очнулась от резкого звука тормозов трамвая, который мчался прямо на неё.
Людмила забежала в подъезд своего дома, но, зная, что мать ещё не вернулась с работы, села на ступеньки между третьим и четвёртым этажами, не желая входить в квартиру. Она уже продрогла на февральском ветру, когда в подъезде хлопнула дверь. По ступенькам медленно поднималась её мать.
– Ты что здесь расселась? Перед соседями меня опозорить хочешь? Бедную сироту из себя корчишь. А ну! Быстро домой!
– Мама, мамочка, подожди, мне надо тебе сказать, – пыталась она её остановить.
– Что ещё? Дома сказать не можешь? Почему ты должна мне что-то
говорить в подъезде?
– Мамочка, я больше так не могу. Он постоянно ко мне пристаёт. Вы
уходите, а он потом возвращается. Он признаётся мне в любви, а о тебе всякие гадости рассказывает.
Люда отскочила от полученной от матери хлёсткой пощёчины.
– Ах ты, мразь неблагодарная! Да как ты посмела такое говорить! Да
я тебя…
Услышав шум, дверь открыл Влад. Он понял или слышал через дверь, что произошло между ними. Обняв жену, он стал её успокаивать.
– Ты не права. У тебя хорошая дочь, а ты должна понять, что у ребёнка
переходный возраст, он повернулся к Людмиле лицом и издевательски улыбался из-за спины матери.
– Ничего, девочка, я прощаю тебя за оговор. И протягиваю тебе руку
дружбы, – он протянул руку Людмиле, но она, глянув на его толстые короткие пальцы, красную потную ладонь, отвела руки за спину.
– Немедленно дай ему руку! – в сердцах выкрикнула мать.
– Сама давай! – дерзко ответила ей девочка.
– Что я тебе сказала! – мать с ненавистью смотрела на дочь.
Люда медленно протянула руку. Вадим, с ухмылкой глядя ей в глаза, с силой, до боли сжал детскую руку, но Люда не проронила ни слова.
На следующий день, после уроков, Люда без опаски возвращалась домой, потому что утром поняла из разговора матери с Вадимом, что тот должен куда-то отъехать по неотложным делам и вернуться только поздно вечером. Но всё равно она
сначала позвонила в дверь квартиры и, подумав, что дома никого нет, своим ключом открыла дверь. Она бросила портфель у порога, сняла пальто и сапоги, но пройти в комнату не успела. Влад, находившийся в ванной комнате, неожиданно с силой затащил её к себе. Послышался шум падающих ванных принадлежностей, приглушённые крики Люды о помощи. Раздался звук разбиваемого небольшого зеркала в ванной и громкий вскрик Влада.
–Ах, ты, – он грязно выругался.
Но Люде удалось быстро выскочить из ванной.
– Ну, всё, теперь шутки в сторону. Попробуй только рот открыть тебя
мать сразу в психушку определит. Так и знай, – зло предупредил он её, обматывая полотенцем повреждённую стеклом руку.
Люда выбежала на улицу, едва успев схватить курточку. Только в открытой, продуваемой всеми ветрами беседке на детской площадке она заметила, что на ногах у неё старые тапочки. Дрожа от холода, она услышала, как из окна своей квартиры её зовёт Мария Николаевна.




Москва

«…Сначала я искала защиты у матери, говорила ей о его приставаниях ко мне. Но лучше бы я этого не делала. Каждая моя жалоба на мерзавца отвращала мать от меня. Ты думаешь, она верила мне? Нет! Она верила не своему малолетнему ребёнку, а развратному сожителю, молодому подонку. А он только смеялся надо мной и моими слезами.
Как могла защитить себя десятилетняя девочка? Я замкнулась, сопротивлялась, как могла. Повзрослев, стала в письмах просить отца забрать меня к себе, но тщетно. Отец создал другую семью, а мать меня к нему не отпускала, считая невозможным, чтобы дочь жила с отцом. Её больше волновало мнение сослуживцев. Как же! Она заведующая районным отделом образования! На работе и так шушукались и сплетничали по поводу выбора ею нового супруга.
Что я пережила, страшно вспомнить. Решила, как только получу паспорт, написать на Изгоева заявление в милицию и постоянно говорила ему об этом. Жизнь моя стала ещё хуже. Его самые настоящие низменные пытки по отношению ко мне стали изощрённее. При всём при этом он постоянно внушал матери, что я пристаю к нему. Придумывал разные несусветные вещи, смеялся, когда та била, унижала меня перед ним. Это был такой ужас, что как-то я даже хотела наложить на себя руки.
Вскоре выяснилось, что я жду ребёнка. Мать в этом, конечно, обвинила меня, заявив, что я развратница. Она отвезла меня в Семикаракорск к дальней родственнице…»

