А он - был таким. Был одним из самых известных, самых читаемых и самых обласканных. Современники описывали его как невероятного модника в сером костюме, в черепаховых очках, который то и дело отлучался во время светских раутов, чтобы поговорить по телефону. Пильняк не вылезал из заграничных поездок. Выездов за рубеж у него было побольше чем у иного современного журналиста: бывал и в Турции, и в Японии, и в Китае, не говоря уже о Польше, Финляндии и ближнем зарубежье. Провозил из поездок автомобили. По возвращении писал о том, что России нужно учиться у Запада, всячески критиковал (не без справедливости), но очень смело нашу действительность: ("Кремль как гнилой рот зубами полон церквенками. Заводов у нас нет. От тишины страшно").

Прибавьте к этому бурную личную жизнь. Несколько жен, роман с Ахматовой (будучи поездом в Ленинграде, Пильняк всегда высылал Анне Андреевне корзины цветов). Вместе с философом Жоржем Батаем они делили на двоих одну любовницу Коллет Пеньо. Однажды на своей машине (шикарный "Форд") Пильняк и Пеньо отправились в тур по русским деревням. Недавно подробности этой поездки всплыли в блогосфере, потому что наши блогеры прочли воспоминания Пеньо, в которых возлюбленная Пильняка рассказывала, что он занимался с ней БДСМ, избивал плетью и водил на цепи как собаку.

В общем, человек привык жить на широкую ногу.

"У нас есть дурацкая привычка втаскивать людей на колокольни славы", - писал о Пильняке Горький. То, почему втащили Пильняка - было понятно. Он числился в ряду "политически колеблющихся" авторов, "за души которых шла борьба". (Именно такую формулировку видим в докладной записке заместителя заведующего отдела пропаганды Сталину).

Когда читаешь Пильняка, порой возникает то же чувство, что и от Пелевина: почему это повесть, а не эссе? Так в целой повести "Красное дерево" лучше всех удались два эпизода, которыми автор обрамил повествование. Один - про юродивого Ивана Яковлевича, умершего в середине 19 века и похоронного с высочайшими почестями и характерными для нашего сообщества глупостями. "Вату, которой были заткнуты у покойника нос и уши, после отпевания делили на мелкие кусочки для раздачи верующим. Многие приходили ко гробу с пузырьками и собирали в них ту влагу, которая текла из гроба ввиду того, что покойник умер от водянки. Срачицу, в которой умер Иван Яковлевич, разорвали на кусочки".

Вторая история - в самом конце - про создание русского порцелена, а проще - фарфора. О том, как нашего человека отправили в Пекин узнать у китайцев секрет. Предприятие успехом не увенчалось, но в итоге русский талант, пропойца и самородок Дмитрий Виноградов, сам придумал как создавать фарфор, которое долгое время выдавали за китайский.

Кстати, критики еще очень хвалили Пильняка за умение изображать природу. И если присовокупить к этому отсутствие фабульности романов, то можно предположить, что из автора хотели сделать кого-то вроде Пришвина. Однако, как говорил о себе Пильняк, ему "выпала горькая участь быть писателем который лезет на рожон".

В свои книги он любил вкладывать политический контекст.

В "Повести непогашенной луны" Пильняк довольно прозрачно рассказал об убийстве Фрунзе Сталиным. Было так или нет - никто наверняка не знает. Но автор особенно и не шифровался, так, что даже слепой разглядел фигуру вождя в образе "негорбящегося человека".
Причем, словно бы специально для широких масс, которые ни за что не осилили бы витиеватое повествование, Борис Андреевич присовокупил предисловие, в котором призывал не искать параллелей со смертью Фрунзе.

Власти быстро спохватились. Тираж быстренько ликвидировали, редакторам журнала "Новый мир", где опубликовали "Повесть" - объявили выговор.

Только что вернувшийся из командировки по Китаю и Японии Пильняк некрасиво извинялся: свалил произошедшее на коллег из журнала, мол, мог ли я, непартийный автор подозревать, будто в рассказе что-то не так, если он был одобрен уважаемыми партийцами и принят к напечатанию...

Нельзя сказать, что после "Повести" Пильняку пришлось туго или что он доедал последнюю корку хлеба. (В сравнение с тем, каково приходилось Мандельштаму - ни разу не идет). Но его, привыкшего жить широко - уязвил запрет печататься за год в трех ведущих журналах.

Привычку "лезть на рожон" Пильняк не оставил, но с тех пор взял в моду писать властям извинительные письма, посыпая голову пеплом за публикацию своих произведений. Причем, двусмысленный характер этих писем был очевиден даже адресату.

"Пильняк жульничает и обманывает нас", - резюмировал Сталин.

В тридцатых годах Пильняка позвали в Америку как консультанта к одному голливудскому кино, в котором двое американских граждан приезжают в Россию. Новое письмо вождю - и выезд одобрили.

"Иосиф Виссарионович, даю Вам честное слово всей моей писательской судьбы, что, если Вы мне поможете выехать за границу и работать, я сторицей отработаю Ваше доверие. Я могу поехать за границу только лишь революционным писателем. Я напишу нужную вещь", - обещал он Сталину. Судя по всему, в Америку хотелось очень.

А кому бы не хотелось. Там Пильняка встречали как короля, водили с почестями. Его воспринимали как свободного писателя, почти оппозиционера, хотя никаким оппозиционером он уже не был. В Америке Пильняк демонстративно разорвал сценарий фильма про Советский Союз, сообщив, что это полная клюква, но от гонорара не отказался, купив на доллары автомобиль.

И «Нужную вещь», которую обещал Сталину - сделал. Она называлась «О'кей. Американский роман». Это была страшно советская пропагандистская вещь, после которой борьба за душу загадочного, колеблющегося автора закончилась.

Как писал Горький, после втаскивания людей на колокольню славы - их сбрасывали оттуда в прах и грязь.

Танец закончился. Сталину, получившему от автора желаемое, он стал более не нужен.

P.S. Борис Пильняк считался мистиком. И несмотря на немосковское происхождение - московским писателем. Потому что, как отмечали критики, его книги были такими же запутанными, как и планировка Москвы.

Евгения Коробкова