"Виктория"

Глава 11.
Подходил к концу январь, такой же морозный, с северными ледяными ветрами.
— Нам-то что, мы привычные, — махала рукой санитарка тётя Даша, к которой Вика испытывала особую симпатию, — а вот немцу такие морозы просто смерть. У них, говорят, и зимы-то не бывает. Так, вроде нашего мая. Мы ничего, потерпим.
В один таких холодных из дней, когда от мороза замертво падали воробьи, исчезла Алла. Узнали об этом от Тамары Свинуховой.
— Девчата, вы Алку не видели? — спросила она, заглядывая в комнату. — Ребёнок два часа орёт, я зашла посмотреть, в чём дело, — её нет.
Подруги ужинали при скудном свете керосиновой лампы. Переглянулись.
— Нет, не видели, — ответила за двоих Вика. — Алла никогда не оставляла дочку одну.
— Я с её ребёнком сидеть не нанималась, — поджала губы Тамара.
— Пойду посмотрю. — Валя отодвинула тарелку и вышла из комнаты.
Вика собрала грязную посуду и понесла на кухню, Серёжа помогал. Они домывали тарелки, когда появилась Валя с бутылочкой молока.
— Девочка мокрая лежала, я поменяла пелёнки и ползунки. Вот молоко нашла, что Алла сцедила, надо подогреть.
Она согрела бутылочку, поставив её в кипяток, и заторопилась в комнату Мадонны. Крик сразу стих.
— Покормила, малышка быстро уснула, — сообщила вернувшаяся Валентина, — накричалась, бедная... Пальто Аллы и валенок нет.
Вика почувствовала нарастающую тревогу:
— Так странно, она обычно не оставляла Катюшку одну, с собой брала.
— Ну наверняка из-за мороза оставила. Должно быть, скоро придёт.
Но ни через час, ни через два Алла не вернулась. На улице темень: ни один лучик света не пробивался из окон, в фонарях горели синие лампы — действовал режим светомаскировки. Прошёл ещё час, через стенку послышался плач ребёнка.
Снова заглянула рассерженная Тамара:
— Нам теперь всю ночь не спать? Под боком ребёнок орёт, навязались на мою шею эти эвакуированные со своими детьми!
Вика попыталась вразумить её:
— Тамара, чего ты скандалишь? Мы при чём?
— Хорошо, мы возьмём Катю к себе, пока мать не вернётся, — подумав, решила Валя.
Вика заглянула ко всем соседям, спрашивала про Мадонну, но ничего существенного не выяснила. Лишь дочка Свинуховых вспомнила, что Алла куда-то уходила и вернулась с письмом, а больше девочка её не видела, потому что убежала к подружке на третий этаж.
Валя носила по комнате орущую Катю, совала пустышку. Девочка стискивала её дёснами, начинала жадно сосать, но потом выплёвывала и заходилась в крике.
— Господи, где же Алла? — отчаялась Валя. — У нас не осталось сухого молока? Или, может, на кухне есть что-нибудь? Посмотри, пожалуйста.
Вика пошла на кухню, проверила шкафчик. Там оказался только мешочек с сухарями и соль. Она осмотрелась и заметила между оконных рам три бутылочки с заткнутыми ватой горлышками — это была детская смесь, которую Алла получала на молочной кухне.
— Слава богу!
Вика разожгла примус, согрела подмёрзшее молоко. Ловко натянула соску на горлышко, капнула себе на руку и подала бутылочку Вале. Малышка сразу затихла, стала жадно сосать. Вика тем временем вытащила выдвижной ящик шкафа, убрала оттуда одежду и положила на дно свёрнутое одеяло и клеёнку. Поставила ящик на два табурета возле печки.
— Вот и кроватка готова.
— Ещё есть молоко? — спросила Валя.
— Две бутылочки... Не пугай меня, почему ты так смотришь?
— Не знаю, мне это не нравится.
