Предыдущая публикация
Дрейф самоходной баржи Т-36
Происшествие, имевшее место в январе-марте 1960 года, в ходе которого четверо военнослужащих вооружённых сил СССР провели в неуправляемом дрейфе в Тихом океане 49 дней, имея на борту лишь остатки трёхдневного запаса продуктов.Использовавшаяся для хозяйственных целей самоходная баржа под номером «T-36» 17 января 1960 года около 9 часов утра по местному времени во время сильного шторма была сорвана со швартовки в заливе Касатка острова Итуруп. После безуспешных попыток удержаться в заливе и израсходования запасов топлива в ночь с 17 на 18 января штормовым ветром и морским течением её вынесло в открытый океан. За период дрейфа баржа была отнесена от острова на расстояние свыше 1700 км. 7 марта дрейфующие были обнаружены и спасены экипажем американского авианосца «Кирсардж».
Происшествие широко освещалось сначала американскими, а затем и советскими средствами массовой информации.
Экипаж баржи «Т-36» состоял из четырёх военнослужащих военно-строительных частей СССР. Старшиной баржи был 21-летний младший сержант Асхат Зиганшин, прошедший после призыва в армию восьмимесячную подготовку к вождению маломерных судов в южно-сахалинской школе старшин-рулевых. В состав экипажа также входили два окончивших учебное подразделение моториста — 20-летние рядовые Анатолий Крючковский и Филипп Поплавский — и служивший первый год рядовой Иван Федотов (остальные трое служили по второму году). Федотов был прикомандирован к экипажу 4 января 1960 года на замену заболевшему рядовому Василенко; по другой версии он заменил рядового Василия Душкина, отравившегося угарным газом от печки. Федотов единственный из членов экипажа был женат, его жена ожидала рождения ребёнка в феврале. Экипаж фактически жил на барже и покидал её, например, чтобы сходить по очереди в баню или в красный уголок. Поскольку военнослужащие числились в штате гарнизона острова, они имели «сухопутные» звания и военную форму. К «Т-36» был также приписан радист Анатолий Лелетин, но за несколько дней до 17 января 1960 года он попал в госпиталь.
В декабре 1959 года почти все работавшие в заливе Касатка самоходные баржи были вытащены на берег, чтобы переждать зимний период сильных штормов и провести плановые ремонтные работы. На плаву оставалась только «Т-97» под командованием младшего сержанта Петра Троцюка, в ожидании последнего судна, прибытие которого задерживалось. После Нового года командование распорядилось вновь спустить на воду «Т-36», чтобы с её помощью ускорить разгрузку ожидаемого судна. Десятидневный неприкосновенный запас продуктов был снят с «Т-36» во время пребывания её на берегу и не возвращён на судно при спуске на воду. В течение двух дней «Т-36» занималась буксировкой с рейда к берегу бревенчатых сплоток, затем 15 января встала у пирса на профилактический ремонт. В тот же день Зиганшин получил для своего экипажа трёхдневный паёк. Закончив ремонт и уборку судна 16 января, команда сходила в баню, свободные от вахты Федотов и Поплавский посетили киносеанс в красном уголке. К вечеру 16 января ухудшилась погода: усилились ветер и волнение, пошёл мокрый снег. На ночь «Т-36» была пришвартована к бочке на рейде, а к «Т-36» бок-о-бок пришвартовалась «Т-97».
Берег был виден плохо, заряды снега чередовались с дождём. Неожиданно для экипажа, в полдень 17 января, ветер изменил направление — над Итурупом прошёл центр циклона — и вместо того, чтобы прибивать баржу к берегу, стал сносить её в открытый океан.
По словам Зиганшина, после сообщения о срыве со швартовки он получил указание выходить на связь с берегом каждые 15 минут, однако со связью возникли проблемы: вторую и последнюю радиограмму ему удалось передать около 15 часов, после чего связь прервалась. Согласно некоторым источникам, вышел из строя только передатчик, из-за чего на барже слышали позывные береговой станции, но ответить не могли. Причиной неисправности рации Крючковский впоследствии считал несколько сильных толчков, которым она подверглась из-за шторма. По другой версии проблемы со связью возникли из-за оборванного штормом антенного кабеля.
Оценив ситуацию, Зиганшин посчитал необходимым выброситься на берег, но при первой попытке это сделать баржа столкнулась со скалой и получила пробоину — вода стала затапливать машинное отделение. При следующей попытке, около 22 часов, закончилось топливо и двигатели заглохли. Штормовой ветер понёс потерявшую ход баржу в открытый океан. Пробоину в машинном отделении экипаж смог частично залатать, прижав к ней доску с помощью домкрата. Экипаж баржи «Т-97» оказался удачливее — им удалось благополучно выброситься на берег.
На берегу было известно о борьбе баржи со стихией, однако больше сообщений с баржи не поступало. Была создана оперативная группа по руководству поисками. Несмотря на штормовую погоду, поиск осуществлял вышедший в море сторожевой корабль пограничных войск, а c улучшением погодных условий для поиска была задействована авиация. Для обследования берега была отправлена группа из пятнадцати солдат. Обнаруженные ими обломки (по словам Зиганшина, «на берег Итурупа выбросило спасательный круг с нашей баржи и разбитый ящик из-под угля с бортовым номером „Т-36“») дали основание полагать, что баржа затонула, а экипаж погиб. По окончании всех поисковых операций родным были отправлены извещения о сыновьях, пропавших без вести.
На второй день дрейфа экипаж провёл «инвентаризацию». В наличии имелись: примерно два ведра картофеля, буханка хлеба, полтора килограмма свиного жира, полторы банки свиной тушёнки, остаток воды в чайнике (двухвёдерный бачок с питьевой водой опрокинуло во время шторма), около килограмма пшена с горохом, пачка чая и кофе и примерно полсотни спичек. Хранившийся возле дизелей — в тепле — картофель в шторм рассыпался по полу и оказался пропитанным дизельным топливом. Значительное количество пресной воды — свыше 120 литров — имелось в системе охлаждения двигателей баржи — ржавой, но пригодной для питья. Чтобы растянуть запас этой воды как можно дольше, дрейфующие собирали дождевую: расстилали на палубе простыни, а когда те под дождём намокали — отжимали из них воду.
