В гостях у Брызгалова в этот день собрались несколько окрестных антикваров и мелких коллекционеров, нумизматов любителей и копателей. В центре дивана, председательствовал немолодой уже человек, болезненно худощавый, со свисавшими под крупным загнутым носом жёсткими прокуренными усами, никто иной, как старейший скупщик и реставратор в одном лице, дядя Миша Гольдштеер. Приятели в округе знали его под кличкой «Хромой», у дяди Миши в место одной ампутированной по болезни ноги, имелся искусно сделанный импортный протез и ходил реставратор немного прихрамывая, опираясь на трость с серебряным набалдашником, в виде головы Грифона. Поговаривали также, что данное антикварное изделие внутри себя мастерски скрывало выскакивающий на пружине потайной стилет. И ходили разговоры, что у Хромого имелся брат, Питерский вор в законе, единственный в стране еврей, якобы заработавший «генеральское» уголовное звание и наличие такого родства в определённых кругах, считалось очень серьёзным аргументом, вызывало заочное уважение и открывало многие двери. Но позже пошли слухи, будто на разборках в северной столице убили этого брата-авторитета или тот просто сбежал из России с экспроприированным у барыг имуществом, и словом, заинтересованным гражданам совсем уже стало не понято, имелся ли в принципе, этот вор-брат у дяди Миши или он на людей просто страху нагонял, исходя из врождённой еврейской хитрости. Из всего выше сказанного однако получается, что дядя Миша Гольдштеер, был очень уважаемым в узких антикварных и воровских кругах человек. Скупкой антиквар занимался с незапамятных времён, не чурался по случаю принять и краденное. Из-за издержек профессии, его дом в 90-х неоднократно подвергался разбойным набегам разной шпаны, со стрельбой и мордобоем домочадцев, что заставило «Хромого» превратить своё жилище в неприступную крепость, с кучей хитроумных замков и мощных запоров, с охранной сигнализацией, высоченными кирпичными заборами украшенными витками колючей проволоки и свирепыми псами. Дядя Миша являлся очень нужным человеком для Бориса Брызгалова, так как слыл его давнишним и постоянным клиентом. На досуге дядя Миша занимался реставрацией икон у себя на дому. То есть, как есть покупал у Брызгалова или других таких же скупщиков, пришедшие в негодность или имевшие значительные утраты старые иконы, лишь с непременным условием, чтоб по дешёвке и недорого, затем восстанавливал их как умел: заделывал трещины, наносил на осыпавшиеся места новый левкас, меловую основу для письма, оклеивал фольгой золочение и дописывал фрагменты утрат, делая затем искусственное старение письма, наводя искусственный кракелюр. Дописывал он иконы впрочем как бог умение послал, со своим неповторимым почерком, но для неискушённых оптовых перекупщиков на Московском Вернисаже этого вполне хватало. Неповторимы шедевры его творчества по весёлым ликам полеосных святых и помазанных, с косившими в разные стороны глазами и полями перемазанными для маскировки олифой, заметно выделялись на Измайловской выставке. И Брызгалов, и Молотков и Нагенс замечали их ещё издалека на иконных развалах, у многих продавцов с разных концов необъятной Родины, и улыбались этим выписанным знакомой рукой святым, как старым знакомым, — «привет от дяди Миши», так их и называли. Так что дружба и общение Брызгалова и «Хромого» была давняя и основывалась на обоюдной выгоде, которая иногда впрочем, как это случается в таких кругах, перемежалась подставами и мелкими «пакостями», но это происходило конечно ни по злому умыслу, а большей частью по доброте душевной, чтобы друг-приятель не расслаблялся и не терял бдительности. Еще одним из сидевших на диване слыл конкурентом по бизнесу Ивана Ивановича, уже известный нам антиквар по фамилии Молотков, звали которого Юрий Никифорович. В чём-то Юрий Никифорович являлся противоположностью Ивана Ивановича, довольно высокий и худощавый, в очках тонкой оправы, как у библиотекаря или конторщика, с коротким ежиком стриженных волос, одевался он в простые, но в приличные вещи спортивного кроя. Свой достаток Молотков ничем не подчёркивал, курил беспрестанно сигареты «Rothmans» и мог себе позволить как