— Я думаю, она поехала на станцию и опоздала на обратный поезд. К утру вернётся, — попыталась успокоить подругу Вика, но сама себе не верила: что Алле делать на станции?
Девочка уснула, Валентина осторожно переложила её в «кроватку».
— Давай укладываться, утро вечера мудренее.
…Утром Алла не вернулась. К счастью, Вика работала в вечернюю смену, поэтому могла какое-то время побыть с ребёнком. Вскоре малышка закряхтела, захныкала, завертела головой, стала хватать ротиком пелёнку. Вика разогрела вторую бутылочку молока и покормила Катюшу.
С младенцем на руках она прошла по коридору, осторожно обходя выставленный из комнат хлам, заглядывала к соседям. Дома оказалась только Лялечка.
Она недавно проснулась и сидела на кровати в халатике, снимая с белокурых волос бигуди.
— Что, не вернулась Алла? — удивлённо спросила она.
— Нет... Я как раз по этому поводу. Надо в милицию заявить о пропаже. Посиди с Катей, пожалуйста.
Лицо у Ляли стало растерянным.
— Ты знаешь, я ведь не умею обращаться с детьми.
— Тебе ничего и делать не надо, только присмотри. Она кормлена, есть просить не будет. Хорошо?
— Ну хорошо, клади её на кровать... А она не написает на постель? — с тревогой спросила Лялечка.
— А я клеёнку подстелю.
* * *
В милиции у неё долго выспрашивали подробности исчезновения Аллы, кем Вика ей приходится, взяли адрес и обещали прислать кого-нибудь из сотрудников. Она много времени потратила на стояние в очереди и объяснения с молоденьким милиционером, домой возвращалась почти бегом. Вика ожидала услышать крик ребёнка ещё на лестнице, но было тихо. Она быстро скинула в коридоре ватник и заглянула в комнату к Ляле.
Та сидела за столом и пила чай, на тарелке лежали бутерброды с сыром и колбасой. Чай был настоящий — такая роскошь!
— Плакала? — спросила Вика, грея замёрзшие руки.
— Нет, спала всё время. Будешь со мной чаю?
— Спасибо, Лялечка, чуть позже. Надо пелёнки чистые поискать.
Она отнесла ребёнка к себе и уложила в «кроватку», прошла через комнату Свинуховых в Аллину комнатку.
У стенки стоял большой деревянный комод. Вика выдвинула верхний ящик — там оказалось бельё и вещи. Чистые пелёнки и ползунки нашлись во втором ящике, аккуратно сложенные стопочкой. Она взяла целиком эту стопку и понесла к выходу. Из белья что-то выпало, глухо стукнуло о пол. Это был чёрный кожаный кошелёк. От удара открылся его замочек, купюры и карточки рассыпались по полу. Вика оставила пелёнки и начала собирать рассыпавшиеся деньги и бумаги. Из-под дивана торчал край карточки, она вытащила её, но это оказалась не карточка, а письмо, написанное детским округлым почерком. Повертела его в руках: не это ли письмо получила Алла накануне?
Поправ все приличия, Вика развернула письмо и прочла:
«Здравствуй, Алла!
Как ты поживаешь? Я надеюсь, что у тебя всё хорошо. На домашний адрес больше не пиши, никого из наших в живых не осталось, а меня забрали в детский дом. Там кормят.
Три недели назад умер от голода папа. Мы с мамой перенесли его в холодную комнату и держали там, чтобы у нас не отняли его карточку. Маму убило осколком снаряда, когда она стояла в очереди за хлебом. Я сильно плакала, потому что осталась сиротой, никого не осталось у меня на всём свете, кроме Вити и тебя.
Витя приходил ко мне и приносил хлеб и дуранду. А однажды не пришёл. Я ждала три дня, ела хлеб и студень из столярного клея, он вкусный. Потом заглянула соседка тётя Маша и спросила, где мой брат. Я сказала, что не знаю, он три дня не приходил.