Ростов-на-Дону

– Почему ты на улице? Раздетая, в тапочках по снегу? – усаживая за стол и наливая в чашку горячий чай, спрашивала Мария Николаевна испуганного ребёнка, – может, ты мне что-то рассказать хочешь?
– Спасибо, Мария Николаевна. Нет. Просто не сошлись характерами с новым
маминым мужем, – отвечала ей Люда.
– Смотри, дитё, не стесняйся. Не нравится мне этот новый муж. Ты в себе не держи, если пристаёт, расскажи матери. Она же мать всё же, а у матери дороже своего дитя ничего нет.
Люда разомлела от выпитого чая и не заметила, как наступил вечер.
– Спасибо, Мария Николаевна, я уже согрелась. Пойду я. Завтра в школу
рано вставать, стала собираться она домой.
– Какая школа? Тебя озноб бьёт. Смотри, не заболей. Пусть мать таблетку
аспирина тебе даст. И пей больше: чай, молоко. Людочка, если что, ты лучше ко мне беги, а не на улицу.
Дверь ей открыла мать. Люда сделала к ней шаг навстречу и вдруг почувствовала сильную слабость.
– Мамочка…– только и успела произнести она, но тут же получила очередную пощёчину.
Больше ничего она не помнила, потому что упала без сознания на пол.
Утром Людмила очнулась в своей постели, вся мокрая от жара. Рядом стояла мать.
– Следовало с тобой не разговаривать, после твоей вчерашней выходки.
Выздоровеешь, мы ещё вернёмся к этому разговору. А сейчас переоденься в сухое бельё и лежи. Чайник и молоко подогреешь себе сама. Не маленькая. Обед на плите, – командным голосом диктовала она, собираясь на работу.
Люда с трудом выполнила все указания матери и обессиленно легла в постель, но не успела закрыть глаза, как в её комнату тихо вошёл Влад.
– Ну что, болеешь? А теперь я тебя буду лечить.
Март выдался солнечным, тёплым. Подруги Людмилы жили в предвкушении праздника, в преддверии празднования женского дня почти всё женское население южного города шла с работы, учёбы с охапками весенних цветов. Люда возвращалась из школы с букетом из ранних тюльпанов и нарциссов, улыбаясь расцветающей природе. Но чем ближе она подходила к дому, тем тяжелее и горше становилось у неё на сердце.
Восьмого марта мать, закончив возиться на кухне с обедом для праздничного стола, зашла в её комнату.
– Ты сегодня идёшь в школу на дискотеку? Сходила бы к подружке, или опять у своего приёмника будешь сидеть? Чего молчишь? Я тебя спрашиваю, Людмила?
– Буду сидеть, – ответила Люда.
– А! Делай что хочешь. Ни каких интересов, всё спектакли слушает по радио.
Романтик, что за дочь? Мы ушли.
Люда с облегчением вздохнула. Она достала недавно полученное письмо от отца на открытке с видами Геленджика.
– Папочка, как я хочу к тебе. Хоть бы ты меня защитил. Конечно, он ни чего знает… Всё! Не могу! Сейчас всё ему напишу.
Она вырвала лист из тетрадки и, роняя слёзы на белые клеточки бумаги, стала писать письмо. Увлёкшись, не заметила, как Влад зашёл в её комнату. Она пыталась спрятать исписанный откровениями листок, но мерзавец с ухмылкой вырвал его из её рук.
– Так тебе здесь плохо живётся?
– Отдай! – девочка попыталась выхватить письмо.
– Ах ты, дрянь неблагодарная! – он быстро порвал листок, – значит, тебе плохо живётся? Ладно, теперь ты узнаешь, что такое на самом деле плохая жизнь.
Он вышел из квартиры, громко хлопая дверью.
Угроза не заставила долго себя ждать. На следующий день, прибежав после уроков домой, Людмила быстро поела, чтобы до прихода матери и Влада успеть закрыться в своей комнате. Она вытирала за собой посуду, когда услышала звук открываемой входной двери.
– Не успела, – с горечью подумала девочка. Она хотела проскочить в свою комнату, но в кухню вошла подвыпившая мать.
– Людка, а нас подождать на ужин? Накрыть матери с отцом стол по-человечески не можешь?
Мать прошла в комнату и сняла с себя нарядное платье. Вадим, мерзко улыбаясь, зашёл в кухню. Он подошёл к Людмиле и, сжав её руки, с силой притянул к себе. Руки девочки оказались на его шее. Делая вид, что она пристаёт к нему, он насмешливо смотрел на Людмилу.
– Ну что ты, дурочка, у тебя ещё будет любовь, успокойся. Не прилично такой маленькой девочке по-взрослому приставать к мужчинам, – громко проговорил он, – просто кошка! У тебя ещё молоко на губах не обсохло. Знаешь, как это называется?
