Все экономит!

Зачем только?! И сама не скажет, если спросят. Ни детей, ни плетей! Замужем была, но брак этот, скоропалительный и никому не нужный, окончился, даже и не начавшись толком. Уже через неделю после ухода от нее мужа Машка приволокла в дом очередного кота и успокоилась, твердо зная, что сестра теперь глаз с нее не спустит.
А горе-муж собрал вещички, пока Маша на работе была, и был таков! Да еще и Машкины сережки золотые прихватил, какие ей бабушка по завещанию отписала. Лучше бы Наталье их отдала! Целее были бы!
- Что ты глазами хлопаешь и молчишь?! Блаженная! Надевай давай! Мало ли! Вдруг с размером я ошиблась.
Яркие кофточки и новая юбка явно не пришлись по душе Марии. Она никогда не любила кричащих цветов и абстрактных рисунков. А Наталья это дело очень уважала. Вот и сейчас на ней была юбка цвета «вырви глаз», в народе именуемого «салатовым» и кофточка «под леопард». Самый ультрамодный в этом сезоне рисунок.
- Вот! На человека стала похожа! – глядя, как сестра одергивает коротковатую кофту, Наталья нахмурилась. – Не обирайся! Хорошо сидит! Может, мужичка какого подцепишь на старости лет. Пора бы уже! Я ж не вечная, Маш… На кого тебя оставлю?
Голос Натальи неуловимо изменился, и Мария тут же услышала этот призыв. Подошла к сестре, ткнулась носом в обширную, выдающихся достоинств, грудь, и обняла.
- Ну, что ты, горюшко мое? – Наталья прижала к себе сестру и погладила ее по расшитым серебром седины волосам. – Люблю я тебя, дурочку такую. И ты это знаешь…
- Знаю…
- Рассказывай! Во что ты опять ввязалась?
Мария взглянула на сестру снизу-вверх и улыбнулась.
Дородная, громогласная Наташа была ей самым близким человеком на свете. С тех пор, как не стало мамы, именно она заменила Маше родителей. Маше было тогда всего тринадцать. И Наталья, молоденькая, двадцатилетняя девушка, не побоялась ответственность. Бросила институт, поставив на паузу учебу, и устроилась на работу. Нужно было как-то выживать и поднимать сестру. Отец ушел из семьи, когда Маше было всего три месяца и с тех пор не появлялся и знать ничего не хотел о дочерях. А мама… Мама была очень сильной. Умела и дом вести, и детям не только ума давать, но и сердца. А вот ее сердце, изболевшееся, надорванное обидой, просто не выдержало…
И пришлось Наталье брать на себя ответственность за сестру.
Впрочем, Маша всегда была беспроблемной. У нее не было ни подростковых взбрыков, ни каких-то мало-мальски значимых проблем. Разве что кота очередного пожалеет и притащит с улицы, умоляя Наташу пожалеть животинку, или возьмет шефство над бабулькой из соседнего подъезда, порой забывая, что занятия в школе никто не отменял, а окна перемыть, в магазин сбегать и потом чаи погонять под беседу умную можно и после уроков.
Сердце у Маши всегда было теплее и добрее, чем у Натальи. И та это знала.
- В маму… - качала она головой, когда сестра рассказывала ей о том, как пристраивала котят, принесенных дворовой кошкой. – Та тоже сердцем болела и за людей, и за животных. Только… Машка, не хватит на всех сердца-то! Не безразмерное оно, понимаешь? Ресурс у него тоже есть. Береги себя! Как я одна, без тебя?!
- Никак! – улыбалась Маша, глядя на сестру глазами матери – голубыми, нежными, словно небо весеннее.
Заглянешь в глубину таких и жить хочется. Потому, что там и радость, и любовь, и все на свете, что человеку для души надобно.
Ругала, конечно, Наталья сестру. Не без этого. Боялась за нее. Понимала, что в жизни таким, как Маша, туго приходится. Рубашку последнюю снимут, всю жизнь свою отдадут, не задумываясь, чтобы кому-то стало чуть теплее на этом свете мыкаться. И середины, той самой, золотой, искать такие люди не хотят. Не нужно им это. Потому, что понимают – нет ее и не было никогда. Равновесие между злом и добром на них держится. Потому как зла в мире всегда хватает, а добра – наищешься.
Когда Маша пришла к сестре, восемнадцатилетняя, красивая, ясная, словно зоренька, и сказала, что влюбилась, у Натальи сердце зашлось.
Ведь отдаст себя! Всю отдаст! Без остатка! А кому?! Достойный ли человек такое сокровище получит?
Оказалось, что нет.
Павел Наталье сразу не понравился. Ушлый какой-то, дерганный, на Машку смотрит, как на конфету шоколадную – слюни пускает, но не трогает до поры до времени. Это потом Наталья поняла, почему он ждал. Хотел, чтобы жена оказалась в его полной власти.
О том, как он над сестрой куражится, Наталья узнала не сразу. В дом ее приглашать Павел жене запретил. Наталья удивилась, конечно, но решила до поры до времени не вмешиваться. Мало ли, вдруг ее просто как тещу воспринимают и хотят самостоятельности для молодой семьи. Это она понять могла.
Но понять, почему Маша перестала появляться у нее, отказалась. И отловив как-то у подъезда Павла, вопрос ему все-таки задала:
- Что с Машей?
- А что с ней? – Павел, невысокий, щуплый, макушкой едва достающий до плеча высокой Наталье, недобро прищурился и усмехнулся ей прямо в лицо. – Не лезь! Не твоего ума это дело!
И вот тогда Наталья поняла, что дело плохо. И отсутствие связи с Машей – это ее упущение. Нельзя было сестру один на один с Павлом оставлять. Ошиблась она в мотивах этого человека. Ой, как ошиблась!
Вытряхнуть ключи и душу из визжавшего на все лады Павлика было делом минуты. Припечатав его к стенке, Наталья тихо попросила:
- Заткнись, пожалуйста. Не пугай соседей.
Павел даже спорить с ней не стал. Наталья была совершенно непохожа на тихую, покорную Машу. Поэтому, он просто ретировался, прекрасно зная, что, когда Наталья увидит, что он сотворил с ее сестрой, жить ему останется пару минут от силы.
Фонарь под глазом у Маши поверг Наталью в такой шок, что она даже не нашлась поначалу, что и сказать по этому поводу. Ей даже в голову прийти не могло, что кто-то может поднять руку на такую, как ее Машка.
Невозможно!
- Почему молчала? Почему мне ничего не сказала?! – обнимала Наталья ревущую навзрыд сестренку.
- Боялась… Знала, что ты ему спуску не дашь…
- За него боялась?! – Наталья отстранила от себя сестру, боясь потерять контроль.
- За тебя! – Маша шмыгнула носом, и сама потянулась к единственному родному человеку, которому было не все равно, что с ней и как.
Замуж больше Маша не пошла. Предложения, конечно, были. Вниманием ее не обделяли. Да и как пройти мимо такой красоты?! Стройная, словно березка, глаза-озера, и характер – дай Бог каждой! Ни склочности тебе, ни зависти, ни злости на мир безумный, в котором все не так, как кажется. Маша была проста, как вода ключевая. Такая же чистая и для жизни необходимая. Без нее прожить можно, но пить из болота не всякий согласиться.
Наталья поначалу правила сестру, уговаривала ее подумать над тем, как жизнь свою устроить, а потом поняла – боится Маша. До слез, до паники боится, что снова придет такой вот Павел и изгваздает душу ее в грязи еще сильнее, заставив перестать верить в добро и справедливость. А для Маши это было важно. И потому Наталья оставила попытки устроить личную жизнь сестры, а занялась своей.
Бывший одноклассник, такой же крупный и неуклюжий, как сама Наталья, дождался своего часа и с радостью женился на той, кого любил с пятого класса, уже даже не мечтая о том, что ему ответят взаимностью.
Натальиных детей – и шустрого Сашку, и задумчивую, тихую Светланку, Мария любила, как своих.
- Маш, может тебе родить? Пусть без мужа! Мы же есть. Поднимем, воспитаем, всем поможем! Подумай! – уговаривала сестру Наталья, глядя, какими глазами Маша смотрит на ее детей.
- Нет, Наталочка. Боюсь я…
- Чего, глупая?
- Смогу ли стать хорошей матерью? Смогу ли научить, как надо к жизни этой с умом подходить? Ты же говоришь, что у меня ума этого нет. Как смогу я ребенку его дать? То-то! Не моя это стезя, Ната. Да и есть у меня дети. Саша и Светочка. Они мне роднее всех родных! Куда мне еще? На этих бы любви хватило…
Задумалась Наталья. Понимая, что сестру ей не переубедить, она уговорила Машу сменить работу.
- Детский сад – это хорошо, Машуня! Но тебя бы куда-нибудь в такое место, где от сердца твоего пользы больше будет.
- А где такое место?
- Да вот, хоть, в детском доме. В садике твоем у детишек родители есть. Есть их кому любить и без тебя. А в детском доме с этим туго. Что думаешь?
Маша не думала. Она делала. Уже через пару недель после разговора с сестрой, она вышла на новое место работы. Только, устроилась она не в детский дом, а в интернат, рассудив так, что детям, которых никто не взял под опеку, любви не достается вовсе.
А как жить, если ее не знаешь? Как торить свои тропинки к счастью, если не найдется человек, которых хоть разок покажет, что это значит, когда тебя любят…
И началась иная страница Машиной жизни. Заполнялась она медленно, но на ней мелким, убористым почерком, появлялись одно за другим имена. Мальчиков, девочек… Тех, кто, благодаря ее сердцу, узнавал, что есть на свете люди, которым не все равно.
Она просто жила. Дышала своими детьми, каждый их которых, попадая в ее руки, становился чуточку иным, вбирая то, чем жила сама Мария. Сделать для этих детей что-то грандиозное она не могла. Но могла помочь на первых порах в интернате, а после выпуска брала шефство над каждым своим «птенчиком». Помогала обустроить выделенное жилье, покупала посуду и постельное белье. Учила стирать и готовить. Да и вообще всему, чему этих детей никто и никогда не учил.
Ее манера называть всех котиками, рыбками, птичками, поначалу раздражала, но со временем даже самые суровые парни привыкали к этому и лишь улыбались, когда Мария встречала их на улице словами:
- Рыба моя, ты почему за газ не заплатил в прошлом месяце? Отключат!
- МамМаш, сделаю!
- А что за сопли у тебя на рукаве куртки? Сколько раз говорить, что девушки нерях не любят?! Вот бросит тебя твоя Маринка – будешь знать!
- Не бросит! Мы с ней расписываемся через месяц.
- И молчал?!
- Она вам открытку пригласительную рисует! Строго-настрого запретила говорить, а я проболтался. МамМаш, а как у тебя это получается? И не хочешь, а все тебе выложишь!
- Не знаю! И про роспись вашу ничего не слышала! Понял?! Маринке привет передавай! И скажи ей, что мы с Натальей на сады собираемся в эти выходные. За вишней. Если еще не передумала компот и варенье закрывать, пусть присоединяется. А ты нас с автобуса с ведрами встретишь. И Генку позови! Я ему вишню обещала на вареники, но тащить через весь город – увольте! Спина у меня не казенная.
Они расходились в разные стороны, но ниточка, которая связывала их, не рвалась. Прочной паутинкой вилась она по городу, связывая между собой тех, кто прошел через Машины руки и ее сердце, превращая этих людей в одну большую и довольно дружную семью.
Конечно, среди тех, кто по достоинству оценил душу Марии, были и те, кто в своей душе воли добру не давал. И случалось всякое.
Ее обманывали. У нее иногда воровали из сумки то кошелек, то деньги, то какие-то мелочи. Но все это было ничтожным в сравнении с тем, что находились те, кто пенял Марии на ее тягу к людям.