В тот же день, 18 января, во время затишья Зиганшину удалось подняться на рубку и починить порванную штормом антенну, после чего «рация работала, как обычно». Однако сигналов советских радиостанций на барже не услышали, хотя подолгу оставляли приёмник включённым. Через некоторое время (по Зиганшину, примерно через неделю, по Федотову — в конце февраля) удалось принять несколько передач на иностранном языке, по-видимому на японском. В дальнейшем у радиостанции сели аккумуляторы, и радиосвязь окончательно прекратилась.
В качестве топлива для печки солдаты первоначально использовали доски от ящиков, пробковые спасательные пояса, спасательный круг, тряпки, обрывки бумаги, ветошь, доски от двух коек.
Несмотря на решение об экономии продуктов, Зиганшин убедил товарищей, что нельзя резко переходить на скудный рацион, так как можно сразу ослабнуть. Поначалу в день на каждого приходилось три картофелины, две ложки крупы и две ложки свиной тушёнки, но вскоре рацион сократился до одной картофелины и одной ложки крупы на человека. 27 января экипаж отметил день рождения Крючковского удвоенной нормой — по две картофелины и по две ложки крупы на человека. В качестве подарка было решено преподнести имениннику ещё одну порцию воды, но уговорить его принять такой подарок не удалось, и вода была поделена на всех четверых.
Течение и ветер относили баржу на юго-восток. Выйдя из Курильского течения, она была подхвачена одной из ветвей течения Куросио, что ещё более ускоряло удаление от берега. Через несколько дней после начала дрейфа баржа попала во второй шторм. Первые две недели экипажу приходилось всё время откачивать и вычерпывать воду из трюма, так как баржу постоянно затапливало. Чтобы сохранять плавучесть баржи, также требовалось скалывать намерзающий лед с лееров, с бортов и рубки. Свободное время проходило за чтением книг, оказавшихся у Федотова. Поплавский играл на старой гармошке, оставшейся от предыдущего экипажа. Вслух читали роман Джека Лондона «Мартин Иден». По воспоминаниям Зиганшина: «Спорили о том, почему Мартину Идену не удалось найти другого выхода, кроме самоубийства».
Через 15 дней закончились мясные консервы и остался только картофель, из которого каждый день варили «суп». Затем стали готовить «суп» раз в двое суток — одна картофелина и ложка свиного жира на четверых. Описывая период середины февраля, Федотов отмечает: «Вечерами мы с надеждой рассматривали обрывок газеты с оттиском карты района, где проходили испытания баллистической ракеты. Нас не оставляла мысль, что корабли, возвращавшиеся из района испытаний, заметят нас».
К началу февраля легкодоступные горючие материалы на барже закончились, и дрейфующие стали изыскивать возможности дальнейшего поддержания огня. В предположении, что в топливных баках, крышки которых находились в залитом водой трюме баржи, оставалось какое-то количество топлива, экипаж за несколько дней смог при помощи помпы и подручных средств осушить трюм. Однако их ждало разочарование: в баки попала вода. Тогда в дело пошли кранцы — автомобильные покрышки, которые были прикованы цепями к бортам баржи: их вытаскивали на палубу и кухонным ножом отпиливали куски, которые бросали в печку — одной покрышки хватало на неделю. Разделка очередной покрышки не приспособленным для этого ножом, который приходилось постоянно подтачивать напильником, занимала много времени и труда — «за несколько часов нож углублялся в покрышку на два сантиметра» — и стала главным занятием всего экипажа.
День Советской армии (23 февраля) прошёл без «супа» — праздник отметили, выкурив последний табак, а последняя картофелина была съедена 24 февраля. Скудные запасы еды удалось растянуть на 37 дней. Затем в пищу пошло всё, что хотя бы отдалённо напоминало съестное — кожаные ремни, нижние (кожаные) части кирзовых сапог, хозяйственный веник из побегов бамбука, мыло, зубной порошок (по другим источникам — зубная паста). Кружочки кожи были обнаружены под клавишами гармошки — как шутили дрейфующие, «мясо первого сорта: без гуталина». Подобной кожей были оклеены и картонные меха гармошки. По воспоминаниям Зиганшина:
Мы его [кожаный ремень] порезали в лапшу и стали варить из него «суп». Потом сварили ремешок от рации. Стали искать, что ещё у нас есть кожаного. Обнаружили несколько пар кирзовых сапог. Но кирзу так просто не съешь, слишком жёсткая. Варили их в океанской воде, чтобы выварился гуталин, потом резали на кусочки, бросали в печку, где они превращались в нечто похожее на древесный уголь, и это ели.
Прежде чем есть кожу от кирзовых сапог всем, Зиганшин решил испытать эту «еду» на себе: «Я съем её первый, и если через сутки не заболею, значит, её можно есть и вам. Вот так».
В редкие дни, когда океан утихал, дрейфующие пытались ловить рыбу — распустили капроновый канат и сплели из его нитей леску, выточили рыболовный крючок из гвоздя и блесну из консервной банки, — но эти попытки оказались безуспешными. Попытка загарпунить при помощи багра проплывающую акулу — «метра два», «к самому борту подходила» — также не увенчалась успехом.
Днём 2 марта дрейфующие заметили первый проходящий корабль, но попытки привлечь его внимание казались безрезультатными. Второй корабль был замечен ночью 6 марта — солдаты подавали сигналы клотиковым огнём и ручной сиреной, но вновь безуспешно.
