– Марина, хотела бы начать с Ваших детей. У Вас их трое. Какие они?

– Старшей дочери восемь, средней – шесть и младшему сыну – почти два года.

– Два года – сложный возраст...

– Как говорит мой гинеколог, сложно только первые 15 лет, а потом нормально. Но я думаю, что и потом сложно. Сложность в том, что они все разные. Спокойный у меня только сын, а девочки – зажигалки, очень энергичные. Старшая – хитрая и умная, я её немного побаиваюсь. Если она подходит к тебе, значит, ей нужно с тебя что-то стрясти, и ей это удаётся. Манипуляции и многоходовочки – это про неё. Пока не умею ей противостоять. Что касается средней, она более ранимый человек, но более напористая, у неё прямая энергетика, она не умеет хитрить, при этом очень ранимая внутри. Она сильно обижается, всё глубоко. А младший просто нормальный человек. Девчонки были абсолютно бешеные. Мамы поймут. Это когда пять минут кормишь ребёнка, а потом 40 минут с ней танцуешь. У нас были даже дежурства по три часа – больше никто не выдерживал рядом. А мелкий спокойный, нормальный, он может заниматься сам с собой.

– Как справляетесь с объёмом?

– Это просто ОПГ. На тебя наступают фронтом, третьего уже подключают.Ты всё время чувствуешь, что из тебя всё вынимают. Я не идеальная мама – учусь всему на ходу, но отношусь ко всему проще…

– Срываетесь?

– Срываюсь и не корю себя. Считаю, что каждый человек делает свой выбор. Есть родители, жизненный план которых зависит от детей. Я это очень уважаю – это даёт эффект. Например, моя мама в какой-то момент сделала выбор – ушла из профессии и сидела с нами. Но это, конечно, ловушка, так как все твои планы и эмоции зависят от кого-то. Если я не могу с детьми, то срываюсь и окунаюсь в работу. Датчик переключения должен быть, так ты находишься в балансе. Но в целом, как мама троих детей, я могу сказать, что зоны комфорта не было, нет и не предвидится.

– Наказываете?

– Нет, это бесполезно. Могу накричать. В какой-то момент могу сказать: «Сейчас достану топор и по башке тебе дам», а они в ответ: «А ничего, что мы твои любимые дочки?» Ну и потом, они сами всё понимают. Это вечный процесс – они всегда будут тебя терзать. Можно сделать перерыв – остановить невозможно. Вообще с детьми надо как с мужчинами: чем жёстче, тем лучше. Извините…

– Основная часть телезрителей знает и любит Вас как ведущую программы «Доброе утро». Какова кухня?

– Я не держу в себе эмоции, всё выпаливаю. Спасибо команде, которая меня терпит. Есть эмоциональные качели, не скрываю. В «Добром утре», кстати, работают мужественные мужчины и женщины, которые могут выдержать такой темп. Я называю это эффектом выживания, у нас у всех бесконечно рождаются дети. У Ушаковой – четверо, у Трегубовой – четверо. Даже Тимур Соловьев «забеременел», а ведь мы думали, что он никогда не женится, он был плейбоем эдаким. Но он постоянно вёл передачу с беременными женщинами. Помню, как он потом удивлялся, как мы справляемся. Мол, моя лежит, а вы работаете. Почему я стала об этом говорить? Мне кажется, это связано с тем, что, когда организм находится в стрессе, в экстремальных условиях, у женщины включается механизм выживания, и от этого такая бурная детородная деятельность. В итоге у всех девочек так: только начали работать - пошли дети.

– В одном из интервью Вы сказали такую фразу: «Если женщина хочет ребёнка, то она должна рожать, и неважно от кого». Что Вы имели в виду?

– Я считаю, что, если хочется ребёнка, нужно делать выбор в пользу ребёнка. Вопрос рожать или нет - это ведь вопрос комфорта, и это правильно, но рожали всегда. И в войну рожали, в трудные годы восстановления после войны, но благодаря этому мы живём, дети – это наше будущее.

– Многие в нашем обществе боятся клейма «мать-одиночка»...

