Ключ от незапертой двери.

57.
– Да брось ты, папа!
– А я говорю, клянись! – Анзор вдруг начал задыхаться, пытаясь тонкой рукой разодрать рубашку на шее, чтобы пропустить в легкие немного воздуха, но, захрипев, вдруг привстал и снова упал на подушки.
– Папа, тебе плохо? Я обещаю. Я все сделаю. Я встречусь с Адольфом и заставлю его взять эти монеты, даже если мне придется для этого силком затолкать их ему в глотку. Папа, подожди, я сейчас, я быстро!
Подбежав к по-прежнему распахнутой двери, он увидел удаляющуюся по коридору спину в белом халате.
– Помогите! – крикнул он. – Мой отец умирает!
Женщина лет тридцати пяти – тридцати восьми повернулась на его крик.
– Что вы хотите? – поспешно и как-то заметно волнуясь, спросила она.
– Вы врач?
– Медсестра, – она пожала плечами. – Можно сказать, потомственная.
– Пожалуйста, помогите, моему отцу плохо.
Женщина развернулась на тонких каблуках, зачем-то одернула на себе халат и зашла в палату Анзора. Тот, вытянувшись струной, лежал на постели. Светлая улыбка освещала его лицо, как будто он расслышал и понял обещание Гурама.
– Ваш отец умер, – равнодушно констатировала женщина, наклонившись к кровати и взяв неподвижную руку Анзора, чтобы попытаться нащупать пульс. – Пойду скажу врачам.
– Умер? Как умер? Этого не может быть! – Гурам упал на колени перед кроватью с неподвижным телом отца, уткнулся в простыню лицом и горько заплакал.
Наши дни.
Остаток ночи больше был похож на кошмар. Обойдя весь дом, Вася заперла двери всех комнат на втором этаже, заложила большим кованым засовом входную дверь, перетащила постель на кожаный диван в гостиной, потому что в маленькой гостевой комнатке у нее тут же начался приступ клаустрофобии, и кое-как уснула, вздрагивая и просыпаясь от малейшего шума.
Сквозь сон ей чудились шаги по двору, она вскакивала с дивана и бежала к окнам, чтобы попытаться разглядеть злоумышленника, подкрадывающегося к ней аки тать в нощи. Но во дворе, освещенном ярким фонарем, который она включила, несмотря на белые ночи, было пустынно.
Вася снова возвращалась на диван, но тут ей слышались шаги наверху, и она вскакивала, сжимая в руке топорик для разделки мяса, который предусмотрительно положила под подушку, однако шаги стихали, как будто их и не было. И Вася снова погружалась в полусон. По-настоящему она заснула только под утро, провалилась в черный омут, из которого вынырнула с чугунной головой, не понимая, где находится.
Оглядевшись, она узнала гостиную дома Вальтера Битнера, вытащила из-под подушки топорик, от спанья на котором и болела голова, посмотрела на часы и ужаснулась. Они показывали полдень. Так долго Вася не спала даже в далеком детстве.
Вскочив с дивана, она быстро привела комнату в порядок, умылась, сварила себе кофе, осторожно оглядела через бронированное окно двор и, убедившись, что там по-прежнему никого нет, позволила себе открыть входную дверь, чтобы расположиться с чашкой на крылечке.
Капризный июнь сегодня снова нахмурил брови. На улице было прохладно, градусов шестнадцать, не больше. Ветер гнал по серому небу лохматые, не причесанные с утра тучи. В воздухе пахло скорым дождем. У Васи в кармане зазвонил телефон, и она, посмотрев на экранчик, радостно нажала на кнопку вызова.
– Привет, соня, выспалась?
– Привет, Вальтер. – Она вдруг так обрадовалась, услышав его голос, что у нее даже сердце заколотилось. – А ты откуда знаешь, что я долго спала? Ты же раньше не звонил.
– А зачем мне звонить девушке, если девушка сладко спит? – спросил он.
– Неправда, ты не мог этого знать, – обиженно сказала Вася. – Ты просто ни капельки не волнуешься, что вокруг твоего дома и меня в нем ходит преступник. Ты был на своем подписании договора и про меня совсем забыл.
– А вот и нет. Васька, ты же сама сказала, что у меня повсюду камеры. Ты разумно поступила, что легла спать в гостиной. У меня камеры на спутник выведены, чтобы я в Питере в любой момент мог посмотреть, что с домом. Так что я на планшете кнопочку нажал и все совещание любовался, как ты дрыхнешь.
Василисе стало так стыдно, что она покраснела. Щеки вспыхнули жаром, и она даже приложила к ним свободную ладошку. В том, что он смотрел на нее, спящую, было что-то настолько интимное, что она начала дрожать.
– Не страдай. Ты во сне не чесалась и вообще не делала ничего неприличного, – жизнерадостно сообщила трубка. – Кстати, сообщаю тебе, что уже закончил все свои дела и целый час двигаюсь по направлению вон из города. Так что часов через шесть-семь приеду. Если пробок не будет, конечно.
– Приезжай, – Вася радостно улыбнулась. Жар со щек схлынул, как будто его и не было. Ни малейшего стеснения не испытывала она в связи с этим человеком с самых первых минут их знакомства, а значит, и сегодня стесняться было совершенно нечего. – Приезжай, Вальтер! Ты даже представить себе не можешь, как я тебя жду! И вовсе не потому, что чего-то боюсь.
– Вот и умница. Дверь все-таки запри. И из дома без нужды не выходи. Смотри телевизор, читай книжку. Если станет скучно, звони.
– Позвоню, – пообещала Вася. – А ты про креветки помнишь? Ты мне обещал королевские креветки на гриле.
– Помню, – он засмеялся, но тут же стал серьезен. – Я вообще всегда про все помню. Особенность характера. Все, целую, до встречи.
Вася отключила телефон, забрала с крыльца чашку с остывшим кофе и, напевая, вернулась в дом. Настроение у нее было великолепное. Она приготовила лазанью из найденных на кухне припасов, открыла бутылку красного вина, с удовольствием поела, чувствуя, что аппетит разыгрался не на шутку, вымыла посуду, затем, подумав, быстро протерла в доме пол, нашла и повесила в спальне новые шторы, предварительно вымыв закопченное окно, и, как могла, постаралась ликвидировать следы ночного происшествия.
Как это ни странно, спальня пострадала не сильно. Светлые пастельные обои не закоптились, натяжной потолок лишь у самого окна был покрыт грязными черными разводами, но в целом комната выглядела вполне пристойно.
Довольная результатами своих трудов, Вася быстро приняла душ, снова захотела есть, соорудила себе огромный бутерброд с сыром и, бросив взгляд на часы, с удовлетворением отметила, что уже шесть вечера. По ее расчетам, Вальтера оставалось ждать часа два, максимум три.
Во дворе по-прежнему было тихо, поэтому она налила в высокий пузатый бокал еще вина и снова устроилась на крыльце, решив, что всегда успеет заскочить в дом, если это вдруг понадобится.
Стук в калитку застал ее врасплох. Она судорожно дернулась, облилась вином, вскочила со ступенек и замерла на крылечке, готовая в любую секунду обратиться в бегство. Стук повторился, теперь он был более настойчив.
– Эй, кто-нибудь дома? Хозяева, ау… – послышался незнакомый ей мужской голос.
– Кто там? – крикнула она раньше, чем сообразила, что лучше бы было не отвечать вообще.
58.
– Мне нужно поговорить с хозяином дома. Я приехал к Вальтеру Битнеру. Меня зовут Гурам Анзорович Багратишвили.
– Сейчас, – закричала Вася и со всех ног бросилась к воротам. – Сейчас, не уходите, я вам открою. Вы ведь отец Вахтанга, да?
– Да, я отец Вахтанга, – сказал ей полный мужчина в стильных позолоченных очках, когда она, повозившись с замком, отворила калитку. – А откуда вы знаете, то есть знали, – он помрачнел, – моего сына?
– Видите ли, я была его знакомой, – сообщила Вася. – И это я из окна поезда увидела его тело в лесу и сообщила в полицию. Ну, то есть не в полицию. Но это не важно. Вы проходите, пожалуйста, Вальтера нет дома, но он скоро будет.
– А как вас зовут, милое дитя? – Багратишвили вдруг улыбнулся. Стоящая перед ним девушка была похожа на маленькую взъерошенную птичку. Пожалуй, воробья.
– Меня зовут Василиса Истомина, – представилась Вася, и он, услышав ее имя, вдруг пошатнулся и, возможно, упал бы, не подхвати она его под руку.
– Как вы сказали? – прошептал он. – Василиса Истомина? То есть дочь Анны?
– Ну да, – сказала слегка сбитая с толку Вася. – Я понимаю, что это странное стечение обстоятельств, при котором я, Вахтанг и Вальтер сошлись в одной точке, но честное слово, еще совсем недавно я и понятия не имела, что наши семьи были знакомы.
– Это судьба, – пробормотал Гурам и все-таки вошел во двор, позволив Васе быстро запереть калитку. – Я ехал сюда, на место, где у меня убили сына. А встретил вас, дочь Анны. Если бы вы знали, как я виноват перед ней!
Несмотря на прохладный вечер, на лбу у него выступили бисеринки пота. Васе вдруг стало его жаль.
– Пойдемте в дом, – сказала она и снова взяла его под руку. – Пока не приехал Вальтер, я напою вас чаем, и вы мне все расскажете, хорошо? Про вас и про мою маму.
– Машина, – пробормотал вдруг гость. – Мне бы машину загнать во двор.
– Я не умею открывать ворота, – честно призналась Вася. – Вальтер приедет и все организует. Тут тихо, дом на отшибе стоит, так что ничего вашей машине не угрожает.
– Хорошо, – он устало провел рукой по лбу, как будто отгоняя какие-то тягостные воспоминания, и, не оглядываясь по сторонам, прошел за Василисой в дом.
