УЗЕЛ

— Вы знаете, как завязать висельный узел? Еще его называют морским для крепления троса.
Старая зажигалка щелкнула кремнем. Яркое пламя на миг осветило сарай.
Из сигареты потянулся терпкий дымок. Затяжка и выдох, словно столб дыма от взрыва.
И снова этот специфический свист и хлопки.
— Я принадлежу той войне. Я погибал сотни раз. Разрывало в клочья мой мозг и тело. Меня спасали врачи, какое-то время поддерживали близкие, пока хватало сил. Но... не хватило. И что теперь? Синдром?
Раньше моя бывшая супруга недовольно ворчала ночами:
— Опять воевать начал!
— Чего воевать?
— Матюкаться, стрелять в кого-то...
Мои глаза всё время видят картины войны, уши слышат взрывы сквозь свист и голоса загубленных друзей. А уж снится-то! Ну их в баню эти сны! Вскакиваешь в холодном поту, до утра ходишь по пустому дому, как лунатик. В голове звенит. Иногда думаешь: «лучше бы хоть что-то снилось, а то ведь не сплю сутками».
Вот же вопрос: а зачем была нужна эта война, и кто за неё ответил? Да ладно! Нормальная жизнь идёт. Обыкновенная.
Висельная — одна из самых надежных самозатягивающихся петель. От простой удавки отличается большим количеством витков. Это гуманно. Позволяет сломаться шейным позвонкам, приводя к быстрой смерти.
Я отреагировал на войну болью и боль разрушила меня. Моя страна жила, училась и работала, а я в это время убивал, и меня убивали.
Тогда не спрашивали: «Кто не хочет идти?» Спрашивали: «Кто хочет?» — друзья Ваня и Миха сделали шаг вперед. И я сделал. Было интересно: как там? А вдруг стану героем? О возвращении в цинковом гробу мысли в голову не приходило. Ехали из побуждений защитить, а оказались пушечным мясом в руках тех, кто никогда не подставит голову под пули и не рискнёт своей драгоценной жизнью.
Восемнадцать лет... Мы же беспомощными были! А нас запустили в горы. Недостаток кислорода, на себе еще килограмм семьдесят. Потом возвращались минус 15-20 кг веса, еле стоя на ногах. И нас можно было перебить, как цыплят. Всё было. И рюкзаки, натирающие спины до ран, и берцы, которые не снимались от кровавых мозолей. Темнота в глазах, дрожь в коленях и в горле сухо. Но батя, ротный, говорил: «Чем чаще гоняют, чем сильнее зубы выбивают — тем больше шансов выжить на войне». Тогда, после учебки я ликовал, что из маменькиного сынка он сделал меня конкретным бойцом.
— Рота отбой! Рота подъем! — до сотни раз подряд.
Издевательство ли это? Но слова «нет» в ВДВ — нет. Всё умею, всё выдержу! И если упал и подумал: «больше не могу» — значит можно ставить крест. Ну одним словом, это плохо очень.
Короче, буквально от сиськи оторвали, убивать научили, но забыли рассказать, как потом дальше жить. Не всем это дано. Кто-то живёт.
В любом случае у человека афганский синдром.
Я не прощу!
Ходовую часть веревки выкладываю зигзагом, чтобы образовались две петли. Затем оборачиваю снизу вверх пять-семь раз. Не важно. Но обязательно нечётное.
Взрыв в голове, и снова тонкий свист в ушах. И перепонки, словно покалывают иголками. И голоса кругом постоянно преследуют меня. Я думал, что Афган на время. А получилось — навсегда.
Сначала в Кандагар. Ну как впечатление? — чуть-чуть теплее, чем привык. Разговора нет. Нормальная служба. Тепло и любопытно. Прилетели ночью, наш самолёт обстреляли. Это мне потом рассказали, что повезло. А я подумал: «Мммм... начало такое интересное!» Тут как раз пленных привели — еще интереснее стало. А наутро: всё серо, дует ветер-афганец, пыль эта, ёпт... Я тогда как-то впервые глубоко о жизни задумался. Никогда раньше не случалось: ну живу, и живу. Но когда увидел эту серость, понял — жизнь может быть короткая. И мысль такая проскочила: «Мать родная, куда ты попал Николашка?!»
