На внешний вид советских мальчишек середины 1960-х годов повлияла группа «Битлз», музыка которой быстро стала очень популярной в СССР. Стоило пацанам узнать, как выглядят их кумиры, во множестве голов возникло желание подражать их внешности. Большинство фотографий, ходивших по рукам первых битломанов, из-за своей нечёткости давали смутное представление об одежде ливерпульского квартета. Но даже самые некачественные снимки позволяли разглядеть, что волосы битлаков гораздо длиннее, чем стандартные ученические стрижки в стране развитого социализма. Даже те, кто не видел ни одной фотографии «Битлз», знали об их длинноволосости — именно на неё делали упор авторы статей в советских газетах, обличавших новую гримасу буржуазной массовой культуры. О «лохматости» и «патлатости» новых суперзвёзд упоминали почти все публикации, но некоторые газеты и журналы описывали волосяной покров музыкантов более изобретательно: «Этих четырех юношей… можно было бы назвать даже симпатичными, если бы не их «прически» питекантропов, — писал В. Леонидов в январе 1964 года. — Между тем, обладатели этих пещерных «причесок» — знаменитости сегодняшней Англии». Журнал «Ровесник» в апреле 1966-го издевался: «Мода на длинные волосы с легкой руки битлов обошла почти весь мир, радуя владельцев дамских парикмахерских и вызывая возмущение клиенток, которым теперь приходится долго ждать своей очереди… В один из мартовских вечеров шесть разгневанных девиц завели двух заросших поклонников битлов в пустынный переулок и, вытащив безопасные бритвы, обрили их наголо».

Из прочитанного первые отечественные битломаны делали простой вывод: чтобы походить на битлов, для начала надо перестать стричься. В середине 1960-х парикмахерские по всей стране внезапно ощутили нехватку молодых клиентов мужского пола. Неудивительно, ведь там им предлагали лишь узкий ассортимент причесок, фасоны и цены на которые утверждались Министерствами бытового обслуживания населения союзных республик. В любой из десятков тысяч парикмахерских подростка могли подстричь «под ноль» — это стоило 10 копеек. Школьные педагоги благосклонно взирали на учеников, оболваненных под «бокс» или «полубокс». За 20−30 копеек в первом случае на лысой макушке оставлялся чубчик спереди, а во втором — к нему добавлялся короткий «ёжик» сверху. 45-копеечная стрижка «полька», позволявшая волосам слегка отрасти по бокам и на затылке, разрешалась только в старших классах. Чуть более длинноволосая прическа «молодёжная» за 60 копеек считалась верхом допустимого, а кое-где и откровенным вольнодумством. Например, в среднеазиатских республиках в 1960-х «молодёжная» позволялась только совершеннолетним, и некоторые куафёры всерьез требовали у юных клиентов паспорт.

И вдруг все эти регламенты оказались попраны. Мальчишки принялись отращивать волосы. Большинство перестали стричь чёлки, по-прежнему подстригая затылок. Верхом мечтаний было обрасти так, чтобы волосы закрывали уши хотя бы на две трети: такая причёска уже считалась битловской. Сперва педагоги пытались противостоять «революции волос» собственными силами. Некоторые из них подстригали чересчур обросших старшеклассников прямо у классной доски. Другие были более гуманны. «Директор нашей школы отлавливала патлатых во время перемен, — вспоминает Александр Завада, учившийся в закрытом городе Свердловск-44. — Она прикладывала два пальца к воротнику, и если волосы на затылке их задевали, отправляла нарушителей в парикмахерскую, причем сама давала деньги на стрижку».

Мальчик стричься не желает…
Скоро учителя поняли, что за массовым оволосением скрывается не простая неряшливость, а нечто большее. В Эстонии педагоги пришли к этой мысли в 1965 году. По словам Леонардо Пихлакаса, к этому времени все его одноклассники «уже знали, кто такие битлы и половина класса ходила патлатыми. Сначала никто за длинные лохмы нас не прессовал — просто нестриженные и всё. Но по телевидению 16 февраля показали эстонский фильм «Как создаются кумиры» с кучей фотографий «Битлз». Учителя осознали, что мы лохматые не просто так, что это тлетворное влияние Запада, что это недопустимо для советского человека, и стали требовать подстричься. Я держался до 30 апреля и сходил в парикмахерскую последним в классе».
До уральских педагогов понимание, что длинные волосы — это почти вражеская диверсия, дошло через пару лет. Директор свердловской школы № 9 говорила Глебу Вильнянскому, самому патлатому из своих учеников: «С хулиганами нам бороться легче, чем с такими, как вы. Вы —противники идеологические». Несмотря на это противостояние Глебу долго удавалось пресекать поползновения на свою прическу: «Захожу в школу. У лестницы стоят завуч и несколько мальчишек с волосами короче, чем у меня, но чуть длиннее нормы. Завуч говорит: «Всем надо подстричься!» — Я наотрез отказался. — «Тогда не пойдёшь на уроки». Я вышел из школы и за мной пошли все нестриженные. Два урока мы прогуляли, а когда вернулись в школу, никто ничего нам не сказал. Это была победа».
В Москве волосяное противостояние выглядело не менее остро. «Доведенные до отчаяния придирками педагогов к нашим битловским прическам и будучи удаленными за них с урока, мы отправились в парикмахерскую и побрились наголо, — вспоминал Андрей Макаревич. — Это была первая сознательная демонстрация. Получилось эффектно, но, увы, не хиппово».
Помимо права самому определять длину своей причёски, старшеклассника Макаревича волновала собственная кучерявость: «Я смазывал голову мылом и спал в резиновой купальной шапочке. На следующий день волосы хранили твердые битловские очертания. Правда, они не развевались и причесывать их нельзя было категорически. Но если к ним не прикасаться, то с расстояния двух метров был совершенно битловский вид. Такую форму голова хранила недолго и быстро снова начинала кудрявиться. Пока я не увидел Джимми Хендрикса, я был безутешен».
Когда перед особо вольнолюбивыми битломанами вставал выбор: волосы или учёба, они плевали на образование. «Пацан с нашего двора по кличке Босс вообще забил на школу ради своих роскошных волос, — вспоминал алмаатинец Арсен Баянов. — За те полгода, что он пропускал занятия, Боссу удалось отрастить самый настоящий битловский хаер. И чтобы посмотреть на такое чудо, к нам приходили пацаны из соседних районов. Но потом и его подстригли».

Согласно народной мудрости «Волос длинен — ум короток», патлатый школьник в общественном сознании мог быть только двоечником и хулиганом. В 1966 году ленинградец Миша Сафонов, несмотря на несоответствующую советским нормам приличия причёску, закончил школу с серебряной медалью: «На торжественном вечере я появился в куртке без воротника и распустил волосы, сделав из государственной прически битловскую. Школьные хулиганы устроили мне овацию за такую смелость, а директор, перекрывая аплодисменты, возмущалась: «Ты этого хотел?!»» Этот выпускной вечер закончился для Михаила не без происшествий. Прямо на выходе из ДК им. Газа волосатика задержал милицейский патруль. Отличник протестовал: «Что вы делаете? Вы что, хотите испортить лучший день в моей жизни? Я только что получил медаль, а вы сажаете меня в «воронок?!» Милиционеры покатились от хохота: «Волосатик медаль получил — вот смех-то!» «Я предъявил удостоверение о получении аттестата с серебряной медалью, — вспоминает Михаил Михайлович. — Это вызвало новый взрыв смеха, но меня всё-таки отпустили. Правда перед экзаменами в университет мне пришлось подстричься: волосы отросли так, что даже сахарная вода не могла скрыть их длину, но после поступления я снова принялся их отращивать».

Бит-музыка, взлохматившая всё…
Веселье милиционеров вполне объяснимо: тогда парикмахерским искусством владели многие работники правоохранительных органов, стригшие пойманных «волосатых хулиганов» прямо в отделениях милиции. Их активными помощниками были бойцы комсомольских оперативных отрядов, гонявшиеся за теми, кто выделялся в уличной толпе длиной своих волос. «У всех были еще на памяти столкновения старших братьев-стиляг с бригадмилами в конце 1950-х, когда людей стригли насильно, — вспоминает москвич Григорий Либергал. — В 1960-х в столице такого уже не было. В провинции — возможно, встречалось».

Киевлянин Александр Лысенко очень гордился своей битловской прической. До десятого класса мама стригла его налысо, и как только Саша окончил школу, обзавёлся длинной причёской с чёлкой до самых бровей. В забегаловке «Чай-кофе» стоял невесть откуда взявшийся в Киеве музыкальный автомат, за пятачок крутивший импортные сорокапятки. Лысенко опускал в щель 5 копеек, нажимал кнопку «Can't Buy Me Love» и слегка покачивал чёлкой в такт музыке — девчонки пищали от восторга. Летом 1968 года Сашу отозвали в сторону дружинники и куда-то увели. Вернулся он, закрывая голову пиджаком, и спрятался в кустах: в отделении милиции сашины роскошные волосы беспощадно обкорнали.
Парикмахерское искусство оперотрядников испытал на себе и юный львовянин Григорий Явлинский: «Я носил длинные волосы, чтобы быть похожим на битлов. Мой тренер по боксу требовал подстричься — что это за боксёр с длинными волосами. Мне пришлось заплетать косичку, и я, наверное, был одним из первых, кто так выходил на ринг. Однажды меня побрили дружинники. Было неприятно, я их возненавидел, но после этого волосы выросли еще лучше».