Тётя Маша тогда сказала, что похожий на Витю солдат сидит мёртвый возле чужого дома. Я не поверила, оделась и пошла на улицу. Я долго шла, потому что совсем сил не было. И когда увидела того солдата, то закричала, потому что это был Витя. Он шёл ко мне и не смог дойти совсем чуть-чуть.
Я села рядом с Витей и решила больше не вставать. Мне стало очень тепло, и я заснула. Я проснулась, потому что меня трясла какая-то тётя в военной форме, трясла и кричала. Мне сказали, что я почти замёрзла, а та военная тётя меня спасла.
Я теперь живу в детском доме. Пиши на этот адрес. Я люблю тебя и Катю.
Твоя Миронова Лара».
Вика бросилась в комнату Ляли, вдруг она знает что-нибудь?
— Витя и Лара — это кто?
— Не знаю, — расширила глаза Лялечка, — какой Витя?
— Витя и Миронова Лара. Алла не упоминала эти имена? — нетерпеливо пояснила Вика.
— Витя — это муж Аллы, — вспомнила Ляля, — она говорила как-то. А почему ты спрашиваешь?
Комната поплыла перед глазами, она схватилась за край стола, чтобы устоять на ногах.
— Я нашла письмо, которое Алла получила. Её муж и его родители умерли от голода в Ленинграде...
Ляля ахнула и закрыла ладонью рот, словно хотела сдержать крик.
— Какой ужас... Ты думаешь, что она...
— Я ничего не думаю, не будем паниковать. — А сердце заныло, ах как заныло сердце.
За стенкой завозилась и захныкала Катюшка.
— Пора кормить. Одна бутылочка молока осталась, последняя.
Вика оторвалась от стола и на слабых ногах пошла на кухню греть молоко. Поставила кастрюльку с водой на примус, согрела бутылочку. Мокрая Катя уже кричала в полный голос. Виктория перепеленала девочку, поднесла к её губам соску. Малышка схватила и с жадностью начала сосать. Как же много еды требуется маленьким детям! Часа три-четыре Катя проспит, а потом надо снова кормить, а больше нечем.
Кажется, у них с Валей ещё оставалось сухое молоко... Вика пошарила на полке, где они держали посуду и крупы. Вот она, стеклянная банка с остатками сухого молока. Вика развела его в кипячёной воде и попробовала — вкус обычный, как у молока из магазина. Можно выдохнуть, этого хватит на несколько кормлений.
* * *
Замерзшее тело Аллы нашли недалеко от вокзала, где шло строительство дополнительных путей на Безымянку. Валентину и Тамару Свинухову пригласили на опознание. Валя вернулась из морга в совершенной прострации и весь вечер пролежала молча на диване, отвернувшись к стене.
Бедная маленькая Алла, бедная Мадонна! Куда ты хотела уехать? В тот окружённый фашистами Ленинград, чтобы остаться с мужем, пусть и мёртвым, но любимым? Или у тебя помутился разум от страшного известия, и ты брела безо всякой цели?
Вика вспоминала бледное личико, огромные глаза, робкую улыбку; кусок халвы в промасленной бумаге. Аллочка сказала тогда: «Это самое малое, что я могу для вас сделать...» Вика плакала, вытирая бумажным носовым платком набегающие слёзы, пыталась успокоиться — не получалось. Уехать из страшного голодного Ленинграда и умереть здесь, в тылу... Ужасно.
Ляля с Зинаидой Кузьминичной приготовили поминальный обед из найденных у Аллы продуктов, накрыли общий стол. На поминки пришли все соседи. Говорили только хорошее, жалели и Мадонну, и осиротевшую маленькую Катюшку, и Аллиного мужа, которого не знали, и всех ленинградцев.
Катю со всеми детскими вещами сразу забрали в ясельную группу детского дома, где было много эвакуированных малышей из Ленинграда.
— После войны их отправят домой. Может, у Кати найдутся родственники, которые захотят её удочерить, — сказала заведующая, убирая в папку документы.
— У неё есть тётя, но ей всего двенадцать лет, — сказала Вика.
— Хотя бы не одна осталась. Жалко мать, конечно, такая молодая, девочка совсем.
…К Свинуховым в освободившуюся комнату подселили эвакуированную женщину-татарку с мальчиком лет десяти. Смуглая и коренастая Рая, со сросшимися на переносице чёрными бровями, оказалась не робкого десятка, ходить через хозяев не стеснялась, их недовольные лица и тяжкие вздохи игнорировала. Пожимала мощными плечами, как бы говоря: а я-то тут при чём?
Свинуховы надеялись, что уплотнение им больше не грозит, и поспешили перенести свои вещи в освободившуюся комнату. Появившаяся на пороге Рая с ордером на вселение была для них сюрпризом, и отнюдь не приятным.
Нарядившись в пёстрый халат, от которого рябило в глазах, Рая варила на кухне похлёбку и кашу на Аллином примусе, напевая протяжную татарскую песню. Грела воду в титане и мылась, позаимствовав мыло у Ляли. Их с сыном переселили из Дома культуры, где плохо топили и негде было помыться. А сейчас в тёплой квартире с ванной Рая почувствовала себя почти в раю.
Глава 12.
Анна Ивановна принесла плакаты по борьбе с сыпным тифом. Вошь на картинке была многократно увеличенной, с крючковатыми лапами и хищным ртом, вгрызающимся в человеческую кожу.
«Помните об угрозе сыпного тифа. Вошь переносит заразу сыпного тифа, уничтожайте вшей!» — предостерегала надпись. Ниже были советы по гигиене: коротко стричь волосы, еженедельно мыться в бане, стирать и проглаживать одежду.
Случаи сыпного тифа встречались всё чаще. На дезстанцию от врачей летели экстренные извещения, больных срочно госпитализировали. Вика каждый день меняла халат и стирала одежду. Дома дожидалась, когда освободится ванная, грела воду в титане и полностью мылась, натирая кожу мочалкой. У неё появилась привычка постоянно мыть руки. Случайно коснувшись Вали или кого-нибудь из соседок, она машинально шла к раковине.
— Вика, ты уже пятый раз руки моешь, — заметила Валентина и закашлялась.
— Да? Это уже на автомате, инфекции боюсь. — Вика закрыла кран. — Я хотела антитифозный плакат повесить на кухне, а Ляля с Раисой такой крик подняли... Вша на плакате отвратительная, конечно, но для того её мерзкой и нарисовали, чтобы люди боялись... Тебе нездоровится? Кашляешь сильнее.
— Да, как-то неважно чувствую себя, — призналась Валя. — Мёрзну всё время, в цехе холодно.
— Иди ляг, я суп сама доварю.
Она ушла в комнату, а Вика почувствовала слабую и неясную тревогу, которая сменилась страхом, ударившим в солнечное сплетение. Была ли это наблюдательность вкупе с медицинскими знаниями или же интуиция, Вика не могла распознать, но это чувство никогда не подводило. Она выключила примус, подхватила полотенцем кастрюльку и пошла в комнату.
Серёжка возился с уроками, выписывая буквы шариковой ручкой, убрав подальше ненужную чернильницу. В школе подарок произвёл фурор, одноклассники восхищались и отчаянно завидовали. Серёжа носил ручку в кармане — боялся кражи.
Валентина лежала на диване, подложив ладони под зарумянившуюся щёку. Вика дотронулась до её лба — горячий.
— Готов суп? — открыла глаза Валя.
— У тебя температура.
— Чаю с сушеной малиной попью и пройдёт... Почему ты так смотришь?
— Где у тебя термометр? — Вика покопалась в ящике и достала термометр в металлическом футлярчике. — Давай измерим температуру.
Валя покорно поставила термометр:
— Ты боишься, что у меня тиф?
— Я боюсь, что у тебя воспаление лёгких.
— Нет у меня никакого воспаления... Простуда никак не пройдёт, вот и всё.
— Тридцать девять. Завтра я вызову врача, тебе надо ложиться в больницу, — твёрдо сказала Вика.
— Ты преувеличиваешь, — отмахнулась Валентина. — Давайте ужинать.
Назавтра она почувствовала себя хуже, температура не снизилась, а стала ещё выше, появилась одышка. Вика вызвала врача.
Пожилая худощавая докторша прослушала Валины лёгкие через стетоскоп, простучала спину и выписала направление на госпитализацию, предупредив, что в больницу нужно взять продуктовые карточки.
…Уже несколько дней Серёжка жил на попечении Зинаиды Кузьминичны. Соседка грела ему обед и кормила ужином, когда Виктория была на дежурстве.
В первый же свободный день Вика с Серёжкой пошли в больницу навестить Валю. Строгая медсестра долго не хотела пропускать их в палату, потому что «…Василь Василич не велел», но увидела Серёжкины дрожащие губы и сжалилась. Дала белые накидки с завязками.
— Зайдите на десять минут. Но больше не просите, врач не разрешает. Нечего, говорит, инфекцию с улицы приносить.
Они вошли в переполненную палату. Вика заметалась взглядом по двум рядам плотно стоящих коек и не могла найти Валентину.
— Вон мама! — потянул Серёжка к крайнюю койке возле стены, и Вика увидела знакомые Валины глаза, её похудевшее милое лицо.
— Здравствуй, Валечка. Как ты чувствуешь себя?
— Уже лучше. Уколами лечат... Врач сказал — хорошее лекарство.
— А больно? — замер Серёжа и вцепился руками за края табурета.
Валентина улыбнулась, взлохматила сыну волосы:
— Нет, не очень.
Она сказала, что делали рентген, воспаление оказалось двусторонним. Лечение вроде бы помогает, но не так быстро, как другим.
Протянула клочок бумажки с записанными карандашом лекарствами:
— Записала, посмотри. Я знала, что ты спросишь.
В палату заглянула в палату медсестра и стала испуганно выпроваживать гостей:
— Врач пришёл, мне влетит за вас!
— Уже уходим. Поправляйся, Валюша, я ещё загляну.
В больничном коридоре Вика развернула листок с нацарапанными названиями: «Сульфидин, хлорид кальция, камфора, новарсенол». Новарсенол... что-то знакомое.
* * *
Вика заперла дверь на крючок (у Раисы была привычка заходить без стука), достала из кармана рюкзака смартфон и зарядник. Телефон не включался, видимо, аккумулятор полностью разрядился.
Электрическая розетка была чёрной, с заметным бортиком по краю. Вика с сомнением посмотрела на вилку: подойдёт ли она к такой розетке? Осторожно воткнула зарядник, ожидая в любую секунду удара током, взрыва или ещё чего-то страшного, но вилка легко вошла в отверстия контактов.
Телефон включился, на экране загорелось приветствие. Вика перевела дух: получилось! Нажала иконку справочника лекарственных средств, скачанного ею когда-то давно, отыскала новарсенол. Это был препарат мышьяка, практически не использующийся в настоящее время для лечения людей из-за токсичности.
Она вздохнула, покопалась в рюкзаке, достала разрядившийся фитнес-браслет. Подключила к розетке — ура, зарядка пошла. Вика настроила время, сверяясь с ходиками. А что, если носить браслет? Со стороны он похож на резиновый ремешок, экранчик маленький и незаметный. Пожалуй, можно носить, если прикрывать рукавом: неудобно каждый раз спрашивать время у посторонних.
…Каждый день Вика звонила в больницу, справлялась о Валином самочувствии. Однажды телефонная трубка голосом медсестры спросила:
— Вы больной Орловой кто, сестра?
— Да, сестра, — солгала Вика, — двоюродная... Что случилось?
— Состояние больной тяжёлое.
Повисло молчание, у Вики кровь стучала в висках.
— Я могу побеседовать с врачом? — проговорила она наконец.
— Да, я вас запишу.