– Жуткое слово. Человеку, чтобы стать счастливым, нужно просто объяснить, что счастье зависит от него самого. Вот и всё. Мы часто паримся по работе из-за мужчин. Нам всё что-то не то. Как только ты понимаешь, что сам несёшь за себя ответственность, улучшается настроение и жизнь. Даже выходя замуж, ты сама формируешь то, что вокруг тебя. Мужчина не отвечает за тебя, твоё состояние, настроение, детей. Ты всё делаешь сама. Когда ты это поймёшь, тогда-то и сможешь взять ответственность за другого. У меня, например, трое детей, и я понимаю, что они все на мне.

– Но мужское влияние же необходимо. Дети должны его откуда-то брать...

– Вы про матерей-одиночек? Разве они живут в безвоздушном пространстве, ни с кем не общаются, у них нет дедушек, братьев? Мужчины есть разные. Мать-одиночка – это не приговор. Предрассудки всегда есть, всегда будет что-то не то, но вы живете для себя. Мать-одиночка – это в первую очередь мать, прекрасная женщина, которая совершает колоссальную работу и берет ответственность за детей. Каждый ребёнок – это подвиг для мамы, для хорошей семьи, но, если женщина осталась одна – это не катастрофа. Всегда можно рассчитывать только на самого себя – только тогда ты можешь быть счастлив и делать счастливыми других, своих детей, своё окружение. Я очень ценю людей, которые сами берут ответственность на себя, пробиваются сами.

– Вы мама троих детей, у Вас сумасшедший график, при этом Вы прекрасно выглядите. Как? В представлении многих мама троих детей – это всегда уставшая женщина…

– Я вчера такая и была, с пучком на голове, с чемоданами. Мы вчера летели с отпуска с детьми. Но чтобы хорошо выглядеть, нужны не только деньги, не только время, важно то, что внутри. Если вы себя классно чувствуете, вы найдёте и время, и средства. Сколько богатых, но несчастных!

– Ваши родители… Вы знаете историю их любви?

– Конечно! Мама из Лиепаи (Латвия), из военной русской семьи, папа – советский кореец, родился в Кабардино-Балкарии, в городе Прохладный. Это была классическая советская история. Они приехали поступать в ЛИСИ (Ленинградский инженерно-строительный институт). Папа не с первого раза, но поступил. Потом приехала молодая голосистая девушка – мама очень хорошо пела, и он помогал ей во многом. И когда они окончили вуз, уже появился мой брат.

– Как восприняли семьи такой союз?

– Хорошо! Государству удавалось примирить разные национальности. Когда в первый раз встретились два деда – русский и корейский, они весь вечер не поднимались из-за стола. Нет, не пили, а общались, разговаривали. Русский дед из Сибири, он – ребёнок войны. Тяжело было в семье выжить, нечего было есть, поэтому он очень рано ушёл из дома – в 13 лет, сам пытался зарабатывать. У корейского деда свои сложности – во время сталинских репрессий корейцев сослали в казахские степи. Дедушка оказался в Узбекистане, бабушка – тоже. Все прошли жёсткую школу выживания. После войны сложно было устроиться на работу. Русский дед попал на судоремонтный завод, ремонтировал советские подлодки. Корейский дедушка занимался сельским хозяйством – за счёт этого они и выжили в степях, а сколько людей погибло? Трагическая страница советской истории. Энкавэдэшники грузили людей в вагоны, разделяли семьи и отправляли составы через всю страну – мёртвые тела забирали на каждом полустанке. Понимаете, их просто выбросили в степь, не было ничего. А потом корейцы поднимали совхозы, занимались луком, бахчой. Для моего понимания это нормально - люди выживали...

– То есть Вы ездили к бабушкам и дедушкам в Латвию и в Кабардино-Балкарию. Как отличались эти каникулы?

