Сергей Шабанов сделал приличную карьеру в России (засветился в СКА, а в Екатеринбурге играл с молодыми Дацюком и Бобровским). В сборной тоже получилось прилично – прошел через десять чемпионатов мира, из-за борта наблюдал за легендарным матчем против шведов в Солт-Лейк Сити. Сейчас Сергею Рудольфовичу 46 – когда-то он собирался играть как раз до этого возраста по примеру Доминика Гашека, однако последний раз как действующий хоккеист выходил на лед пять лет назад. В прошлом сезоне Шабанов тренировал вратарей в сборной Беларуси U-18, а после него рассказал Дмитрию Руто, как становился чемпионом в Польше и водил для друзей экскурсии по Освенциму, как челночил в «Тивали», чтобы выжить, как был шокирован Екатеринбургом и как играл на открытой площадке в 42 градусах мороза. – Совсем недавно Андрей Мезин говорил, что в Беларуси нет первого номера среди вратарей. Согласитесь с ним? – В какой-то мере Андрей прав. Нет вратаря, который заявил бы о себе, был бы голкипером топ-уровня. Даже те вратари, которые выступают в «Динамо», в других командах КХЛ, не могут себя проявить должным образом. Не знаю, с чем это связано – или с уровнем подготовки, или с тем, что у нас просто нет по-настоящему талантливого парня. – За уровень подготовки молодых вратарей отвечаете и вы в том числе. – Я отвечаю за уровень подготовки вратарей для сборной U-18. Мы, весь тренерский штаб, делаем все возможное, но, понимаете, у нас не такой большой выбор. Много неплохих ребят, талантливых, они приезжают к нам в команду, мы их просматриваем и видим, что в их подготовке упущен момент развития на более ранней фазе. Вратарь – это же не просто набор формы. Хороший вратарь должен думать, читать ситуацию, прогнозировать моменты. Не просто статично стоять, а знать и понимать, как ситуация будет развиваться. Как в шахматах, на ход вперед. – Наши молодые вратари не такие? – Вообще сейчас все хоккеисты другие, как говорят, поколение большого пальца. Все время сидят в телефонах, все видят, все знают, но когда выходят на лед, не всегда у них все получается. Порой очень тяжело до парней достучаться.

– Среди ваших подопечных есть те, кто в будущем способен выстрелить, заявить о себе? – На самом деле это сложный процесс, и сейчас сказать, заявят о себе эти игроки или нет, тяжело. Это зависит в первую очередь от вратаря, от самого человека, его стремления, желания. Есть хорошие ребята, на которых ты возлагаешь надежды, думаешь, что вот-вот кто-то из них выстрелит, а в итоге все оказывается совсем по-другому. У каждого вратаря свой период раскрытия: кто-то делает это рано, кто-то – позже. Главное – помочь игроку достичь максимально высокого уровня прогресса. Важно, чтобы тренеры доверяли хоккеисту, давали ему игровую практику. Ну и, конечно, у игрока должно быть стремление прогрессировать. Тогда все получится. Когда ко мне приходят молодые вратари, я им говорю: «Я тренер, но на самом деле я вас не тренирую. Я создаю условия для тренировочного процесса. Тренируете в первую очередь вы себя сами. Никто, кроме вас самих, не заставит работать, поднимать планку все выше и выше». Если они этого не понимают, то процесс становления может затянуться. – Что скажете по молодым белорусским вратарям в минском «Динамо»? – Миша Карнаухов засиделся в клубе, ему не хватает возможности быть лидером. Вратарь на самом деле должен быть лидером команды, он же пересекается на площадке со всеми игроками – и своими, и чужими. Он должен понимать, что без хорошего тыла коллективу тяжело идти вперед. Поэтому Мише нужен такой груз ответственности, который бы он потянул, показал бы, что он реально достоин выйти и заменить того же легионера. И, безусловно, вратарю нужно давать играть. Я склонен думать, что если вратарь не проводит 70 процентов матчей всей команды, то этот вратарь, грубо говоря, на подхвате. У белорусских вратарей в «Динамо» было множество возможностей «подъесть» легионера, но парни эти возможности не использовали. Когда тебе дают шанс, используй его. В противном случае тренеры будут думать, стоит ли вообще тебе предоставлять возможность играть. – Резонно ли сравнивать нынешнее поколение вратарей с вашим? – Мне кажется, это уже нецелесообразно. Хоккей двигается вперед, все вратари по-своему разные. Если сравнивать с компьютерами, то когда я пришел заниматься хоккеем, у нас был Pentium1, а сейчас уже Dual Celeron. Два главных правила в хоккее, конечно, не изменились, – это забить гол и не дать сопернику забить. Все остальное меняется и утрируется: уменьшается форма, площадки, убирают линии. Все делается ради интереса к хоккею. Но два правила, о которых я сказал выше, никогда не меняются. – Когда вы смотрите на нынешних вратарей, не проскакивает мысль: эх, а вот в наше время? – Наше время было совсем другое. У нынешнего поколения больше возможностей для роста. С игроками больше и лучше работают, все сделано для прогресса хоккеистов. Может, хотелось бы, чтобы в Беларуси была специализированная вратарская школа, но существуют определенные нюансы, которые не позволяют пока осуществиться этой идее. Эту школу просто тяжело открыть сейчас, да и негде и не на чем. *** – В каких условиях вы начинали заниматься хоккеем? – Разные были условия, если вспоминать. Порой сами снег убирали перед тренировками, чтобы позаниматься. Но все равно хотели, старались, работали. Да еще и толковой формы не было. Постоянно искали места, где можно тренироваться, и в чем это можно делать. Может, поэтому мы оказались такими закаленными.