испить хорошие высоко градусные напитки, так и испытать судьбу в казино за рулеткой или расписать партию за карточным столом. Объединяла Молоткова и Нагенса всепоглощающая страсть к антиквариату, к собирательству и изучению этой темы целиком и в отдельности в необозримом её объёме, так и любовью к деньгам и большим машинам. У Юрия Никифоровича, как мы уже знаем, имелся в пользовании довольно большой, неповоротливый пикап «Volkswagen Amarok», с массивными, никелированными «кенгурятниками» и дополнительными фарами установленными на дуге над крышей, в желании утвердиться на дороге тот не намного уступал от Ивана Ивановича. А также у Молоткова в городе Брянске имелось два антикварных салона, один в «Доме Быта» на улице Ленина, а второй на Горького. Хотя в антикварном бизнесе приятели получались конкурентами, но одновременно с этим Юрий Никифорович иногда пользовался торговым местом Ивана Ивановича на Вернисаже, в Измайлово, оплачивая тому процент с продаж или частично покрывая стоимость аренды. Иногда Молотков и Нагенс к взаимной выгоде, выступали в тандеме, единым фронтом при покупке вещей у того же Брызгалова или дяди Миши, разыгрывая целые спектакли, чтобы прибрать к рукам, какую-либо особо раритетную вещь за бесценок. Впрочем, Молотков уже сделал первый шаг вперёд в борьбе за антикварный рынок области, создав сайт для копателей «Копай@глубже,32», на котором выполнял функции администратором форума по обсуждению различных находок и артефактов, а также возглавил интернет-аукцион по их продаже. Здесь Юрий Никифорович, как администратор и модератор проекта, первым получал доступ к выставляемым на продажу участниками форума лотам и имел возможность покупать самое ценное и лучшее по оптимальной цене. Молотков так же вёл большую поисковую работу, пропагандировал уважение к памяти воинов павших на полях сражений и слыл большим патриотом. Кроме этих двух лиц, которые и в дальнейшем принимали участие в описываемых нами событиях в комнате находилось еще четыре человека: председатель местного клуба нумизматов при историческом музее городка Н., некто Василий Иванович, мужичок лет шестидесяти пяти с дрожащими руками, в поношенном и затёртом костюмчике. Тот сидя перед журнальным столом на стуле у окна, листал нумизматический клястер с выложенными на его страницах царскими серебряными рублями и полтинами. Говорили, что у клубного председателя в тайнике имелось только одних орденов Ленина штук десят, словом, по местным масштабам был богатейший человек, да вот только одна беда, очень бережливый, до скупости. Ну, может быть наследникам повезёт, если конечно Василий Иваныч в своё время не поскупился их зачат. Но мы с вами конечно не берёмся судить, какие фобии посетят и нас в столь преклонном возрасте, в основном же человек этот, председатель клуба, был очень хороший, словом, заслуженный. Так же в зале, за столом находились два знакомых читателю местных копателя Семёныч и Паша «Лопата». Роднили этих с виду таких разных по возрасту и комплекции мужиков, сбитые от поисковых лопат ладони, извините за тавтологию, но тут-то уж лопату тяпкой точно не назовёшь, чёрные ногти, от набившейся на раскопках земли, да обветренные и обожжённые лица, от постоянного пребывание в пыли и на солнце, рано, не по возрасту, покрывшихся мелкой паутиной морщинок. Вы конечно помните, что «Лопатой» Пашу прозвали, за то, что он любил всё раскапывать. Услышит из разговоров например, что кто-то нибудь, где нибудь, что-то нашёл, ну вот на соседском огороде золотой например пятак. И ночи спать не будет, пока не уточнит, где это самое место есть, а затем по доброму согласию ли жителя за денежку или по обещанию дать долю от найденного, или без согласия оного жителя, воровато ночью, под свет фонарика, взроет Паша на том месте огроменный такой раскоп. Да не раскоп, а котлован натурально, в метра два глубиной, что бы уж наверняка не промахнуться, да шириной ого-го, что б уж никому не досталось если что. Словом капец огороду и всему будущему урожаю. Вот откуда и пошло это слово связанное теперь неразрывно с Пашей прозвище «Лопата», больно жаден он был до этого дела, копать. Словом, больной наголову человек, не даром говорят: «клады не к добру», — что найдёшь неизвестно, а ум потеряешь напрочь, наверняка… Кроме копателей за столом в квартире Бориса Александровича находился и владелец антикварной лавки в ближайшем районном центре Гарик «Унеча», это был мужчина с потухшим взглядом. Он недавно вернулся из мест не столь отдалённых, так как по своей жадности купил по сходной цене у «подставного» продавца боевой ствол и огрёб за то по полной, «пятёрку», вышел недавно по двум-третим срока за хорошее поведение, но от жадности поостыл и денег лёгких и больших теперь опасался. Наверно и справедливо, бог шельму метит. Брянского и Нагенса Брызгалов усадил на диван к дяде Мише, а Юрию Никифоровичу предложил отдельное кресло. Затем хозяин принёс дополнительные чашки для кофе, тарелки и вилки. С его лёгкой руки, на столе появились коньячные рюмки и неизменная бутылка «Hennessy», напитка так любимого Нагенсом. Копатели принесли с собой для продажи скупщику пакетики с найденными монетами и разной медной мелочью. Предметы первым рассматривал хозяин, передавая затем осмотренные вещи дальше по рукам, Нагенсу, Молоткову, «Унече» и дяде Мише. Но наверное, как успел понять Брянский, в этот раз Семёныч и Паша «Лопата» ничего интересного не накопали или Брызгалов уже что-то купил у них до приезда остальных присутствующих. Нагенс приобрёл из находок копателей парочку энколпиов, ковчежных крестов с мощами святых, а Молоткову в торгах уступил ладанку с Георгием и вскорести Борис проводил получивших вознаграждение землекопов. Центром разговора за столом стал дядя Миша. Он определённо выбирал из икон, находящихся у Брызгалова, что-то на реставрацию и торговался. Как бы ненароком, «Хромой» стал рассказывать про недостатки с виду невзрачного четырёх частника, иконы доска которой разделена на четыре различных сюжета, стоявшей у стены, среди стопки прочих икон скупщика. По показной не заинтересованности дяди Миши, Гриша догадался, что это и есть предмет интереса «Хромого». Икона хоть и имела значительные потери по письму, но была писана на сусальном золоте, имела углубление по доске вокруг письма, так называемый ковчег, что вместе со стилем работы, цветовой гаммой, тонкостью и кропотливостью письма, проработкой лиц святых и их одежд, позволяло отнести её к Московской школе письма и датировать приметно срединой XVIII века. Доска это явно могла стать перспективной вещью, как в реставрации, так и в продаже. Остальные антиквары уловив намерения дяди Миши, то же уделили интерес данной иконе и пошёл ненавязчивый и кропотливый торг. Что само уже по себе со всеми его хитросплетениями и скрытым азартом доставляло истинное наслаждение присутствующим. — Ну, да, вещица занятная, — попивая мелкими глотками из рюмки волшебный напиток, произнёс Молотков, — хотя у меня недавно такая же проходила в магазине, но лучшей сохранности, продал как помню долларов за семьсот. Хозяин торгов Брызгалов и ухом не повел на названную сумму и налил ещё по кругу коньячку. — Может быть и так, — поднял ценник Нагенс, — я бы на пробу, по кругу, дал тысячу долларов, сюжетец неплохой — закинул он свой пробный шар. — Если бы ты, Борис Александрович, добавил к ней вон ту статуэтку танцовщицы с телевизора. — Да, побойся бога, Иван Иванович, — саркастически рассмеялся Брызгалов, — статуэточка, сам видишь, Германия довоенная, она одна долларов триста стоит. При этом разговоре, дядя Миша всё более грустнел, видимо сильно запал на четырех частник, подумал про себя Брянский. Между тем, он обратил внимание как председатель местных нумизматов перебазировался на пол, к стоявшим там коробкам с монетами и стал усердно исследовать их содержимое, но другие участники встречи, увлечённые разговором про иконы, внимания к Василию Ивановичу не проявляли. Тот иногда показывал монету выбранную им из кучи в коробках Брызгалову и спрашивал шёпотом у того: «Сколько стоит эта?» И услышав в ответ сумму или откладывал монету в кучку рядом с собой или укладывал обратно в коробку. За столом меж тем торговались не спеша, как это принято в антикварном мире. Брызгалов принёс ещё бутылку «Hennessy» и бутерброды с сёмгой, лимончик под сахаром и маслины. Когда вышли покурить, Брянский отозвал на кухню Нагенса и сказал: — Вы слепые, что ли совсем, этот ваш богач местный уже третью монету в носок запрятал, а вы хоть бы что. — Да, что ты, не может быть, Василий Иванович, уважаемый человек, — изумился Нагенс. Через некоторое время он обдумав услышанное, потушил сигарету и произнёс: — Надо как-то Борису рассказать. Они позвали на кухню Брызгалова. Тот услышав рассказ Гриши сначала определённо опешил. — И что теперь делать? — озадаченно обратился он к приятелям. — Сказать ему, не сказать, да и как сказать? Смертельно же обидится человек. — Да это у него болезнь наверное развилась, клептомания называется — высказал своё предположение Нагенс. — В первый раз украл не заметили и пошло поехало, как страсть, не остановить. — Ну, а что теперь делать-то? — обратился с недоумением к друзьям Борис Александрович. — Человек-то мне нужный, опытный и подделку определит, и по клубу там поможет, если вещь хорошая проскочит. Как быть-то теперь? — Пока говорить с ним при всех на стоит, — высказал своё мнение Брянский, — зачем позорить старика. Вон как у него руки дрожат, ещё разволнуется, сердце забарахлит и всё такое. Монеты-то медные и если кучей у вас лежат, значит не очень ценные. Но поговорить с ним один на один стоит. Только потом, когда мы уедем или вообще в следующий раз. Просто объяснить, что не надо позориться, что со стороны всё видно. Понять и простить. Думаю я, ему стыдно станет, но тут главное не позорить, а так по-дружески пожурить. Старик поймёт и все устаканится. — Да, наверно так и надо сделать, — подитожил Брызгалов. — Спасибо Григорий, я тебе должен. Сам ну, просто во век бы не подумал на старика. Но забудем про эту неприятность. Пойдёмте, я вам покажу то, зачем позвал. Вещицы вам скажу очень занятные, я вам говорю. Через некоторое время Василий Иванович ушёл, расплатившись за выбранные из коробок монетки. Причём при прощании Брызгалов чуть всё не испортил, предложив обувавшему с трудом туфли председателю ложку. От этих слов руки старика ещё больше затряслись и Брянскому даже показалось, что спрятанные в его носках монеты звякнули. Но слава богу, всё обошлось. Старика проводили и все перевели дух. — Ну блин, а я то ложку предложил. Ну, чудак человек! — захохотал отошедший от стресса Брызгалов. И все присутствующие дружно рассмеялись. Затем Борис Александрович с загадочным видом раскрыл стоявший за тумбочкой с телевизором саквояж и выложил на стол кожаный клястер, устроенный отделениями под мелкую монету. — А теперь сюрприз! — обратился он к изумлённым приятелям, — кто из вас держал в руках Владимирский сребреник? — Да, два года назад приносили ко мне в магазин один, — отозвался с интересом Нагенс, — но больно в плохом состоянии прибывал, одни ошмотья, а не монета. А просили пять зелёных. — И я на Вернисаже как-то смотрел у Димы «Малыша», в том году — вставил Молотков. — Но так и не определились с ним, имелись знаете ли, большие подозрения, что подделка… А о чём это ты, к чему ведёшь. — Да, давай показывай, Борис Александрович, не томи, купил наверно у копателей, Владимира? — подгонял нетерпеливо Нагенс. — Тра, та, та та! — пропел Брызгалов торжественно. — Уважаемые друзья, представляю вам Владимирские сребреники во всей красе, аж позвольте сказать тридцать штук! — Что, сколько? Не может быть! — изумился Нагенс. — Покажи же быстрей, — торопил Юрий Никифорович. Брызгалов открыл перед собравшимися блокнотик, где в прозрачные пленочные страницы с кармашками были аккуратно вставлены тридцать серых невзрачных монеток, размером с нашу пятирублёвую монету, но очень тонких. На лицевой стороне, называемом аверсом, на монетах имелось изображение князя Владимир Святославовича с мячом, а на обратной стороне сребреника, на реверсе, находилось изображение стилизованного трезубца, как на украинском гербе. Словом, Гриша искренне удивился шумной реакции присутствующих за столом на увиденное. Ну, и что тут такого красивого, подумал про себя он, пока не услышал слова антикваров и суммы которые затем озвучили. — Боря, ну я так не торгуясь, на вскидку, дам двести тысяч, — видимо не сдержавшись произнёс негромко Нагенс. — Ну, не смеши Иван Иванович, тут на сто тысяч зелёных просто не глядя, — восхищённо возразил конкуренту Молотков. — Да, друзья, я верил в свою удачу! — как будто никого из них не слыша, запел себе дифирамбы Брызгалов, — сколько я ждал этот выстрел, как он мне был нужен. О, бог меня любит, я знал. Я знал. Выпьем друзья за мою удачу! Выпили. — Да, что это за монета то такая, расскажите, за что тут такие деньжищи? — спросил у присутствующих Брянский. Ему ответил молчавший до сих пор дядя Миша, видимо тоже находившийся в возбуждении от увиденного. Он встал и опираясь на свою уникальную трость с грифоном, стал объяснять Брянскому про попавшее в руки Брызгалова «сокровище». При этом «Хромой» ковыляя, пустился расхаживать взад и вперёд по комнате: — Всё дело в том, что монет этих на данный момент известно совсем не много, по моим прикидкам, всего штук триста. Всё это потому, что их чеканили непродолжительный период и изготовили ограниченную партию. Вот почему они так ценятся, а вовсе не из-за серебра из которого они выполнены. Около двухсот сребреников находятся в Эрмитаже, эти были найдены ещё до революции при раскопках в городе Нежине. Как я помню, около ста тридцати монет есть в Киевских музеях, их тоже нашли ещё до революции. Остальные монеты плавают в частных коллекциях. Их находили несколько штук, то в Новгороде, то в Подмосковье. Кстати, последняя крупная находка произошла в нашей Брянской области в 1955 году, в селе Митьковка, там нашли аж 13 сребреников. Могу предположить, что данные монеты, если они подлинные могли быть частью Нежинского клада. Известно, что его не весь сдали государству в царское время, а часть утаили и монеты разошлись по коллекционерам. В наше время копатели иногда находят одиночные монеты, но из-за того, что их делали из низкопробного серебра и пластинки серебра очень тонкие, то сохранность монет низкая, время их не пощадило. Монеты которые мы с вами видим, для сребреников находятся в отличном сохране. Я предполагаю, они скорее всего так называемого кабинетного хранения или лежали в хорошем сухом грунте. Устав видимо от хождения и немного успокоившись, «Хромой» взял со стола в руки клястер с сребрениками и продолжил рассказ, все остальные присутствующие его внимательно слушали: «Эту монету печатали очень короткое время, до неё у нас в Киевской Руси, а время её датирует примерно 978 годом, то есть во времена Крещения Руси, так вот, до неё у нас ходила в основном византийская и арабская серебряная монета, дирхемы. Но пришло время и князь Владимир отчиканив эту монету хотел утвердить свою власть над другими удельными князьями, единые деньги и единая власть. Сребреник стал символом образования государственности, вот откуда её значение и ценность у нумизматов всего мира. Надпись на монете гласит „Владимир на столе“, — то есть по нашему на троне, „а се его сребро“, — а это деньги его. Вот почему монета так ценна, как первая государственная серебряная монета России и потому что выпускалась сравнительно не долго, хождения особого не имела, как я сказал сохранилось всего около трёхсот с чем-то штук. Петровские рубли, например, сотнями тысяч чеканили, представляете разницу! Да ещё и монета в русском переводе с Евангелия, за которую Иуда продал Христа, помните как называлась, сребрениками!» — Ну, а сколько стоит такая монета? — наивно спросил Брянский. — В зависимости от состояния по каталогу этого года, от пятнадцати, до двадцати тысяч долларов, каждая, — медленно подитожил дядя Миша. — Твою мать, — промолвил Гриша Брянский, — то есть, в вот в этой книжечке сейчас находится где-то пятьсот тысяч долларов? А двери у нас в квартиру хоть закрыты? — машинально спросил Брянский. Наступила неловкая тишина. После чего Брызгалов нарочито спокойно, стараясь не спшить забрал клястер со стола и вышел из комнаты закрыв за собой двери. «В сейф прятать пошёл,» — констатировал про себя Брянский. Впрочем вскоре Борис Александрович вернулся в зал к своим гостям и вновь налил всем коньячку. Собравшиеся в очередной раз выпили и принялись закусывать. — Гарик, а ты какими судьбами к Борису заехал? — спросил загрустившего «Унечу» Нагенс. — Да, так, ездил