PERFETTO" (рerfetto сущ.[perˈfɛtto] - Совершенство) Он всегда был перфекционистом. У него все всегда должно было быть идеально. От мысков умопомрачительно стильной обуви до кончиков волос совершенной белизны. Всегда стильно одет. Всегда гладко выбрит. Всегда хорошо пахнет. Можно было бы назвать метросексуалом, но нет, метросексуалы по сравнению с ним недостаточно мужественные. А он – очень даже. Но при этом не мужлан. Сексуальный, но не развязный. Прямолинейный, но без хамства. Обаятельный, но с несгибаемым стержнем. Сильный и волевой, знающий себе цену, но деликатный. Идеальный во всех отношениях. Perfetto. Всегда, во всем он стремился достичь идеала. Никто не поет каждую ноту, никогда, несколько нот всегда идет в проброс, никто не уделяет внимание промежуточным нотам. Только не он. У него каждая нота была наполнена звучанием, и звучанием идеальным. Обычно делают ставку либо на тембр звука, либо на громкость. У него всегда был красивый тембр, но сначала не доставало громкости. Он сделал тембр еще красивее, гуще и полнее. И, работая всю жизнь над голосом, достиг нужной громкости, не упустив при этом красоты звучания. Каждый раз, за несколько часов до концерта, он тщательно проверял акустику в зале, чтобы убедиться, что везде его голос будет слышен, и будет слышен так, как нужно, именно так, как хочет он. Perfetto. Обычно считают, что нельзя петь и камерную, и оперную музыку – это губит связки. Разная подача звука, разная техника, связкам сложно перестроиться. Если певец делает акцент в своем творчестве на драму, он редко выступает с камерными концертами, и, конечно же, наоборот – если он поет камерную музыку, то постепенно отходит от оперы. Редко кто это совмещает. И уж тем более – почти никто не совмещает камерную и оперную музыку в одном концерте. Он это делал постоянно. Он пел оперные спектакли, на концертах пел как оперные арии, так и романсы, церковную музыку, а также классические кроссоверы, народные, советские и военные песни. И очень часто совмещал практически все жанры в одном концерте. Обычно считают, что искусство оперы – условное, и в оперном театре кроме вокала мало что имеет значения. Но не для него. Для него театр всегда оставался театром, и актерское мастерство для него было не менее важным, чем вокальное. Каждый его шаг на сцене должен быть в образе, каждая его нота наполнена не только звуком, но и смыслом. Если он играет роль – он ее не просто играет, он в ней живет. Даже если это происходит не на сцене оперного театра, а на концерте. Он проживает каждую песню, существуя в образе, в характере персонажа. Каждая нота должна быть не только пропета – прожита. Обычно говорят, что внешность оперного певца не важна… А вот тут возвращаемся к внешности вообще, которая должна быть идеальной. При всем своем перфекционизме он не боялся быть некрасивым на сцене, если этого требовал образ. Внешность артиста должна отображать характер персонажа – если он в роли. И он преображался до неузнаваемости. А на концерте – да, он был невероятно красив – в концертном фраке или рубашке, в чем бы он ни был, но выглядел при этом безупречно. Чего ему это стоило? Постоянной работы над собой. Вся его жизнь была подчинена режиму. Постоянная работа над голосом, над телом, по несколько часов в день. Работа за пределом человеческих возможностей. Всегда переступая себя, всегда больше, чем это возможно. Таким он был всегда. А в последнее время довел это до совершенства. Никто не мог понять, как он может петь тогда, когда другие не могут вообще ничего. Он говорил, что не смог бы петь, если бы узнал, что это его последние дни – и пел с этим осознанием два с половиной года, и пел так, как вообще никто не может петь на этой Земле! Он достиг совершенства. Perfetto. Быть совершенством непросто. Прежде всего, потому что совершенство – оно всегда далекое, оно холодное, оно недоступное. Но не в его случае. Его совершенство заключалось как раз в сочетании несочетаемого, в принятии несовершенства тоже, в этом постоянном балансе. Не статичное совершенство, а всегда меняющееся, движущееся, пульсирующее, живое. Он был настолько живым, земным, а не небесным, насколько это было возможно в принципе. Божественный голос – и земная страсть. Безупречный фрак – и под ним татуировки. Драные джинсы, кожаные штаны – это было такой же неотъемлемой его частью, как безупречно исполняемые им старинные романсы. Он любил Верди, Моцарта и Чайковского – совершенная, классическая музыка, внутри которой бушуют страсти. Таким он и был. Самоуверенный и упрямый – и постоянно мечущийся и сомневающийся. Он всегда был уверен в том, что станет великим, всегда знал себе цену – и постоянно волновался перед выходом на сцену, каждый раз до полуобморока, перед каждым спектаклем. Совершенство сложно любить, им можно только восхищаться. Но он мог позволить себе быть иногда несовершенным – и за это его обожали. Perfetto. И главное – он воспитал в себе это. Он воспитал самого себя. Из угрюмого красноярского мальчика с выпяченной губой он стал великолепнейшим певцом мира с ослепительной улыбкой. Он жил в Англии, но он был лучшим послом России, которого только можно было представить – он всегда и везде заявлял, что он русский певец, он пел русскую музыку, старинную и современную, знакомил весь мир с русской культурой и заставлял весь мир ее полюбить – через него. Он одевался в драные джинсы – и был страстным посланником оперы, неся в мир любовь к классической музыке. Возможно, теперь он станет лучшим представителем Земли – в космосе или каких-то иных мирах… И в этом он тоже стал идеальным. Он стремился к совершенству в жизни и… В пятьдесят лет он сказал, что всего добился в этой жизни. Что сделал карьеру. Что спел все, что хотел. Для него стремление к совершенству было смыслом его жизни, а образом жизни – его музыка. Через музыку он стремился стать лучше сам и сделать лучше мир. (Валерия Богомолова)