– В чем вы тренировались? – На тот момент, когда я пришел заниматься, хоккейная форма только начинала появляться. В СССР ее, по сути дела, никто не производил. Порой нам самим приходилось шить себе форму. Помню, как мне отец делал вручную задники в коньках, как болтались голеностопы во время езды по льду. Но, к счастью, все это было временным. Потом появились фирмы, производящие амуницию, шлемы появились у нас очень поздно. Сейчас вратари так защищены, что можно только позавидовать, а в мое время о таком можно было только мечтать. Более того, впервые я надел хорошую качественную форму лишь в команде мастеров, когда оказался в «Тивали». И то до меня в ней уже отыграли, потом передали мне. – Вы же начинали не вратарем, а полевым? – Да, одно время был нападающим, потом – защитником. Время шло, было заметно, что по определенным качества я ни там, ни там не успевал. Хоккей мне нравился, уходить из него не хотелось, но что-то надо было делать. Я пришел к тренеру Эдварду Милушеву и попросил попробовать свои силы в воротах. Так в 12 лет стал голкипером. – То есть вратарем вы стали в условиях выбора «или хоть что-то в хоккее, или вообще ничего»? – Да, так. Мне дали шанс проявить себя в этом амплуа, тем более возраст позволят. 12 лет – это по нынешним меркам поздно для смены позиции, а тогда это было нормально. Да и вообще я считаю, что если тебе дано, то сможешь проявить себя в любом возрасте. – Что из себя представляла ваша вратарская амуниция? – Она была очень смешной. Если показать ее современным голкиперам, игрок даже в ворота в ней не встанет. Форма представляла из себя такой своеобразный ватник с кусочком пенопласта и пластиной из пластика спереди. Но пластик был такого качества, что после пары бросков, пары ударов шайбы просто разлетался. Оставался только пенопласт и вата вместо поролона. Щитки на ногах – это чуть ли не мешки с конским волосом. Шайба попадала в незащищенные места, но мы все равно не акцентировали на этом внимание. Казалось, что это нормально явление. Что касается краг, то делал их наш «Главспортпром», но делал настолько безобразно, что приходилось их перешивать. Мазали их вазелином, чтобы были мягче. Если говорить о шлемах, то нормальных у нас тоже не было. Вот вы представьте, что у нас было вместо решеток: на каких-то предприятиях варили защиту из проволоки. Естественно, такие решетки гнулись, разлетались. Шайба попадали в глазницы, разбивали носы. Шлемы тоже были не самыми качественными, разлетались за месяц. Так что форма оставляла желать лучшего. – Приходили домой, как с поля боя? – По сути дела, да. Больше того, у меня на голове 28 швов. Все это из детства. Жестких моментов было много. Бывали они и в профессиональной карьере. Помню, когда меня уже пригласили в сборную, мы поехали в Финляндию. Нумминен так бросил, что шлем каким-то образом остался целый, а голова оказалась разбита. Кинетический удар, просто шайба очень быстро летела. – В детстве не боялись получать повреждения, синяки? – Как я говорю вратарям, если они не будут бояться, то это прямая дорога в больничку. Поэтому нужно правильно оценивать ситуацию. На тренировке можно где-то и увернуться, а вот в игре, сами понимаете, надо стоять так, чтобы все поймать и все отбить. Страх для вратаря – нормальное явление. – Когда становились в ворота, понимали, что вас ждет подобное месиво? – Может, в детстве до конца и не осознавал этого. А когда меня пригасили в «Тивали» потренироваться, когда тамошние хоккеисты начали бросать, понял, что шайба может летать очень быстро. Но желания вернуться к роли полевого не было. Точка невозврата оказалась пройдена. Хотя, знаете, был момент, когда я мог пойти в совсем другом направлении. Когда закончилось мое обучение в школе «Юности», нужно было искать место для продолжения карьеры, для тренировок. Но в начале 90-х позиции вратарей в белорусских клубах были заняты. В чемпионате всего три команды: «Тивали», «Химик» и «Неман». Попасть в число шести вратарей было очень тяжело. Тем более какие люди были в этом списке: Шумидуб, которого я даже за конкурента не считал, это просто недосягаемая вершина, Юра Ивашин, тот же Мезин в Новополоцке, Кудин, Емельянов, Еграшин. Я пришел к тренеру в школе «Юности», спросил, куда мне идти. Он ответил: «А никуда. Собирайся и иди домой». Я и ушел. Поступил в 107-е минское училище на автослесаря, после его окончания доблестно отработал шесть месяцев на «АвтоВАЗе». Собирал, разбирал автомобили, мне это очень нравилось. И хотелось в ближайшем будущем устроиться в какое-нибудь хорошее место, заниматься этой работой. Но в Минске организовалась хоккейная команда «Триумф», мне предложили за нее поиграть. Матчи мы проводили на открытой площадке за Дворцом спорта. Меня заметили тренеры «Тивали». Фактически дело случая. Помню, Александр Николаевич Владыкин пригласил Сидоренко, с которым работал в «Тивали», на какой-то период в матче «Триумфа», посмотрели на меня и решили попробовать в своей команде. Так и поступило предложение пройти предсезонку с «Тивали». – То есть вратаря Сергея Шабанова могло и не быть? – Конечно, почему нет. – Зато был бы великолепный автослесарь? – Может, сейчас я был бы владельцем автосалона. Все же начинается с подвала :). – Как родители реагировали в детстве на вашу не самую легкую вратарскую долю? – Отец делал то, что и должен: приводил на тренировки, давал возможность проявить себя. Особо не мешал, никогда не нагнетал, старался, чтобы я ответственно относился и к хоккею, и к школе. А мама просто не вмешивалась :). Она пришла на одну игру, посмотрела и после этого сказала, что не может наблюдать за тем, как в ее сына бросают шайбы. И больше на хоккей она не приходила, но по телевизору смотрела. *** – Если бы не «Триумф», что было бы? – А ничего, просто другая жизнь. Знаете, выбирать между работой автослесарем и карьерой хоккеиста мне было непросто, все было очень интересно. Ведь на «АвтоВАЗе» я зарабатывал больше, чем мог бы получать в хоккее. Да даже когда я играл за «Тивали», получал в разы меньше, чем работая учеником мастера на «АвтоВАЗе». Там за день я мог заработать рублей 10, по тем временам это хорошие деньги. Хотя в 90-е были разные схемы и способы заработка :). Чинил машины во время обеда. Даже однажды установил рекорд. Когда только появились «восьмерки», за обед мог достать двигатель из машины. То есть все разобрать под капотом и достать двигатель.