Страх снова ударил в солнечное сплетение и разлился словно вода, обдавая жаром всё нутро. Что-то не так, что-то слабо помогли эти сульфидин и новарсенол! Первый советский антибиотик появится в СССР в сорок втором году, его сумеет выделить из плесени Зинаида Ермольева. Но Валя не может ждать крустозина, антибиотик ей нужен немедленно.
— Маша, помоги развязать халат! Мне надо срочно уйти на час или два. Ты справишься одна?
— Не вопрос, Виктория Александровна.
— Всё помнишь? Каких людей будешь отправлять в карантин?
— Больных с температурой, с сыпью, поносом, рвотой, пожелтением, покраснением кожи и склер — всех госпитализировать, — скороговоркой выпалила Маша. — А вы куда?
— Я в больницу, я скоро!
Вика быстро переоделась, прихватила рюкзак и выскочила из санпропускника. Ехала на трамвае, мысленно торопя водителя, потом бежала, задыхаясь, до больницы. Поднялась в отделение, набросила накидку и хотела проскользнуть в палату, но на пути неожиданно выросла медсестра в белом халате и косынке, встала мощным крестом в дверях:
— Гражданка, вы куда? В палату нельзя.
— Мне можно. Я к Василию Васильевичу записана.
— Так это в кабинет, я провожу.
Вика с сожалением посмотрела на застеклённые двери палаты, но позволила увести себя в кабинет в конце коридора.
— Подождите здесь, врач сейчас придёт, — сказала медсестра и вышла.
Вика сдёрнула накидку, вынула из рюкзака чистый халат и косынку, быстро натянула на себя. Достала коробочку амоксициллина, спрятала в карман и ногой запихнула рюкзак под кушетку. Выглянула из кабинета: пусть свободен, и пошла по коридору с видом очень занятого человека, спешащего по важному делу. Миновала пост медсестры, и та не обратила на женщину в белом халате ни малейшего внимания. Вика юркнула в палату.
Несколько пациенток тихонько разговаривали и смеялись. Посмотрели на белый халат и сразу примолкли.
— Здравствуйте, выздоравливающие! — кивнула Виктория.
— Здрасте... — вразнобой ответили несколько голосов.
— Ну, как у нас тут выздоравливающая Орлова?
Валя лежала на тощем больничном матрасе. На щеках горел лихорадочный румянец, дыхание было тяжёлым.
Вика низко наклонилась, тронула горячую руку:
— Валечка, ты спишь?
Валентина открыла затуманенные глаза и сказала едва слышным голосом:
— Это ты?.. Хорошо, что пришла…
— Я принесла лекарство, очень хорошее, оно поможет. — Вика достала из кармана коробочку амоксициллина, вынула из блистера красно-жёлтую капсулу и налила из графина воду в стакан. — Надо принять прямо сейчас. Приподнимись, я тебе помогу.
— Что это?
— Потом объясню, у меня почти нет времени. — Вика очень боялась, сейчас кто-нибудь войдёт и помешает ей.
Валентина приподнялась в постели, послушно проглотила капсулу и откинулась на подушку.
— Теперь слушай. Дальше надо принимать по одной капсуле каждые восемь часов. И так до тех пор, пока они не закончатся. Валечка, ты всё поняла?
— Да... По одной через восемь часов. А почему ты шепчешь?
— Это новейшее лекарство. Показывать никому нельзя — не дай бог отнимут, а больше у меня нет. Спрячь, чтобы никто не видел. — Вика просунула коробочку под подушку.
— Хорошо, спрячу, — пообещала Валя.
Вика пытливо смотрела на подругу, словно хотела немедленно увидеть эффект препарата.
— Надо идти, а то меня сейчас хватятся. Поправляйся, Валечка... — сказала она и добавила громко: — До свидания, выздоравливающие!
