Американский политолог Карлес Бош вывел несколько правил демократизации общества. Одно из них: чем меньше неравенства в обществе – тем выше шансы на демократию; потому авторитаристы специально культивируют высокий уровень неравенства, при котором элиты не готовы пойти на уступки в виду слишком высоких потерь и выбирают стратегию репрессий. Еще один тип препятствий демократии: сговор элит с немногочисленным средним классом. Одна из самых популярных теорий о демократизации общества принадлежит Адаму Пшеворскому: при достижении определённого подушевого уровня ВВП (около 15 тыс. долларов) демократия в такой стране становится устойчивой. Однако есть множество стран, где такой подушевой уровень превзойдён, но они продолжают оставаться авторитарными. Поэтому политологи первого мира пытаются вывести новые формулы, объясняющие успешность или неуспешность демократического транзита. Один из таких исследователей – американский политолог и профессор Карлес Бош. Он пишет об этом в своей книге (Carles Boix. Democracy and Redistribution. Cambridge University Press, 2003). Согласно Бошу, существует два важных фактора — экономическое неравенство и специфичность активов. Бош считает, что по мере снижения неравенства, достигаемого экономическим развитием, демократия становится всё менее и менее значимой угрозой для недемократических лидеров. Поскольку демократии, согласно определению Боша, учитывают предпочтения более широкого числа граждан, чем недемократии, они склонны устанавливать больший уровень налогообложения в отношении богатых слоёв и, соответственно, больше перераспределять.

Сопротивление этим процессам со стороны недемократических лидеров (которые Бошем именуются «богатыми» — в авторитарных режимах правящая верхушка обычно не бывает бедной и даже средней) исходит из страха перед слишком высокой ценой перераспределения; однако, по мере уменьшения неравенства, потенциальные расходы на перераспределение достигают значения, которое оказывается ниже издержек, связанных с осуществлением репрессий. Именно в такие моменты демократизация становится возможной. Аналогичным образом вторая переменная в модели Боша — специфичность активов, или, другими словами, степень мобильности основных общественных активов (например, капитал, вложенный в аграрный сектор, как правило, менее мобилен, чем человеческий или физический капитал), — определяет вероятность перехода к демократии. Если под контролем элиты оказываются активы с низкой мобильностью (такие, как земля или нефть), то её члены опасаются, что в результате демократизации их владения окажутся обложены огромными налогами, уплаты которых нельзя будет избежать. Однако, если специфичность активов снижается (они становятся более мобильными), что и имело место в период европейской индустриализации XIX века, возможные потери от налогообложения оказываются значительно меньше. Тем самым издержки, которые влечет за собой демократизация, перестают угрожать существующей элите. Ключевой частью причинно-следственных построений Боша становится вопрос о влиянии среднего класса на процесс демократизации. После введения третьего коллективного актора («богатые», «бедные» и «средний класс») логика анализа усложняется: если экономический рост приводит к увеличению благосостояния среднего класса, а позиции богатых и бедных остаются относительно неизменными, то разрыв между богатыми и средним классом сокращается и в результате издержки перераспределения оказываются меньше издержек осуществления репрессивной политики в отношении среднего класса.

К каким последствиям это ведёт? Становится возможным формирование межклассовых коалиций. Богатые недемократические элиты могут согласиться с введением «ограниченной демократии», которая предусматривает частичные избирательные права для среднего класса (и их участие в политике на низовом и даже среднем уровне – как в правило в виде оппозиционных партий, не имеющих власти). Однако, как только разрыв между бедными и средним слоями также начинает сокращаться, становится возможным то, что Бош называет «всеобщим избирательным правом». В отношении сегодняшнего дня данный подход объясняет, почему страны, основная часть благосостояния которых обеспечивается отраслями с преобладанием высокоспецифичных активов (таких, как нефть), как правило, не стремятся к демократии. Формулу Боша в значительной мере не только поддерживают, но и дополняют ещё два известных политолога — Асемоглу и Робинсона (АиР). Они говорят, что предпочтения акторов просты: богатые боятся демократии из-за потенциальных издержек перераспреления, бедные, в свою очередь, хотят демократии, потому что выигрывают от перераспределения, а средний класс обычно желает ограниченной демократии. Из этих предпосылок вытекает следующий довод АиР. В недемократических обществах богатые всегда имеют дело с угрозой революции, но бедные, составляющие большинство, не могут достигнуть желаемого (т. е. перераспределения) потому что — и здесь АиР изменяют логику Боша — у богатых есть три возможности: (1) пойти на уступки (т. е. провести немедленное перераспределение), (2) ввести демократию или (3) провести репрессии. Поскольку политическая власть — вещь переменчивая, то бедные не согласятся с первым вариантом (перераспределение), поскольку, пока богатые по-прежнему будут сохранять власть над политической системой, нет гарантии, что его результаты не будут отменены в дальнейшем. Какой из оставшихся двух вариантов — репрессии или демократизация – будет выбран политической элитой, зависит по большей части (однако не только) от факторов, связанных с уровнем социально-экономического развития: степени экономического неравенства и структуры доходов в обществе.

По мнению АиР, связь между экономическим неравенством и демократией не является монотонной, а, скорее, напоминает перевёрнутую U-образную кривую. При низком уровне неравенства (Сингапур) спрос на демократию незначителен, а при крайне высоком уровне (Сальвадор, Парагвай, Китай и Россия) элиты не готовы пойти на уступки формирования демократических институтов ввиду слишком высоких потерь и выбирают стратегию репрессий. Следовательно, изменение демократического режима более всего вероятно при том, что они называют «средним уровнем» неравенства. АиР представляют и третьего коллективного актора — средний класс. По мере роста среднего класса медианный избиратель становится богаче, тем самым снижается риск того, что полная демократия будет сопровождаться чересчур высокими налогами для элиты. Если революционная угроза исходит главным образом от среднего класса, то решающим показателем будет соотношение благосостояния среднего класса и «богатых». Таким образом, если средний класс относительно беден, то недемократическая элита сталкивается с серьёзной угрозой с его стороны и делает выбор в пользу «частичной демократии», предоставляя избирательные права среднему классу, но исключая бедных, тем самым раскалывая сопротивляющихся. Если же угроза исходит по преимуществу со стороны бедных, а не от среднего класса, то, в соответствии с АиР, элиты реагируют репрессиями, блокируя возможность даже частичной демократизации.

Через призму этих формул Боша и Асемоглу и Робинсона можно рассмотреть и «цветные революции» (включая перестройку, «бархатные революции» и майданы), прокатившиеся по всему миру в последние тридцать лет. Очевидно, что бескровные «бархатные революции» в Восточной Европе в 1988-90 годах – это вариант передачи власти от недемократических элит к бедному среднему классу. Помогло и то, что эти элиты этих стран, грубо говоря, не сидели на сырьевых активах (по Бошу, активы с «высокой мобильностью»). Позднее это способствовало относительно мирному демократическому транзиту тоже в несырьевых авторитарных странах – Сербии и Грузии. В странах же или сырьевых (Россия) или с бедным населением и бедным (и к тому же мизерным) средним классом (Украина, арабские страны), демократический транзит прошёл с кровью или вовсе не состоялся («болотный протест» в России). Источник: Дэниел Зиблатт, «Как демократизировалась Европа?», «Прогнозис», №1, 2010