4 марта дрейфующим удалось выловить в волнах стеклянный шар-поплавок от японских рыболовных сетей. К нему они прикрепили гильзу с запиской о происшествии и сделанный ими из куска холста флаг ВМФ СССР, и отпустили поплавок в море.
В последние дни дрейфа истощённые солдаты сшили из одеял своеобразный мешок и спали в нём все вместе, согревая друг друга теплом своих тел; их стали одолевать слуховые галлюцинации. По воспоминаниям Крючковского, обессиленные солдаты стали договариваться, чтобы почувствовавший полное исчерпание сил сказал об этом остальным, обеспечивая возможность попрощаться; а последний оставшийся в живых записал бы на видном месте баржи их имена. Разговор об этом был пресечён Зиганшиным, старавшимся поддерживать уверенность в благополучном исходе дрейфа.
7 марта примерно в 2 часа дня дрейфующие увидели третье судно, но и оно прошло мимо.
Всего дрейф продолжался 49 дней — Зиганшин до последнего момента вёл бортжурнал, у него были часы с календарём. Кроме того, по словам Крючковского, «чтобы не потерять счёт времени, мы записывали дни на стенке». На всём протяжении дрейфа температура окружающего воздуха была в пределах от 0 до 7 градусов Цельсия; погода была спокойной на протяжении всего пяти дней из 49.
На протяжении дрейфа Зиганшин вёл судовой журнал: записывал настроение экипажа, кто чем занимается. Потом писать стал реже, поскольку ничего нового не происходило. «Спасли нас 7 марта, а не 8-го, как мы решили: просчитались на сутки, позабыв, что год високосный и в феврале 29 дней», — рассказывал он впоследствии. В последний день Зиганшин сделал запись о появлении самолётов и вертолётов, однако, о чём он с сожалением вспоминал позже, бортжурнал баржи при эвакуации был забыт в рубке.
Внешние видеофайлы
Происшествие широко освещалось сначала американскими, а затем и советскими средствами массовой информации.
Предыстория
На острове Итуруп баржи, включая «Т-36», использовались в хозяйственных целях — в основном для разгрузки судов, которым малая глубина и каменистое дно не позволяли подойти к берегу. В небольшом кубрике в кормовой части баржи имелись четыре койки, стояла небольшая печка, на которой можно было готовить еду, и располагалась переносная радиостанция.Экипаж баржи «Т-36» состоял из четырёх военнослужащих военно-строительных частей СССР. Старшиной баржи был 21-летний младший сержант Асхат Зиганшин, прошедший после призыва в армию восьмимесячную подготовку к вождению маломерных судов в южно-сахалинской школе старшин-рулевых. В состав экипажа также входили два окончивших учебное подразделение моториста — 20-летние рядовые Анатолий Крючковский и Филипп Поплавский — и служивший первый год рядовой Иван Федотов (остальные трое служили по второму году). Федотов был прикомандирован к экипажу 4 января 1960 года на замену заболевшему рядовому Василенко; по другой версии он заменил рядового Василия Душкина, отравившегося угарным газом от печки. Федотов единственный из членов экипажа был женат, его жена ожидала рождения ребёнка в феврале. Экипаж фактически жил на барже и покидал её, например, чтобы сходить по очереди в баню или в красный уголок. Поскольку военнослужащие числились в штате гарнизона острова, они имели «сухопутные» звания и военную форму. К «Т-36» был также приписан радист Анатолий Лелетин, но за несколько дней до 17 января 1960 года он попал в госпиталь.
В декабре 1959 года почти все работавшие в заливе Касатка самоходные баржи были вытащены на берег, чтобы переждать зимний период сильных штормов и провести плановые ремонтные работы. На плаву оставалась только «Т-97» под командованием младшего сержанта Петра Троцюка, в ожидании последнего судна, прибытие которого задерживалось. После Нового года командование распорядилось вновь спустить на воду «Т-36», чтобы с её помощью ускорить разгрузку ожидаемого судна. Десятидневный неприкосновенный запас продуктов был снят с «Т-36» во время пребывания её на берегу и не возвращён на судно при спуске на воду. В течение двух дней «Т-36» занималась буксировкой с рейда к берегу бревенчатых сплоток, затем 15 января встала у пирса на профилактический ремонт. В тот же день Зиганшин получил для своего экипажа трёхдневный паёк. Закончив ремонт и уборку судна 16 января, команда сходила в баню, свободные от вахты Федотов и Поплавский посетили киносеанс в красном уголке. К вечеру 16 января ухудшилась погода: усилились ветер и волнение, пошёл мокрый снег. На ночь «Т-36» была пришвартована к бочке на рейде, а к «Т-36» бок-о-бок пришвартовалась «Т-97».
Борьба со штормом
Шторм начался после полуночи 17 января. В 8:30 утра он оборвал трос, соединявший «Т-36» с «Т-97» — последнюю стало относить на середину бухты. Её экипажу всё же удалось вернуться и закрепиться капроновым канатом к корме «Т-36». Шторм усиливался. Вскоре, не выдержав натиска стихии, лопнул трос, соединявший связку барж с бочкой. Чтобы избежать взаимных соударений, экипажи расцепили баржи, обрубив канат. Зиганшин отправил на берег по радио сообщение о срыве со швартовки. Подобное случалось и раньше, поэтому экипаж действовал, как обычно — запустил оба двигателя баржи, чтобы отойти от берега и не разбиться о прибрежные скалы. Однако бросить якорь на удалении от берега не удалось (по воспоминаниям Крючковского, «думали отдать якорную цепь — а она вся замёрзла… нечем её отрубать»), поэтому были просто остановлены двигатели. Когда через 45—50 минут баржу снова стало прибивать к берегу, двигатели вновь были запущены — так повторялось несколько раз. Борьба со стихией продолжалась более десяти часов.Берег был виден плохо, заряды снега чередовались с дождём. Неожиданно для экипажа, в полдень 17 января, ветер изменил направление — над Итурупом прошёл центр циклона — и вместо того, чтобы прибивать баржу к берегу, стал сносить её в открытый океан.