– Это разные миры, конечно, но я испытываю гордость за Советский Союз, когда такие разные республики жили дружно. В советской Латвии было прекрасно, она сохранила европейский вид. Рига, Лиепая, завод был, который выпускал косметику, красивое взморье… А когда мы приезжали в Кабарду, дедушка всех гонял по двору метлой, бабушка вставала в пять утра, а к 7 у неё уже было всё готово: завтрак подан, куры накормлены, огород вспахан. Бабушка работала постоянно, я не помню, чтобы она просто сидела. К нам постоянно кто-то приходил есть – я до сих пор помню бесконечные столы и блюда. При этом я не видела, чтобы сама бабушка ела – она меняла тарелки. Она была из тех женщин, которые «я все сама». При этом у неё было много детей. Мой отец у неё – шестой ребёнок… Вообще у корейцев большие семьи, так что по корейским меркам я не дорабатываю. У корейцев вообще три культа: культ еды, детей и работы. Это и про меня тоже. В целом, у корейцев много традиций, но до нашего времени дошли немногие. Похороны, например, мы тоже делаем по корейским традициям. Все надевают белое – это у нас цвет траура. И ещё у нас есть традиция – приходить на могилу, наливать рюмку водки, ставить еду и разговаривать с ушедшими. Когда у меня была избирательная компания, мне дали регион Дальнего Востока, где как раз Спасск-Дальний, откуда моя семья. Я пришла на старое кладбище, а это очень маленький городок, но не смогла найти могил своих предков, однако потрогала землю руками и поняла, что здесь они, что отсюда мои корни. Это ужасно важно для каждого человека…

– Почему они вообще переехали в Россию?

– Это была ещё первая волна эмиграции в царской России… Они бежали от голода и поборов. Россия была рядом, поэтому они просто перешли реку и сделали поселение. Царская Россия решила, что они работящие, тут же нашли рудники рядом и бросили корейцев на разработку руды. Всё было неплохо – им даже давали подданство Российской Империи, кажется. Потом, к сожалению, при Сталине по следам русско-японской войны власти посчитали, что корейцы могут быть опасными, и отправили их подальше. Сталин ждал большой войны… Несколько поселений вывезли.

– Какие Ваши родители?

– Мама из тех женщин, которые посвящают себя детям. Мы всегда чувствовали её рядом, её помощь и поддержку. Она много в нас вложила. Я занималась хореографией, брат – компьютерами. Но, когда мы стали вырастать, она немного потерялась. Ребёнок вырос, а она кто? Что она умеет? У неё не стали складываться отношения с отцом. В какой-то момент мама занялась педагогикой, защитила диссертацию, а ведь была инженером, строила мосты. Просто сменила род деятельности. Работает до сих пор, ведёт педагогические исследования, помогает с внуками. Папа в основном занимался строительством, у него была своя фирма по ремонту, потом он ушёл на госслужбу, сейчас работает в частной компании.

– Руководит?

– Да!

– Когда человек занимает руководящую должность, это отражается в быту, дома?

– Папа дома всегда довлел, и дело не в руководящей должности: корейская культура предполагает, что мужчина – тиран. На самом деле у корейцев рулят женщины, но мужчины любят показывать женщине её место. Мой дедушка всё время гонял нашу прекрасную бабушку по двору, чтобы показать свой статус. Есть в корейской культуре даже то, что мужчина поколачивает жену. Но у нас такого не было, хотя отец властный. Я же была русским ребёнком. Отец пытался объяснить, что я должна слушаться, но потом махнул на это рукой.

– Вы часто общаетесь?

– Конечно.

– Кто кому помогает?

– Папа молодец, семью держит, может помочь. Мама работает, сама себя обеспечивает, помогает с внуками – забирает их себе.

– Слушаются её?

– У неё своя система воспитания. Я за жесткость, но бабушки на то и бабушки, что все правила нарушают.

– Помните непростые 90-е? Как Вы жили в те времена?

– Мои родители жили в Ленинграде, перебивались как могли, отец работал на 15 работах. Мы сначала жили в махровой питерской коммуналке с тараканами. Подходишь к холодильнику, открываешь его, а они вываливаются оттуда толпами. Вывести их из старых домов было нереально. Что ещё? Было тяжело с едой, мы приходили к друзьям поесть. У нас есть такая морковка, которую украшают огурцами. Так вот, мама просила не есть все эти огурцы. Мол, некрасиво. Что ещё? Штопали колготки… Но я к этому хорошо очень отношусь... Было - ну и ладно. Тем, кто выживал в степях, было хуже. К старшей школе мы жили уже прилично – отец стал зарабатывать неплохо.

– В коммуналке Вы жили в одной комнате вчетвером?

– Да, но сначала мы жили у папиного брата ввосьмером, потом нам дали свою коммуналку. С другой стороны, мы жили в центре. Отец этим всегда гордился. Когда отец по работе переехал в Москву, я переехала с ним.

– Вы начали путешествовать по миру ещё в детстве благодаря хореографии. Как так случилось?

– Сначала я занималась художественной гимнастикой, но для этого спорта была полноватой, меня гнобили тренеры, не церемонились. Никогда не забуду: прихожу первый раз, и мне говорят: «Садись на шпагат». Я полчаса мучилась, потом подошёл тренер, сел мне на шею и - оп, я села. Суровый спорт. Но не получалось у меня. После очередного соревнования, когда я заняла последнее место, да ещё и булаву приземлила на голову другой девочки, мы решили, что пора заканчивать. Поэтому пошли на хореографию. Меня посмотрели, увидели мою растяжку после гимнастики и взяли. Десять лет я там занималась до конца школы – мне нравилось выступать. И в 8 лет я поехала выступать первый раз в США. Это было очень необычно.

– Расходы на ком были? На родителях?

– Нет! Это было начало 90-х. Меня поселили одну в семью: все говорили по-английски, я ничего не понимала, плакала каждый вечер и постоянно звонила в Россию, просилась домой. К счастью, семья была богатая, они могли себе это позволить. На третью неделю я вжилась в коллектив, общалась лучше, чем остальные, полностью восприняла язык и среду. Мы репетировали, ездили по всей Америке, давали концерты. Это был классный опыт, просто очень болезненный.

– Что поразило больше всего?

– Достаток. Я приехала в богатый дом, в город Остин, штат Техас. У них было три машины, дом с бассейном, еда. Полный доступ ко всему. Но удивление длилось недолго – я быстро к этому привыкла. Семья относилась ко мне прекрасно. Там я отметила свой день рождения: бассейн, дети, подарки, как в американском фильме. Я воспринимала это нормально, словно я – член семьи, словно у меня есть американский папа, американская мама.

– Вы могли двойку получить в школе?

– Нет. У меня был синдром отличницы. Я была послушная, делала всё, что говорили. Родители не могли нарадоваться. Но в 15 лет всё изменилось…

– Что конкретно? Курить начали?

– Нет, но у меня уже были отношения с молодым человеком. Я осознала, что у меня есть свой интерес, свой взгляд, поэтому ничей взгляд не принимала.

– Для родителей это стало шоком?

– Они до сих пор в ужасе.

– Знаю, что в 16 лет Вы начали пробовать себя в моделинге.

– Да, днём я училась в школе, а после уроков красилась и уходила на кастинг на «Ленфильм» – там снимали все клипы. Так я прошла пару кастингов, и меня уже приглашали постоянно. За смену платили 50 долларов. Причём это были хорошие клипы хороших артистов. Так я познакомилась с Киркоровым, Маликовым, Ветлицкой, Жасмин. Отец, конечно, не мог понять, что в три часа ночи можно делать на студии, приехал однажды на съёмку, сел, посмотрел и понял, что действительно снимают клип.

– Отца понять можно, конечно. Модельный бизнес в России, да ещё и в 90-е…

– Модельные бизнес в России, к сожалению, отсутствует, а в 90-е это вообще было дно. Несмотря на то что в России самые красивые женщины, мы эту сферу превратили в непотребство. Успеха добивались только те, кто уезжал на Запад.

– Вы выросли в Питере, где много прекрасных вузов. Почему Вы решили ехать в Москву?

– Я училась в Санкт-Петербурге на международных отношениях два курса, а потом папа переехал в Москву и предложил: «А давай попробуем в МГИМО». Я пересдала академическую разницу и поступила сразу на третий курс. А на пятом курсе я уже работала на РБК ТВ.

– Когда Вы поступали в МГИМО, кем Вы себя видели?

– Задумала стать дипломатом. Сначала у меня были европейские исследования, в МГИМО – американские. На 4 курсе я проходила практику в Комитете по международным делам Совета Федерации, у Маргелова Михаила Витальевича, мы принимали делегации. Помню, Байден приезжал как сенатор – подписывала ему приглашения. Мне это было интересно, но в те годы зарплаты были очень низкие. Я поняла, что нет тут движухи, поэтому решила стать телеведущий. Отец сказал: «Какое телевидение? Посмотри на себя». Очень помог, конечно. Но я пошла на курсы телеведущих, преподавательница посоветовала мне РБК. Полгода я пробовалась, потом меня взяли, я села в кадр, читала новости о фондовых рынках, о японских и корейских индексах. Потом стала рассылать кассеты на все каналы – хотелось стать информационным ведущим. Когда позвонили с «России», мол, ночная ведущая ушла в декрет, приходите, я пришла, села в кадр и два с половиной года работала в ночи. Меня никто не видел.

