Глава 14.

Крымская война (1853-1856 гг.)
I. Причинно-следственные связи
А. Причины Крымской войны
Вынесение Крымской войны как самостоятельного тематического блока курса истории объясняется наглядно проявленным в ней историческим противостоянием России и Европы. Никогда ранее русско-
европейские противоречия не обнаруживались столь определенно. Крымская война была войной цивилизационной. В ней нашли отражение наиболее актуальные проблемы внешнеполитической стратегии России, не утратившее своего значения и в 21 веке. С другой стороны, Крымская война обнаружила характерные внутренние противоречия развития России. Новый этап российской модернизации был во многом обусловлен моральным потрясением, вызванным поражением в конфликте.1
Причины Крымской войны иногда увязывают с «восточным вопросом». Но это не вполне правомерно. Главным в ней был вопрос не о разделе османских владений, а о гегемонии в Европе.
«Восточный вопрос» как традиционный узел европейских противоречий стал катализатором войны.
«Восточный вопрос» как явление в системе международных отношений берет начало в XVIII веке с упадком некогда мощной Османской империи и развитием центробежных процессов внутри нее.
Одновременно с этим протекавший процесс становления европейских колониальных империй, а также усиления Российской империи, Черного моря. Это объяснялось, в первую очередь, необходимостью
обороны южных пределов государства от постоянной угрозы со стороны Турции и Крымского ханства, а также хозяйственного освоения обширных плодородных территорий Восточно-Европейской равнины. Со второй половины XVIII века к числу этих факторов добавился еще один – защита интересов христианских народов Балканского полуострова, подвластных Османской империи. К началу XIX века первая задача была решена. Присоединив междуречье Днепра и Днестра, а также Крым, выйдя к Черному морю и построив на нем сильный флот Россия навсегда ликвидировала непосредственную угрозу своим пределам со стороны Турции и обеспечила возможность экономического развития своих южных губерний. На повестке дня встал вопрос освобождения из-под турецкого владычества единоверных народов Балкан и установления
благоприятного для России режима черноморских проливов, что было важно как с военной, так и с экономической точки зрения.
Таким образом, очевидно, что политика России в «Восточном вопросе» имела целью защиту насущных национальных интересов и решение вопросов, жизненно важных для дальнейшего существования
государства. Однако именно Балканы и Черноморский регион стали той частью мира, где российская внешняя политика столкнулась с наиболее упорным противодействием других европейских держав. Еще с XVI века Англия и Франция активно усиливали свое политическое и экономическое влияние в Турции, но пока Османская империя сохраняла статус мощной военной державы, оно имело известные ограничители. Ситуация поменялась в XVIII веке, когда Турция стала превращаться из субъекта в объект международных отношений и стала попадать под все больший контроль Англии и Франции, стремившихся остановить рост
внешнеполитического могущества России в регионе, а в идеале – вернуться к ситуации конца XVII века, «заперев Московию в лесах». традиционно считавшей Северное Причерноморье и Балканы зоной своих
жизненных интересов, обусловили противостояние великих держав в регионе. Россия исторически продвигала свои границы на Юг в сторону Черного моря. Это объяснялось, в первую очередь, необходимостью обороны южных пределов государства от постоянной угрозы со стороны Турции и Крымского ханства, а также хозяйственного освоения обширных плодородных территорий Восточно-Европейской равнины. Со второй половины XVIII века к числу этих факторов добавился еще один – защита
интересов христианских народов Балканского полуострова, подвластных Османской империи. К началу XIX века первая задача была решена. Присоединив междуречье Днепра и Днестра, а также Крым, выйдя к
Черному морю и построив на нем сильный флот Россия навсегда ликвидировала непосредственную угрозу своим пределам со стороны Турции и обеспечила возможность экономического развития своих южных губерний. На повестке дня встал вопрос освобождения из-под турецкого владычества единоверных народов Балкан и установления благоприятного для России режима черноморских проливов, что было важно как с военной, так и с экономической точки зрения.