По словам Зиганшина, после сообщения о срыве со швартовки он получил указание выходить на связь с берегом каждые 15 минут, однако со связью возникли проблемы: вторую и последнюю радиограмму ему удалось передать около 15 часов, после чего связь прервалась. Согласно некоторым источникам, вышел из строя только передатчик, из-за чего на барже слышали позывные береговой станции, но ответить не могли. Причиной неисправности рации Крючковский впоследствии считал несколько сильных толчков, которым она подверглась из-за шторма. По другой версии проблемы со связью возникли из-за оборванного штормом антенного кабеля.
Оценив ситуацию, Зиганшин посчитал необходимым выброситься на берег, но при первой попытке это сделать баржа столкнулась со скалой и получила пробоину — вода стала затапливать машинное отделение. При следующей попытке, около 22 часов, закончилось топливо и двигатели заглохли. Штормовой ветер понёс потерявшую ход баржу в открытый океан. Пробоину в машинном отделении экипаж смог частично залатать, прижав к ней доску с помощью домкрата. Экипаж баржи «Т-97» оказался удачливее — им удалось благополучно выброситься на берег.
На берегу было известно о борьбе баржи со стихией, однако больше сообщений с баржи не поступало. Была создана оперативная группа по руководству поисками. Несмотря на штормовую погоду, поиск осуществлял вышедший в море сторожевой корабль пограничных войск, а c улучшением погодных условий для поиска была задействована авиация. Для обследования берега была отправлена группа из пятнадцати солдат. Обнаруженные ими обломки (по словам Зиганшина, «на берег Итурупа выбросило спасательный круг с нашей баржи и разбитый ящик из-под угля с бортовым номером „Т-36“») дали основание полагать, что баржа затонула, а экипаж погиб. По окончании всех поисковых операций родным были отправлены извещения о сыновьях, пропавших без вести.
Дрейф
Зиганшин впервые за два дня записал в судовой журнал подробности обстоятельств случившегося. Из найденной в кубрике газеты (в заметке была приведена и карта) экипаж узнал, что район океана, в который, по их оценкам, течение и ветер несли баржу, закрывался для судоходства и полётов авиации на период с 15 января по 15 февраля в связи с испытаниями межконтинентальных баллистических ракет. Исходя из этого, Зиганшин предположил, что «до начала марта их искать не будут», и принял решение об экономии продуктов и воды. Тем не менее «на всякий случай» в рубке было организовано круглосуточное дежурство.На второй день дрейфа экипаж провёл «инвентаризацию». В наличии имелись: примерно два ведра картофеля, буханка хлеба, полтора килограмма свиного жира, полторы банки свиной тушёнки, остаток воды в чайнике (двухвёдерный бачок с питьевой водой опрокинуло во время шторма), около килограмма пшена с горохом, пачка чая и кофе и примерно полсотни спичек. Хранившийся возле дизелей — в тепле — картофель в шторм рассыпался по полу и оказался пропитанным дизельным топливом. Значительное количество пресной воды — свыше 120 литров — имелось в системе охлаждения двигателей баржи — ржавой, но пригодной для питья. Чтобы растянуть запас этой воды как можно дольше, дрейфующие собирали дождевую: расстилали на палубе простыни, а когда те под дождём намокали — отжимали из них воду.
В тот же день, 18 января, во время затишья Зиганшину удалось подняться на рубку и починить порванную штормом антенну, после чего «рация работала, как обычно». Однако сигналов советских радиостанций на барже не услышали, хотя подолгу оставляли приёмник включённым. Через некоторое время (по Зиганшину, примерно через неделю, по Федотову — в конце февраля) удалось принять несколько передач на иностранном языке, по-видимому на японском. В дальнейшем у радиостанции сели аккумуляторы, и радиосвязь окончательно прекратилась.
В качестве топлива для печки солдаты первоначально использовали доски от ящиков, пробковые спасательные пояса, спасательный круг, тряпки, обрывки бумаги, ветошь, доски от двух коек.
Несмотря на решение об экономии продуктов, Зиганшин убедил товарищей, что нельзя резко переходить на скудный рацион, так как можно сразу ослабнуть. Поначалу в день на каждого приходилось три картофелины, две ложки крупы и две ложки свиной тушёнки, но вскоре рацион сократился до одной картофелины и одной ложки крупы на человека. 27 января экипаж отметил день рождения Крючковского удвоенной нормой — по две картофелины и по две ложки крупы на человека. В качестве подарка было решено преподнести имениннику ещё одну порцию воды, но уговорить его принять такой подарок не удалось, и вода была поделена на всех четверых.
Течение и ветер относили баржу на юго-восток. Выйдя из Курильского течения, она была подхвачена одной из ветвей течения Куросио, что ещё более ускоряло удаление от берега. Через несколько дней после начала дрейфа баржа попала во второй шторм. Первые две недели экипажу приходилось всё время откачивать и вычерпывать воду из трюма, так как баржу постоянно затапливало. Чтобы сохранять плавучесть баржи, также требовалось скалывать намерзающий лед с лееров, с бортов и рубки. Свободное время проходило за чтением книг, оказавшихся у Федотова. Поплавский играл на старой гармошке, оставшейся от предыдущего экипажа. Вслух читали роман Джека Лондона «Мартин Иден». По воспоминаниям Зиганшина: «Спорили о том, почему Мартину Идену не удалось найти другого выхода, кроме самоубийства».
Через 15 дней закончились мясные консервы и остался только картофель, из которого каждый день варили «суп». Затем стали готовить «суп» раз в двое суток — одна картофелина и ложка свиного жира на четверых. Описывая период середины февраля, Федотов отмечает: «Вечерами мы с надеждой рассматривали обрывок газеты с оттиском карты района, где проходили испытания баллистической ракеты. Нас не оставляла мысль, что корабли, возвращавшиеся из района испытаний, заметят нас».
К началу февраля легкодоступные горючие материалы на барже закончились, и дрейфующие стали изыскивать возможности дальнейшего поддержания огня. В предположении, что в топливных баках, крышки которых находились в залитом водой трюме баржи, оставалось какое-то количество топлива, экипаж за несколько дней смог при помощи помпы и подручных средств осушить трюм. Однако их ждало разочарование: в баки попала вода. Тогда в дело пошли кранцы — автомобильные покрышки, которые были прикованы цепями к бортам баржи: их вытаскивали на палубу и кухонным ножом отпиливали куски, которые бросали в печку — одной покрышки хватало на неделю. Разделка очередной покрышки не приспособленным для этого ножом, который приходилось постоянно подтачивать напильником, занимала много времени и труда — «за несколько часов нож углублялся в покрышку на два сантиметра» — и стала главным занятием всего экипажа.
День Советской армии (23 февраля) прошёл без «супа» — праздник отметили, выкурив последний табак, а последняя картофелина была съедена 24 февраля. Скудные запасы еды удалось растянуть на 37 дней. Затем в пищу пошло всё, что хотя бы отдалённо напоминало съестное — кожаные ремни, нижние (кожаные) части кирзовых сапог, хозяйственный веник из побегов бамбука, мыло, зубной порошок (по другим источникам — зубная паста). Кружочки кожи были обнаружены под клавишами гармошки — как шутили дрейфующие, «мясо первого сорта: без гуталина». Подобной кожей были оклеены и картонные меха гармошки. По воспоминаниям Зиганшина:
Мы его [кожаный ремень] порезали в лапшу и стали варить из него «суп». Потом сварили ремешок от рации. Стали искать, что ещё у нас есть кожаного. Обнаружили несколько пар кирзовых сапог. Но кирзу так просто не съешь, слишком жёсткая. Варили их в океанской воде, чтобы выварился гуталин, потом резали на кусочки, бросали в печку, где они превращались в нечто похожее на древесный уголь, и это ели.
Прежде чем есть кожу от кирзовых сапог всем, Зиганшин решил испытать эту «еду» на себе: «Я съем её первый, и если через сутки не заболею, значит, её можно есть и вам. Вот так».
В редкие дни, когда океан утихал, дрейфующие пытались ловить рыбу — распустили капроновый канат и сплели из его нитей леску, выточили рыболовный крючок из гвоздя и блесну из консервной банки, — но эти попытки оказались безуспешными. Попытка загарпунить при помощи багра проплывающую акулу — «метра два», «к самому борту подходила» — также не увенчалась успехом.
Днём 2 марта дрейфующие заметили первый проходящий корабль, но попытки привлечь его внимание казались безрезультатными. Второй корабль был замечен ночью 6 марта — солдаты подавали сигналы клотиковым огнём и ручной сиреной, но вновь безуспешно.
4 марта дрейфующим удалось выловить в волнах стеклянный шар-поплавок от японских рыболовных сетей. К нему они прикрепили гильзу с запиской о происшествии и сделанный ими из куска холста флаг ВМФ СССР, и отпустили поплавок в море.
В последние дни дрейфа истощённые солдаты сшили из одеял своеобразный мешок и спали в нём все вместе, согревая друг друга теплом своих тел; их стали одолевать слуховые галлюцинации. По воспоминаниям Крючковского, обессиленные солдаты стали договариваться, чтобы почувствовавший полное исчерпание сил сказал об этом остальным, обеспечивая возможность попрощаться; а последний оставшийся в живых записал бы на видном месте баржи их имена. Разговор об этом был пресечён Зиганшиным, старавшимся поддерживать уверенность в благополучном исходе дрейфа.
7 марта примерно в 2 часа дня дрейфующие увидели третье судно, но и оно прошло мимо.
Всего дрейф продолжался 49 дней — Зиганшин до последнего момента вёл бортжурнал, у него были часы с календарём. Кроме того, по словам Крючковского, «чтобы не потерять счёт времени, мы записывали дни на стенке». На всём протяжении дрейфа температура окружающего воздуха была в пределах от 0 до 7 градусов Цельсия; погода была спокойной на протяжении всего пяти дней из 49.
На протяжении дрейфа Зиганшин вёл судовой журнал: записывал настроение экипажа, кто чем занимается. Потом писать стал реже, поскольку ничего нового не происходило. «Спасли нас 7 марта, а не 8-го, как мы решили: просчитались на сутки, позабыв, что год високосный и в феврале 29 дней», — рассказывал он впоследствии. В последний день Зиганшин сделал запись о появлении самолётов и вертолётов, однако, о чём он с сожалением вспоминал позже, бортжурнал баржи при эвакуации был забыт в рубке.
Спасение
Авианосец подошёл к баржеВнешние видеофайлы
Кадры из бортового киноархива крейсера «Кирсардж». Эвакуация экипажа с баржи Т-36 на YouTube, начиная с 1:34
Спасённый Иван Федотов пьёт кофе
7 марта 1960 года около 3 часов дня баржа была обнаружена патрульным самолётом американского авианосца «Кирсардж», направлявшегося из Йокосуки в Сан-Франциско. В момент обнаружения баржа находилась на отдалении около 15 морских миль (28 км) от авианосца по левому борту от него с курсовым углом 33°. Спустя две минуты после принятия сообщения об обнаружении баржи авианосец, следовавший на тот момент курсом 83°, изменил курс по направлению к месту обнаружения. В разных источниках место обнаружения характеризуется как находившееся на расстоянии примерно 900 морских миль (1700 км) от острова Итуруп, 720 морских миль (1300 км) от острова Маркус и 1000 морских миль (1900 км) от атолла Мидуэй. К этому времени у дрейфующих оставалось всего три спички.
Спасённые Крючковский, Поплавский, Зиганшин
Согласно воспоминаниям Федотова, два самолёта (которыми, как выяснилось впоследствии, управляли американские пилоты Глен Конрад и Дэвид Мерикл сделали над баржей круг и улетели, а через некоторое время появились два вертолёта. По словам капитана авианосца, замеченные на барже люди стояли, прислонившись к надпалубному строению.
Первым на борт авианосца был доставлен Зиганшин — экипаж изначально не имел намерения покидать баржу, и Асхат, как старший по званию, планировал провести переговоры с американцами, попросить «запас горючего, воды, еды, карту», и возвращаться домой «своим ходом». Однако об этом не могло быть и речи: военнослужащие были в состоянии крайнего истощения и находились на грани жизни и смерти. Получив от американцев заверения, что «баржу заберёт другое судно», Зиганшин успокоился. Затем на борт авианосца были доставлены и остальные, при этом бортжурнал был забыт на барже: по словам Крючковского, командира в тот момент больше волновало, что на барже осталось три стакана собранной дождевой воды.
Асхата Зиганшина первый раз бреют после спасения
Филиппу Поплавскому первый раз после спасения делают стрижку
Спасённым предложили бульон, белый хлеб и кофе. Американцев поразило, что солдаты в таком состоянии сохранили человеческий облик и самодисциплину — когда им предложили еду, они не набрасывались на неё, а спокойно передавали тарелку товарищам. Все четверо ели понемногу, понимая, что от большей порции могут умереть, как случалось с людьми, пережившими длительный голод — по словам Зиганшина, он приобрёл этот опыт в детстве, во время войны. После еды спасённых повели в душевую — там Зиганшин потерял сознание и очнулся уже на койке в лазарете.
По наблюдениям главного врача авианосца Фредерика Беквита, солдаты потеряли в весе от 30 до 35 фунтов (14—16 кг) каждый (по другим сведениям — от 35 до 40 фунтов). Крючковский вспоминал впоследствии: «Когда меня взвешивали, смотрю: что-то весы показывают ещё больше, чем я весил раньше. А шкала-то на них в фунтах». 13 марта все четверо были переведены из лазарета авианосца в две каюты. Питаясь пять раз в день, они за неделю прибавили в весе примерно по 7 фунтов (3 кг).
В СССР первая публикация о происшествии появилась 12 марта 1960 года в газете «Известия», в которой, в частности, сообщалось (со ссылкой на агентство Юнайтед Пресс Интернэшнл): «6 марта американский самолёт, нёсший в Тихом океане патрульную службу для авианосца, обнаружил на поверхности океана лёгкую баржу. На ней находились четверо советских людей, сержант и трое рядовых военнослужащих. Последний раз они видели землю 18 января». Публикация сопровождалась картой с отметкой места обнаружения, перепечатанной из газеты «New York Herald Tribune». На следующий день «Известия» сообщили, что «указанная баржа была унесена в океан 17 января от одного из островов Курильской гряды» и уточнили имена и должности спасённых советских военнослужащих. 14 марта с Зиганшиным и его товарищами связался по телефону собственный корреспондент «Правды» в Нью-Йорке Борис Стрельников. Зиганшин впоследствии рассказал, что Стрельников предупредил его о предстоящей встрече с иностранными журналистами и попросил «не говорить ничего лишнего». Выдержки из телефонного разговора Стрельникова со спасёнными, а также более подробная информация о них и их семьях была опубликована в выпуске «Правды» от 15 марта.
Первая встреча с американскими журналистами, прибывшими на авианосец на двух самолётах Grumman C-1 Trader, состоялась 14 марта — когда до Сан-Франциско оставалось ещё около 500 км. Она оказалась короткой — после первых вопросов у Зиганшина от волнения и перенапряжения ослабленного организма пошла кровь из носа, и пресс-конференцию пришлось закончить. Чуть позже он ответил на некоторые вопросы журналистов.
Младшему сержанту Зиганшину Асхату Рахимзяновичу, рядовым Поплавскому Филиппу Григорьевичу, Крючковскому Анатолию Фёдоровичу, Федотову Ивану Ефимовичу
Дорогие товарищи!
Мы гордимся и восхищаемся вашим славным подвигом, который представляет собой яркое проявление мужества и силы духа советских людей в борьбе с силами стихии. Ваш героизм, стойкость и выносливость служат примером безупречного выполнения воинского долга.
Своим подвигом, беспримерной отвагой вы приумножили славу нашей Родины, воспитавшей таких мужественных людей, и советский народ по праву гордится своими отважными и верными сынами.
Желаю вам, дорогие соотечественники, доброго здоровья и скорейшего возвращения на Родину.
— Н. Хрущёв. Москва, Кремль. 16 марта 1960 года
18 марта военнослужащие были отправлены самолётом в Нью-Йор, где они несколько дней отдыхали под присмотром врача посольства А. Н. Озеровой в принадлежавшем СССР особняке «Килленворт» в Глен-Ков, использовавшемся для размещения советской делегации в ООН. Перед дорогой домой каждому из четверых от посольства было выдано по 100 долларов, которые они потратили во время экскурсии по городу. По настоянию Озеровой, запретившей им межконтинентальный перелёт, солдаты были отправлены в Европу на трансатлантическом лайнере «Куин Мэри» 23 марта. После прибытия 28 марта во французский порт Шербур они выехали в Париж[140]. 29 марта на самолёте «Ту-104» № 42460 участники дрейфа в военной форме прибыли в Москву, где им была устроена торжественная встреча.
Спасённым предложили бульон, белый хлеб и кофе. Американцев поразило, что солдаты в таком состоянии сохранили человеческий облик и самодисциплину — когда им предложили еду, они не набрасывались на неё, а спокойно передавали тарелку товарищам. Все четверо ели понемногу, понимая, что от большей порции могут умереть, как случалось с людьми, пережившими длительный голод — по словам Зиганшина, он приобрёл этот опыт в детстве, во время войны. После еды спасённых повели в душевую — там Зиганшин потерял сознание и очнулся уже на койке в лазарете.
По наблюдениям главного врача авианосца Фредерика Беквита, солдаты потеряли в весе от 30 до 35 фунтов (14—16 кг) каждый (по другим сведениям — от 35 до 40 фунтов). Крючковский вспоминал впоследствии: «Когда меня взвешивали, смотрю: что-то весы показывают ещё больше, чем я весил раньше. А шкала-то на них в фунтах». 13 марта все четверо были переведены из лазарета авианосца в две каюты. Питаясь пять раз в день, они за неделю прибавили в весе примерно по 7 фунтов (3 кг).
После спасения Сообщения о происшествии
Согласно пресс-релизу министерства обороны США № 257-60 от 8 марта 1960 года, первая информация от спасённых, не говоривших на английском, была получена членами экипажа авианосца, не владевшими русским языком (использовался, как отмечено в пресс-релизе, «ломаный русский»). Эта информация была донесена до командира корабля, затем передана в штаб-квартиру тихоокеанского флота в Перл-Харборе. Советское посольство в Вашингтоне было поставлено в известность о спасении четырёх военнослужащих вечером 7 марта (в Москве было 8 марта), однако руководство советского государства поначалу не знало, как реагировать на эту новость. Тем временем новость попала в американские газеты, в которых первые публикации о происшествии появились 9 марта со ссылками на сообщения ВМС США. Только на третьи сутки после спасения советских военнослужащих на борт авианосца с Гавайских островов был доставлен переводчик.В СССР первая публикация о происшествии появилась 12 марта 1960 года в газете «Известия», в которой, в частности, сообщалось (со ссылкой на агентство Юнайтед Пресс Интернэшнл): «6 марта американский самолёт, нёсший в Тихом океане патрульную службу для авианосца, обнаружил на поверхности океана лёгкую баржу. На ней находились четверо советских людей, сержант и трое рядовых военнослужащих. Последний раз они видели землю 18 января». Публикация сопровождалась картой с отметкой места обнаружения, перепечатанной из газеты «New York Herald Tribune». На следующий день «Известия» сообщили, что «указанная баржа была унесена в океан 17 января от одного из островов Курильской гряды» и уточнили имена и должности спасённых советских военнослужащих. 14 марта с Зиганшиным и его товарищами связался по телефону собственный корреспондент «Правды» в Нью-Йорке Борис Стрельников. Зиганшин впоследствии рассказал, что Стрельников предупредил его о предстоящей встрече с иностранными журналистами и попросил «не говорить ничего лишнего». Выдержки из телефонного разговора Стрельникова со спасёнными, а также более подробная информация о них и их семьях была опубликована в выпуске «Правды» от 15 марта.
Первая встреча с американскими журналистами, прибывшими на авианосец на двух самолётах Grumman C-1 Trader, состоялась 14 марта — когда до Сан-Франциско оставалось ещё около 500 км. Она оказалась короткой — после первых вопросов у Зиганшина от волнения и перенапряжения ослабленного организма пошла кровь из носа, и пресс-конференцию пришлось закончить. Чуть позже он ответил на некоторые вопросы журналистов.
Признание на правительственном уровне
16 марта 1960 года в адрес спасённых была направлена приветственная телеграмма от имени главы КПСС и правительства СССР Никиты Сергеевича Хрущёва:Младшему сержанту Зиганшину Асхату Рахимзяновичу, рядовым Поплавскому Филиппу Григорьевичу, Крючковскому Анатолию Фёдоровичу, Федотову Ивану Ефимовичу
Дорогие товарищи!
Мы гордимся и восхищаемся вашим славным подвигом, который представляет собой яркое проявление мужества и силы духа советских людей в борьбе с силами стихии. Ваш героизм, стойкость и выносливость служат примером безупречного выполнения воинского долга.
Своим подвигом, беспримерной отвагой вы приумножили славу нашей Родины, воспитавшей таких мужественных людей, и советский народ по праву гордится своими отважными и верными сынами.
Желаю вам, дорогие соотечественники, доброго здоровья и скорейшего возвращения на Родину.
— Н. Хрущёв. Москва, Кремль. 16 марта 1960 года
Возвращение
15 марта авианосец прибыл в Сан-Франциско. Спасённые военнослужащие были доставлены двумя вертолётами на берег, где их встретил представитель советского посольства в США Анатолий Кардашев, вокруг них собралось около полусотни журналистов, включая трёх советских. Сопровождавшие спасённых медицинские работники авианосца доложили, что ребятам нужен только отдых, а в их рационе нет никаких ограничений. В отеле, где их разместили в номере по соседству с советскими журналистами, Федотов узнал, что у него родился сын — многочисленные известия об этом поступили в редакции московских газет. В отеле их не оставляли в покое американские журналисты. Была устроена пресс-конференция, где члены экипажа «Т-36», одетые в предоставленные правительством США гражданские костюмы, отвечали на многочисленные вопросы, связанные с данным происшествием и с чудесным спасением. Мэр Сан-Франциско вручил героям символические ключи от города — до этого такие ключи получили только Галина Уланова и Никита Хрущёв. 17 марта на первых полосах советских газет министр обороны СССР Р. Малиновский выразил благодарность командиру и личному составу авианосца «Кирсардж», а председатель Совета министров СССР Никита Хрущёв — мэру Сан-Франциско Джорджу Кристоферу и президенту США Дуайту Эйзенхауэру.18 марта военнослужащие были отправлены самолётом в Нью-Йор, где они несколько дней отдыхали под присмотром врача посольства А. Н. Озеровой в принадлежавшем СССР особняке «Килленворт» в Глен-Ков, использовавшемся для размещения советской делегации в ООН. Перед дорогой домой каждому из четверых от посольства было выдано по 100 долларов, которые они потратили во время экскурсии по городу. По настоянию Озеровой, запретившей им межконтинентальный перелёт, солдаты были отправлены в Европу на трансатлантическом лайнере «Куин Мэри» 23 марта. После прибытия 28 марта во французский порт Шербур они выехали в Париж[140]. 29 марта на самолёте «Ту-104» № 42460 участники дрейфа в военной форме прибыли в Москву, где им была устроена торжественная встреча.
