💥 НОВОЕ ИНТЕРВЬЮ ДАНИИЛА!

- Даниил Александрович, чем вас привлекла
«Берлинская жара» и какие были мысли по
сле прочтения сценария?
- Что касается «Берлинской жары», на сценарном уровне было очевидно, что «блок с учеными» — это, можно сказать, «вещь в себе». То есть связка с основной линией весьма условна, и это серьезный недостаток для истории. И конечно, для меня был сразу виден сам по себе небольшой объем «Курчатова» в картине в принципе. Но одно тянет за собой другое. Чтобы занять больше внимания зрителя такой темой, ее нужно было и по‑другому разрабатывать. Более тщательно, скажем так. Тем не менее для меня это обстоятельство не явилось препятствием, а в каком‑то смысле стало и преимуществом. Каждое появление Курчатова — осмысленно, каждая сцена конкретна, несмотря на всю сложность задач.
А какие задачи? Как сыграть мысль? Как сыграть ее рождение? Как вообще можно показать работу ученого? Обратите внимание, эталонный фильм о науке «Девять дней одного года» — скорее, мелодрама - драма со всеми необходимыми атрибутами: любовный треугольник, предательство, искупление и смерть. То есть в первую очередь «Девять дней» — человеческая история, а не гимн про термояд. Линия же Курчатова в «Берлинской жаре» фактически лишена личных подробностей. Но тем интереснее мне было взяться и попробовать создать живого человека, а не памятник с бородой. Шанс был.
- В отличие от полковника Исаева Игорь Васильевич Курчатов — реальная историческая личность. Сложно ли играть такого персонажа? Как готовились к роли, что из биографии ученого вам запомнилось или впечатлило более всего?
- Исаев-Штирлиц — больше, чем историческая личность, он почти икона для нашего «телесознания», для тех, кому за 40. О нем слагались анекдоты, как о Чапаеве в свое время. Исаев — персонаж, сыгранный мной с большой любовью и уважением к первоисточнику, скажем так. Я имею в виду Тихонова, конечно. Но с не меньшей осторожностью нужно было и продвигать эту работу, не ставя прямого знака равенства между мной и Вячеславом Васильевичем. Слоган «Молодость Штирлица» настроил зрителя на фокус, аттракцион, а увидел он совсем иное, то, к чему был совсем не готов. Обратите внимание, прошло 17 лет, и сейчас оммаж в сторону «Семнадцати мгновений весны» воспринимается совсем в ином ключе. Просто шутка, легкий поклон, почему бы и нет. А юный зритель его попросту не заметил. Я уже про «Берлинскую жару» говорю. И сцена в кафе «Элефант» прекрасно снята оператором Леной Ивановой через стекло и отражения, в которых персонажи перетекают друг в друга, подчёркивая всю двойственность происходящего с ними и в них.
Возвращаемся к Курчатову. Я, конечно, оторопел от такого предложения. Это я должен сказать прежде всего. А почитав побольше про Игоря Васильевича Так и вовсе струхнул.
Масштаб человека — раз. Странная внешность — два. Про малый объем и отсутствие своей полноценной линии в развитии я уже сказал. И тем не менее сомнений не было. Надо было браться, потому что в современном кино такое предложение — большая редкость. Надо было рисковать. Дальше пошла кропотливая работа. Книги, музеи, гримеры, постижеры (специалист по изготовлению париков, накладных усов, бород. — Прим. ред.), костюм. Хочу выразить огромную признательность Ирине Васильевне Федосеевой и Раисе Васильевне Кузнецовой двум «хранителям» памяти Курчатова, за помощь в работе. Не могу не сказать спасибо режиссеру - постановщику. Главные задачи и вопросы, которые я ставил перед собой и перед моими коллегами, — как сделать Курчатова живым человеком, а не карикатурой с приклеенной бородой? Что касается постижа, мы с этой задачей справились. И главное, что, кажется, удалось - это показать радеющего за отчизну человека. Без пафоса, просто. Курчатов не был человеком простым, отнюдь. В рамках этого сюжета нет тех подробностей, которые могли бы попасть в фокус внимания, будь для этого больше экранного времени. Но тем не менее знание этих подробностей и, главное, осознание — почему так? — дало мне силу и опору для роли. И конечно, целое главнее деталей, не для них, не ради них я брался за материал. Но тем не менее скажу пару слов и об этом. Курчатов, например, любил образ Мефистофеля. Его фигура в разных видах сопутствовала ему. Допустим, как набалдашник трости, внутри которой был спрятан стилет. Курчатов был гневлив и, бывало, охаживал этой тростью нерадивых сотрудников. Но вместе с тем он обожал образ Дон Кихота — этого мечтателя, и рыцаря, и чудака. А ведь выглядят Дон Кихот и Мефистофель одинаково, и всех троих объединяет странная борода… Сочетание этих подробностей дает если не ключ, то ощущение от человека. Через них я вижу, как он осознавал свой груз ответственности, свое место в истории, всю неотвратимость происходящего.
Интервью журналу " Разведчик" номер 4. 2025 год.