Таким образом, очевидно, что политика России в «Восточном вопросе» имела целью защиту насущных национальных интересов и решение вопросов, жизненно важных для дальнейшего существования
государства. Однако именно Балканы и Черноморский регион стали той частью мира, где российская внешняя политика столкнулась с наиболее упорным противодействием других европейских держав. Еще с XVI века Англия и Франция активно усиливали свое политическое и экономическое влияние в Турции, но пока Османская империя сохраняла статус мощной военной державы, оно имело известные ограничители. Ситуация поменялась в XVIII веке, когда Турция стала превращаться из субъекта в объект международных отношений и стала попадать под все больший контроль Англии и Франции, стремившихся остановить рост
внешнеполитического могущества России в регионе, а в идеале – вернуться к ситуации конца XVII века, «заперев Московию в лесах».
За фасадом создания антироссийской коалиции просматривались, прежде всего, усилия английской дипломатии. В Лондоне считали, что установление русского контроля над Босфором и Дарданеллами создало бы реальную угрозу господству английского флота в акватории Средиземного моря, а расширение русского влияния в азиатской Турции стало бы серьезной опасностью для британских интересов в Персии, а в перспективе – и «жемчужине» короны, Индии. Наилучшим решением этой проблемы английские кабинеты посчитали планомерную политику противодействия России в зоне проливов и на Балканах. Не последнюю
роль играли и соображения расширения собственно Британской колониальной империи за счет турецких владений. Именно им соответствовало англо-турецкое соглашение о свободной торговле от 1838 г., освободившее английские товары, предназначавшиеся к ввозу в Османскую империю от пошлин, что привело к краху турецкой промышленности и поставило империю в полную зависимость от Великобритании.
Франция также проявляла значительную активность в «Восточном вопросе». Традиционно она стремилась ограничить английское влияние в Османской империи. Египетская экспедиция Наполеона в 1799 г. имела именно такую цель. Однако с появлением на исторической авансцене нового игрока – России – французская политика все чаще была направлена на противодействие ей. При этом Турция, зачастую
находившаяся на периферии непосредственных французских интересов (традиционно концентрировавшихся в Центральной Европе), в ряде случаев играла роль инструмента борьбы Франции против России. Так,
русско-турецкая война 1806-1812 гг. стала непосредственным результатом подстрекательских действий французского посла в Константинополе Себастиани, искусственно раздувавшего желания Турции взять реванш у ослабленной Аустерлицким поражением России. Франция традиционно считала сферой своих интересов входившую в состав Османской империи территорию Леванта. Особую роль здесь играли не только экономические соображения, но и религиозный фактор: «христианнейшие» короли Франции, а затем и их преемники настойчиво пытались получить для католического духовенства исключительные права контроля над христианскими святынями в Палестине, что не могло не стать дополнительным источником раздражения в русско-французских отношениях. К внешнеполитическому курсу Франции в «Восточном
вопросе» часто примешивалась внутренняя политика. Традиционно сильные во Франции революционные настроения пытались обуздать путем «выпуска пара» вовне – провоцированием вооруженного конфликта
с еще более одиозным в глазах республикански настроенной общественности режимом царской России. Деятельность Наполеона III мотивировалась также стремлением взять реванш за национальное унижение 1812 – 14 гг.
