— С днём рождения,

сыночка! С
совершеннолетием! Вот ты
уже и взрослый… Мама наклонилась ко мне,
поцеловала и положила на
край тахты большой яркий
пакет. В пакете оказалась
пижама в клетку,
велюровые тапки с надписью «SPORT» и
туалетная вода «Старый
спайс». Я улыбнулся, как тот
парень из рекламы, и
поблагодарил маму за
чудесные подарки. — Лапуля, ты не забыл, что
сегодня у нас гости? Давай,
не залёживайся,
пропылесось в комнате и
приберись возле
компьютера. А то зайти страшно.
Разумеется, мама. Сегодня я
буду очень хорошим. Я даже
протру подоконник. А потом
помогу тебе накрыть
праздничный стол и встретить гостей. Я буду
очень хорошим в первый
день моей официально-
взрослой жизни. Многие предпочитают
справлять свои дни
рождения в компании
друзей-сверстников, с
реками спиртного и всякими
там застольными разговорами, часто не очень
приличными. Но мой день
рождения опять пройдёт в
обществе родственников —
а при них волей-неволей
человек ведёт себя прилично. У нас с мамой
очень хорошие
родственники, так все
говорят. И этих
родственников всегда
принято приглашать на мой день рождения, чтобы
поблагодарить за всё, что
они для нас сделали. У нас замечательные
родственники, правда. Они
богатые, умные и щедрые.
Тётя Инна когда-то очень
удачно вышла замуж за
Игоря Степановича и уехала в Шаурма-сити. Со временем
она и говорить стала как
коренная шаурмичка, ра-
астягивая букву «а». Дядя
Игорь в юности был
комсомольским вожаком городского масштаба, а
потом быстро и умело
переквалифицировался в
бизнесмены. Он очень
занятой человек, в нашем
городе бывает редко, зато тётя Инна здесь часто
появляется. Она то и дело
привозит моей маме свои
поношенные платья и
сумочки со сломанными
замками, и мама носит это годами, перешивая и
ремонтируя. Тётя Галя живёт в нашем
городе вместе с дядей
Валерой. У него тут свой
магазин автомобильных
запчастей. В позапрошлом
году они отдали нам свою старую стиральную
машинку и тумбочку, когда
обновляли мебель у себя в
коттедже. И денег с мамы
взяли совсем немного.
Ремонт машинки обошёлся дороже. А тумбочку мама
обклеила плёнкой под
красное дерево — и ни
одной царапины теперь не
видно. Тётя Инна всегда очень
интересно рассказывает про
Шаурма-сити — какие там
кафе, магазины, цены. У неё
очень хороший вкус, она
питается исключительно в дорогих ресторанах, а
одевается в бутиках. Мама
только глаза круглит,
узнавая, сколько тысяч тётя
Инна тратит в месяц на одну
только косметику. — Ой, какой дорогой город
Шаурма! Это что, там все так
живут? — Ну, что ты, Анечка. Не все,
конечно… — говорит тётя
Инна и даже удивляется
маме: как можно думать, что
она живёт так же, как все? У тёти Инны огромная
квартира в хорошем районе,
а недавно был ещё дом в
ближнем Подшаурмовье.
Правда, теперь его продали,
чтобы купить домик в Черногории. Туда можно
наезжать летом, а в
остальное время — сдавать
в аренду. А ещё у нас есть Николай
Иванович и Нина Петровна.
Я не помню точно, кем они
нам приходятся, но тоже
родня. Им обоим под
семьдесят. Они всегда поздравляют маму и меня со
всеми праздниками и часто
приходят в гости. Николай
Иванович — бывший
партийный работник, член
КПРФ. Сейчас он состоит в районном совете ветеранов,
а на досуге пишет
патриотические стихи. Нина
Петровна работает в школе.