– Почему вы тогда сделали выбор в пользу хоккея? – Мне было интересно, хотел поиграть подольше. Может, свою роль сыграло то, что до этого потратил на хоккей много времени. А когда «Тивали» предлагает пройти предсезонку с командой, начинаешь задумываться, чем не шанс, чем не возможность стать профессиональным игроком. В гаражи я всегда мог вернуться, в любое время, а вот добиться чего-то большого в хоккее было интереснее. Да и какие мои годы были – всего 20 лет. Скажу честно, в начале 90-х у меня была возможность даже поехать в Америку. Мне и Мезину агент предложил попробовать пробиться туда, но никаких конкретных предложений от клубов не имелось. Нам самим нужно было оплачивать перелет. У Андрея возможности нашлись, у меня нет, хотя очень хотелось. По-моему, нужно было потратить две с половиной тысячи долларов, по тем временам это очень приличные деньги. Так что мне пришлось остаться в Беларуси и доказывать свое мастерство здесь. – Не пробовали совмещать машины и хоккей? – Нет, когда я попал в минский клуб, уже просто не было времени. Двухразовые тренировки, матчи. Не было времени ни на что, кроме как заниматься хоккеем. – Сколько вы получали в «Тивали»? – По-моему, по первому контракту зарплата была 40 долларов в месяц. За эти деньги можно было купить две упаковки «Сникерсов». То есть это вообще нисколько. Но, в принципе, хватало и этих денег. Особо ведь не развлекались в то время, в ресторан, на дискотеку, может, сходим разок. А так в команде игроков кормили, на матчи возили, форму давали. Ничего лишнего покупать не нужно было. Хотя приходилось иногда по-настоящему выживать. В команде случались задержки зарплат, иногда ничего не платили, так мы то у родителей на шее сидели, то гоняли в Польшу челноками. Времени свободного было мало, но все равно прошли и эту школу. Продавали практически все: от мелочей до телевизоров. С баулами, все как положено. И, скажу честно, порой торговля была очень успешной, финансовая прибавка была. – Зарплата в клубе небольшая, зато стали чемпионом Беларуси. – Да, в 1993-м впервые взял «золото». Даже точно не вспомню, как отмечали это. По-моему, поехали в «Раубичи», где была динамовская база, и там поели шашлыков. Все скромно, тогда не было бурных отмечаний, как сейчас, в ресторанах. Что я ощущал, став чемпионом? За год работы в «Тивали» понял, что нет ничего недосягаемого. И быть лучше конкурентов, которые находятся вокруг меня, вполне реально. Переломным моментом стал день, когда я пришел после тренировки домой и сказал папе, что могу стать лучшим белорусским вратарем. Видел, что это не недосягаемая цель. Стал прилагать максимум усилий в этом плане, старался брать все лучшее от голкиперов, с которыми работал. Тренера по вратарям в команде не было, мы создавали себя сами. Гавриленок очень здорово выбирал позицию – я наблюдал, как он это делает, анализировал, учился. Юра Ивашин очень хорошо ловил руками – я обратил внимание, как он это делает, попытался перенять. Плюс за счет игровой практики приобретал опыт и начинал потихоньку развиваться, подниматься. – Вы были самым молодым вратарем в «Тивали»? – Да, но о какой-то дедовщине говорить не приходилось. Да, убирать шайбы – это была обязанность молодых, никто не задавал вопросов. Все понимали, что с каждым годом ты становишься старше, а на твое место приходят более молодые парни, и эти обязанности будут ложиться на их плечи. – С кем вы особенно близко сдружились в «Тивали»? – Когда я пришел в команду, там уже были и Панков, и Ложкин, и Салей, и Еркович, и Чернявский. По сути дела, весь 1974 год, поэтому проблем с коммуникацией не возникло. У нас была большая компания парней одного возраста. Все мы были очень дружной командой. – В молодости у вас случались нарушения режима? – Залетов точно не было. Просто в клубе были очень серьезные штрафные санкции, вплоть до увольнения. А когда ты ценишь то, чем занимаешься, относишься к этому соответствующе. – За что штрафовали? – Да за все. За опоздания на лед, на тренировку, на сбор, за отношение к форме. Клюшки нельзя было ломать о борт, ведь они денег стоят. Никто не станет терпеть, если ты будешь ездить и лупить клюшкой по всему, что попадает под руку. Признаюсь честно, я ни разу не заплатил штраф, потому что даже никогда не опаздывал на тренировки. Выработал в себе способность давать запас времени, чтобы успевать. Делал так, что если ближайший автобус уезжает, то есть возможность доехать на хоккей на следующем. Старался и до сих пор стараюсь быть пунктуальным. *** – Почему вы покинули «Тивали» после сезона-1995? – Пройдя предсезонку, мне сказали, что для меня места в команде нет. В то время за минчан еще выступали Гавриленок и Ивашин. Я сказал, что не хочу сидеть и ждать шанса. Если в «Тивали» на меня не рассчитывают, то хочу найти клуб, где можно будет играть. Евгений Иванович Лебедев предложил поиграть в «Белстали», будущий «Металлург» из Жлобина. Это оказалось отличным вариантом, я получил очень много игровой практики. Играл и в чемпионате Беларуси, и в ВЕХЛ. Мало того, что я получил международную практику, так еще и, по сути дела, был в «Белстали» единственным вратарем, мне отдали все игровое время. Вместе с товарищескими играми за год у меня накопилось под 70 матчей. Благодаря этому и приобрел мастерство и опыт, что позволило затем чувствовать себя более уверенно в команде высокого уровня. – Поиграв в Беларуси до конца 1996 года, затем вы оказались в польской «Унии». Как возник этот вариант? – После «Белстали» вернулся в «Тивали», там доиграл до декабря, выполнили мы задачу попасть на Континентальный кубок, после этого возник вариант с «Унией». Команду возглавил Андрей Сидоренко, он искал вратаря, и ему предложили меня. В декабре я поехал на просмотр, потренировался, поиграл немного, а через некоторое время заявили меня в чемпионат. Поляки даже за меня заплатили какую-то компенсацию, правда, цифр не помню. Хотя мог оказаться и не в «Унии». В том же декабря ездил на просмотр в ярославский «Локомотив». Тот самый «Локомотив», который в 1997 году стал чемпионом России. Мне предлагали остаться. Помню, приехал, провел несколько тренировок с основной командой, несколько – с фармом, с «Локомотивом-2». Вызвал меня директор клуба и спросил, не хочу ли я остаться. Но когда я увидел, что среди моих конкурентов такие вратари, как Подомацкий, Браташ, подумал, что в Ярославле точно засяду во второй команде. Она мне, кстати, вообще не понравилась. В том плане, что не было интересно играть вместе с совсем молодыми хоккеистами. Да и, откровенно говоря, существовала договоренность, что я вернусь в «Унию». Посчитал, что бороться за чемпионство в Польше все-таки лучше, чем сидеть во второй команде «Локомотива» и быть на подхвате. Уехал из Ярославля и через неделю узнал, что Браташа уволили, остался один Подомацкий. Вот такая кривая судьбы, а мог бы стать чемпионом России уже в 1997-м. Так вот, вернулся я в «Унию». И сразу столкнулся с теми трудностями, которые испытывает легионер в Польше. Как я говорю, поляков на польской территории ни в чем не переубедить. Если они говорят, что они классные хоккеисты, значит, они классные хоккеисты, но вся ответственность за результат все равно ложится на тебя. Раз ты легионер, то должен выполнять двойную, а то и тройную работу. То есть тренироваться, быть примером, ловить, грызть зубами. Сидоренко, конечно, был на моей стороне, давал играть, доверял, но особое отношение было со стороны партнеров по команде, руководства. Они возлагали всю ответственность на легионеров, в том числе на меня. Если я не ловил шайбу, постоянно вспоминали мне это, критиковали. Чтобы избегать этого давления, приходилось играть на максимуме, независимо от настроения, от физического состояния. Да еще к тому же у нас не было команды, коллектива как такового. «Уния» представляла собой набор индивидуалистов, каждый хоккеист хотел сделать свою работу в одиночку, отдельно от других. В 1997 году мы не смогли стать чемпионами, но дали бой «Подхале» из города Новы-Тарг, проиграли только в последней игре 0:1. А вот в следующем году все-таки взяли «золото». А еще интересно, что в «Унии» не было премиальной системы, то есть не платили за каждый отдельный выигрыш. Есть задача, и если ее выполняешь, то получаешь деньги. И твое благополучие, будущее в команде зависит не от конкретной игры, а от всего отрезка, который ты провел в течение сезона. И только после чемпионата тебе скажут, заслужил ты работать дальше в этой команде или будешь искать новый клуб. Так что каждый год нужно было доказывать, что ты достоин контракта.