– На телевидении Вы почти 20 лет. Про мир телевидения ходят легенды, что это сплошные подставы и вечная борьба с конкурентами...

– Ты пробиваешься через тернии к звёздам. Это не прогулка вдоль моря – это сложная история, в которой высочайшая конкуренция, где постоянно, каждый час надо доказывать, что ты чего-то стоишь. Кроме того, среда очень токсичная в том плане, что производство нелёгкое. И на место пытаются попасть, и внутри коллектива может что-то произойти... Когда ты на виду, градус напряжения выше.

– Обычно корреспонденты мечтают попасть на место ведущего. Пойти в поле с насиженного места – это большая редкость.

– В традиционном понимании, может быть, да.

– Откуда у Вас возникло такое желание?

– Захотелось самоутвердиться. Я сразу села в кадр как ведущая. Но мне не хватало самовыражения. Нет, ведущие много работают, ты вроде как менеджер процесса, но мне хотелось делать больше самой. И как только я стала ведущей, я начала делать свои репортажи, потом докфильмы. Например, мы сделали фильм «Непарадный Пхеньян» о Северной Корее, пока я освещала юбилейные мероприятия.

– Попасть туда мечтают многие журналисты. Как Вы туда попали?

– Я долго планировала эту поездку, искала подкопы к посольству, но в результате всё срослось – меня взяли. Это был первый год, когда Ким Чен Ын пришел к власти. Помню, мне позвонили и сказали, что нужно отнести документы и поставить визу. Я попросила об этом друга, а он поехал в посольство Южной Кореи… К счастью, они отправили его по адресу и всё обошлось. Журналистам традиционно там показывают только всё парадное, ты ничего не можешь снять в отрыве от официальной программы – с тобой всегда два гида и водитель, которые хорошо говорят по-русски. В общем, сложно было снимать качественный материал, потому что мы находились под постоянным контролем. Но это только вначале: когда тебе начинают доверять, дают снимать больше и больше. Плюс я пользовалась тем, что я кореянка. Мол, ребята, давайте по дружбе. Где-то это срабатывало. И вот, кстати, одно наблюдение. Южная Корея – это уже много лет проамериканское государство, поэтому мои корейские связи там не срабатывали, а вот в Северной Корее – другая история. Люди живут там довольно замкнуто, у них есть смекалка, хитринка. Это наши такие советские люди. Северная Корея, как ни странно, оставила после себя впечатление лучше, чем Южная, хотя там всё строго, жесткий контроль. Я провела там неделю, делала новостной блок, освещала парад Победы и параллельно с Сергеем Брилёвым снимала исторический фильм про то, как Россия освободила всю Корею, включая Юг. Не все об этом знали – сгорели архивы. Мы восстанавливали хронику событий по крупицам, снимали и в Северной Корее, и в Южной.

– Что Вас поразило больше всего?

– Северная Корея – это параллельный мир, общество, застывшее в прошлом. Ты словно попадаешь в Советский Союз на машине времени, окунаешься в детство с пионерами, но при этом чувствуешь внутри определённое напряжение – население живёт сложно, уровень жизни другой. Мы были там в 2012 – 2013 годах, и тогда экономически становилось чуть лучше, пришёл молодой лидер, разрешили малый бизнес. Впечатлили одинаково одетые домохозяйки, которые рано утром отправляли в трудовой бой своих мужей. С танцами и бубнами… Ещё эти социальные танцы.

– В гости удалось к кому-то попасть?

– Не пускали. Ты даже не можешь подойти к человеку на улице с микрофоном – сразу появляются службы. Это недопустимо. Сами корейцы, увидев микрофон, убегают в ужасе. Без микрофона разговаривала. Без микрофона все люди просто люди. Правда, в основном мы общались с теми, кто говорит на русском языке из тех, кто нас сопровождал. Можно отнестись к этому как к пропаганде, но в обычной беседе за чашкой корейского супа они совершенно искренне говорят патриотические вещи. Например, общаюсь с молодым человеком, говорю ему, что не очень хорошо они живут. Он отвечает: «Да, у нас не всё так хорошо, но мы не думаем о личных перспективах. Мы – та страна, которая выпускает ракеты, страна, которая может себя защитить». Люди живут не своими ощущениями, а ощущением борьбы, в которой находится вся страна. Они отстаивают понимание того, как они живут, гордятся страной и не голодают, как порой пишут и рассказывают. Питаются скромно, но не голодают. Сложно их в этот момент воспринимать жертвами режима. Это образованные люди, которые знают несколько языков, они всё понимают и общаются на равных, но у них сформировано сознание, что за свою независимость они платят комфортом. Они это полностью понимают. Наверное, этому можно позавидовать. И я говорю сейчас не о фанатиках. У меня это вызывает уважение, когда государство или человек отстаивает свои ценности.