Говорит, что прежние
ученики её не забывают — и на глаза у неё при этом
всегда наворачиваются
слёзы. Все они дружно жалеют мою
маму, потому что она
«бьётся, как рыба об лёд»,
воспитывая меня одна и в
нищете. Мой отец ушёл из
семьи, когда я был ещё беззубым. Тогда была жива
моя бабушка. Мама говорит,
что отец сам во всём
виноват: не смог поладить с
тёщей и другими нашими
родственниками, а ведь они всегда желают всем только
добра. Тётя Галя — сама
душевность, постоянно учит
мою маму, на чём сэкономить
и как лучше вести
хозяйство. Например, она
отговорила её завести кота (хотя я очень просил),
потому что сама терпеть не
может животных в доме. А
ещё тётя Галя учит, как
правильно меня
воспитывать, чтобы я рос хорошим и успешным.
Вообще, все родственники
очень за меня переживают.
Тётю Инну стали беспокоить
мои политические взгляды,
когда я сдуру их однажды проявил. И, чтобы я
поскорей исправился, она
отправляет мне ссылки на
статьи Дугина, Проханова и
Старикова. А тётя Галя
говорит, что я зря не смотрю новости по телевизору, и
рассказывает мне ужасы про
Украину и натовскую базу,
которую чуть-чуть не
построили в Крыму.
Натовская база — это очень страшно, примерно как
митинги несогласных в
Шаурме. А я настолько
наивен, что не понимаю
этого. Дядя Валера любит
рассказывать, как он ездит
рыбачить на Волгу, и
показывает фотографии. У
него там старый друг в
рыбнадзоре, поэтому рыба ловится хорошо. Особенно в
нерестовую пору. Как-то раз
он угостил нас баночкой
самосольной чёрной икры
— она у них завалялась, к
тому же её немножко неправильно приготовили.
Но всё равно было вкусно, а
тошнило потом совсем чуть-
чуть. Представляете,
сколько стоят двести грамм
осетровой икры в магазине? А нам с мамой досталось
даром. В общем, я не стал
залёживаться, сделал
зарядочку и быстро убрал в
комнате. Потом помог маме с
салатами, разложил
столовые приборы и переоделся. Обычно я не
ношу белые рубашки, но тут
вот надел и даже галстук
повязал. А мама уложила
мокрой расчёской вихры у
меня на макушке. К назначенному часу
пришли гости. Мне
подарили целый мешок
одежды — её носил сын тёти
Инны, пока не вырос. Ему
только шестнадцать, но он длиннее меня на целую
голову и намерен
удлинняться дальше.
Старички вручили мне
конверт с пятьюстами
рублями по полтиннику, а дядя Валера — аж целый
третий яблофон, которым он
пользовался, пока не купил
себе шестой. Все уселись за стол и
открыли шампанское.
Первый тост, как всегда, был
за Николаем Ивановичем. Он
достал открытку и
торжественно откашлялся: — Восемнадцать лет —
прекрасный возраст! Все
дела, свершенья впереди.
Ты уже не мальчик-
недоросток, по стезе
ответственно иди. Будет много трудностей, лишений,
но и счастья будет дополна.
Главное — не отступать от
целей, чтоб гордилась мама
и страна! Стихотворение было
длинное, с напутствиями и
поучениями. Наконец
Николай Иванович дочитал,
вручил мне помятую
открытку и мы все сдвинули бокалы. — Закусывай, закусывай
лучше, сыночка, — шепнула
мне мама. Тосты пошли по кругу. Мне
желали много хорошего и
правильного. А потом всё
как-то незаметно перешло
на обсуждение моей
дальнейшей судьбы. — У тебя вообще есть какая-
нибудь цель в жизни? Ты
что себе вообще думаешь,
парень? Я честно отвечал, что цели у
меня, в общем, нет, что
планы я строить не люблю,
а действую по вдохновению. — Всё с тобой ясно. И как же
ты собираешься жить?!
Как?! Пластиночки свои
крутить? — наседали тётя
Инна с дядей Валерой. — Если в этом году не
поступишь, сразу в армию
отправят, — процедила
сквозь зубы тётя Галя. — Ой, сейчас в армии так
страшно, — прошептала
мама. — Как бы можно было
что-то сделать, чтобы… Она с тревожным намёком
посмотрела на тётю Галю.