- Вы ничего не можете сделать! Они уродцами были – уродцами и останутся. Отбросы, а не люди! Зачем вы только на них время свое тратите! Лучше бы собой занялись!
Она не обращала внимания на такие высказывания. Жалела тех, чей язык истекал ядом, говоря Наталье:
- Как им жить по-хорошему, если они в жизни своей любви не видали и не знали? Как может человек отдавать то, чего сам не получал? Невозможно это…
Но страшное случилось, когда Мария уже окончательно уверилась, что дорога, выбранная ею в жизни, правильная и сворачивать с нее нет никакого смысла.
Марию подкараулили на улице, когда она возвращалась домой после работы. Задержавшись дольше обычного, она заехала к сестре, чтобы поздравить племянницу, и до дома добралась только ближе к полуночи. У самого подъезда ее ударили чем-то тяжелым по голове, а потом долго били, беспощадно и страшно, словно пытаясь с каждым ударом доказать себе, что ни любви, ни добра, ни души у человека нет и быть не может.
Нашел Марию сосед, который засиделся у друга и чуть пьяненький возвращался домой поздно ночью. Увидев у подъезда избитую Машу, он тут же протрезвел.
- Нелюди! Да как вас таких земля носит?! Маня, Манечка, открой глаза, моя хорошая! – потормошил он соседку.
А когда понял, что Маша ему не ответит, кинулся вызывать скорую.
Наталья примчалась в больницу сразу, вместе со всем семейством, как только ей узнала о случившемся.
- Выживет?! – кидалась она с вопросом к каждому врачу, который показывался ей на глаза.
Ей не отвечали. Отстраняли молча с дороги или требовали не мешать работе. И только около полудня из реанимации пришла весть – Маша жива и жить будет еще долго. Врачи сделали все возможное.
И Наталья, наревевшись от облегчения, словно очнулась и поняла, что все это время в больницу со всех концов города съезжались те, кто давно уже называл Марию мамой. Приемный покой был заполнен людьми, которые так же, как и она, плакали от облегчения, и молились за то, чтобы Маша поскорее поправилась.
И Наталья впервые, наверное, за всю жизнь, поняла, какая у нее сестра. Не ее Машка, к которой у нее претензий было больше, чем звезд на небе, а та Мария, за которую так переживали все эти люди.
- Солнце ты мое… Машенька, как мы без тебя?!
А Маша словно слышала все, что шептали те, кто ждал новостей. И врачи с облегчением выдохнули, когда она открыла глаза и позвала сестру.
- Здесь ваша Наташа. Внизу ждет. Мы обязательно пустим ее к вам, когда переведем в палату. А пока – отдыхайте!
Тех, кто напал на Марию, нашли быстро, чуть ли не в тот же день. И пришлось немало постараться тем, кто отвечал за исполнение наказания, чтобы уберечь их от гнева тех, кто жаждал поквитаться с ними за Машу. Мотивы случившегося так и не были озвучены. Да это было и не важно. Мария, посмотрев в суде в глаза тех, кого еще недавно называла так же, как и других, своими детьми, молча отвернулась. И почему-то именно этот жест, такой простой в своей предопределенности, стал худшим наказанием для сидевших на скамье подсудимых. Дернуло что-то у них внутри, обрывая последние нити, связывающие с человечностью, или душа осталась нема к вызывающему тщетно разуму, а только лишь один из осужденных прислал позже Маше письмо с извинениями. Мария его прочла, аккуратным почерком, чуть измененным из-за плохо сросшегося сломанного запястья, написала ответ, и попросила Наталью помочь ей продать крошечную однокомнатную квартирку, в которой жила.
- Зачем, Машуня?
- Перемен хочу. И не хочу, чтобы меня искали.
- Ясно, - правильно истолковала желание сестры Наталья. – Что ж, значит, так надо. Хорошо, что квартира у тебя в центре. Найдем покупателя. А потом присмотрим тебе что-то в районе попроще. Сама понимаешь, что-то другое не потянем.