Вика деловито прошагала по коридору к кабинету врача, молясь, чтобы Василий Васильевич оказался не слишком торопливым человеком. Удача опять улыбнулась ей: в кабинете никого не было. Или врач ещё не приходил, или опять ушёл. Вика стянула халат и косынку, сложила вещи в рюкзак. Нервное напряжение всё-таки сказалось, навалилась усталость. Лечь бы на эту кушетку, свернуться калачиком и провалиться в сон. И чтобы никто не тревожил часов пять или даже десять... Но нет, надо убираться отсюда, пока её не застали.
В этот момент хлопнула дверь, в кабинет стремительно вошёл мужчина в белом халате и с журналом назначений в руках. Он поискал что-то на письменном столе, заляпанном чернильными кляксами, и тут заметил посетительницу. Вика поднялась с кушетки.
Вошедший человек был лет тридцати или тридцати с небольшим, выше среднего роста; тёмные волосы как-то по-особенному красиво лежали, словно он только что вышел от парикмахера. Прямой нос, высокий лоб, мужественный подбородок с небольшой ямочкой. А глаза-а-а-а... Голубые глаза в обрамлении тёмных ресниц, взгляд умный, прямой. Фигуры под мешковатым халатом не было видно, но и она наверняка не подкачала.
Текли секунды, молчание затянулось. Вика понимала, что выглядит очень глупо: нельзя же так стоять и молчать, но ничего не могла с собой поделать. И он стоял и смотрел, не говоря ни слова. И вдруг улыбнулся — боже, какая улыбка! — и Вика почувствовала, как растягиваются в ответ её губы.
Она опомнилась и застыдилась, нащупала рюкзак и бочком вышла из кабинета, ругая себя за этот странный ступор.
Что это было? Что он теперь о ней подумает?
Медсестра заполняла журнал за столом, подняла голову:
— Уже поговорили?
— Да, — кивнула Вика. К ней наконец вернулась способность разговаривать.
Всю дорогу до санпропускника она умирала от стыда: как такое могло случиться? Пришла поговорить о состоянии сестры... двоюродной — и так глупо молчала. И он молчал, этот Василий Васильевич, если это был он, конечно.
Вика запоздало вспомнила, что слишком долго отсутствовала на рабочем месте, машинально посмотрела время на браслете, включив экран. Испугалась, что это заметили пассажиры в трамвае, даже глянула раз-другой по сторонам, но никто не обратил внимания. Она выскочила на своей остановке и побежала к вокзалу, прикрывая варежкой рот и нос — морозы и не думали спадать. Пробежала мимо стен с антитифозным плакатом — фу, какая гадость! — рванула дверь санпропускника.
— Маша, всё нормально, ты справилась? Больных не было?
— Конечно, справилась, Виктория Александровна. Двоих с подозрением на дизентерию отправила в инфекционную больницу, — отчиталась Маша.
— Спасибо, ты меня очень выручила, — выдохнула Вика. — Сестра в больнице лежит, с врачом разговаривала. — Она покраснела, вспомнив «разговор».
Вечером позвонила в больницу и с облегчением и радостью узнала, что состояние больной Орловой стабилизировалось.
Больше Вика не делала попыток пробраться к Вале в палату, помня свой позор, ограничивалась звонками, передачками и записками. Ей удалось купить на рынке мочёную смородину за бешеные деньги — Вале нужны витамины.
Дома они с Серёжкой открыли баночку, и аромат красной смородины наполнил комнату. Сверху ягода была укрыта засахаренными листочками. Вика позволила бросить по одному листику в кипяток и убрала банку в шкафчик.
— Вку-у-усно... — гудел Серёжа, наслаждаясь чаем.
Один раз передали записку от Вали. Подруга писала, что капсулы очень помогли, она продолжает их принимать.
— Слава богу! — прошептала Вика, и Серёжка встрял, по своему обыкновению:
— Никакого бога нет, это просто так говорят!
— Много ты понимаешь, — Вика натянула ему шапку на глаза.
— А скоро маму выпишут?
— Полечат ещё... Соскучился? Я знаю, что соскучился.
Продолжение следует...