Она вскипятила чайник, заварила свежего чаю, разлила его в две большие, тяжелые, явно привезенные из Германии чашки и со стуком поставила на дубовый стол на кухне. От этого стука гость вздрогнул и заозирался по сторонам. До этой минуты он как будто не осознавал, где находится, и не проявлял к жилищу никакого интереса.
– Красивый дом, – сказал он вдруг.
– Да, красивый, – согласилась Вася и села на стул напротив Багратишвили. – Гурам Анзорович, расскажите мне все. Почему вы говорите, что виноваты перед моей мамой?
Заметно волнуясь, и то и дело прихлебывая чай, чтобы смягчить горло, Гурам рассказывал сидящей перед ним Василисе о событиях тридцатилетней давности. Он не собирался ничего приукрашивать, поэтому, не жалея себя, признался в совершенном им изнасиловании. Василиса тихо вскрикнула.
– Тогда это было так естественно, как дышать! – воскликнул Гурам. – Но все годы после этого я не мог вспоминать о том, что сделал, без чувства острого стыда. Я в тот момент как будто зарезал лань. Ручную доверчивую лань, которая привыкла есть хлеб с моей ладони, беря его прохладными губами. А я в очередной раз подпустил ее поближе и полоснул ножом по беззащитному горлу. Вот так я это вспоминаю.
– Да. Именно так это и выглядело, – раздался жесткий голос от двери, и Василиса, завороженная страшным рассказом, даже подпрыгнула. В дверях кухни стоял Вальтер, но ни она, ни Гурам не слышали ни шуршания шин во дворе, ни шагов в холле. – Здравствуй, Васенька. А вы, как я понимаю, Гурам Багратишвили? Сын дяди Анзора?
– Да. Я приехал к вам, молодой человек. Мне обязательно нужно было с вами переговорить. Видите ли, я знаю, почему убили Вахтанга, и…
– Его убили, чтобы завладеть древними монетами с изображением Петра Второго на аверсе.
– Вы уже это знаете? Откуда? Ведь, насколько я понимаю, Буба, я так звал сына, не успел встретиться с вами?
– Не успел, – согласился Вальтер. – Но Василиса нашла в лесу одну такую монету, и мы смогли связать концы с концами. Мы оба с детства знаем историю клада Багратиона.
– Ну да. Вы только не знаете, что много лет мой отец намеревался отдать треть клада – десять монет – твоему, мальчик, отцу. Он никак не мог собраться, потом заболел и перед смертью взял с меня слово, что это сделаю я. Это было его последнее желание, но я так и не выполнил его, хотя обещал. – Плечи его поникли.
– Отчего же? – насмешливо спросил Вальтер. – Жаба задавила?
– Нет, я никогда не был жаден. Просто после истории с Анной мы с твоим отцом, мальчик, не могли видеть друг друга. Вначале я не мог заставить себя к нему пойти, а потом стало уже поздно. Твоего отца уже не было.
У Василисы сдавило горло. Вальтер, оказывается, потерял отца, которого, судя по всему, очень любил. Ей вдруг стало грустно, что она не сможет познакомиться с этим удивительным человеком.
– И вы никогда не связывались с папой? – спросил Вальтер.
– Нет. Только году примерно в восемьдесят девятом я получил от него письмо. Это было неожиданно, я терялся в догадках, что именно он хочет мне сообщить, и очень волновался, вскрывая конверт.
– И что там было?
– Твой отец писал, что собирается покинуть Ленинград и должен сказать мне, что у Анны есть дочь. Что это будет честно и справедливо – сказать правду, от которой Анна, может быть, будет счастлива. Он писал, что ездил в Константиновское, где и узнал про ребенка. Он был уверен, что ребенок мой.
– Он имел в виду меня? – Василиса не верила собственным ушам.
– Да, – Гурам покраснел, стекла его очков запотели. – Я не понял, что он имеет в виду, сразу написал Анне, но она не ответила, как и до этого не отвечала на мои письма. Тогда я написал ее матери, Марусе, как ее всегда звал мой отец. Я написал, что глубоко сожалею, что обидел Анну, что хочу извиниться за все вольное и невольное зло, которое ей причинил, и что хочу знать, правда ли, что Анна родила дочь, и не мой ли это ребенок.
– И что же? – Василиса вдруг обхватила себя за плечи, чувствуя, что замерзла. Мысль, что стоящий перед ней мужчина, обрюзгший, жалкий, раздавленный горем, – ее отец, была ей неприятна. А уж известие, что Вахтанг, с которым она два года встречалась и год прожила, как гражданская жена, оказался ее единокровным братом, и вовсе казалось невыносимым. Василису даже замутило от чувства острой гадливости.
– Твоя бабушка ответила, что ребенок есть, что отцовство совершенно точно установлено, что Анна не держит на меня зла, хотя видеть по-прежнему не хочет. А жизнь сложилась так, как сложилась, и пусть я больше их не тревожу. Я начал переводить деньги, но все переводы возвращались обратно. Тогда я предпочел забыть эту историю.
Продолжение...