Патлатому таллинцу Александру Дормидонтову удалось провести следователя КГБ, занимавшегося эстонскими хиппарями: «Я их тогда обманул, сказал, что подстригся, а на самом деле не подстригся. Я замазал все свои волосы сахарной пудрой. Устроился на работу и месяца два ходил со слепленными сладкими волосами. Все верили, что я подстригся. Каждое утро я мочил волосы сахарной водой, суслом. По килограмму сахара втюхивал себе в голову. Волосы слипались, естественно. Когда через два месяца до меня дошло, что опасность прошла, что меня никто больше дергать не будет, я помылся и пошел в тусовку. Все подходили, дергали и офигевали, что у меня так быстро волосы растут. Я тогда работал портным, а ГБ находилось буквально через пять домов от мастерской, и на обед мы ходили одновременно. И когда следователь, который меня допрашивал, увидел мой хаер, аж губу закусил от злости».
Досталось от парикмахеров в погонах и ленинградцу Михаилу Боярскому: «До того, как увлёкся «Битлз», я не обращал внимания на студентов духовной семинарии, а тут увидел — у них же длинные волосы, обзавидовался и отпустил такие же. Потом меня поймали милиционеры со словами «волосатого надо забрать». Они собственноручно машинкой меня подстригли. Обидно было, конечно. Не страшило то, что ты в милиции, в камере, или то, что в институт напишут, жалко было только волосы. У меня они были длинные такие. Я и в армии их берёг. Мне казалось, что если я подстригусь, то потеряю что-то очень важное. Летом я бинтовал голову, а сверху надевал пилотку. Зимой было сложнее. У меня была такая резинка, которую женщины на ноги надевают, я её надевал на шею, поднимал всё вверх. Затылок получался почти оголенный, а сверху я низко нахлобучивал шапку. Так я практически целый год проходил и сохранил волосы».
Защищать свою причёску от воинских уставов пришлось и москвичу Вячеславу Малежику: «Меня не таскали за волосы в милицию, а вызывали на военную кафедру и уговаривали подстричься, уверяя, что советские офицеры, которых там готовили, не имеют права носить такие патлы. Я начинал идиотничать: «А как же Карл Маркс?» Офицер перегорал, топал ногами и выгонял меня из кабинета. Всё на этом и кончалось».

С 1966 года волосы битлов стали отрастать всё больше. Следуя их примеру, причёски советских поклонников закрыли сперва уши, затем и плечи. Поделать с этим ничего не могли ни милиционеры с ножницами, ни педагоги, ни сатирический журнал «Крокодил», вдоволь поиздевавшийся над неопрятным внешним видом отдельных представителей молодёжи. Отращивать волосы советских мальчишек и юношей 1960-х годов заставляла не только мода и любовь к кумирам. Им хотелось больше свободы, пускай пока только на собственной макушке.
«Не потому, что мода длинноволосит, а потому, что морда свободы просит…», — так в одном из своих стихотворений объяснил связь между причёсками и вольнодумством студент Ленинградского театрального института Вадим Михеенко. В конце концов, власти плюнули на патлы молодых битломанов и оставили их обладателей в покое. «В 1968 году в Москве все ходили с длиннющими волосами, но это уже никого не тревожило», — утверждает Григорий Либергал. В провинции, однако, вспышки волосяных репрессий случались вплоть до середины 1970-х.

К этому времени персонажи с волосами, прикрывавшими уши, стали всё чаще мелькать на кино- и телеэкранах. По мнению историка моды Александра Васильева это тоже связано с ливерпульским квартетом: «Идеи мужских удлиненных волос, челок, которые закрывают лоб, прямого пробора длинных волос, хипповых причесок до плеч — всё это было вдохновлено музыкальной культурой, в первую очередь группой «Битлз». В конце 1960-х и начале 1970-х годов многие носили похожие прически. Не были исключением и советские иконы мужского стиля, растиражированные кино и телевидением: Андрей Миронов, Олег Даль, Александр Годунов, Олег Видов». С этими словами, правда, не согласна вдова Андрея Миронова Лариса Голубкина: «Андрюше нравились «Битлз», но его больше привлекала джазовая музыка, и номером один для него был Синатра, которого он безумно любил. А на прическу его гораздо большее влияние оказал внешний вид Роберта Редфорда, на которого он был похож внешне». С Голубкиной солидарен и Михаил Боярский: «Длинноволосых артистов было раз-два и обчелся. В нашем театре все, кроме меня стриглись коротко, потому что парики, потому что роли другие, а я пытался сохранить длинные волосы. Играл д’Артаньяна, Теодоро и многих других персонажей со своими волосами. Когда предлагали стричься для каких-то работ в театре и кино, спасали парики».