Мастер и мяч.

Честный футбол Федора Черенкова
Часть 4
------------------------------------------------------------------------------
Увидеть Париж и… заскучать по «Спартаку».
Уезжают… Талантливые, сильные, удачливые. Нет, не предают – просто уже сейчас, пока в силе и удаче, думают о своей послеспортивной жизни, о своей ответственности за благополучие семьи. Чтобы не пришлось, как многим спортивным «звездам» и «легендам», влачить жалкое существование после завершения спортивной карьеры. Мальчишки, едва ставшие на ноги, торопятся на Запад и на Восток, туда, где их труд, талант и преданность ценятся по мировым меркам. Мы толком не успеваем разглядеть и запомнить их лица, не успеваем полюбить и оценить, а они теперь уже вроде как бы и не наши. И никому из них не суждено стать кумиром миллионов своих сограждан… Не вина.
Когда «Спартак» обыграл в кубке УЕФА «Астон Виллу» в Англии в 1983 году, от этой команды к Черенкову был послан «гонец» с предложением в ней остаться. Тогда подобные переходы для наших спортсменов были почти нереальны, но все же возможны. Федор отказался, даже не поинтересовавшись своей ценой: «Я тогда подумал, ну что они мне могут дать такого, чего у меня здесь нет? Ну, материально, конечно, выгодно. А чего я лишусь? Там у меня не будет моих ребят, не будет «Спартака». Я сразу сказал им, что хочу играть только в «Спартаке». Меня все устраивало в клубе. Самое главное – у нас была прекрасная команда, свои высококлассные футболисты, мы играли в красивый футбол, который доставлял радость и нам, и зрителям. А заработать как можно больше денег – я никогда не задавался такой целью». Характерно, что предложения от других клубов внутри страны Федору стали поступать только в конце его игры в большом футболе. Словно и в голову никому не приходило, что он променяет спартаковский «ромбик» на какие-либо блага.
Черенков никогда не позволял себе уничижительно или осуждающе отозваться об отъезжающих футболистах, даже когда это явление еще не носило такого массового характера. Он только сожалел. Не о них. О нас, о нашем отечественном футболе: «Если бы из команды не ушли такие ведущие игроки, как Онопко, Бесчастных, Никифоров, «Спартак» мог бы стать командой высокого европейского уровня. Это подтверждает тот отрезок времени, который провел «Спартак» в Лиге Чемпионов, когда команда выиграла шесть матчей подряд. Что касается разговоров о том, что футболисты уезжают только из-за денег, то я считаю, что так могут говорить только те люди, которые никогда серьезно футболом не занимались и не интересовались. Деньги имеют определенное значение, но это не самое главное. А главное – желание играть на высоком уровне».
Однажды Федор Черенков ушел из «Спартака» – подписал контракт с парижским клубом «Ред Стар» вместе с одноклубниками Сергеем Родионовым и Александром Бубновым. Инициатива принадлежала Бубнову, который шел в команду тренером, но решающим фактором для Черенкова и Родионова было то, что их, близких друзей и сыгравшихся партнеров, пригласили играть вдвоем. У них даже контракт был один на двоих. Поодиночке предложений им тогда хватало, серьезно интересовались ими престижные клубы Германии, Испании, Португалии, а вот приобрести их вместе изъявил желание только клуб «Ред Стар». Тридцатилетнему Федору казалось тогда, что его футбольный век подходит к концу, исподволь возникал страх перед будущей неизвестностью, в которой многие бывшие спортсмены не очень-то твердо стоят на ногах. Откровенно хотелось подзаработать да и почувствовать себя на новом, интересном поприще – Федор ведь всегда был романтиком. Повлияло некоторым образом на это решение и то, что Черенков и Родионов, к своему великому сожалению, не попали на основное соревнование 1990 года – Чемпионат мира, хотя много и вполне успешно к нему готовились. Объективно оценивая ситуацию, а также приход в сборную нового тренера и формирование новой команды, они решили, что и участие их в следующем Чемпионате – 94 также маловероятно. «Спартак» же оставался в довольно выгодной ситуации, ведь заплатил «Ред Стар» клубу за двух его лучших игроков немалые деньги, да и молодежь пришла в команду уверенная, сильная, способная взять игру на себя. В одном из газетных интервью, например, Александр Мостовой, успешно выступавший в том году, сказал, что авторитет Черенкова и Родионова над ним довлеет и не позволяет проявлять способности в полной мере. Нужно же было этому интервью попасться на глаза Федору!…
Решение друзей об отъезде в Париж было воспринято нашими болельщиками как нокаутирующая футбольная бомба того года. После итальянского фиаско нашей сборной, пожалуй, ничто так не задело сердца любителей футбола, как известие о том, что лучший игрок и лучший бомбардир прошлогоднего чемпионата СССР будут выступать, скажем прямо, во вполне заурядной французской команде. Не один болельщик, наверное, задался вопросом: «Каков же на самом деле уровень советского футбола, если даже его лучшие представители не смогли найти себе места среди сильнейших профессиональных футболистов?» Но не все так просто, как могло показаться с первого взгляда. В той же Франции Федора и Сергея приглашали, причем предлагая выгодные условия контракта, и в клубы первого дивизиона. Но они непременно хотели играть вместе, в одном клубе. Да и во втором дивизионе французского футбола не так – то просто утвердиться. Большинство его команд – крепкий орешек даже для очень сильного соперника.