Особую позицию в «Восточном вопросе» занимала Австрия. Ее экономическое влияние в Турции было невелико, однако у ее «восточной» политики были другие важные мотивы. Австрийская империя,
установившая в XVIII веке границу с Турцией по Дунаю, проявляла нескрываемый интерес к турецким владениям по ту сторону реки, в основном населенным славянами (сербами и боснийцами). С ослаблением
Османской империи претензии Габсбургов все возрастали, и главным препятствием на пути территориального продвижения Австрии вглубь Балкан стала Россия, со времени подписания Кучук-Кайнарджийского мира позиционировавшая себя защитницей интересов христианских подданных султана. Если в XVIII веке Австрийская и Российская империи совместно воевали против Турции, то уже в начале XIX века наметилась линия острых противоречий между двумя державами в «Восточном вопросе». В течение всего XIX века именно Австрия будет наиболее последовательным противником России на Балканах. Лучше всего суть свой политики в «Восточном вопросе» выразил император Австрии (впоследствии, Австро-Венгрии) Франц Иосиф. В 1850 г. в письме своей матери он отмечал: «Наше будущее - на востоке и мы загоним мощь и влияние России в те пределы, за которые она вышла только по причине слабости и разброда в нашем лагере. Медленно, желательно незаметно для царя Николая (императора Николая), но верно мы доведем русскую политику до краха. Конечно, нехорошо выступать против старых друзей,
но в политике нельзя иначе, а наш естественный противник на востоке – Россия».2
Опыт Крымской войны особо показателен для иллюстрации истинных целей и отношения Запада к России. Она носила общеевропейский характер, и даже существует предложение трактовать ее в качестве «предмировой». Крымская война показательна тем, что в иных конфликтах, как правило, не так очевидно обнаруживалось европейское единство. В данном случае шла война цивилизаций, соперничество России со всей остальной Европой. Непосредственно в Крымской компании принимало участие лишь 10 – 15 %
русской армии. Задействовать более значительные силы в боевых действиях Россия не могла, т.к. ей приходилось держать войска по всему периметру империи. Опасность удара исходила от любой страны, даже от занимавшей толерантную позицию Пруссии. В Крымскую войну даже Сардинское королевство посчитало целесообразным принять участие в конфликте.
В 1853 г. австрийское предательство стало, пожалуй, самым большим потрясением для Николая I. Кроме того, балканские прозелиты России, из-за которых она, по большому счету, и вступила в войну, какого бы то ни было содействия ей не оказали. Напротив, русская дипломатия встретила многочисленные препятствия со стороны греческого духовенства. Был сорван план привлечь на сторону России часть арабского населения, что имело перспективу создания в тылу Турции внутреннего фронта. Константинопольский патриарх был одним из главных противников распространения русского влияния в землях Османской империи. В частности, им была враждебно встречена идея русской духовной миссии в
Иерусалиме.
Внешний соперник в лице Турции дополнялся внутренним – сепаратистами имамата Шамиля. Показательно, что английские либералы оказывали моральную и материальную поддержку шамилевскому
теократическому полурабовладельческому государству.
Сравнительный анализ боевых операций различных частей русской армии – полевой и кавказской, приводят к заключению, что последняя действовала значительно эффективнее. Историками высказано
предположение, что если бы под Севастополь была направлена кавказская армия исход войны мог быть другим. Но в Крым оправляли отборные войска мирного времени, умевшие с блеском проводить парады, но не подготовленные к боевой обстановке.
Впоследствии для обоснования антирусского единства западного мира в Крымской войне в широкий оборот была введена трактовка России как «жандарма Европы». Подавление Венгерской революции в 1849 г. было, пожалуй, единственным случаем, укладывающимся в представление о жандармской политике. Но единичный характер такого рода действий более корректно трактовать как исключение, чем как политический курс. Впервые данную дефиницию апробировал отнюдь не К. Маркс, как считается традиционно, а прусские генералы. Они использовали ее в связи не с венгерским походом, а с Ольмюцким решением Николая I, вставшего на сторону Австрии против Пруссии. Подавление Паскевичем выступления
венгров не только не вызвало противодействия со стороны официальных кругов Запада, но встретило активную поддержку ведущих дипломатов и государственных деятелей. Английский банковский дом предоставил России специальный заем на осуществление данной операции.