Вы были единственным легионером в «Унии»? – Нет, таковых было четверо: вратарь и три игрока. Два казаха, чех и я. И к ним со стороны поляков было такое же отношение, как ко мне. Повторюсь, поляки уважают и любят только себя. Хотя, к счастью, каких-то подстав не случалось, да и встречались все-таки хорошие ребята, которые поддерживали. С некоторыми поляками тоже можно было дружить и вместе проводить время. – Легионерам предоставлялись лучшие условия для жизни и работы, чем полякам? – Не сказал бы. Мне, как и всем остальным, клуб оплачивал квартиру. Когда переехал в Польшу, сразу же пришлось учить язык. Мне было легко, потому что я владел белорусским, а он очень похож на польский. Через три месяца я уже спокойно разговаривал на польском, даже с акцентом. И некоторые не могли отличить меня от поляка. Но был там один интересный случай. Попал я в небольшое ДТП, пришел в страховую компанию, нужно было оформить документы. Начал разговаривать со страховым агентом, а мне говорят, что нужно написать заявление, на что я отвечаю: «Так я писать по-польски не умею. Говорить, читать умею, но не писать». Пришлось им самим заполнять бланки под диктовку. – В 1998 году вы стали чемпионом Польши. – Освенцим долго ждал, когда «Уния» вернет себе звание чемпиона страны. Когда нам удалось это сделать, был настоящий праздник. Весь город гудел, хоккеисты не могли пройти сквозь толпу, люди нас просто валили с ног, благодарили. Помню, домашний каток «Унии» вмещал три тысячи, но на чемпионскую игру пришли пять с половиной. Сидели и стояли даже на лестницах и в проходах, каток был забит до отказа. – Во время выступления за «Унию» вы посетили мемориал в Освенциме? – Конечно. Спустя какое-то время я даже сам своим друзьям из Беларуси проводил экскурсии, так часто там бывал. Какие впечатления? Для человечества это очень сильный урок того, как одна нация может влиять на другие. И то, что ты видишь там, оставляет впечатления, которые невозможно потом забыть. Когда я впервые попал в мемориал, мне было ужасно понимать, что это все было придумано для уничтожения людей. Был создан завод по убийству. Когда ты видишь большое количество расчесок, детских игрушек, представляешь, как эшелоны людей шли, что с ними потом делали, – это наводит ужас. – В городе Освенцим хоккей для людей был отдушиной? – Да, потому что местная футбольная команда играла во второй лиге, особых целей перед собой не ставила. «Уния» же была участником чемпионата Польши, играла в элите. Вот, в принципе, все развлечения. Наш каток находился возле завода, и его сотрудникам было очень удобно после работы ходить на хоккей, отдохнуть, попить пива, посмотреть на игру. – Вы смогли стать в Польше своим? – За два с половиной года да, успел. Не сказать, что полностью стал, но отношение ко мне было хорошее. Болельщики очень любили, часто останавливали на улице, иногда в баре можно было получить похлопывание по плечу. Хотя и критиковали порой, не без этого. *** – Из Польши вы уехали в Россию. Предложений из западных лиг не было? – Мне предлагали контракт с «Унией», но мы не договорились по условиям. Я хотел чуть-чуть больше зарплату, разница в суммах была настолько незначительной, что даже говорить не хочется. Но руководители уперлись, больше давать не хотели. А что касается других европейских чемпионатов, то никто туда не звал. В это время поступило предложение из Екатеринбурга, из «Динамо-Энергии». Мне позвонили, сказали, что если есть желание, то могу приехать и попробовать. Я считал, что российская лига одна из сильнейших в мире, и упускать второй шанс нельзя. Тем более, поиграв в Континентальных кубках за «Унию», увидел, что мой уровень как вратаря подрос. – Когда в 1999 году вы приехали в Россию, ощутили, что страна только-только пережила дефолт-98? – Да, ощутил. Приехав из Польши в Россию, как будто попал в другую реальность. Тихий спокойный польский городок и Екатеринбург с его проблемами, людьми – это небо и земля. Екатеринбург в то время считался очень неблагонадежным городом – и бандитским, и ситуация с наркоманами пугала. Приехал и увидел пятиэтажку, у которой на верхнем и на двух первых этажах окна зарешечены. А я жил как раз на втором этаже, за решеткой. Для меня это было шоком. Дом, конечно, не разваливался, но попасть в него тоже нужно было оригинальным способом. Подходишь к подъезду, нужно сначала открыть решетку, чтобы попасть под козырек. Потом открываешь сам подъезд, смотришь, горит ли там свет. Если все хорошо, заходишь в помещение. – Квартиры в таких домах предоставлял клуб? – На самом деле мы сами искали себе жилье, а клуб компенсировал затраты. Проехав по городу и посмотрев варианты, понял, что это лучшее из того, что было. – Не пожалели, что оказались в таком городе? – Для меня важно было расти как вратарю. Хотелось поиграть в новом для себя турнире, сразиться с классными хоккеистами. В магнитогорском «Металлурге» или московском «Динамо» были игроки топ-уровня, которые и чемпионства брали, и Континентальные кубки выигрывали, выступали за сборные. – Расскажите тогда, как вам жилось в Екатеринбурге? – Кроме хоккея ничем и не занимался, по сути. Общался с ребятами из команды, жены хоккеистов дружили друг с другом. К слову, моя супруга понимала, что мы могли бы остаться в Польше еще на пять-шесть лет, купить там квартиру и жить, а можно было рискнуть, поехать в Россию и попробовать доказать, что мы можем достичь чего-то большего, в то числе могу я как хоккеист. Если оглянуться назад, то можно сказать, что риск оправдался. Возвращаясь к вопросу, то могу сказать, что жилось, в принципе, в Екатеринбурге спокойно. Мы старались не влезать ни в какие передряги. От дома до катка было меньше километра по прямой, я даже транспортом особо не пользовался. Все время ходил на тренировки пешком. 15 минут дороги, отработал – и домой. По пути, может, в магазин зайду еще. Если погода позволяла, могли с женой в парк выйти прогуляться. И, на удивление, никто за время нашего пребывания в Екатеринбурге к нам не приставал, никаких инцидентов не случилось. – Выступая за «Динамо-Энергию», вы ощутили разницу с уровнем чемпионата Польши? – Конечно, различия очень сильные. В России, и в частности в нашей команде, было много хороших хоккеистов. Например, в «Динамо-Энергия» были молодые Дацюк, Хлебников, Отмахов. – С Дацюком вы отрабатывали буллиты? – Да, после тренировки оставались, он мне пробивал буллиты, а я учился ловить шайбы. В то время я даже не мог предположить, что Дацюк добьется успеха в НХЛ, и скажу честно, с его буллитами я очень даже неплохо справлялся. *** – После этапа в Екатеринбурге последовали несколько сезонов в новокузнецком «Металлурге». – Сидоренко как раз приехал из Освенцима в «Металлург» и пригласил меня к себе. У меня был очень сильный конкурент – Вадик Тарасов. Приходилось доказывать, что я достоин находиться в команде. – Период в Новокузнецке запомнился землетрясением во время матча? – По-моему, это случилось во время моего второго сезона в «Металлурге». В течение первого клуб готовил Вадика к отъезду в НХЛ, поэтому он играл львиную долю матчей. Поэтому когда мне предоставляли шанс, я всеми силами старался доказать, что тоже чего-то стою. Что касается истории с землетрясением, мы играли с магнитогорским «Металлургом», победили 2:0. Матч закончился, мы переоделись, приехали к дому, где жили, и увидели много людей. Не могли понять, что происходит. Ладно, если бы у катка встретили, а тут у подъезда стоят. Нам объяснили, что случилось 6-7-балльное землетрясение. Поэтому все находились на улице и ждали, что будет дальше. А мы, проводя матч, не ощутили никаких толчков. На стадионе такой шум стоял, все радовались, что землетрясение прошло незаметно. Да и каток сделан из такого количества металла, что никакие природные катаклизмы не страшны.

– Это самая яркая история из новокузнецкого периода? – В принципе, тот период для меня получился ярким и значимым. Когда Тарасов уехал, я стал первым вратарем команды, попал со сборной на Олимпиаду-2002, провел там несколько матчей. Наверное, это лучший мой сезон. Плюс в Новокузнецке родилась вторая дочка. Все самые важные моменты в моей жизни случились, когда я выступал за «Металлург». – По сравнению с бандитским Екатеринбургом Новокузнецк был совершенно другим городом? – Да, в нем было все-таки поспокойнее. Решетки на окнах домов тоже были, но в течение нескольких лет, что я там жил, постоянно открывались торговые центры, магазины, люди были приветливые. – Новокузнецк же является одним из крупнейших металлургических и угледобывающих центров России. – Есть одна история, которую рассказывают сами жители. Когда Боженька нес в ладошках дары, то где-то он выкинул пляж, где-то – горы альпийские, где-то еще что-то. А над Новокузнецком он чихнул и выронил пять заводов. Там реально целый комплекс заводов. И недостаток этого города в том, что он находится в горной подкове, поэтому вся гадость очень плохо выдувается. Небольшой осадок в легких пришлось привезти домой :). – На заводах с экскурсиями бывали? – Конечно. На металлургическом был три раза. Монументальное сооружение, а когда тебе еще говорят, что плавка на нем не останавливается никогда, иначе будут проблемы с запуском, впечатляешься. Есть там еще и шахты, но до них не добрался. – Какие сувениры привезли из Новокузнецка? – Дарили разные вещи, когда признавали лучшим игроком матча. Однажды преподнесли шахматы и нарды ручной работы. До сих пор они у меня дома. Были часы, дарили технику, например, пылесосы, микроволновку. Технику, правда, я оставил там. – В период выступления за «Металлург» вы стали участником Матча всех звезд. – От каждого клуба были предложения, каких игроков они готовы отправить на Матч звезд. Тогда не было голосования, клубы сами отбирали кандидатов. Для составления команд на Матч всех звезд отбирались шесть вратарей, плюс две команды игроков. «Металлург» предложил меня, тем более у меня была отличная статистика, я показывал хороший уровень игры. В Ярославле как раз открыли каток, мы все туда съехались. На память о том матче у меня осталась цепочка со специальным кулоном. Что касается непосредственно мероприятия, то буллиты, насколько помню, я провел на высоте. Но, в принципе, в таких матчах не стоит задач побеждать. Главное – сделать шоу. И мы его сумели создать. *** – В середине 2000-х вы немного поиграли за питерский СКА. – Да, случилась вылазка на год в Санкт-Петербург. 12-13 хоккеистов вместе с тренером Николаем Соловьевым переехали в СКА.

– Вы как-то говорили, что Соловьев славится необычными установками перед матчами. – Да, это такой энергичный, задорный человек, веселый, импульсивный. Он очень хорошо видит хоккеистов, мог грамотно подобрать тройки, сочетания. Игроки шикарно дополняли друг друга. Что касается установок, то он как-то говорил: «Нет ничего лучше, чем обыгрывать миллионеров». В то время в НХЛ случился локаут, и многие игроки из-за океана приехали в Россию. Вот Соловьев перед матчем с «Ак Барсом» поэтому так и сказал. Мы обыграли казанцев 1:0, а за «Ак Барс» тогда играли Салей, Хабибулин, Морозов, звездная плеяда хоккеистов – и когда ты обыгрываешь такую команду, получаешь колоссальное удовольствие. – Новокузнецку что-нибудь досталось в период того локаута? – Да, к нам приехал Назаров. Вроде, у него родственник был директором одного из заводов в городе, и он пообещал, что контракт Назарова сам оплатит, лишь бы игрок провел сезон в Новокузнецке. Информация неточная, но я такое слышал. Помню, как Соловьев еще в «Металлурге» говорил Назарову, чтобы тот вышел играть в большинстве, а Андрей ему ответил, что уже пять лет не играл в большинстве. Пришлось ему тогда выполнять другие роли в команде. – Назаров же был первым русским тафгаем в НХЛ. – Но это не говорит, что он не умеет держать в руках клюшку и вести борьбу. Более того, Назарова в Новокузнецке не использовали как тафгая, в России еще не было такой практики. Андрей провел локаут в Новокузнецке. И могу сказать, что это очень хороший человек. Вне льда спокойный, дружелюбный, начитанный. Постоянно читал в самолете, вел интересные беседы. – Вернемся к Санкт-Петербургу. – Мы хорошо провели год в Северной столице, увидели много нового и в плане быта, и в плане игры. Интересный город, есть что посмотреть. Но, мне кажется, у Питера одна большая проблема: людям, которые туда приезжают, тяжело совмещать работу и отдых. Если ты сидишь в Освенциме, Екатеринбурге или Новокузнецке, у тебя нет перед глазами изобилия культурных объектов, которые можно посетить, посмотреть. Мне, правда, обилие объектов Питере особо не мешало. К тому моменту в семье было уже двое детей, нужно было уделять время и им. Справлялись потихонечку. Хотя очередь в Эрмитаж отстоять пришлось, часика два. *** – Затем вы вернулись на год в Новокузнецк, а после перебрались в Беларусь. Почему не остались в России? – В 2006 году Федерацию хоккея России возглавил Владислав Третьяк, и он занялся политикой компенсации за вратарей-легионеров. То есть за участие иностранного голкипера в чемпионате клуб должен был заплатить ФХР 150 тысяч долларов. Когда я вернулся из Питера в Новокузнецк, как раз вступило это правило, компенсация за меня прошла. Я годик поиграл, пересекся с таким великим тренером, как Сергей Николаев. – Вы говорили, что он генерировал афоризмы. – Афоризмы из него просто вылетали постоянно. Много их, и не только хоккейные. Пример не приведу, но, по-моему, мне кто-то говорил, что «ВКонтакте» есть даже отдельная группа афоризмов Сергея Николаева. Там собрано большая часть из того, что он говорил. А еще отмечу, что, работая под его руководством, было тяжело понять, что хочет от тебя тренер. Я даже не знаю ни одного человека, который бы понимал этого специалиста. Николаев мог, конечно, похвалить игрока, но это случалось в редчайших случаях. Он говорил так: «Если я вас не ругаю, значит, я забыл о вас как о хоккеистах». То есть нужно было готовиться к тому, что вас не будет в команде. Так что если тебя критиковали, значит, ты интересен тренеру. – Вы пересекались в «Металлурге» с Петерисом Скудрой? – Да, приезжал к нам Петя. Он так и представлялся, поэтому для меня Петей и остался. Все знают о том, что это эмоциональный человек, особенно на площадке. Старался громко руководить защитниками, ругался в тех моментах, когда что-то шло не по сценарию. Обходилось без рукоприкладства, но крику было много. Вратарем он был интересным, со своей своеобразной техникой. Я у него набирался опыта, было интересно познакомиться с таким человеком. – В 2007 году вы вернулись в Минск, подписали контракт с «Юностью». – К тому времени тариф на вратарей-легионеров в России вырос в два раза, то есть нужно было уже платить 300 тысяч долларов. Третьяк таким образом пытался дать больше возможностей российским голкиперам. Он как-то сказал: «Вот, смотрите, мы убрали Шабанова и появился у нас Бобровский». Был такой аргумент его методам, хотя не думаю, что его слова логичны. Мне, например, пришлось поработать с Бобровским. Когда он пришел в команду, имел проблемы с катанием, был совсем молодым неопытным парнем. Имел задатки, но все равно пришлось научить его правильно кататься. Так вот, приехал я в «Юность». Та команда представляла из себя набор хороших белорусских хоккеистов, хватало и звезд. Я пришел в коллектив состоявшимся игроком, с определенным авторитетом. Хотя были игроки и поавторитетнее меня: Шитковский, Расолько, Микульчик, Еркович, например. – Чем запомнился этот этап? – Тем, что наконец-то оказался дома :). Раньше заезжал исключительно на месяц, а тут начал обживаться, встретился с друзьями, родственниками. Получается, в Минск вернулся спустя 10 лет после того, как уехал. И, естественно, заметил определенные изменения. Например, на том месте, где мы сейчас с вами сидим, в «Арена-Сити», раньше я выгуливал собак. Здесь было три дома, большое поле. А сейчас такой микрорайон большой.

*** – В 2008 году вы оказались в МХК «Крылья Советов». – Это было уже выступление в ВХЛ. И правило, касающееся вратарей-легионеров, там не действовало, можно было спокойно играть. Мне предложили хороший контракт, ничем не хуже, чем в Минске. В «Крыльях Советов» играли Саня Журик, Гоголев, Чебатуркин, Батыршин, который сейчас является двукратным чемпионом КХЛ. В общем, подобрался неплохой состав. Что касается бытовых условий, то мне предоставили в Москве однокомнатную квартиру. Правда, спустя время у клуба возникли небольшие финансовые трудности, образовались долги перед игроками. И на меня вышла «Юность», предложила вернуться. Вернулся и выиграл чемпионство в 2009 году. Насколько существенные долги были в «Крыльях Советов»? Приличные, деньги должны были больше, чем за три месяца. Нам чуть-чуть давали, чтобы хоть что-то было в кармане, но основные контрактные обязательства не выполнялись. Благо спустя какое-то время клуб все-таки расплатился. – Расскажите о своем самом необычном выезде в период выступления в России. – Был очень длинный перелет из Новокузнецка в Санкт-Петербург в начале 2003 года. В воздухе мы провели, по-моему, 20 часов. Нам прислали самолет АН-24, самолет с маленькими баками. Он садился почти каждые тысячу километров на дозаправку. Нам потом рассказали, что сначала мы должны были сесть в Челябинске, но так как был сильный встречный ветер, пришлось совершить посадку в Омске. Потом перелетели в Пермь, после долетели до Питера, но там не сели, а почему-то отправились в Сыктывкар. Сели там, и только потом вернулись в Питер. Итого – 20 часов. Вы представляете, какие мы были? Если кто не помнит, АН-24 – это такой самолет, где посередине одно окошко, пропеллеры шумят так, как, наверное, сейчас не шумит на самой громкой дискотеке, если стоять около колонок. За 20 часов мы намучились прилично. Был случай в Екатеринбурге. Нам самолет выделили погранвойска, которые курировали «Динамо-Энергию». Дали АН-72, тоже одно окошко, вход в самолет сзади. Такие самолеты перевозят грузы, выкидывают парашютистов через тыл. Мы сели в Ярославле за метров 50 до конца посадочной полосы, по сути, на землю. Но так как шасси этого самолета предназначены для бездорожья, нам сказали, что можно не париться, все нормально. Была ситуация с перелетом из Новосибирска. Отправлялись в Москву, и шасси не убралось. Мы летали над городом, выжигали топливо. Стоит сказать, что вылетали из Новосибирска рано утром, садились в самолет, нам приносили еду, поедим, выключаем свет и ложимся спать. Когда некоторые проснулись, так и не поняли, почему через четыре часа все равно оказались в Новосибирске. Прикольно было летать на АН-24 в Хабаровск. Садились в Улан-Удэ, а вокруг – степи, горы. Такая же история с перелетом в Ангарск: прилетаешь, а вокруг ничего, кроме леса и одной дороги. – Насколько знаю, на рубеже веков вам еще довелось поиграть в первой лиге чемпионата России, в регионе «Урал». – Да, было такое. Я даже стал чемпионом Республики Коми. Была такая команда в Нижнем Одесе «Коминефть», поселке с населением в 15 тысяч человек. У клуба было два состава: один играл в высшей лиге чемпионата России, а фарм выступал в чемпионате Республики Коми. Мне тогда было 19 лет. В соперниках у нас были команды из Ухты, Сыктывкара, Воркуты, из каких-то еще городов. В общем, шесть команд. А я играл почти сезон. – Как игралось на севере России? – А ничего страшного, там холод переносится легче, чем в Беларуси. Все дело во влажности. Единственный недостаток заключался в том, что мы играли на открытых площадках, маска очень быстро нарастала инеем. Приходилось ее обтирать, стрясать этой иней. А еще помню, что самая низкая температура, при которой довелось играть, – минус 42 градуса. Это было в Воркуте. Естественно, перед матчем меры безопасности предпринимали: разогревающие мази, еще что-то было. А так, на самом деле, для того региона минус 35, минус 42 градуса – это вполне нормальное явление. – В чем еще уникальность и особенность Республики Коми? – В том, что это север, климат неприятный. Рядом с нашим катком находилось футбольное поле. И если каток на зиму расчищали, то поле никто не трогал, потому что это было просто бесполезно. А когда я однажды увидел, что слой снега практически достиг перекладины ворот, понял, что столько снега в своей жизни никогда еще не видел. В таких условиях мы играли, при этом народ постоянно ходил на матчи, собирались полные трибуны. – Что касается бытовых условий? – Игрокам сняли комнаты на четвертом этаже в общежитии в поселке Нижний Одес. Ничего особенного. Мы тренировались, играли, достигали каких-то результатов, но почему-то команда вскоре развалилась.

*** – Последними вашим клубами в карьере стали «Неман», «Гомель» и «Динамо-Молодечно». – Да, правда, в Молодечно я уже приступил к тренерской работе. – Так вы же возобновляли карьеру в сезоне-2015. – А я до сих пор не объявил, что закончил ее официально :). Но да, белорусский этап был. Играть у себя дома, для родных болельщиков очень важно. Помню, когда выступал за «Юность», многие мои друзья ездили на матчи команды в плей-офф, даже в другие города. И я чувствовал ответственность, ведь играл не только для себя, но и для друзей, близких, родственников. – Как вам поступило предложение возобновить карьеру в «Динамо-Молодечно»? – Тогда сложилась интересная ситуация. Карнаухова забрали в «Динамо», Шигало получил дисквалификацию. По сути, у нас не было вратаря. Когда Кравченко мне предложил выйти, я сказал, что могу это сделать, но год же не играл. Да, форму постоянно поддерживал, но это совсем другое. Что ж, через три дня предстояла игра. Потренировался один день, сыграл в Бресте, мы выиграли 4:0. Было очень тяжело настроить себя на матч, все-таки вратарь – это в первую очередь психология. Ведь тяжело не принимать во внимание тот факт, что не было предсезонки, не было полноценных тренировок. Тяжело было понять, что ты можешь, что не можешь. Я тогда подумал, что нужно все отдать на откуп вратарским инстинктам. Если они не умерли, все будет нормально. Когда, скажем так, возобновил карьеру, вспомнил молодость, правда, колени болели. Лишний вес? А я никогда этой проблемой не страдал. И даже после окончания карьеры у меня масса осталась такой же, как в то время, когда играл. За «Динамо-Молодечно» потом были еще две хорошие игры с «Гомелем». А вообще, насколько помню, провел четыре игры, одержали мы четыре победы. Никто так не заканчивал :).

– Так вы же еще не закончили. – Да ладно, уже, можно сказать, закончил. Думаю, предложений больше не поступит. – Эти поединки позволили провести вам более 500 матчей в карьере. Что для вас значит эта цифра? – Это на самом деле хороший рубеж для голкипера. Если учесть, что ворота одни, а вратаря два, а то и три в команде, сыграть 500 и больше матчей, это достойно уважения. Значит, карьера удалась, получилась насыщенной. А учитывая, какие у меня всегда были конкуренты, расслабляться времени не было. – Но даже после окончания карьеры вы все равно продолжили играть: чемпионат Минска, Ночная хоккейная лига. – НХЛ догнала меня :). Вообще, в этих турнирах приятная атмосфера, в «Столице» собираются классные ребята, с которыми раньше много времени проводил на льду, есть о чем с ними поговорить. Состав нашей команды постоянно меняется, но в основном играют Макрицкий, Чуприс, Глебов, Паша Волчек присоединился. То есть все парни, которые раньше играли. Состав топовый, но против нас все время играют молодые бегущие ребята, и порой очень тяжело противопоставить им наш опыт. – Вы как-то говорили, что хотели стать белорусским Гашеком, доиграть до 46 лет. – Да, хотел, но не все зависит от меня. Может, играл бы, если бы позволили разные условия нашего чемпионата. Как, например, возрастные цензы. Это сыграло непосредственную роль. *** – Есть еще две темы, которые хотелось бы с вами затронуть. – И об одной я, наверное, догадываюсь. Наши взаимоотношения с Михаилом Захаровым? – Именно. – Давайте не будем затрагивать эту тему. Это пройденный этап и вообще не хочется о нем говорить. – Тогда другая тема – карьера в сборной. Она получилась богатой на события. – Длительный этап, очень много времени провел на сборах, в команде. Когда-то сел, посчитал, и оказалось, что на сборах, на чемпионатах мира, Олимпийских играх в сумме провел почти три года. Интересно, это можно засчитать как службу в армии :)? Если мы считаем, что служба в армии – это защищать Родину, то поездки на чемпионаты мира, проведение сборов – а перед Олимпиадой-2002 тренировки были даже ночью – думаю, все это можно зачесть хоккеисту, спортсмену как службу. Что касается физических нагрузок, то разные эксперименты на нас ставили. И в горки бегали, и полосу препятствий преодолевали. Как говорил великий тренер Крикунов, из каждой детской игры с умом садиста можно сделать пытку. Но, знаете, любой метод, который дает результат, считается правильным. И осуждать его или опровергать никто не может. – Вы как-то говорили, что играли в сборной из патриотических соображений и никогда не получали за это деньги. – Нет, у нас были определенные премиальные за выполнение результатов. Но я всегда, даже из того же Новокузнецка, не имея времени на передышку во время сезона, приезжал в сборную с удовольствием. Считаю, что страна, которая дала мне возможность заниматься хоккеем, проявить себя, увидеть мир, – любой профессиональный спортсмен не имеет права в таком случае отказываться от вызовов. Если он здоров, у него есть силы, он всегда должен приезжать. – Какие самые яркие воспоминания от сборной? – Конечно, это Олимпиада в Солт-Лейк-Сити. Когда мы отобрались на Игры, я туда ехал в роли третьего вратаря, но когда приехали, отыграли спарринги, мне сказали, что начинать турниру буду именно я. Честно, очень удивился, для меня это было большой неожиданностью. До этого просто не верил, что можно обыграть Фатикова и Мезина в дуэли за право начать турнир. Но тот год у меня был, наверное, одним из лучших в карьере. Помню, как Андрей Михайлович Сидоренко не хотел отпускать меня на Олимпиаду из клуба, потому что я являлся основным вратарем в команде. А Крикунов, глядя на то, как я играл в России, очень хотел видеть меня в сборной. В итоге я все равно оказался в «националке». – Крикунов перед поездкой в США проводил ночные тренировки. Как они вам дались? – Если это нужно для результата, то в такой режим войти было легко. Мы все были в одной упряжке, готовились к Олимпиаде. И все понимали, что если скажут тренироваться ночью, будем это делать. В детстве мы вообще приезжали на каток в 6.30 утра. Скажу, что летать из Новокузнецка в Москву или Хабаровск на игры – это тоже сложные моменты. Так что для меня ночные тренировки не вызывали трудностей. – Матч со шведами – самое яркое событие на той Олимпиаде? – Конечно. Тем более я был непосредственным участником тех событий. Пусть не вышел на лед, но все равно переживал за команду.