Лужники, 12 июля 1990 года. «Спартаковская» погодка: жуткий, просто-таки тропический ливень, ветер. Но на трибунах – тридцать тысяч зрителей. Проводы… Никакая непогода, никакое пресыщение футбольными деликатесами итальянского чемпионата мира не удержали публику от того, чтобы прийти попрощаться с любимцем. До той игры он не забил в сезоне ни одного мяча. И что же началось на 47-й минуте, когда Федор, вложив в мощный удар метров с двадцати всю страсть, всю беззаветную любовь к «Спартаку» и футболу, забил красавец-гол! Мастер не мог не попрощаться достойно со своими трибунами. А на следующий день Федора и Сергея провожала вся Тарасовка, и сентиментальная женская часть спартаковской базы, как по-русски положено, всплакнула – на легкую дорожку, на удачу, на счастливое возвращение…
Первый парижский матч оба «спартаковца» сыграли на следующий же после прилета день, а всего Черенковым было сыграно в составе этой команды 12 матчей. Французская футбольная пресса высоко оценила дебют наших футболистов. Лучше всего об их роли говорили результаты: в своей подгруппе команда сразу вышла на первое место. Соперники «Ред Стар» быстро поняли, что к чему, и предпочли играть против Черенкова и Родионова персонально. Для Родионова такое «повышенное» внимание не прошло бесследно – одну игру ему пришлось пропустить из-за травмы.
Кстати, оба спартаковца сразу ощутили, как им недоставало друг друга в этой игре. Несколько раз выверенные пасы Черенкова «повисали» в пустоте роскошного газона. Никто из его партнеров не подхватил направленный к нему мяч, никак не ожидая этого и объективно будучи уверен, что Федор забьет сам. «Почему ты отдавал нам такие «надежные» мячи?» – недоумевали после игры французы. Федор огорченно повернулся к стоящему рядом Сергею – тот тихонько вздохнул: «Я бы понял…»
О, Париж!… Но Черенкову, до глубины души русскому, было там не слишком уютно, ему скупалось по тихому Кунцево с его скромными рыбными (тогда еще!) озерками, по родной московской речи: «Во Франции выяснилось, что я совершенно не пригоден к изучению иностранных языков. Сейчас с улыбкой вспоминаю, как уставшие после тренировки, мы с Сергеем пытались изучать французский. И если у него в памяти что-то откладывалось, то у меня совершенно ничего. Так все время и изъяснялись с французами одними жестами».
Выяснилось к тому же, что Черенков еще и до глубины души «спартаковец». В свежем, прозрачном, вожделенном для многих воздухе Парижа ему не хватало того самого загадочного «спартаковского духа»: «Я нашел французский футбол сильно отличающимся от нашего. И это как раз очень зримо проявилось во втором дивизионе. Игроки очень много играют индивидуально, хотя весьма строго выполняют все тренерские указания. Что касается индивидуальной игры – нам трудно было поначалу найти общий язык с партнерами и установить необходимые на поле связи. У нас мы играли более комбинационно. Французский игрок постоянно стремится проявить сам себя, показать свое личное мастерство- порой в ущерб общим интересам. Мы начали на тренировках специально отрабатывать элементы коллективных действий, и французы стали учитывать наши особенности. Игра получилась более слаженной, и «Ред Стар» стала походить на единый коллектив».