Ошарашенная Люда не знала, что ей делать. Она пыталась вырваться, но Влад ещё сильнее притянул её к своему лицу.
– Я… Я, пусти, отстань от меня… – лицо девочки покрылось красными пятнами. Она с ужасом смотрела на подонка.
– Какая цепкая, и не оторваться от неё…– продолжал свою игру Вадим.
Но он не успел договорить очередную гадость, как в кухню вбежала растрёпанная мать.
– Что? Ты что себе позволяешь? Шалава!
При виде жены Влад резко отстранил Людмилу от себя. Отойдя в сторону, он с усмешкой наблюдал, как женщина несколько раз бьёт дочь по щекам, как она, накинувшись на беззащитную девочку, таскает её по кухне за волосы.
– Я ничего не делала, он пристаёт ко мне, он меня изнасиловал! – пыталась объяснить матери Люда.
– Так нельзя врать, милочка. Ты против счастья своей матери? Зачем
сочиняешь? Нина, успокойся, отстань от девочки. От твоих побоев у неё только
разыгрывается бурная фантазия, – Вадим попытался отстранить разъярённую Нину от дочери, – а ты, малолетка, запомни. Ты не в моём вкусе. Пойдём, Ниночка. Выпей коньячку и успокойся.
Мать ещё долго громко оскорбляла Людмилу. Но от выпитого коньяка вскоре заснула крепким сном. Удостоверившись, что Нина спит, Влад вошёл в комнату Людмилы.
Утром Люда не помнила, как оказалась на кухне, как нашла отцовскую старую безопасную бритву. Она дотронулась до острого длинного лезвия, и из пальца тонкой струйкой потекла кровь. Люда, как завороженная смотрела на кровавую ниточку, стекающую на подол ночной сорочки, пока не услышала шаги идущей на кухню матери. Увидев её, Люда быстро поднесла бритву к горлу. Безумными глазами девочка смотрела на мать.
– А-А-А! – послышался громкий крик матери, – Вадим, Вадим! Смотри, что она делает! Она меня без работы хочет оставить!
Вошедший в кухню Влад стал медленно подходить к Людмиле.
– Успокойся, отдай мне, отдай, всё будет хорошо.
Люда с ещё безумным взглядом и ужасом в глазах разжала руку. Бритва упала на пол. Прикрыв рот ладошкой, она оттолкнула мать и вбежала в туалет.
Через некоторое время, вся обессиленная от рвоты, она медленно вошла в свою комнату и легла в постель. Мать укоризненно посмотрела на Влада.
По пыльной Семикаракорской дороге между небольшими частными домами шли Нина и Людмила. Мать раздражённо ступала ногами в элегантных туфлях-лодочках по засохшей на южном солнце грязи, названной местными жителями дорогой, что не мешало ей постоянно зудеть, еле нёсшей сумку с вещами дочери.
– Запомни, я тебе не верю. Не верила и не верю ни и одному твоему слову. Ты распущенная, безнравственная. Сейчас придём к моей двоюродной сестре Лиде, только посмей открыть свой рот на Вадима, поняла? Я не шучу, я тебя быстро определю в психушку. Ты су-мас-шед-шая. Понимаешь? В твоём возрасте девочки думают о возвышенном! А ты только об одном, как любыми путями затащить мужика в постель. Шалава!
– Что ты говоришь? – Люда уже не плакала. Ей стало до омерзения противна мать, её голос, – когда это всё закончится?
– Приставать к порядочному мужчине, разбивать выстраданное счастье матери! Мне всё о тебе рассказал Влад. И у меня нет оснований не верить ему.
Наконец они подошли к двухэтажному, в два подъезда, дому. Вошли в маленькую двухкомнатную квартирку на втором этаже. Еле живая Люда безвольно сидела на кухне и старалась отвлечь свои мысли от нескончаемых россказнях матери, от которых на вид строгая тётя Лида постоянно качала головой, приговаривая и искоса поглядывая на Людмилу.
– Позор какой! Нагулять не знамо от кого и в таком возрасте. Бедная ты, Нинка, ой, бедная. При твоей-то должности.
– А я о чём? – отвечала ей мать, – в общем, с экзаменов в восьмом классе я её сняла по состоянию здоровья, паспорт получит, как родит.
Потом видно будет, что с ней делать. Ну, Лидок, а ты уж поговори там, как мы с тобой договаривались. Будь добра, сестричка. Ты с ней строже.
– Не переживай, знаешь, я в медицине третий десяток. Всё сделаю честь по чести. Ну, давай, рада, что у тебя жизнь настраивается.
Наконец Лида закрыла дверь за Ниной и подошла к уставшей Люде.
– Ну, что сидишь? Давай, распаковывай чемодан. Пойдём, твои хоромы покажу. Комнатка, конечно, маленькая, но и ты не барыня. Соблюдай чистоту, я порядок люблю. И смотри, чтобы у меня ни-ни.