– Вы понимаете, что творилось в голове у Томми Сало после пропущенной от Копатя шайбы? – Да, понимаю. Во-первых, стоит сказать, что броски с таких дистанций не тренируются. В хоккее нет упражнений, чтобы тренироваться вратаря на бросках с красной линии. Во-вторых, это смешно. Каждый бросок уникален. Шайба, когда летит, меняет траекторию. Вратари привыкли к хорошим сильным броскам, которые идут по прямой линии, а тут шайба летела навесом. Плюс была помеха игрока. Сало сначала хотел поймать рукой, потом плечом, а в итоге решил сыграть шлемом, но при этом не спрогнозировал, какой будет отскок. Подпрыгнул зачем-то. В том случае был целый набор неправильных решений. Многие вратари с таким броском справились бы, в том числе и я. Просто, поймите, курьезные голы есть у каждого голкипера. У Сало случилось стечение обстоятельств. У каждого вратаря после такой пропущенной шайбы неотвратимо присутствует осознание того, что это уже не отмотать, это все не вернуть. Я своим вратарям говорю, что нельзя зацикливаться на пропущенных шайбах, потому что уже ничего не вернуть назад. Можно лишь проанализировать и понять, в чем была ошибка, почему это случилось. А в ситуации с Сало случилась настоящая трагедия. – Такое способно сломать человека? – Не думаю, что одна пропущенная шайба может сломать человека, пусть и такая. Но вот отношение к человеку может поменяться. У меня тоже в Латвии случился не самый лучший матч. Но это не говорит о том, что когда мы встречаемся с ребятами, все напоминают, как все произошло в том поединке. Послушайте, я же там был не один. Просто вся проблема вратаря в том, что он не может исправить свою ошибку, если ее допустил. А вот игроки – нападающие и защитники – могут. – Были разговоры, что Сало после того матча чуть ли не собирался завершать карьеру. – Томми на следующей неделе после того поединка стал лучшим игроком недели в НХЛ. Значит, он психологически справился с той ситуацией, давлением. Хотя, конечно, если бы после Олимпиады он вернулся в Швецию, ему было бы невесело. Но он находился в Америке, там отношение другое. – Правда, что еще до матча со шведами белорусы заказали билеты домой? – Да, было такое. Потом перезаказывали билеты. Все понимали наши реальные шансы, что мы можем, как мы можем. Поэтому и заказали заранее билеты. Но всей ситуацией, как это происходило, до конца не владею. В любом случае рад, что оказался в той команде в то время. – По случаю 10-летия той победы вам вручили памятный приз на мероприятии, прошедшем на «Минск-Арене». Но в вашем случае приз был с ошибкой. – Написали другое отчество. Даже не помню, какое, тем более приз потом поменяли. Если честно, никаких обид, еще чего-то не было по этому поводу, все нормально. За свою долгую карьеру привык, что мое отчество [Рудольфович] не все могут запомнить. – Если у Сало трагедия – Олимпиада-2002, то у вас – олимпийская квалификация в Риге в 2005-м? – Да, это не самое лучшее воспоминание. Хотя не стоит говорить, что это была совсем беда. Такое тоже нужно пережить. Если говорить, что это было, то можно назвать те события какой-то мистикой, стечением обстоятельств. Хотя спустя время я понял, что произошло, почему так случилось. Знаете, когда карточный домик падает, он падает до конца. Был комплекс моментов, ошибок. Если пересмотрите матч, увидите ряд эпизодов, которые привели к данному результату. Просто уже не хочется возвращаться к этому, к той истории, которую нельзя изменить.

– Вы чувствовали за собой вину? – Конечно. Я же хотел выиграть, хотел поехать еще на одну Олимпиаду. Но не случилось. «Латышам упало сверху». Самый большой облом, который случался с белхоккеем – В Латвию вы тогда летали обычным рейсом, регулярным, не хватило места для амуниции. И была история, что из-за того, что форму не вовремя доставили, вы пропустили вечернюю тренировку. – Да, багаж прислали с опозданием. Хотя это нормальная история, когда твоя форма не прилетает в назначенный пункт. Самолет тогда был небольшой, вещей оказалось много, вот и случилась эта история. Ну и ничего страшного. Со мной такое бывало не единожды. Как-то моя форма улетела вообще непонятно куда, в Новокузнецке я неделю тренировался в роли полевого игрока. Местные СМИ даже подумали, что «Металлург» подписал какого-то нового хоккеиста. Почти неделю моя форма летала где-то, благо, нашли ее потом. – В сборной вы играли под руководством многих тренеров. При ком было наиболее комфортно? – Больше всех запомнился Глен Хэнлон, его отношение к работе, к игрокам, умение создать нужную атмосферу. Это было лучшее время для сборной. – Вы о нем отзываетесь положительно, хотя на чемпионате мира в 2006-м он вам так и не дал сыграть. – Так Глен меня брал потому, что ему нужен был надежный запасной вратарь. Не второй номер, а запасной. Это разные вещи. В чем разница? Вот если вы выходите на лед, то кто второй номер в таком случае? У вас в машине не пятое колесо, а запасное. Ведь если вы его наденете, то оно будет четвертым, вторым и так далее. Точно так же и с вратарями. Если вы меня выпустили на лед, значит, я первый, я играю. Но у Глена было видение, что весь чемпионат должен играть Мезин. В принципе, я это прекрасно понимал. К тому же тогда подобралась неплохая команда, мы выступили очень удачно, заняли шестое место. Так что только результат оправдывает те или иные решения. – Какой чемпионат мира, а у вас их было 10, оставил самые яркие впечатления? – По сравнению с Олимпийским играми чемпионат мира – это такое рядовое соревнование. Ничем примечательным турниры не запомнились. Хотя попасть туда – это уже здорово. Значит, тебя оценивают, твою работу ценят. Значит, ты оказываешься в тройке лучших вратарей Беларуси. – Какая сборная Беларуси с вашим участием была самой сильной? – Они все сильные на тот момент, в определенный период времени. Но, думаю, команды в начале 2000-х были самыми мощными. Те, которые играли на ЧМ, на Олимпиаде в США. Тогда подобралась плеяда хоккеистов очень хорошего уровня.

*** – Вы еще занимаетесь благотворительностью, участвуете в мероприятиях организации «Спортсмены детям»? – Как-то мне звонили, приглашали, но не получилось по времени. А так я всегда откликаюсь, с удовольствием участвую. Иван Георгиевич Семененя, зампредседателя Белорусской федерации гандбола, и журналист Сергей Щурко организуют мероприятия вместе с действующим спортсменами, помогают детским домам, многодетным семьям. Это очень хорошая акция. Мы как-то помогли одному мальчику сделать операцию на сердце, помогли материально. До сих пор мальчик жив, здоров. – А еще вы как-то выставляли свою игровую майку на благотворительном аукционе. – Бросать майку, которая пропитана твоим потом, на трибуны, непонятно в чьи руки – считаю, это неправильно, зазорно, кощунственно. Если человек хочет владеть этой майкой, он должен что-то приложить для этого. И лучшего решения, чем выставить на благотворительный аукцион, не вижу. Когда приносите мне чек о перечислении, я отдаю майку. В Гродно так и случилось. По-моему, человек перечислил деньги в детский дом. – Какую вещь из своего хоккейного прошлого вы готовы сейчас выставить на благотворительный аукцион? – Маек у меня много, но с ними стараюсь не расставаться – это все-таки память. Медали? Думаю, это не моя прерогатива – выставлять их на аукцион. Тем более есть у меня дети, которые должны гордиться достижениями папы. Так что и не знаю, с какой вещью готов расстаться сейчас. Все – память.