– Вы сказали, что голода там нет, но всё скромно. Что из местной кухни Вам понравилось?

– Они живут сельским хозяйством, мяса много, но надо понимать культуру корейской еды. В Южной Корее на одной улице может находиться до ста ресторанов и везде безумно вкусно – то же самое было и в Северной Корее, когда мы там были. Мы питались в ресторанах для дипломатов, но это как магазин «Березка». Были и в народных местах с пластиковыми столиками, однако и мясо, и рыба, и супы там были. Магазинов мало. Мы видели там и дорогие авто. Например, едет «Порш», например, а рядом с ним – авто на дровах. Что касается одежды, они шьют, у них есть журнал «Бурда Моден», они модно одеты. Понимаете, нет ощущения запущенности, но всё довольно скромно.

– Как Вы сделали селфи с Ким Чен Ыном?

– Это было уже в России. Он встречался с Владимиром Путиным во Владивостоке. К нему никого не подпускали в радиусе двух километров, но я попала на приём к губернатору. Мероприятие проходило в ресторане «Медвежья заимка», который в своё время посещал отец Ким Чен Ына. Это тоже был официальный визит, но на градус пониже, чем вся остальная программа. Снимать, конечно, было нельзя, подходить тоже было нельзя, но мне хотелось выразить своё уважение – всё-таки во мне корейская кровь. Я набралась отчаянной смелости и подошла – все были в шоке. С собой у меня была фотография с визита Ким Ир Сена в Москву, которой у них в архивах не было, а корейцы очень ценят фото. Я ему её вручила, и Ким Чен Ын отреагировал, мы пообщались. В самом конце мне очень захотелось доказательства, что всё это было. Я попросила о селфи, и он согласился.

– Могли Вас наказать за это своевольство?

– Уровень протокола был, конечно, очень высокий. В ресторане только поверхности протирали несколько раз. В руки ничего нельзя было давать, но я всё-таки благожелательная была.

– Хочу поговорить о Донецке… Вы мама троих детей, и Вы поехали в горячую точку. Как решились?

– Когда началась спецоперация, как журналист, я не могла сидеть спокойно. Мне было важно выработать своё мнение, получить аргументы, так как все были в шоковом состоянии. У меня сразу было ощущение, что спецоперация была неизбежна, но облечь в правильные аргументы этот месседж было трудно – не было своих доказательств. Тогда мы задумали цикл серий даже не о Донбассе, а о самой ситуации и сняли фильм «Украинский фронт 360». Эта ситуация не восьмилетней давности… Фронт был открыт 30 лет назад. С первого дня независимости Украины все процессы, которые начали происходить в этом государстве, были направлены на то, чтобы создать государство против России. Это много измерений: социальное, юридическое, идеологическое, гуманитарное, военное, политическое. Все аспекты мы хотели объяснить в нашем фильме. У нас есть отдельная серия про ополчение, про людей, которые взяли в руки оружие и начали защищать своё право быть русскими.

– Как отреагировали родные?

– Я никому ничего не сказала. Поехала в командировку - и всё. Только в Ростове я позвонила детям, и они спросили: «Мама, ты поехала на Украину?» Умные дети у меня. Мы за один день смогли отснять все интервью: с ополченцами, с руководителем батальона «Спарта», с родителями Захарченко, с него ведь и начались все движения. Хотелось услышать от его близких, каким он был и так далее. Очень трогательная серия получилась. Многие до сих пор не понимают, что происходит. Чтобы всё понять, надо приехать на Донбасс – там вся ситуация становится понятной. В каждой семье горе, в каждой семье – беда. У них не возникает вопроса, за что они сражаются, они понимают, что нужна только победа – слишком уж высокая цена за всё это заплачена.