Москва

«В Семикаракорске я в ужасных муках родила девочку. Наутро мне сообщили, что дочь умерла. Что я могла понимать в тот момент? Мне было тогда лишь пятнадцать. И я понимала только одно, я никому не нужна. В этой жизни я лишняя.
Тётя Настя, у которой оставила меня мать, со временем объяснила, что детей у меня больше не будет. Она жалела, была добра ко мне. Но я не могла оставаться в Семикаракорске. Я панически боялась, что этот мерзкий Влад и здесь меня найдёт…»

Город Семикаракорск
Ростовская область
Несмотря на строгий взгляд и манеру общаться Лиды, первый раз за много месяцев на душе Людмилы стало легко. В эту ночь она без тревоги и страха сладко заснула под тихий шепот хотевшей казаться очень строгой тёти Лиды, которая молилась, стоя на коленях перед иконами в своей комнате.
– Господи, прости и сохрани ни в чём не повинную душу рабы божьей Людмилы. Прости меня грешную и дай разума и любви материнской рабе божьей Нине.
Перекрестившись, Лида заглянула за вышитую занавеску в маленькую комнатку, где уснула уставшая от поездки и прежней жизни Люда.
– Господи, прости нас, грешных. Так я и поверила твоей матери. Всю жизнь она сама не жила и вокруг ядом всех поливала. Витька, какой мужик у неё был золотой! Работящий, добрый. Так нет, зараза! Прости меня, господи! Молодого нашла. Не он ли, деточка, опоганил тебя? Ох, жизнь наша тяжкая.
Только здесь Люда обрела то семейное счастье, о котором всегда мечтала.
Она наслаждалась моментами, когда уставшая Лида приходила с работы, и они вместе садились за стол пить вечерний чай, рассказывая друг другу о событиях прошедшего дня. Так же вместе садились на диванчик ближе к телевизору, Лида постоянно что-то шила, штопала, вязала, а Люда просто смотрела на неё и думала о том, почему судьба распорядилась так и определила ей в матери не эту женщину.
– А ты как считаешь, что для счастья надо? – спросила её Лида, обсуждая тему фильма, шедшего по телевизору.
– Чтобы тебя любили. Я вам так благодарна, тётя Лида. Мне сначала казалось, что вы такая строгая, а на самом деле вы оказались очень доброй.
– Да уж ладно тебе. Обыкновенная. Знаешь, я в больнице столько горя людского за тридцать лет видела? Насмотрелась… Что ты… А Господь чему нас учит? Надо быть милосердными.
– Как это?
– А так доброту свою сердечную людям отдавать. Ведь доброта в сердце – это милость Божья. А ею делиться надо. Тогда и тебе, и тому, кому отдал ты кусочек своего сердца, с кем поделился теплом своей души, легче станет.
– А почему вы одна? – спросила Людмила.
– Да как-то не получилось. Была я замужем, была. Да толку. Деток никак не
получалось, да откуда им было взяться? Пил мой любимый, да бил меня нещадно.
Больше ничего не умел. Терпела, боролась за него. Но так бывает, что иным в грязи
легче живётся. Так и мой сердешный. Всё для себя подходящее болото подыскивал.
Так и загнулся. Пьяным в луже утоп. Вот как бывает. Схоронила его, так вот, одна
и кручусь.
– А не скучно вам одной?
– Какая скука, ты меня много дома видишь? Целый день на работе. Это ты вот приехала, я подменять других перестала. А так каждый день на работе. Все думают,
что я ради денег.
– А вы ради кого?
– Да ради себя. Чего мне в четырёх стенах сидеть? А в больнице люди. Так и живу. Ты мне лучше скажи: вот родишь, а дальше что?
– Не знаю. Я папе всё напишу, чтобы он меня забрал к себе.
– Это что, родной отец ещё ничего не знает?
– Сердце у него плохое, – немного слукавила Люда, – я боялась сообщать. Вот рожу и напишу всё. Получу паспорт и уеду к нему.
– Ты, милая моя, будь твёрже. Не допускай, чтобы тобой разные проходимцы пользовались. Такие подлецы, как он, силы боятся. Как почувствуют силу, так сразу в кусты. Тебе надо быть твёрже камня. Не ломай свою жизнь. Теперь тебе о ребёнке надо думать. Не плачь, тебе нельзя. Чего слёзы лить надумала.
– Я не хотела, он врал ей всё, я не могла с ним справиться… А она верила только ему…
– Не вспоминай, дочка. Всё, не было ничего. Вымарай его из памяти. Что это ты побледнела? Господи, да не уж-то… семь месяцев… ах ты, Боже мой! Потерпи, не плачь, сейчас я скорую вызову!
Скорая помощь приехала на удивление быстро.
– Мамочки мои, не рано ли? – удивилась молодая женщина, врач, глядя на Людмилу.
– Так, конечно, рано, семь месяцев только.
– Да я о роженице… Куда повезём?
– Как куда? У нас вот, всё договорено с главврачом роддома. Там её ждут в любое время.
– Вам виднее. Потихоньку, не спеши, милая. Терпи…
Лида в мольбе о благополучном разрешении Людмилы долго стояла на коленях перед иконами. Она давно решила, что если родится ребёнок, то он будет её.
– Господи, прости меня и помоги. Никому и никуда я не смогу его отдать. Нинка поверит, что ребёночек не выжил. И главврач подтвердит. Нинке лишь бы с
плеч долой. Не даст она Людмилке дитя, а я потом ничем не смогу помочь ни младенцу, ни Людочке. А Людочка… Жалко девочку, настрадалась. Да молода ещё. И будет у неё ещё счастье, народит себе, на её бабий век хватит. А у меня счастья такого больше никогда не будет.
После тяжёлых родов Людмила долго не могла оправиться. Лида разрывалась между Людмилой, которая лежала дома, и роддомом, где находилась рождённая девочка на время удочерения.
Лида с тревогой ждала, когда Люда пойдёт на поправку. Она боялась главного вопроса от Людмилы. Но молодой организм справился и с этим испытанием. У Людмилы прошёл жар, она открыла глаза и, увидев Лиду, сразу спросила:
– Тётя Лида, а как моя девочка?
– Люда девочку не могли спасти. Она была очень слабенькая, недоношенная… Я уж её похоронила. Встанешь на ноги, свожу тебя и мать твою на могилку. Только надо подписать тебе бумагу о разрешении на захоронение.
Людмила разрыдалась, обессиленно упав на подушку.
– Это она, она во всём виновата. Ненавижу её!
– Люда, не плачь. Теперь-то что искать виноватых. Тебе о себе надо подумать. Жизнь свою налаживать. На, подпиши. Мне бумагу отнести надо. А ты ещё будешь счастлива. И любовь свою найдёшь, и детки ещё появятся.
– Тётя Лида, ну какие детки? Какие теперь у меня детки.
– Как какие? Хорошие, любимые. Медицина, она, знаешь, не стоит на месте. Всё у тебя будет, не переживай ты так. Да и матери сообщить надо. Я и так не сдержала слово, обещала вызвать её сразу, как ты родишь. Побегу я и конвертик тебе принесу, а ты отцу потом напишешь, что да как.
Лида пришла на могилу своих родителей. Оглянулась, удостоверилась, что вокруг никого нет, выдернула траву рядом с могилой своей матери. Достала из хозяйственной сумки два пакета с землёй. Высыпала землю маленьким могильным холмиком. Украсила принесёнными цветами.
– Простите меня, родные. Первый раз в жизни что-то не то делаю. Но не могу иначе. Сдаст Нинка дитя малое в детский дом и Людмилке совсем жизнь искалечит. А так, дай Бог, выращу Женечку. А Нинка и без этого поверила бы. Эта могилка для Людочки будет успокоением. А Нинка не явится сюда больше никогда. А Людочке легче так будет.
Пусть лучше похоронит малютку, чем она ей всю жизнь напоминать будет о пережитом. Не нужна им Женечка. Сама воспитаю. Женечка, моя дочка.
Люда быстро пришла в норму. Только с тревогой ждала приезда матери. Она твёрдо решила после возвращения в Ростов получить паспорт и уехать от ненавистной матери к отцу в Геленджик, где продолжить учёбу в школе в девятом классе.
– Тётя Лида, я думаю, горе такое не надо на папины плечи выкладывать. Сердце у него плохое. Всё прошло. Мать ему не осмелится рассказать, и я промолчу.

Москва

«…О возвращении в Ростов я даже не думала. Хорошо отец все-таки согласился принять меня. Мы подружились с его новой женой. Два последующих года я жила счастливо. Мне не верилось, что можно быть такой счастливой, свободной. Но после окончания десятилетки отец стал уговаривать вернуться к матери, чтобы я смогла продолжить учебу в институте. Как могла, я уговаривала его не отпускать меня. Чего только не придумывала, чтобы отложить свой отъезд. Всё это привело к тому, что мы с ним поссорились, и мне ничего не оставалось делать. Я вернулась в Ростов…»

Ростов-на-Дону

Увидев входившую в квартиру Людмилу, вернувшуюся из Семикаракорска, Влад сразу понял, что с ней произошли большие изменения. Она обескуражила его таким взглядом, что мороз по коже пробежал теперь у него. Он испуганно отстранился и молча пропустил падчерицу в квартиру. Теперь Людмила совсем не обращала внимания на истерики матери, пропускала мимо ушей её замечания. Так же она игнорировала и Влада, который как-то сделал попытку всё повернуть в старое русло. Но что-то изменилось в этой девочке подростке, да так, что теперь не она, а он стал прятать от неё свой взгляд. Теперь Людмила смотрела на Влада с вызовом и ненавистью.
– Ты договорилась с отцом о моём переезде в Геленджик? – спросила Люда мать, получив на руки паспорт.
Мать с удивлением и настороженностью посмотрела на дочь. За неё вступился Влад.
– Ты бы с матерью повежливей, – примиряюще сказал он.
– Ничего, переживёт. А ты бы помолчал. Или в тюрьму захотел за растление несовершеннолетних? Теперь мне есть, кому за меня заступиться, не боюсь я вас обоих.
Влад хотел что-то ответить, но мать остановила его.
– Влад, успокойся, пусть едет. Неблагодарная. Ей не дано понять материнскую боль за ребёнка. Для неё, кроме отца, никто не существует. Пусть, пусть теперь он займётся её воспитанием. Разве она может оценить материнскую заботу, – Нина хотела продолжить словесную экзекуцию, но замолчала, увидев колкий взгляд дочери.
– Да, ты хорошо позаботилась о своём ребёнке. После твоей заботы я никогда теперь не смогу стать матерью!

Геленджик

Через несколько дней Люда с собранным в дорогу чемоданчиком спускалась по лестнице, когда повстречала соседку Марию Николаевну.
– Людочка, только приехала и опять уезжаешь? Куда это ты собралась с
вещами?
– К папе в Геленджик.
– Вот и правильно. Счастья тебе, милая, и доброй дороги.
В Геленджике Люда окончила десятилетку. С аттестатом в руках, радостная, она вбежала во двор дома жены отца, Надежды Ивановны, которая в увитой виноградом беседке накрывала стол к торжественному обеду. Людмила кинулась в её объятия.
– Ой, радуйся, отец. Смотри, какой хороший аттестат! Ой, Людмилка, молодец, умница, красавица! Люд, вот вернётся мой Сашка из Армии через год, может, я ещё твоей свекровкой стану? А? Пойдёшь ко мне в снохи?
– Ну чего ты несёшь? – отец тоже обнял и поцеловал дочь, – язык без костей. Ей дальше учиться надо. Поступать. Я вот что думаю, доченька, возвращаться тебе в Ростов надо. Может, мать там посодействует. В институт поступишь. А сюда всегда приехать сможешь.
– Я и здесь могу учиться, работать. А к ней, папа, я никогда не вернусь.
– Да что у вас там за дела такие? Она же тебе мать! А ты о ней ничего слышать не хочешь. Так нельзя. Может, обидела. Понимаю, сам не раз от неё терпел. Но она же твоя мать!
– Да какая она мать, если дите, сколько лет к тебе просится! Отец, ну как я без неё буду? У меня к ней сердце прикипело. Хорошее же дитё! Да ну его это образование! Она вот парикмахером хочет стать. У нас имеется такое училище. Не гони её от нас.
– Да замолчи ты! Тебе лишь бы сына скорей женить.
– А что? Я и не скрываю. Всё дети при нас были бы! Вот дурак старый!
– Ты мне ещё поговори. Нет, я решил. Всё, точка! Людмила, пойми, сейчас без образования никуда. Поступишь на каникулы, на отдых к нам всегда, пожалуйста.
– Гонишь меня? – сказала Людмила сквозь слёзы, – ты не понимаешь, ты не
понимаешь, что ты делаешь! Понятно, и тебе я не нужна!
Отец побледнел и схватился за сердце.
– Люд! Ты тоже того, – Надежда Ивановна подоспела на помощь мужу, – у отца сердце больное. Может, и правда поступи и сразу к нам. А? Доча?
У Люды от обиды хлынули слёзы. Она выбежала из калитки на улицу и побежала. Остановилась у крутого спуска к морю. Она села, обняв коленки, и заплакала. Поздно вечером её нашла Надежда Ивановна.
– Думала, не найду тебя. Ты чего, детка? Не обижайся на отца. Он тебе добра желает. Ему знаешь, как тяжело? Мечется он, а против своего слова пойти не может, – сказала она, накидывая на плечи девушки тёплую шаль.
Рано утром отец на мотоцикле с коляской отвёз Людмилу на автовокзал. Из окна автобуса Люда видела, как отец, переминаясь с ноги на ногу, виновато смотрел на неё. Но вот водитель объявил отправление. Люда посмотрела в окошко и увидела, что отец ей что-то говорит, думая, что он изменил своё решение, Люда кинулась к выходу.
– Ты, главное, держись, дочка, – услышала она слова отца, который стоял у дверей автобуса.
Люда хотела спрыгнуть с подножки, но, услышав слова отца, со злостью произнесла:
– Больше ты меня никогда не увидишь! Я сделаю так, что больше никто из вас не узнает, где я. Ни-ког-да! Слышишь? – крикнула она и вернулась на своё место.
– Что ты такое говоришь, Люда, Людочка, дочка! – кричал отец. Но дверь автобуса закрылась и, набирая скорость, махина вскоре выехала на трассу.

Москва
«…Изгоев теперь боялся и жаждал избавиться от меня. Если бы ты знала, Марго, как я хотела материнской ласки, совета, помощи, но мать меня возненавидела ещё больше. Она постоянно грозила мне психушкой. Избавиться от ростовского кошмара помог случай…»