В дни проведения матчей двадцатитысячный, с прекрасным травяным покрытием стадион в пригороде Парижа Бобиньи заполнялся до отказа. Французы умеют «болеть» и хорошо понимают тонкости футбола. И чаще всего в тот год на стадионе можно было услышать именно тот «клич», который скандировали тысячи болельщиков в Лужниках, только звучал он на французский манер, с мягким знаком: «Фе-дья!». Смущенный таким вниманием Черенков, говорил в интервью: «Значит, мы с Сергеем играем неплохо. Ведь чем завоевываются симпатии зрителей? Только игрой».
А необъяснимый «спартаковский дух» – это не мистификация. В него верят все, так или иначе связанные с этим клубом. Кто бы и когда бы ни уходил из него – всех тянуло назад. Футбол восьмидесятых пришелся на ту пору, когда победа над противником не только сулила повышение материального состояния, но поднимала престиж коллектива, которым дорожили, как неоценимым достоянием. Позднее, уже будучи значительное время главным наставником «Спартака», Олег Романцев удрученно посетует: «Пожалуй, это понятие сейчас несколько притупилось с переходом на новое мышление как самих футболистов, так и всего общества… Я не думаю, что оно правильное, это новое мышление… Сейчас духу уделяется, к сожалению, очень мало внимания. Я не только про футбол говорю. Раньше – за бесплатно с горящими глазами, а теперь – за большие деньги с пустым сердцем. И самое горькое, что сами ребята в этом не виноваты, виноваты мы, которые все идеалы разрушили, не создав ничего нового. За что же им теперь биться? Только за деньги остается».
Но Федор играл именно в то время, когда по настрою, по самоотдаче «Спартак» едва ли не превосходил все другие клубы. Команда именно «играла» в футбол, жила на поле, а не существовала, боролась в каждом матче, а не участвовала в нем. Это ли не те самые качества, которые наиболее уважаемы и ценимы болельщиками! Дорогого стоило для него великое чувство бескорыстного коллективизма, когда слова «патриотизм», «честь флага», «плечом к плечу» и «все за одного» были «фамильным» кредо спартаковцев! А специфический почерк «Спартака», в котором так органично проявлял себя Федор – «кудесник»! Будучи уже тренером, он всем своим существом оставался поборником духа спартаковского братства: «Нынешняя команда более практичная, опытная, осмотрительная, стабильная… Но мой любимый «Спартак» – конца семидесятых – начала восьмидесятых годов. Мы играли не просто в созидательный, а какой-то зажигательный, творческий, романтический футбол. Мы играли в красивый футбол! Та наша команда неизменно нравилась всем любителям футбола за зрелищность и непредсказуемость. Главным для нас всегда было – играть для зрителей. И как бы я хотел, чтобы новые спартаковцы ценили и сохраняли наш спартаковский дух. Под этими словами я подразумеваю не только самобытный игровой почерк, но в первую очередь психологический климат, где товарищество, справедливость, надежность определяют личность человека. Личности – вот на чем держится наш «Спартак».
Черенков очень быстро и прочно влился в спартаковский коллектив, так как в манере его игры, в восприятии «бесковских» замыслов на поле, в их игровом воплощении он оказался не только «своим среди своих», но и одним из тех, кто продолжил замечательные традиции клуба, восстанавливая, обновляя и закрепляя его игровой почерк.
Конечно, ассоциировать имя Федора Черенкова с другим клубом было просто невозможно. А сколько за полтора десятка лет мальчишек, юных приверженцев футбола, обратил он своей игрой в спартаковскую веру! Сколько новых болельщиков получил «Спартак» благодаря виртуозному мастерству Черенкова! Не сосчитать. На протяжении всех тех лет он был лучшей «визитной карточкой» красно- белых.
…Спустя полгода, Черенков приехал из Парижа в отпуск – и назад возвращаться не стал. Он посоветовался с «Дедом» Николаем Старостиным и вернулся туда, где честно мог быть самим собой. Он вернулся домой – в «Спартак».