- Хорошо.
Но вмешались Машины дети. Кто-то искал варианты, кто-то проверял чистоту сделки и прочие нюансы. И была найдена неплохая двухкомнатная квартира в центре, которую продавали в срочном порядке те, кто собирался уезжать заграницу. Квартира была в плохом состоянии, но Машу туда и не пустили сразу.
- Погоди, мамМаша! Мы там порядок изобразим, а потом тебя перевезем. Потерпишь пару месяцев?
В отремонтированную квартиру Мария въехала через несколько недель. Дети ее расстарались и общими усилиями навели там такой порядок, что Маша невольно ахнула, когда переступила порог:
- Я такой красоты даже во дворцах не видала!
Конечно, не было там ничего роскошного или дорогого, но то, как горели глаза у тех, кто делал ремонт и собирал мебель, стараясь угодить ей, порадовало Марию куда больше, чем все сокровища мира. Каждый вбитый в ее новом обиталище гвоздь возвращал ей веру в людей. И глаза ее теплели, вновь обретая ту самую синеву небес, которая так радовала сердца тех, кто хорошо ее знал.
Теперь у нее было куда больше места для любимых котов и для тех, кого Мария считала нужным опекать. Наташа, конечно, спорила, ругала сестру, которая запросто пускала к себе пожить очередного выпускника, не получившего жилья, и искала юристов, которые могли бы помочь поскорее освободить жилплощадь Марии от вынужденных квартирантов.
Настырности и злости на то, как все устроено на свете, Наталье было не занимать, и она легко, чуть ни с ноги, открывала двери в те кабинеты, где другие даже дышать боялись.
- Совесть где у вас, господа чиновники?! Сирот обижать – большого ума не надо. Но я каждую копеечку посчитаю, которую вы на себя потратите, пока не получит положенное…
А дальше шло имя того, что обитал на тот момент в квартире Марии.
Наталью не то, чтобы боялись, но связываться с нею не хотели. Она легко находила выходы на самых известных журналистов, умела договариваться с теми, от кого зависело, появятся ли хоть какие-то доказательства в расследовании, которое проводили те, кого она просила о помощи, и ни разу не было так, чтобы не удалось найти ту ниточку, за которую стоило дернуть хорошенько, чтобы сдвинуть с места бездушную махину под названием бюрократизм.
Дети, пусть и не сразу, получали свое, съезжали с квартиры Маши, и Наталья выдыхала ненадолго, точно зная, что в скором времени ей снова придется бегать по кабинетам, ругаться и звонить в Москву, прося помощи. Она знала, что в городе их с Машей давно уже называют чокнутыми. Но ее это мало волновало. Она считала, что делает то, что должна. Маша помогает детям, а она помогает Маше. Все правильно и справедливо.
Так, чего тут думать? Дело делать надо!
- Что на этот раз, Машуня? – глядя в глаза сестры, снова спросит Наталья.
- Девочка, Ната. Ни кола, ни двора, и ребенок на руках.
- Погоди. Какой ребенок? Сколько ей лет?
- Девятнадцать.
- Понятно. Муж есть?
- Нету. Никого у нее нет. Ни мужа, ни родителей.
- Ты есть, - усмехнется Наталья, разглядывая сестру в новом наряде. – Нет. Не идет тебе зеленый!
- Ната!
- Ой, не страдай! Все сделаем. Сроки еще не вышли. Подумаем!
И снова засияют глаза у Маши, а Наталья вздохнет тихонько, и благословляя небо, которое подарило ей ту, что так хорошо знала, что такое любовь. Ведь совершенно неважно, в каком обличии придет она в твою жизнь и какую форму примет. Главное, что она будет! А разве этого мало? И пусть кто-то назовет тебя чокнутым, когда ты покажешь, что знаешь ее.
Какая разница?!
Автор: Людмила Лаврова.
Как вам рассказ?
Делитесь своим честным мнением в комментариях 😇