Ростов-на-Дону
Через десять часов автобус Геленджик – Ростов-на-Дону прибыл на автовокзал. Чтобы доехать до своего дома, Людмила специально села не в автобус, а троллейбус. Недаром его называют черепахой. Идти домой ей не хотелось, поэтому, выйдя из него, она так же черепашьим шагом поплелась в сторону своей улицы. Она остановилась на углу большого фирменного хлебного магазина и посмотрела на стеклянную витрину кафетерия, где она когда-то пряталась от Вадима. Задумчиво глядя через витрину, она заметила знакомую продавщицу, но не обратила внимания, что через стекло кафетерия ей усердно машет руками её бывшая одноклассница Вика, приглашая зайти в кафетерий. Наконец Люда увидела её бурные па. За высокими круглыми столиками-стойками стояла нарядная Вика в окружении двух молодых ребят курсантов Ростовского ракетного училища.
– Людка! Ты, где пропадала? Такая загоревшая! – спросила её одноклассница.
– Болела, пришлось к отцу переехать в Геленджик. Там и доучилась.
– Да ты что! Вот здорово, как я тебе завидую! Море, солнце! А что, не осталась там?
– Поступать приехала. Учиться дальше надо.
– Вика, ты представь нас своей подруге, – попросил один из парней.
– Ой, ребята, простите. Это моя одноклассница Людмила. А это мой муж Митя, – кивнула она спросившего курсанта и показала обручальное кольцо на пальце, –
а это…
– Алексей, – ответил второй курсант, восторженно глядя на Людмилу.
– Всё, Людмила, наш Алёша влюбился, теперь этот воин вас заполонит!
– Так вас можно поздравить? А как же вас расписали в ЗАГСе? – ответила смутившаяся Люда.
– Попробовали бы нас не расписать. Как это сын без отца будет расти? –Дмитрий обнял жену и погладил её по округлившемуся животику.
– Ой, а я и не заметила! Поздравляю вас, ребята.
– Спасибо. Так ты ещё дома не была? С чемоданом… Мальчики, где наше кофе и пирожные?
– Ладно, ребята, я пойду, – собралась уходить Людмила.
Но Алексей уже поставил перед Людой чашку с горячим чёрным кофе и тарелочку с её любимым пирожным эклером.
– Нет, нет, я вас без кофе и пирожных не отпущу. А потом донесу чемодан до вашего дома, а потом, – он посмотрел на часы, – мы с вами пойдём на концерт в
«Дом офицеров». Возражения не принимаются.
Людмила и Алексей вышли из кафетерия и, оживлённо беседуя, вскоре подошли к дому Людмилы. Поднявшись на свой этаж, Люда позвонила в дверь, очень надеясь, что за ней не увидит Влада. Но её ожидания не оправдались. Дверь открыл Влад. Увидев с Людмилой высокого статного курсанта, он удивился.
– Люда? Вернулась?
– Не видишь? Пусти! – грубо ответила она ему и пригласила Алексея войти, – проходи, Алексей. Ставь сюда чемодан. Я быстро. Только переоденусь.
Через несколько минут нарядная Людмила вышла из комнаты.
– Дай мне ключи, я поздно вернусь, – обратилась она к Владу.
– Допоздна не гуляй! – ответил он ей. Протягивая ключи.
– Что, опять решил заботу проявить?
– Ты чего с ним так грубо, он кто, старший брат?
– Он младший муж моей матери, давай замнём эту тему, ладно?
После окончания концерта Алексей проводил Людмилу до подъезда.
– Как жаль, что мне пора уходить, увольнительная до двадцати трёх. Люда, знаешь, я не верил, когда слышал рассказы о любви с первого взгляда. Но теперь верю, что она существует. Выходи за меня замуж!
– Ты шутишь? Мы знакомы несколько часов.
– Мне не до шуток. Знаешь, у нас через два дня выпуск. Приходи на выпускной вечер.
– Получишь звание?
– Да, лейтенанта.
– А потом куда?
– Мне повезло, меня распределили в Ленинградскую область. Знаешь что?
Ты не спеши. Сейчас ничего не говори, подумай, а на вечере мне дашь ответ, – Алексей обнял Людмилу и поцеловал её, но она смущённо вырвалась из его объятий и убежала домой. Она открыла дверь и тихо прошла в свою комнату.
– Явилась, шалава. Приехать не успела, уже нового хахаля подцепила. Это такое влияние её отца! Представляю, как она себя там у него вела! – услышала она слова матери.
– Нинок, успокойся, тебе завтра рано вставать, – лилейным голосом успокаивал её Влад.
Но Людмиле уже не обидно было слышать пустые слова матери. Она лежала в постели и думала над предложением Алексея.
– Это выход. Мне надо выйти за него замуж. И уехать, уехать далеко, хоть на край земли. Но мне скоро исполнится только семнадцать лет. Нас не распишут. А что если…
От появившейся идеи Людмила до утра не сомкнула глаз.
Утром она вышла на кухню. Мать с Владом завтракали перед уходом на работу. Девушка подошла к окну и требовательно сказала:
– Мне нужна справка, в том, что я беременна.
– Что? – мать гневно посмотрела на неё.
Влад закашлялся, поперхнувшись бутербродом.
– Что слышала. Мне нужна фиктивная справка в том, что я беременна или забыла, как это делается?
– Ты с матерью повежливее, – испугано глядя на Люду, вымолвил Влад.
Но девушка нагнулась к его уху и тихо прошептала, – заткнись дядя, я тебя уже предупредила однажды. Забыл? Чтобы я тебя больше не слышала, если в тюрьму не хочешь.
И громко сказала матери:
– Мне нужна справка, чтобы выйти замуж и уехать из твоего проклятого дома, и чтобы никогда, слышишь, больше никогда не видеть ваших мерзких рож!
– Ты мне будешь ставить условия? – недовольно возразила ей мать.
– Тебе не нравятся мои условия? Хорошо, я останусь, и буду жить здесь. Только твой красавчик сядет в тюрьму, а ты вылетишь с работы, потому что… ну ты знаешь почему. Так что? На следующей неделе у меня будет справка?
– Будет. Езжай хоть на край света, только оставь нас в покое. Малолетняя
шантажистка.
– Вспомнила о моём малолетстве? Вот и отлично.

Военный городок.
Ленинградская область

Зима тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года выдалась холодной и снежной. Людмила и Алексей стояли на остановке в ожидании автобуса.
– Лёша, прости меня, что так всё вышло. Не могла я раньше тебе всего рассказать. Я ещё надеялась на счастье. Но не нужна я тебе такая.
– Перестань. И всё-таки ты спешишь. Медицина не стоит на месте. Может, останешься?
– Нет, Алёша, я решила. Пойми, мне очень тяжело, тебе нужна полноценная семья с жизнерадостной женой, детишками… А я вся изломанная… Так будет лучше.
– Вот куда ты теперь? Что потом?
– Приеду в Ленинград. А там видно будет. Ты не переживай за меня. Спасибо, что разрешил оставить твою фамилию после развода. И за деньги спасибо.
– Какие это деньги? Что ты говоришь? Люда, мне и так плохо.
– Какие ни какие, а деньги. Обо мне так ещё никто не заботился. Я очень тебе за всё благодарна и хочу, чтобы тебе повезло в жизни. Детишек тебе крепких и здоровых. И жену хорошую, – Люда поцеловала Алексея и села в автобус.
– Людка, будь счастлива! – крикнул ей Алексей.

