«Это веселое имя Пушкин»

«…Ему хотелось рискнуть жизнью, чтобы разом от неё отделаться».
(По воспоминаниям современников).
187 лет назад, 8 февраля, состоялась последняя дуэль Пушкина.
Близкие друзья говорили, что в последние месяцы жизни он искал своей смерти.
Пушкину одна очень известная гадалка предсказала, что на тридцать седьмом году жизни он должен опасаться «белой головы, белого человека и белой лошади».
Жорж Дантес был белокурым кавалергардом (то есть, носил белый мундир), а кони в его полку были белыми (в то время в разных родах войск и в разных полках подбирали «по масти» и военных, и лошадей).
«В сущности, Пушкин был до крайности несчастлив…» — напишет незадолго до смерти поэта, знавший, о чём говорит, граф В.А. Соллогуб.
Написано это было за полгода до дуэли. Его, Пушкина, сестра в те же примерно время поражена была «его худобой, желтизною лица и расстройством его нервов».
Пушкин был напряжён как пружина взведённого курка. Он не мог сидеть долго на одном месте. Не мог складно поддержать беседы. Мозги его были, как бы отключены. Со стола падала ложка — он вздрагивал. Так, будто падала она ему прямо на больные оголённые нервы. Пушкина мучительно раздражал тогда даже детский смех. Смех собственных детей, младшему из которых было лишь два года. Пишут, что этого, двухлетнего, он сёк уже розгами. Письма распечатывал со страхом.
Конечно, гений уже по определению не может быть счастлив, потому что он обречён на одиночество. Одиночество это безысходно, его не с кем разделить. Но все условия жизни Пушкина только усугубляли это непростое обстоятельство.
Окончательно ясно стало, что семейного счастья ожидать ему уже не стоит. Абсолютная глухота молоденькой очаровательной женщины к настоящим достоинствам мужа сделала её поведение по отношению к нему едва ли не преступным. Во всяком случае, в глазах светского общества, во власти которого было могущественное право создавать репутации. Человек без репутации по правилам времени становился изгоем. Пушкин принадлежал к своему времени, и что бы там ни говорили, мнение света убило бы его гораздо ранее пули Дантеса. Против мнения света можно было восставать, но обходиться без света даже Пушкину было нельзя. Пушкин был гениальный поэт, но гением житейских обстоятельств он не был. Ему хотелось чувствовать себя в жизни легко и свободно. Кто без этого греха пусть первым бросит в него камень…
Одна лишь деталь. К Пушкину пришёл Боратынский и стал читать ему новые свои стихи. Увлёкся, стал говорить громко. Потом спохватился — не вышел ли из приличий. Взглянул вопросительно на Наталью Николаевну.
— Читайте, пожалуйста, я не слушаю…
Ещё бывало, что не остывший от вдохновения, он, Пушкин, прибегал к ней со своими строчками. Ему немедленно требовалось разделить с кем-нибудь своё творческое счастье.
— Как ты надоел мне со своими стихами, — говорила она. И слова её ещё усугублялись тем, что никакого очарования в этой непосредственности не было.
«…кокетничать я тебе не мешаю, но требую от тебя холодности, благопристойности, важности — не говорю уже о беспорочности поведения, которое относится не к тону, а к чему-то уже важнейшему».
«Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая тебе задницу; есть чему радоваться!.. Легко за собою приучить бегать холостых шаромыжников; стоит только разгласить, что-де я большая охотница. Вот вся тайна кокетства. Было бы корыто, а свиньи будут».
Как-то у него остался ночевать художник Карл Брюллов. И вот, ни с того, ни с сего Пушкин стал приносить к нему спящих своих детей, по очереди. Неумеренно хвастал ими. Брюллову сразу бросилась в глаза фальшивость этих сцен. И он понял вдруг, что Пушкин хочет доказать ему, что он счастлив. Показать, что это обилие плодов любви и есть доказательство самой любви — обоюдной и полной. Брюллову стало грустно и нестерпимо жаль Пушкина. «На кой же чёрт ты женился?» — якобы спросил художник. — «Я хотел ехать за границу — меня не пустили, я попал в такое положение, что не знал, что мне делать, — и женился».