«Он вернулся лидером – таким же, каким и был. И надежды оправдал», – это слова Олега Романцева. И вот весна 1991-го, матч «Спартак» – «Днепр». На поле вроде бы все молодые спартаковские звезды – Мостовой, Шалимов, Кульков, Шмаров. Но игры нет. А после перерыва вышел Федор – и все преобразилось. Весь второй тайм болельщики пребывали в восторге. Невероятно, но виновен в этом был один тридцатидвухлетний игрок. «А зачем человеку в паспорт заглядывать, – прокомментировал «черенковский» выход Романцев. – На поле и без паспортных данных все видно – кто состарился для игры, а в ком она еще нуждается. Черенков хорош, все нагрузки переносит легко, индивидуальный график тренировок ему не требуется».
И когда в декабре 1992 года в московском концертном зале «Россия» состоялось чествование «Спартака» – первого чемпиона России по футболу, несмотря на присутствие многих высоких гостей и почетных спортсменов, Федору, скромно притулившемуся на сцене с краю, был преподнесен от присутствующих в зале огромный, самый большой за этот вечер букет цветов. И описывающая этот праздник пресса, нисколько не сомневаясь, что выразит общее мнение, назвала Черенкова «богом футбола».
Пожалуй, в отношении с представителями прессы и телевидения Черенков стал проявлять тогда сдержанность и даже холодность, как никогда остро реагируя на, как ему казалось, незаслуженное его восхваление и завышенную оценку результатов его участия в достижениях «Спартака» или же на чересчур назойливые и бестактные расспросы о его парижском вояже и его здоровье. Под разными предлогами он старался уклониться от интервьюеров, а если это не удавалось – мягко, но решительно побуждал их закрыть свои блокноты: «Я в разговорах с журналистами за свою жизнь больше, по-моему, времени провел, чем на тренировках. А сейчас мне лучше свое внимание и время именно на тренировках сосредоточить».
---
И сильным тяжесть тяжела…
Крики с трибун слились в один глухой, далекий гул. Воздух помутнел, стал вязким и плотным. Тело с неимоверным трудом удавалось проталкивать сквозь его тугую, враждебную плоть, каждое движение отдавало тупой болью куда-то внутрь, где затаилась – замерла в унынии душа. Не привычным осязанием – а каким-то наитием он почувствовал у ноги мяч и впервые не обрадовался этому. Перед глазами рябило дрожащее марево, и он только по расплывшимся цветным пятнам маек угадывал, где свои, где чужие. Но разглядеть партнера, рассчитать расстояние, выверить время, определить направление удара – не мог… Пас отдавать нельзя! На мгновение охватил ужас: ответственность слишком тяжела, ведь ее не с кем разделить. Значит, надо самому довести до ворот, ударить. И попасть! Мяч, будто понял – прилип к ноге. Так вдвоем, как одно целое, прошли они все поле, и никто не услышал за многогласным «го-о-ол!» его отчаянный выдох-стон…
Только Наставник, последним заходя в автобус, искоса бросил на него проницательный взгляд: «Черенков был сегодня «вареный» какой-то».
Он пришел в большой футбол скромно и тихо, но большой футбол поглотил целиком и сразу все его силы, время, помыслы. Сезоны пошли, как верстовые столбы. Каждый раз, выходя на поле, он старался сыграть ярко, эмоционально, нестандартно. Старания не прошли даром: 1983-й год, лучший игрок страны. Сезон тот во всех отношениях сложился для него просто здорово. Удалось поиграть и в чемпионате страны в составе «Спартака», и в двух сборных: олимпийской и национальной. Везде он был нужен – как это радовало! Он был полон сил и мечтал о многом: победить с командой в еврокубке, попасть на чемпионат мира и там сыграть не хуже Кройфа или Руммениге. Напряженный график – тренировки, частые переезды, матчи…
«Вы задействованы так много, это не тяжело? – Ну, что вы! Это приятная тяжесть. Я счастлив, что нужен и там, и здесь. Конечно, устаю… Но сил в игре не экономлю. Знаю: попытаешься сберечь энергию на следующий матч – вовсе потеряешься на поле. Чтобы этого не случилось – стараюсь превозмочь себя, концентрирую внимание на каждом игровом эпизоде. Действуя вполсилы, невозможно поддерживать спортивную форму на высоком уровне».
В тот год журналисты и спорткомментаторы говорили о нем много и охотно. Высокотехничный и корректный, ловкий и находчивый, искрометный и неповторимый – вот каких эпитетов удостоился лучший полузащитник «Спартака» и сборной страны. И вдруг весной 1985 – го он надолго выбыл из строя. Врачи констатировали переутомление – даже у выдающихся спортсменов силы не беспредельны. Пропало ощущение легкости, постоянно чувствовался дискомфорт – физический и душевный. Тяжелым грузом навалилась депрессия.
Футбол повернулся неожиданной, неправдоподобно страшной стороной – оказалось, что он может быть жестоким.
«Мне казалось в тот счастливый год, что футбол – это сплошной праздник, яркий и легкий, я испытывал огромный душевный подъем, буквально рвался на поле. И играл, играл… За клуб, за олимпийскую, за первую сборную. Играл и забивал. Чувствовал, что получается хорошо, был уверен в себе. Футбол захлестнул меня полностью, отодвинув все на десятый план. Казалось, что силы мои беспредельны, что я способен выдержать любые, самые запредельные, нагрузки. Совершенно забыл о самоконтроле. И сам не заметил, как внезапно навалилась на меня физическая усталость, доходившая порой до полного истощения. Никого не хотелось видеть, не было ни сил, ни желания что-либо делать. Помню, как с трудом, словно робот, передвигался по полю, механически работал с мячом, автоматически отдавал пас. Игра не доставляла никакого удовольствия. Я просто работал, потому что это было нужно моим близким. Последовал закономерный нервный срыв, за ним другой, третий. Из власти футбола я попал во власть медицины. Тяжело вспоминать время болезни. Не покидала мысль, что с футболом придется расстаться. Спасибо врачам. Но особенное спасибо – «Спартаку». Заботу и тактичное внимание тренеров, товарищей по команде я чувствовал всегда. Только это помогло мне справиться с нервно – психологическим стрессом. Болезнь моя, не так уж часто встречающаяся в спорте, протекала долго и трудно. И каким нелегким и долгим казалось избавление от недуга… Ведь многое зависит от психологии человека, от умения четко оценивать создавшуюся ситуацию, умения настроиться на необходимое осмысление и восприятие окружающего. Предстояло научиться полностью контролировать себя – как физические нагрузки, так и эмоции…»
Федор не выступал несколько месяцев, говорили, что большой футбол отныне для него закрыт.
Но Черенков вернулся, хотя некоторое время и выходил с перерывами. Вернулся, чтобы порадовать игрой тех, кто не только был с ним рядом в трудные дни, но и ни секунды не сомневался в его возвращении: «Поначалу я так растерялся… Спасибо ребятам, тренерам. Теперь я знаю, что значит для меня команда. Я не мыслю себя без «Спартака». К 89-му году Федор уже снова был лучшим игроком страны.
Болезнь вернулась к нему в Париже, хотя в меньшей степени, и не так беспокоила его, а окружающим и вовсе не была заметна. И Судьба распорядилась, чтобы в этот момент с ним рядом был настоящий, верный, родной «кусочек» «Спартака» – Сергей Родионов: «В самые трудные минуты моей жизни Сергей всегда приходил мне на помощь, находя нужные поступки и слова. Ими он меня иногда даже врачевал…»
Странная боль толкнула враз замеревшее сердце – как будто не больно, а тяжело и тесно. «Что-то не так… Что-то у меня плохо… Или плохо у кого-то близкого? Родные в Москве, значит, им хорошо – ведь они дома. Может, Сергей? Плохо, что ночь. Да еще эта гроза так некстати! Шоссе, наверное, скользкое – раньше, чем через полтора часа, не доберусь. Все равно – поеду. Если что случилось – я ему буду нужен, а нет – слава Богу…»
Глубокой парижской ночью за треском грозовых раскатов Сергей едва расслышал трель дверного звонка. На порог шагнул мокрый, взъерошенный Федор. Остывшим от холодного ветра голосом выдохнул: «У тебя все в порядке?» И виновато улыбнулся, успокоенный сонным взглядом удивленного друга…
«Спартаковский дух» – это не только красиво. Это еще и надежно.
---
«Мировые чемпионаты я смотрел по телевизору…»
За всю его жизнь не было у футболиста Федора Черенкова ни одного, даже малейшего, конфликта с тренерами. Ни одного! А тренеры ему, между тем, попадались с характерами отнюдь не сахарными – Бесков, Лобановский, Малофеев. И ситуаций, в которых другой бы разругался с ними вдрызг, хватало с лихвой. Хотя бы то, что трижды его в самый последний момент отлучали от поездок на чемпионаты мира, при этом дважды -в ранге лучшего игрока страны: в 1982 году, в 1986-м, в 1988-м (Европа), в 1990-м…
«Внутренне я был не согласен, но никогда не позволял себе вслух критиковать решение тренеров. Мое дело – конкурировать за право попасть на чемпионат мира, дело тренера – выбирать. Конечно, я был страшно расстроен тем, например, что Малофеева, у которого я имел стопроцентное место в составе, за три недели до чемпионата сменил Лобановский и «отцепил» меня. В такие моменты я погружался с головой в свой любимый футбол – и он лечил меня, спасал от тяжелых мыслей».
«Хорошим людям всегда не везет», – такую горькую мысль высказал однажды Николай Старостин, рассуждая о безумной несправедливости «черенковской» Фортуны: великий футболист, всю жизнь мечтавший и более других достойный попасть на чемпионат мира, так и не испытал этой радости. Черенков навсегда останется в памяти болельщиков «домашней» звездой…
«Я столько игр провел за национальную и олимпийскую сборные страны. Причем, где-то поровну за каждую. Специально не подсчитывал, но забил, примерно, 17 мячей. Знаю, не все удалось. Жутко обидно, что так и не пришлось участвовать в финальных турнирах чемпионатов мира и Европы. В отборочных матчах играл и, считаю, неплохо. А вот дальше… К мировому чемпионату 1982 -го года сборная готовилась под началом Бескова, пробилась в финальную стадию. Я не сомневался, что останусь в команде, но незадолго до отъезда руководство сборной передали так называемому триумвирату -Лобановскому, Бескову и Ахалкаци, и я оказался за ее бортом. В 86-м опять не повезло. Малофеев, с которым мы прошли отборочный турнир, в последний момент был заменен на Лобановского, и вновь я смотрел решающие игры чемпионата мира по телевизору. Нет, обиды на Лобановского не держу. В конце концов, он тренер, он несет за все полную ответственность, он рискует – и он имеет право на собственное мнение. Видимо, я «не вписывался» в ту игру, какую Лобановский ждал от своей команды. Говорю это не просто из вежливости. Когда я сам ступил на тренерскую стезю, понял Валерия Васильевича».
Чем же мотивировал свое решение главный тренер сборной? То функционально Черенков был не готов – своими алогичностью и непредсказуемостью, то в игровую схему не вписывался, то… Нет смысла перечислять «отказные» аргументы – все они солидны, весомы и, вроде бы, убедительны. Валерий Лобановский к тому же исходил из имевшихся у него медицинских показателей здоровья Федора Черенкова. Раскрывать их для прессы тренер, разумеется, не мог, но суть сводилась к тому, что в непродолжительных турнирах, в официальных матчах, подготовка к которым занимала от трех до шести дней, Черенков вполне мог участвовать, что он, кстати, успешно и делал. Но в длительных соревнованиях – а чемпионаты мира и Европы с учетом сроков подготовки к ним длятся до полутора месяцев – медицина ему выступать категорически не рекомендовала.
За сборную он, тем не менее, провел более сорока матчей, дебютировав в советской команде 12 сентября 1979 года в отборочном матче чемпионата Европы в Афинах против греков. Осенью 1988 – го было официально объявлено, что Федор сыграл в команде Лобановского последний раз – против сборной ФРГ. Спартаковский полузащитник провел на поле один тайм, после чего его заменили на киевского динамовца Василия Раца. В аэропорту Шереметьево после возвращения сборной домой тренер и футболист пожали друг другу руки и попрощались: оба думали, что никогда больше им не работать вместе.
Но после этого Черенков сыграл в тренируемой Лобановским сборной в общей сложности восемь матчей: опытный и проницательный тренер вновь и вновь обращался к услугам классного игрока в локальных матчах в расчете, прежде всего, на мастерство спартаковца, способного практически в одиночку решить в пользу своей команды исход игры.
И вот парадокс: чем жестче судьба обходилась с Черенковым, тем больше у него становилось не поклонников даже – почитателей. В разных регионах страны. Независимо от клубных симпатий.
…Ведь нам с тобой нужны только поле (хорошо бы с травкой!) и бутсы (хорошо бы с шипами по мировым стандартам, чтобы судья не придрался!). И тогда у нас будет Игра и Зритель. А значит, будет удовлетворение и радость. И какая разница, какого размера и цвета вазу мы с тобой за это получим, и получим ли вообще…»