Слева направо: Федотов, Зиганшин, начальник ГлавПУРа генерал армии Ф. И. Голиков, Поплавский, Крючковский. Москва, март 1960 г.
После прибытия в Москву спасённые встретились c министром обороны СССР Родионом Малиновским, который подарил им штурманские часы, «чтобы они никогда не блуждали, никогда не теряли курса». «За проявленное мужество при выполнении воинского долга и стойкость в борьбе с силами стихии» солдаты были награждены орденами Красной Звезды, которые им вручил заместитель председателя Президиума Верховного Совета СССР Демьян Коротченко. Всем четверым был предоставлен двухнедельный отпуск на родину. Затем участники дрейфа 40 дней отдыхали и долечивались от последствий длительного голодания в военном санатории в Гурзуфе. Там они получили предложение поступить в Мореходное училище ВМФ в Ломоносове, которое приняли все, кроме Федотова. После санатория все четверо вернулись на службу в свою часть на Итурупе, где составили новый экипаж баржи «Т-97». Таким образом в июне 1960 года закончилось их кругосветное путешествие. В конце мая им были присвоены новые воинские звания: Зиганшину — звание старшего сержанта, а остальным — младших сержантов.
В 1960 году все четверо одновременно были уволены в запас до истечения срока службы. Федотов вернулся к семье. Зиганшин, Крючковский и Поплавский без вступительных экзаменов были приняты на судомеханическое отделение мореходного училища.
11 июня 1960 года военно-морской атташе СССР в США контр-адмирал Б. Д. Яшин через командующего 15-м дивизионом авианосцев контр-адмирала Ф. Брэдли передал экипажу «Кирсаржа» подарки от Министерства обороны СССР. Брэдли и командир авианосца «Кирсардж» капитан Л. Таунсенд получили советские адмиральские кортики, ещё 14 моряков — золотые часы и фотоаппараты «Киев» и «Зоркий».
После прибытия в Москву спасённые встретились c министром обороны СССР Родионом Малиновским, который подарил им штурманские часы, «чтобы они никогда не блуждали, никогда не теряли курса». «За проявленное мужество при выполнении воинского долга и стойкость в борьбе с силами стихии» солдаты были награждены орденами Красной Звезды, которые им вручил заместитель председателя Президиума Верховного Совета СССР Демьян Коротченко. Всем четверым был предоставлен двухнедельный отпуск на родину. Затем участники дрейфа 40 дней отдыхали и долечивались от последствий длительного голодания в военном санатории в Гурзуфе. Там они получили предложение поступить в Мореходное училище ВМФ в Ломоносове, которое приняли все, кроме Федотова. После санатория все четверо вернулись на службу в свою часть на Итурупе, где составили новый экипаж баржи «Т-97». Таким образом в июне 1960 года закончилось их кругосветное путешествие. В конце мая им были присвоены новые воинские звания: Зиганшину — звание старшего сержанта, а остальным — младших сержантов.
В 1960 году все четверо одновременно были уволены в запас до истечения срока службы. Федотов вернулся к семье. Зиганшин, Крючковский и Поплавский без вступительных экзаменов были приняты на судомеханическое отделение мореходного училища.
11 июня 1960 года военно-морской атташе СССР в США контр-адмирал Б. Д. Яшин через командующего 15-м дивизионом авианосцев контр-адмирала Ф. Брэдли передал экипажу «Кирсаржа» подарки от Министерства обороны СССР. Брэдли и командир авианосца «Кирсардж» капитан Л. Таунсенд получили советские адмиральские кортики, ещё 14 моряков — золотые часы и фотоаппараты «Киев» и «Зоркий».
Дальнейшая судьба четвёрки
Иван Ефимович Федотов стал отцом 24 февраля 1960 года, вернулся в нижнеамурское село Богородское, после чего принял приглашение поступить в речное училище в Благовещенске. В период учёбы появилось пристрастие к алкоголю — частые встречи и выступления в коллективах происходили согласно обычаям русского гостеприимства. Учёбу пришлось прервать, и Федотов уехал во Владивосток на китобойный промысел. Затем вернулся в училище, окончил его и получил диплом судового механика. Работал на Камчатке на сейнере. В 1978 году вернулся в Благовещенск и работал на судостроительном заводе слесарем-трубопроводчиком. Умер в 1999 году
Филипп Григорьевич Поплавский после окончания мореходного училища в 1964 году участвовал в экспедициях в Средиземном море, Атлантике на гидрографическом судне «Створ». Проживал в Петродворце. Умер в 2001 году. Похоронен на родине — в Чемеровецком районе Хмельницкой области Украины, село Ямпольчик.
Асхат Рахимзянович Зиганшин после учёбы служил в составе аварийно-спасательного дивизиона Ленинградской военно-морской базы. Работал на разных судах сначала с пожарными, затем с водолазами. После выхода на пенсию работал сторожем яхт и катеров на берегу залива в Стрельне. Умер в 2017 году.
Анатолий Фёдорович Крючковский после учёбы попал по распределению в Североморск, но прослужил судовым механиком всего полгода — врачи посоветовали ему сменить климат. В 1964 году вернулся на родину и работал на киевском судостроительном заводе «Ленинская кузница», сначала на инженерных должностях, а с середины 1990-х годов заместителем главного механика. 28 августа 2007 года вместе с Зиганшиным прибыл на Сахалин по приглашению администрации острова. В программу недельного визита входило и посещение острова Итуруп, но помешала нелётная погода. Умер в феврале 2022 года.
Следующая публикация
Нет комментариев