в Гомель к Леониду Сергеевичу, смотрел у него «Тихвинскую» приличную, да не сошлись в цене, — с явным неудовольствием ответил Гарик. Он вообще всё время выглядел каким-то потерянным и даже общей беседы не поддерживал, а может быть тот просто не ожидал попасть на такое общее мероприятие, а рассчитывал пообщаться с Борисом с глазу на глаз. — Это ты к Крутилину, что ли ездил получается? Как Сергей Леонидович там поживает, открыл уже в Гомеле, как задумывал, антикварный салон? — поддержал разговор Молотков. — Да, какой там салон, он его уже третий год открывает. У них же там, у Батьки, не побалуешь, законы драконовские. Так он всё решается, уже третий год я об этом магазине слышу, а воз и ныне там, — вставил Борис Александрович. — Вот мебель свою европейскую во дворце Паскевичей, в городском парке он выставил. Я заезжал, смотрел. Интересные есть экземпляры я вам скажу, денег он в эту мебель ввалил не мало. Прославился Леонид Сергеевич на всю Белорусь. Да и зачем ему этот магазин, одни заморочки. У него и так бегунки на Гомельском клубе бегают, всё самое лучшее через него проходит. — Да, мебель он с барахолок Европы натащил, как хлам, за копейки, а уже здесь отреставрировал. Кстати, видел Крутилина на прошлом Вернисаже, в Измайлово, — сообщил Нагенс, — рассказывал мне историю, что какой-то чудак купил по интернету «Казанку» метровую, в серебряном окладе. Купил икону в Литве за пятнадцать штук зелени и как-то даже умудрился её притащить в Россию курьером, а когда получил и вскрыл упаковку, то оказалось там клеймо из ложки впаяно. Вот был номер. Так ещё повезло недотёпе, что оклад натурально серебряный оказался, четыре с половиной килограмма весил. Хотя и новодельный конечно и икона тоже новодел, но написана так, что не подкопаешься. Словом спас его Леонид Сергеевич, за пол цены тот шедевр забрал. Бывают же чудаки, мы тут каждой копейкой дорожим, авторитет годами нарабатываем, а этот туда-сюда пятнашку бросил, нос нам хотел утереть. Я поражаюсь таким людям. А на Крутилина целые реставрационные артели в Белоруссии работают и фарфор восстанавливают и мебель, и на иконах сусальное золото востанавливают и потери дописывают. — Да, Леонид Сергеевич брал у меня недавно Ветковского Николу, — подтвердил Борис, — на золоте икона писана, старенькая, но весь нижний правый угол жук съел в труху. Я вам честно скажу, был рад, что отдал её Сергеевичу за десять тысяч России. Через пару месяцев Крутилин показывал мне моего же Николу, уже сделанного, так я вам скажу, просто горит! Не держал бы икону раньше в руках не поверил, что так можно сделать. И уже продал её в Москве, на клубе, за полторашку баксов и она точно того стоила. — Борис, ты извини меня конечно, но что ты собираешься делать со своими сребрениками? — поинтересовался у скупщика дядя Миша Гольдштеер. — Буду искать достойного покупателя, — ответил с лукавством Борис. — Думаю в Брянске вряд ли кто-то за них предложит достойную цену. — Кстати, Боря, мы с Юрием Никифоровичем едем в пятницу торговать на Вернисаж, можешь к нам присоединиться, — предложил Иван Иванович. — В субботу поторгуем на Вернисаже, переночуем в Измайловской, у нас там клубная скидка, а утром на клуб. — А сей час клуб всё там же, в «Улан-Баторе», на Анкадемической? — поинтересовался Гарик «Унеча». — Да, нет. Теперь делают где попало. Кризис, народ стал собираться не регулярно, только вот только вроде какие-то движения начинаются, — ответил «Унече» Нагенс. — В последний раз собирались на «Мосрентгене», в Западном округе. Все экономными стали, ищут где подешевле. — Иван Иванович, я до среды подумаю, да созвонюсь кое с кем. Возможно я вам с Юрием Никифоровичем и составлю компанию, — подитожил скупщик. — Как раз в картишки отыграюсь. — Ну, это уже как масть пойдёт, — засмеялся Молотков, который карты и рулетку считал отличным расслаблением для натруженного ума, ну и опустошения кошелька партнёров кстати тоже. Посидев ещё немного с антикварами Григорий распрощался со всеми, принял на посошок от радушного хозяина и пошёл навестить старушку мать, договорившись, что Иван Иванович, который должен был остановиться у Брызгалова его утром заберёт.