Москва

«…После всего пережитого, я решила отца и мать вычеркнуть из своей жизни. При разводе я оставила фамилию Алёши. А в дальнейшем представляла себя всем, как воспитанница детского дома. Вскоре мы встретились с Никитой. Никите я не стала скрывать невозможность иметь детей. Я скрыла от него настоящую историю своей жизни, я придумала новую. Зная, что я была замужем, Ники никогда больше не расспрашивал меня о невозможности иметь детей. Нам с ним было очень хорошо вместе. Может мы и жили бы с ним до сих пор, но его отец очень хотел внуков. Наследников. Постоянные недомолвки с родственниками, тихие ссоры развели нас. Ники очень домашний, я не хотела его отрывать от семьи, но и сама не могла больше находиться с его роднёй. Уехала в Москву. Устроилась в парикмахерскую на Кутузовском, где случайно познакомилась со Львом Борисовичем.
Только ему со временем я смогла рассказать правду о своей жизни. И только он смог дать мне силы жить дальше, освободившись от прошлого. Да мне и некогда было копаться в своих воспоминаниях. Лёва стал для меня всем: отцом, братом, другом, любимым мужем. Он купил для меня «Салон красоты Людмила». Работа, поездки. Постоянная занятость пошла мне на пользу. Это были самые счастливые годы моей жизни. Но недолго песня пелась. Он умер, как это и бывает всегда неожиданно. Я очень тяжело перенесла его уход. Все годы после него я жила и живу памятью о нём. Это ты уже знаешь.
А с прошлого года я почувствовала ухудшение здоровья. Появились изменения в моей внешности. Эту историю ты тоже знаешь. Ты не знаешь только того, что я в начале декабря пошла по совету Али к врачу. Долго описывать не буду, напишу коротко. Врач внимательно просмотрела все бумаги и после некоторых повторных анализов поехала со мной к одному профессору. Он сказал, что жить мне осталось до полугода. Рак. Ты не представляешь, что я испытала в этот момент. И опять один на один с собой, со своей бедой. Почему я такая несчастная? Почему на мою долю выпало так мало светлых дней? Сколько раз я хотела пооткровенничать с тобой, но я так привыкла носить всё в себе.
Когда я осознала, что скоро уйду навсегда, очень захотелось встретиться с отцом. Побывать в том доме, где непродолжительное время, но мне было хорошо и спокойно. Увидеться ещё раз с Надеждой Ивановной, женой отца, благодаря которой я узнала, что такое материнская забота и ласка. Я поехала в Геленджик.
А там опять удар. Отец умер ещё в девяносто втором году. Он искал меня. Но я брала фамилии мужей, и он не мог меня найти. Помнишь те годы? Разруха и беспредел, тогда можно было только потерять человека, но не найти его. Надежда Ивановна, вдова отца, сказала, что в девяносто первом отец получил письмо от бывшей жены, то есть от моей матери. Что было в нём, он не рассказал ей, но после этого сильно изменился. Стал задумчивым, растерянным. Потом заболел, перенёс инфаркт, инсульт. Она передала мне семейный альбом и письма, которые он получал от меня.
Рассматривая этот фотоальбом, я нашла то письмо, которое убило папу. Прочитав которое, не выдержало его сердце. Оно было спрятано в обложку альбома. Отец, видно хотел скрыть от всех содержание этого послания. Из него я узнала, что моя дочь жива! Эта змея до конца растоптала мою душу. Ты понимаешь моё состояние? Я думала, что сойду с ума. Но искать Женечку у меня просто не хватает жизненных сил. С каждым днём, Риточка, мне хуже и хуже. Слава Богу, что она написала имя дочери.
Поэтому я решила быстро вернуться в Москву и сделать для Женечки хотя бы что-то. Что я могу?
Я написала завещание на всё имущество, на свою дочь. После этого поехала в Питер к Никите с просьбой помочь разыскать Женю. Ты знаешь, я как на исповеди, всё ему рассказала, мы оба всю ночь плакали, как дети. Потом Никита потащил меня в ЗАГС. Мы расписались. Он хотел стать отцом Женечке. Он так был рад, что у меня нашлась дочь. Кстати, второй экземпляр завещания я оставила ему. Представляешь, если бы я раньше приехала в Геленджик? Встретились бы с отцом. Мы, возможно, сейчас так и жили бы с Никитой и моей дочерью.
С Ники мы договорились, что он поедет в Ростов и Семикаракорск и не вернётся, пока не узнает, где Женечка. Потом мечтали, как пригласим её к нам и всё объясним ей. Ждать Никиту в Москве для меня было тяжело, и поэтому я с удовольствием поехала с тобой на дачу. Но как увидела фото Влада, нынешнего Никанора… Просто не могу находиться здесь, зная, что он где-то рядом. Теперь меня преследует мысль, что возможно, в моей квартире спрятан контейнер с ртутью. Может, он давно решил убрать меня? Сколько мне осталось жить, столько времени я его буду мучить. Я знаю, что по закону я его наказать никак не могу. Но у меня есть фото, доказывающие, что он был отчимом, письмо матери.
Пусть не засажу его, так опозорю. Выложу всё в интернет! Не знаю, что я буду делать! Но обязательно его преступление по отношению ко мне предам гласности. Скоро Никита должен вернуться посоветуюсь с ним, хотя я хотела поговорить с тобой на эту тему. Но не обижайся на меня, моя подруга, и если что, не держи на меня зла. Извини за сумбур, при встрече всё расскажу подробней. Если доживу. Что-то совсем слабой я стала.
Я рада, что получила удовольствие побыть с твоим чудным семейством на твоём торжестве. Ещё раз с днём рождения и с нашим женским днём, дорогая Марго. Оставайся королевой всегда. Люблю и ценю дружбу с тобой. Целую, Людмила».

ПРОДОЛЖЕНИЕ ГЛАВА 20
ЗАВТРА С 8-9 УТРА
ПО МОСКОВСКОМУ ВРЕМЕНИ

#ИГорбачева_опусыИрассказы
© Авторские права защищены. Перепечатка или распространение уникального авторского контента из ленты литературной группы Опусы и Рассказы возможна только с разрешения Автора.