Духами мы называли душманов.
У них иное отношение к смерти — фатальное. Тогда я их за людей не считал.
Сознание упрощалось до состояния первобытного: есть свои и есть чужие.
Когда погибали лучшие, возникало ощущение, от которого становилось жутко. Поймать бы их всех в кучу и давить, как крыс! Духов я имею в виду. С каким бы нормальным отношением ты не пришел, через месяц переполняешься местью.
Когда страх и ненависть зашкаливали, казалось, что-то сломается внутри. Я первое время водку глушил. Это война. К чертям сантименты!
Мы называли их духами, потому что они невидимы так же, как и духи. Они перли из всех щелей. И каждый целился в меня и друга рядом. Я не знаю, кто придумал, что смерть — женщина. Мне она не раз являлась в облике духа. Потому, вернувшись из Афгана, я на все внимательно и с подозрением смотрю. Чтобы чётко всё, чтобы наверняка.
Наконец кончик ходовой части веревки продеваем через верхнюю петлю и затягиваем узел.
«Твою ж мать!» — зажатый между зубами бычок сигареты дотлел и обжег губы. Накатило ощущение сухого зноя. И крик Вани в голове.
Ваня, Ванюха, дорогой мой человек! Ванька-снайпер вступил в перестрелку с духом. В какой-то момент нервы сдали, он выскочил и ринулся с воплем и винтовкой наперевес, как с дубиной. Дух от неожиданности сбежал. Но потом самого Ванку по горам несколько часов ловили. Поймали наконец. А он совершенно невменяемый. «Духи! — вырывается и вопит, — духи, они кругом!» Хорошо, бутылка водки была. Влили в него, отрубился Ванька и сутки проспал.
Наутро напоролись на банду в пятьсот человек, а нас было сорок. Осталось трое живых. Когда начался обстрел колонны, я поймал контузию и орал: «Замолчите! Не надо!» Чуть мозгами не двинулся, такая боль уши рвала. Упал, катаясь по земле. Рядом Миха опустился, схватил меня за лицо, закричал:
— Коля, хватит уже! Хватит!
— Замолчите!!! — разрывало меня.
А потом моих друзей убили.
Мы прикрывали работу саперов. Пацаны доставали самодельную мину, не веря, что она установлена на неизвлекаемость. Мина рванула в руках, и ребят разнесло в клочья. Когда собирали куски, я взвешивал в двух руках полиэтиленовые кульки — Миху и Ваню, чтобы по весу было одинаково оправить домой. А лейтенанта выносили на палатке. Полностью без ног был. Несли его, а кости бились друг об друга.
После этого я вообще не жил. Ходил по минным полям, искал свою пулю, но не нашел. Я просто не хочу об этом вспоминать. Не надо, ладно? Не стоит!
От сумасшествия меня лечили. Реабилитации там, тыры-пыры. Да какая разница! Мы все «того». Я понял, насколько уязвим человек. Хотя вроде, такая скотина, что к чему угодно приспособится.
Летели домой вместе с ранеными. Рядом стонал боец без рук, без ног, еще и слепой. Я смотрел на него, и думал о своём ранении: «Ну чё? — нормально!»
Сейчас главное прочно закрепить петлю на балке старого сарая. и верно рассчитать длину до табуретки и пола. Дедовой табуретки, на которой он сидел с гармоникой, провожая меня в армию. Успеть, пока голоса в голове и звон в ушах не накрыли до потери контроля.
Из просвета возникает тёмный силуэт. Это дух пришел за мной. Страха нет. Больше некого терять.
«Отставить! Отставить!» — звучит в ушах крик ротного, и очереди, бомбо-штурмовые удары, взрывы. И дым. И жажда, когда жара, когда пыль поднимается, дышать нечем и пот струится.
Теперь главное ловко выбить табуретку, чтобы без сбоя, чтобы сразу. Я заставлю голоса и выстрелы умолкнуть. Скоро мы будем на равных! Сразимся!
Темно в глазах, в коленях дрожь и в горле сухо. Три, два, один... Рота вперед!
Я иду к тебе, дух!
#опусыИрассказы
✍
Кто знает автора, подскажите..