– Горячая точка – это не только опасность, но это тяжело физически и морально. Что было тяжелее всего?

– Мне, наоборот, стало морально легче в Донецке. Я встретила людей, которые оказались мне близки по духу. Мужья ушли на фронт, женщины сами воспитывают детей в таких условиях. Ты проникаешься тем, насколько люди тверды в своих намерениях, как приняли свою судьбу. Там и многодетные, и роженицы. Люди живут ощущением того, чтобы помочь друг другу. Я увидела колоссальное проявление человечности, они не жертвы, они стойкие. Люди, которые сомневаются, просто не имеют представления, что там происходило, какие зверства творились. Я понимала, что нужно было ехать самой, быстро собрала команду и рванула. Мы приехали в две тюрьмы, одна – изолятор Еленовка, другая – в Донецке. В Еленовке содержатся украинские военные, которые были на «Азовстали». Это была уникальная вещь – поговорить с ними. Я провела там рабочие сутки.

– Это же очень опасно?

– Мне говорили, что нельзя к ним заходить в одну камеру, это опасно, и прочее. Мне же было не страшно – я видела свою задачу, как медик за операционным столом.

– Какие впечатления у Вас остались?

– Очень тяжёлые ощущения, но это понимаешь только потом, когда адреналин сходит. Я была полностью опустошена, когда вернулась домой. Но тогда у меня был журналистский интерес, что это за люди. Это шок, когда разговариваешь с ними и понимаешь, что они реально такие, а не то, что их наша пропаганда назначила нацистами или что они из-за какой-то острой нужды стали так себя вести с донецкими людьми. Они так думают – у них в голове такая идеология…

– Какой ответ Вас поразил больше всего?

– Меня поразило то, что взрослые мужики говорили какую-то чушь на полном серьёзе. Они себя, правда, считают исключительными людьми, которые строят новое государство, нынешняя Украина им не интересна, и все, кто стоит на их пути – биомусор. И это не только русские, это и украинцы, и любые люди, которые не поддерживают их идею. Ради этого они готовы пожертвовать всем: людьми, государством. Это та идеология, в которую тяжело поверить. Они считают себя людьми высшего сорта, несмотря на заключение. Мозги у них никак не поменялись. Они – «герои, воины света, и все тут». Их возвели на пьедестал, что они создают империю, и они там будут полновластными правителями. Это и шокирует. Я думала, что увижу униженных и несчастных людей в российском плену. Нет, они показывают, что их идеология сильна. Я спросила: «Что дальше будете делать, если окажетесь на свободе?» Мол, пойдём в другие войска и «продолжим резать русню».

– Вы – специалист по Америке. Как Вы считаете, в чём принципиальное различие между русскими и американцами?

– На простом, бытовом уровне наши народы даже в чём-то похожи. Большие территории, опять же. Да, история России не сравнится с историей США, но надо понимать, что Америку создавали идейные люди, которые высадились на континенте и за небольшой срок добились успехов. Американский народ – это отчаянные люди, которые сражаются за свои ценности, просто в какой-то момент они достигли определённых высот, прежде всего экономических, а сейчас Америка стала понимать, что как империя она трещит по швам и расползается. Внутри этой империи есть процессы, которые тянут людей вниз. Я говорю сейчас про правящий класс. К сожалению, принять данность, что американского господства уже не будет, им сложно. И сейчас, как мне кажется, во власть пришли те люди, которые, к сожалению, уже очень давно во власти. Как-то раз одна молодая журналистка задала Хиллари Клинтон вопрос: «Мне 20 лет, и сколько я себя помню, у власти либо Буши, либо Клинтоны. У нас других фамилий нет?» Эти кланы давно у власти, поэтому происходит вырождение политического класса. Та империя, которую они создали на американском долларе, рушится. Они пытаются её сдержать в агонии, но этот процесс, наверное, необратим. То есть мы сейчас наблюдаем разрушение гиганта, и эти ошмётки, к сожалению, летят в нас. Мы – тоже часть этого глобального процесса. Что касается России, то у неё, наоборот, восходящий тренд. Я верю, что сейчас начинаются процессы, которые сделают нашу страну по-настоящему великой, но впереди много испытаний. Впрочем, русским людям, наверное, нужны испытания, чтобы собраться, показать свою мощь и развиваться на другом уровне.