Иванов-Разумник вспоминает: в бутырской камере разоблачили троих стукачей— и все трое оказались коммунистами.

В ЧК, ГБ их единственными ушами и глазами были стукачи.
В первые годы ЧК они назывались сексоты, секретные сотрудники.
В звучании этого слова слышалось нечто омерзительное, даже более постыдное, чем содомский грех. А ещё с годами оно налилось желто- бурой кровью предательства— и не стало в русском языке слова гаже.
Но применялось это слово только на воле. На Архипелаге были свои слова: в тюрьме - "наседка", в лагере - "стукач". Эти слова захватили всю страну. Как и само явление стукачества.....
Если набирать сексотов добровольно, на энтузиазме - их не набралось бы много. Но набор идёт опутыванием и захватом, и слабости отдают человека этой позорной службе. И даже те, кто хотел сбросить с себя липкую паутину, эту вторую кожу - не могут.
Вербовка - в самом воздухе этой страны. В том, что государственное выше личного. В том, что Павлик Морозов - "герой". В том, что донос не есть донос, а помощь тому, на кого доносим. Вербовка кружевно сплетается с идеологией: ведь и органы хотят, ведь и вербуемый должен хотеть только одного: успешного движения страны к социализму ...
Чаще всего вербовка удается. Просто и грубо давят, давят, так что ни отмолиться, ни отлаяться. И вскоре завербованный приносит донос. И по доносу, на чьей-то шее затягивают удавку срока.
И получается лагерное стукачество сильнейшей формой лагерной борьбы: "подохни ты сегодня, а я завтра!".
На воле стукачество было совершенно безопасным занятием: никакой ответной угрозы от общества или разоблачений, кары быть не могло. В лагерях несколько иначе. Нередко сплачивалась группа энергичных зэков и, иногда убивали (законный самосуд) или списывали со своего объекта.....
Александр Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ.