Весь мир после мировой войны и Октября 1917-го занимался вынужденным ремонтом, Советы же ломали всё старое и рыли котлован под нечто новое.

Обходились без чертежей. Для разрушения они не нужны, а для строительства их не было. До революции Ленин дотошно проанализировал вопрос захвата власти, но не счёл необходимым прорабатывать будущий архитектурный проект.
Через несколько дней после революции Ленин уже сетовал, что «больше нанационализировали, наконфисковали, набили и наломали, чем успели подсчитать», не говоря уже об эффективном управлении отобранным у буржуина имуществом. Честное, хотя и крайне неприятное для современных коммунистов признание.
Ленина, как «научного коммуниста», цена эксперимента не смущала, наоборот, он подчёркивал преимущество именно экспериментального метода. «Здесь конкретного плана нет и быть не может, его никто не может дать», — говорил вождь. Впервые после Парижской коммуны, пояснял Ленин, коммунисты могут не на книжном материале, а практически, путём проб и ошибок, творить социализм, давая пищу для размышления будущим западноевропейским революционерам.
«Мы делаем ошибки, но мы надеемся, что пролетариат Запада их исправит», — указывал великий интер-нацик. И добавлял: «Я прекрасно знаю… что знамя (международной социалистической революции) в слабых руках и его не удержат рабочие самой отсталой страны (так он называл свою Родину), пока не придут рабочие всех передовых стран им на помощь.
России при таком подходе отводилась роль подопытной лягушки, которую бьют током, чтобы другим жилось лучше, вождя не смущало.
Национальные интересы России учитывались ленинцами лишь по касательной, то есть ровно в той мере, в какой они работали на интересы мирового рабочего и революционного движения.
Рассуждать о национальных интересах и патриотизме в партии ленинцев было просто неприлично, на любую подобную попытку вождь отвечал обвинением в великорусском шовинизме. Его ничуть не пугали ни территориальные, ни экономические потери России, лишь бы хоть на шаг приблизиться к революции на Западе. В 1918 году, в период краткого существования советской власти в Финляндии, Ленин тут же заключил договор с финскими товарищами, пойдя при этом на крайне невыгодные для русских условия. Отвечая на критику в свой адрес по этому поводу, Ленин на VIII съезде РКП (б) довольно пренебрежительно прокомментировал: «Мы… пошли на известные территориальные уступки, из-за которых я слышал немало возражений… „Там, дескать, хорошие рыбные промыслы, а вы их отдали“. Это такие возражения, по поводу которых я говорил: поскрести иного коммуниста — и найдешь великорусского шовиниста».
работали на русскую революцию поляк Дзержинский, венгр Бела Кун, «железные» латышские стрелки, лихой кавалерист-хорват Олеко Дундич, американский журналист Джон Рид и многие другие интернационалисты.
И на Гаити Ленин бы боролся с неграмотностью, зажигал «лампочку Ильича» и создавал Красную армию, поскольку все это шло на пользу революции.
судьба революции в Германии реально зависела от помощи большевиков. В этом случае Ленин, не колеблясь, готов был разменять всю Россию на Советы в Берлине: «Если мы верим в то, что германское движение может развиться немедленно… то мы должны пожертвовать собою, ибо германская революция по силе будет гораздо выше нашей». Да и экспериментировать в развитой Германии было бы значительно интереснее хотя бы потому, что сам немецкий пролетарий, с точки зрения Ильича, был на порядок «качественнее» русского пролетария.
«Пока в Германии революция ещё медлит „разродиться“, наша задача — учиться государственному капитализму немцев, всеми силами перенимать его, не жалеть диктаторских приёмов для того, чтобы ускорить это перенимание ещё больше, чем Пётр ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства», — писал вождь.
идея бороться с варварством, насаждая варварство, это и есть подлинный марксизм, таким был большевизм, точно. Очень много, в отличие от Петра, рассуждая о творчестве масс, Ленин на деле не отменял, а лишь видоизменял дореволюционное крепостничество.
В 1922 г на IV конгрессе Коминтерна присутствовали делегаты от 58 компартий мира, не говоря уже о массе горячо сочувствующих пролетарскому делу гостей, начиная с Монгольской народно-революционной партии и кончая Организацией негров США.
В своём последнем выступлении на заседаниях Коминтерна учитель мирового пролетариата с нескрываемой горечью констатирует: «Мы сами отрезали себе путь к дальнейшему успеху… мы не поняли, как следует подходить к иностранцам с нашим русским опытом… Учиться должны также и иностранные товарищи… Как это произойдёт, этого я не знаю. Может быть, нам окажут большие услуги, например, фашисты в Италии тем, что разъяснят итальянцам, что они ещё недостаточно просвещены».
малограмотный русский пролетарий перелопатил всего Маркса, Энгельса и Ленина. Всё прочел, всё понял. И всё сделал так, как понял. Образованный западноевропейский пролетарий, как с горечью признал в конце концов вождь, ничего не понял и почти ничего не сделал. (И слава Богу для них, но к сожалению не для нас)