Как-никак, у тёти Гали был
опыт отмазывания сына от
армии: ему нарисовали от
руки какой-то печальный диагноз, и военком отстал. — Анечка, ты же
понимаешь, как это
сложно… — закатила глаза
тётя Галя. — Тут либо деньги
нужны, либо связи. Сама
понимаешь. Тебе это просто не вытянуть. — А и ничего, послужит! —
бодро вклинился Николай
Иванович. — Хоть мужиком
станет. В наше время как
было? Если пацан в армию
не ходил, его и за человека не считали. Девчонки с
такими танцевать
стыдились. — А как же дедовщина? — Да надо просто голову на
плечах иметь! С головой
никто нигде не пропадёт!
Вон, когда я служил, то… И Николай Иванович
принялся рассказывать, как
он браво служил и как
начальство его хвалило. — А вдруг война? В мире-то
сейчас неспокойно… Тут всё плавненько
перешло с меня на
международную обстановку,
санкции, Украину, Сирию и
Турцию. — Я прямо га-аржусь нашим
президентом! — заявила
тётя Инна. —Ещё совсем
недавно была другого
мнения, но как он с Крымом-
то поступил! — Взял и откусил, —
буркнул я. — Как Гитлер
Судетскую область. И теперь
весь мир смотрит на Россию
как на… — Что ты такое говоришь?!
Ты хоть новости-то
смотришь?! Вон что на
Украине-то, настоящие
фашисты у власти! — Знаю, наслышан. Они
мальчиков распинают. В
львовском метро. — Смех-то у тебя дурной! Что
эти бандеры в Одессе
вытворяли! Это же ужас
какой-то! — Россия всему миру кулак
показала! — прогремел
Николай Иванович. — И
правильно! Хватит под
Америку прогибаться, слава
богу не при алкаше живём! — Ага. Одной рукой Крым
присоединяем, другой —
сливаем китайцам Сибирь, —
опять не удержался я. Но мне не дали договорить.
На меня смотрели как на
дурачка, которому промыла
мозг либеральная
пропаганда. Я же вообще
внушаемый, да и максималист — в силу
ничтожности возраста.
Фрондёр, блин. В самых
заботливых тонах мне
вдалбливали мысль, что я
должен хоть немножко развиваться, чтобы успешно
существовать в социуме. И
чтобы заботиться о моей
бедной матери, которая
выкормила меня одна, в
нищете, и при этом бессовестно избаловала. А я
только говорю глупости да
плюю всем в лицо. Словом,
если я не сделаю выводов,
то меня не ждёт ничего
хорошего. Бедной маме с большим
трудом удалось вернуть
беседу в благостно-
поздравительное русло. Тут
как раз пришла моя очередь
сказать что-нибудь с бокалом в руке. Я как бы
нечаяннно уронил жирный
салат на рукав и, таким
образом, получил
легальный повод
избавиться от моего идиотского маскарада. Я
сбегал в ванную, снял
ненавистный галстук,
испачканную рубашку и
вернулся к столу в
нормальной чёрной футболке. Мне налили
бокал и я выдал некую
речь… — Ну, что хочется сказать?
Спасибо большое за
подарки и за поздравления.
Вы на меня так потратились.
И совершенно зря. Ношеную
одежду можно было отдать в благотворительный фонд,
а яблофон продать на
запчасти... Николай Иваныч,
я ценю ваш стихотворный
дар и ваше боевое прошлое.
Вы — очень крутой пример для молодёжи. Всю жизнь
провели в борьбе: то с
капиталистической угрозой,
то с антинародным режимом.
И при этом никогда не
бедствовали. При советской власти получали сервелаты
на спецпаёк, потом
пристроились в совет
ветеранов. Вы ничего не
изобрели, не создали ничего
полезного, но вас, тем не менее, уважают и зовут в
школы учить детей
патриотизму. Это
великолепно! Кстати, о
школе. Нина Петровна! Ваш
портрет висит на доске почётных ветеранов
образования. Конечно,
ученики вас не забывают. И
бывшие коллеги тоже. Я
пообщался тут кое с кем из
них в Интернете. Они говорят, что вы постоянно
стучите на всех директору и
кого-то довели до
инфаркта… А уж как вы
издеваетесь над несчастной
школотой… Конечно, вас не забывают! У ваших
учеников есть добрая
традиция на последний
звонок пулять яйцами в
ваши окна и закидывать
балкон туалетной бумагой. Они потом отчёты на
отдельном форуме
выкладывают… Утрите
слёзы, Нина Петровна. Тётя
Инна. Вас с дядей Игорем мне
постоянно ставят в пример как людей, умеющих
добиваться успеха. Конечно,
комсомол был очень богатой
организацией, грех было
дяде Игорю не подербанить
его. Быстренько перековался из
комсомольских вождей в
«новые русские». Одного не
пойму: почему он
оплакивает Советский Союз
и зачитывается Дугиным? Кстати, вот вы сказали, что
купили домик в Черногории.
А… почему, простите, не в
Крыму? Он же теперь типа
«наш»! А Черногория, к тому
же, входит в НАТО. Как вы так не побоялись-то?.. Тётя
Галя, я всё прекрасно
понимаю. Вы торговка до
мозга костей. При Совке
фарцевали, а потом поняли,
что нищим соцработником быть выгоднее. Старуха
Кирпичеева и её квартира…
Это был гениальный план —
втереться в доверие, а потом
вколоть «не тот» препарат...
Что, я вас в чём-то обвиняю? Так не надо было этим
хвастаться перед моей
мамой! Кстати, дядя Валера,
мы с мамой едва не
отравились вашей чёрной
икрой. И, таки да, когда рыба идёт на нерест,
рыбалка — уголовно
наказуемое браконьерство.
Но вам до этого нет дела…
Так. Я, кажется, заговорился.
А у меня поезд через полтора часа. — Какой поезд?! — На Шавермбург. — Куда-а?!! — На Шавермбург. Меня там
ждут друзья. — Какие ещё друзья?! — Адекватные. Мы будем
жить на сквоте и питаться
просрочкой. Да не
закатывайте глаза. От
просрочки не умирают. — И ничего мне не сказал,
паразит несчастный! — Я говорил, мам. Но ты же
никогда не воспринимала
меня всерьёз. Но теперь всё,
я взрослый. У меня
появились планы. — Откуда у него деньги на
билет?! — Я заработал на
диджействе вместе с Соней. — Это с какой ещё Соней?
Которая с пирсингом, бритая
чуть не наголо?! — Она самая. Будет
встречать меня в
Шавермбурге. Кстати, она
беременна от меня. — ЧТО-О?! — Да шучу, шучу. Соня
терпеть не может детей. Как,
впрочем, и я. Так что внуков
и внучатых племянников вы
от меня не дождётесь. Мама,
я бы тебя пожалел, но тебя же всё устраивает. Ты
привыкла к обноскам,
привыкла к постоянным
унижениям и больше всего
на свете боишься
показаться неблагодарной. Наверное, так проще жить,
да? Ты меня учила именно
этому? — Так. Хватит
разглагольствовать,
мальчик. Сейчас я отвезу
тебя на вокзал, ты сдашь
билет. Мы сделаем вид, что
ничего не было. Ты сегодня выпил, тебя понесло… — Закусывать надо было! — Нет, тётя Инна. Я уже всё
решил. Ещё раз спасибо вам
за всё и до свидания. Я вытащил из-за шторы
загодя уложенный рюкзак
и, не слушая ни кудахтанья,
ни возгласов, ни рыданий,
вылетел из квартиры. Все
подарки — включая конверт с деньгами — я
бросил дома. Больше всего я
боялся, что меня настигнут
на вокзале и не пустят в
поезд. Но всё обошлось. Поезд тронулся. Я расстелил
постель, сменил джинсы на
длинные фланелевые
шорты, вышел в тамбур и
достал там из рюкзака
бутылку череповецкого джина. Джин оказался
отвратительным пойлом, но
я выпил его в одно рыло и
даже не сблевал. А два дня
спустя я трахал Соню на
сквоте и фоткался с ней на знаменитых
шавермбургских крышах.