Никогда не забуду тот жаркий летний день сорок первого года, когда репродукторы громким голосом объявили, что началась война. Я, окончивший девятый класс, еще не понимал масштабов трагедии, но дома уже все было ясно – там собирались на фронт. Вместо паники, страха и горя ощущалась концентрация воли, никто даже в эти первые дни не сомневался в неизбежности победы.
Наша школа № 55 была срочно реорганизована, всех учеников перевели в другие учебные заведения, мы вынесли парты со всех четырех этажей, и в классах открылись госпитальные палаты. Однако свой выпускной 10 класс мы все же заканчивали в родной школе – под лестницей, где в мирном прошлом была большая вешалка для одежды. Этот десятый класс под лестничной клеткой не вырвать из памяти – это тяжкое и печальное время похоронок на тех, кто всего на год раньше выпустился из нашей школы. Среди них, наспех окончивших Томское артиллерийское училище, было пятнадцать красивых моих друзей. Атмосфера была такой, что все стремились на фронт, и летом 1942 года родители проводили меня до военкомата. Меня призвали в армию, и я сразу оказался в числе курсантов Омского пехотного училища. Я был хорошим лыжником, поэтому попал в лыжный десантный батальон.
После срочной выучки военному мастерству нас к началу зимы эшелонами перебросили на Сталинградский фронт, прямо на линию огня. Наверняка, все ветераны помнят трескучие морозы сорок второго, а у нас – кирзовые сапоги и обычные шинели. Мы, почти дети, сразу попали под шквал немецкого огня, и большинство из нас там осталось навеки. Я тоже получил тяжелое ранение в бедро и лишился сознания от потери крови. Очнулся от коротких тупых ударов – это девчонка-санитарка ломиком выдалбливала меня из льда, чтобы погрузить на волокушу и дотащить до госпитальной палатки. Намного позже я об этом напишу:
То было Рождество сорок второго –
Мороз искрился, звезды небо жгли,
А мы лежали среди льда у Волги
И приподняться даже не могли.
Как в тумане, помню новый эшелон, уже санитарный, увозящий меня обратно в Омск. По-настоящему я пришел в себя только в палате, оказавшейся прямо на сцене городского драматического театра – таким невеселым получился мой фронтовой и художественный дебют. Рана зажила, и вот уже через месяц я в Москве, в управлении Генштаба. Тогда я был лейтенантом и вместе с другими офицерами проживал на Чистых прудах. По законам военного времени, мы работали много и не могли самовольно отлучаться даже в редкие свободные моменты, однако все же иногда удавалось посещать консерваторию, изредка играли в шахматы. Но чаще всего я пытался создавать художественные сюжеты, романтические и исторические, поэтому много читал и писал стихи. Война войной, а двадцатилетняя душа тянулась к искусству. Хотелось оказаться в эпицентре событий, совершить что-то настоящее, героическое, поэтому, дождавшись полного выздоровления, я снова рвался на фронт.
После Генштаба я два месяца отслужил в подмосковной Лакинке, где решалась моя дальнейшая военная судьба, а затем работал в секретном подразделении Ярославского военного училища, где параллельно осваивал мастерство артиллериста. И снова мороз, холод, землянки, снова зима, но уже не прошлая, cталинградская, а образца 1943 года, и я командир батареи 1776 зенитного полка в составе 3-го Украинского фронта.
Будут бои за Киев и Днепр, Венгрию и Дунай, Австрию, Румынию и Югославию, но для меня Великая Отечественная по-настоящему началась и закончилась в сорок первом, под лестницей родной школы, куда смертельное дыхание войны ворвалось первыми похоронками.
В.П. Казначеев
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев