28 февраля 1967 года, запись песни Lucy In The Sky With Diamonds.

Томас Томпсон (журнал «Лайф», 16 июня 1967): «Началась сессия записи, но так буднично, что кажется, что она и не началась вовсе. Пол садится за фортепиано и начинает играть аккорды. Жаль, что у меня нет магнитофона, потому что импровизированное музицирование просто изумительное».
Томас Томпсон (журнал «Лайф», 16 июня 1967): «Тем временем Джон замечает лежащий на фортепиано томик стихов Э.Э. Каммингса, и углубляется в чтение. Ринго, голодный или, может быть, почти безучастный к происходящему, прошёл в угол и начал уплетать тарелку с картофельным пюре и бобами, приготовленными одним из помощников. Джордж демонстрирует большой черный сюртук, который купил в магазине антикварной одежды в Челси. «Вполне допускаю, что какому-нибудь метрдотелю в «Савойе» он стал не нужен», – говорит он.
У фортепиано стоит высокий худощавый мужчина в строгом сером костюме и скромном галстуке. Это Джордж Мартин, продюсер и аранжировщик музыки «Битлз», признанный эрудит в музыке, находящийся не на виду, но которого стали называть Пятым Битлом. Пол и Джон объясняют ему, что весь этот день они работали над песней, которую хотят записать сегодня вечером. «Хорошо, послушаем», – говорит он. Пол берёт аккорды, а Джон фальцетом напевает мелодию, которая называется «Люси в небе с алмазами». Они повторяют её с полдюжины раз, пока Мартин кивая, знакомится с композицией и делает пометки.
На этом начальном этапе песня звучит как ранние работы «Битлз» с аранжировкой отбойного молотка четыре на четыре (прим. – равномерный бит «четыре четверти») и текстами, которые редко были более красноречивыми, чем «йе-йе-йе». Тем не менее ещё до того, как в этот долгий вечер они закончили работать с песней, она претерпела значительные изменения.
«Представь себя в лодке на реке с мандариновыми деревьями и мармеладным небом», ­– снова и снова поёт Джон, в то время как Джордж Харрисон подбирает гитарный аккомпанемент, а Ринго, потягивая апельсиновый напиток, отбивает ритм. В это время я начинаю понимать удивительный процесс создания музыки «Битлз». Он начинается абсолютно с нуля. Битлы, которые не умеют ни читать, ни записывать нотную грамоту, продолжают сочинять даже в процессе записи».
Томас Томпсон (журнал «Лайф», 16 июня 1967): «В два часа ночи «Люси в небе с алмазами» начинает обретать форму. Пол предложил изменить темп, Джон переделывает слова, Джордж экспериментирует с новым звучанием гитары, а Ринго добавил мазки. Они хотят прослушать запись, и во время последовавшего за этим перерыва я спрашиваю Пола, беспокоятся ли они о том, что легионы поклонников «Битлз» могут не пойти за ними, в их движении к отдалённым сферам. Он честно признаётся: “Конечно, мы потеряем часть своих поклонников. Мы потеряли их в Ливерпуле, когда сняли кожаные куртки и надели костюмы. Но нет смысла стоять на месте. Мы всегда говорили, что не сможем быть 30-летними Битлами. Но мы будем ими в недалёком будущем. Мы достигли такого положения, когда для нас нет никаких препятствий. В музыкальном плане, сейчас, в этот момент, сегодня вечером, вот где мы находимся”».
Генри Гроссман (фотограф): «К концу сессии вы бы не узнали эту песню. Она совершенно изменилась».
Джордж Мартин (продюсер записи): «Этот день вполне можно рассматривать как пример процесса написания песен, поскольку Джон сочинил большую часть песни на ходу».
Генри Гроссман (фотограф): «Они были невероятной командой, и работали вместе гораздо слаженнее, чем «Роллинг Стоунз», которые были больше каждый сам по себе. Даже при всём при том, что «Битлз» были группой из четырёх очень уникальных индивидуальностей, было очень сильное ощущение их единства, сильное чувство «мы». Они работали, как команда.
Находясь с ними в студии, я был поражён тем, насколько они прислушивались друг к другу, и как много было обсуждений. Они слышали друг друга. Никто не пытался быть в центре внимания, и любой мог сделать предложение и быть услышанным. Вместе с тем, когда я был с «Роллинг Стоунз», я видел, что Мик Джаггер это Мик Джаггер и его ощущение: «Смотрите на меня, я Мик Джаггер». У «Битлз» не было ничего подобного. Того чувства единства, которое было у «Битлз», не было у «Роллинг Стоунз», по крайней мере, при мне. Когда «Роллинг Стоунз» приехали в Америку, я пришёл на их первую пресс-конференцию. Но после этого у меня не возникло желания фотографировать их снова. Просто они мне не понравились.
Наиболее близок я был с Джорджем и Ринго, и в больше всего времени провёл с ними. Джордж был прекрасным другом. Помню, что его всегда интересовали все аспекты того, чем ему приходилось заниматься, будь то сниматься в фильме или изучать индийскую музыку или культуру. У него было врождённое любопытство к сути вещей. Желание понять.
Ринго тоже был замечательным парнем и большим шутником. Мне встречались высказывания о нём, описывающие его в прошлом как о замкнутом и унылом человеке, но я с этим не соглашусь. Тот Ринго, которого я знал, был необыкновенно весёлым, весьма очаровательным и очень забавным.
Хотя я не был настолько же близок с Полом, он тоже был очень обаятельным и умным. Немного озорным, что также подходит и для Джона, у которого был очень своеобразный характер. На самом деле, слово «озорной» применимо ко всем им. При общении с ними возникало ощущение детского озорства, что было довольно мило.
Ощущение того вечера – они работали, и наслаждались этим. Это был незабываемый вечер, и я им наслаждался. С точки зрения незабываемости, это можно выразить, как: «Боже мой, я стал частью истории». Если бы я об этом тогда знал, то сделал бы гораздо больше фотоснимков. Мне просто нравилось быть с ними и наблюдать за их работой. Они были друзьями».