Таким образом, не в русской угрозе, а в амбициях самого Запада заключались мотивы войны. Даже американский историк Барбара Елавич констатировала, что после наполеоновских войн Россия была единственной страной Европы, не имеющей претензий ни к одному из своих соседей. Не России, а ведущим западноевропейским странам, прежде всего Англии, было необходимо разрушение сложившейся системы международных отношений, для осуществления чего выдвигалась военная программа.3
К началу 50-х гг. XIX века Российская империя достигла апогея своего могущества, вызывая страх и зависть противников. Противоречия Англии и Франции друг с другом отступали на задний план перед объединяющей враждой к России. Не случайно лорд Г.Д. Пальмерстон эпатировал общественность, приветствовав государственный переворот Наполеона, что даже стоило краткосрочной отставкой министру. Расчет Г.Д. Пальмерстона заключался в том, что он увидел в Наполеоне III орудие антирусской политики Англии.4
Об истинных целях западных стран в войне свидетельствуют планы перекройки политической карты Европы. Наполеон III предполагал передать Австрии часть балканских владений Турции, Пьемонту – Ломбардию, Англии – Кипр и Кандию, Франции – Савойю, Сардинию и Бельгию (после смерти короля в последней), на трон независимого Польского государства возвести наследника бельгийского королевского дома.5
О подлинных планах Николая I в восточном вопросе свидетельствуют следующие его рассуждения: «Все христианские области Турции по необходимости станут независимыми, вновь станут тем, чем были,
княжествами, христианскими государствами, и, как таковые, вернутся в семью христианских стран в Европе. Гарантию свободного отправления религии, их организации, их отношений между собой и с соседями, - все это следует урегулировать на чрезвычайном конгрессе, предположительно в Берлине». Как видно, ни о каких территориальных приращениях России речи не шло. Но британские государственные деятели преподносили конфиденциальные речи императора совершенно иначе, как план уничтожения независимости Турции, низведения ее до уровня вассала.6
Англия усматривала в развитии Черноморского флота вызов своей морской гегемонии. Занятие русскими войсками Дунайских княжеств означало для Британии уничтожение альтернативного рынка зерна, после чего Петербург мог диктовать на него цены. Россия при таком сценарии контролировала бы более 50 % ввоза пшеницы в Великобританию.
Экономическое значение Турции для Англии определялось также ростом ее роли, как рынка сбыта английской обрабатывающей промышленности. Вследствие крайне низких таможенных ставок она
ежегодно закупала больше английской промышленной продукции, чем протекционистски ориентированная Россия. Разгром Турции грозил для Англии потерей единственного, не зависящего от России, транзитного пути торговли с Персией, а, следовательно, и с Индией.
Цель, преследуемая Наполеоном III, заключалась в отвлечении французов от революции эффектом победоносной войны. Успех ее гарантировался выступлением в союзе с Англией, которого можно было
достичь только в антирусской коалиции по восточному вопросу. Толерантность революционного подполья обеспечивалась только в случае борьбы с властителем, еще более одиозным в ее глазах, чем сам Наполеон III, а таковым воспринимался лишь русский царь. Реваншистские настроения французского общества, жаждавшего отмщения России за ее торжество над Францией в кампании 1812 – 1814 гг., также стали важным фактором эскалации международной напряженности.7
Реванш над Россией за 1812г. мог быть полным только при повторении маршрута Наполеона I. Для этого основной театр боевых действий предполагалось перенести на территорию Царства Польского. Наполеон III сам намеревался встать во главе союзной армии. Но для реализации этого сценария требовалось вступление в войну Австрии или Пруссии, чья территория была бы необходима в качестве плацдарма. К тому же Великобритания блокировала всяческие попытки повторения сценария 1812г.
Николай I видел в Священном Союзе прообраз системы международных отношений, построенных на началах христианской этики,. По словам одного из иностранных авторов, «политика законности Священного Союза была религией императора. Конституционная система представлялась ему ересью, полною лжи и обмана: либо скрытою республикой, либо деспотизмом под маской». Дореволюционные историки оправдывали внешнеполитические ошибки Николая I рыцарским стилем ведения международных дел. «Меня, - говорил император И.Ф. Паскевичу, - всякий обмануть может раз, но зато после обмана я уже никогда не возвращаю утерянного доверия».8 В действительности, Священный Союз в николаевском понимании был идеальной моделью, тогда как в реальности собственно союзнических отношений уже не существовало. За ширмой союза имели место неразрешимые противоречия. Австрия видела в России
препятствие для проведения своих интересов на Балканах, что только актуализировалось спасением империи Габсбургов русскими войсками. Пруссия обнаруживала в лице России помеху для реализации плана
объединения Германии.
Роковую для России роль в выстраивании сценария конфликта сыграла Австрия. Цель австрийской дипломатии проявилась в намерении столкнуть Россию с ее оппонентами, ослабить обе стороны в войне и воспользоваться ее результатами в своих интересах при любом возможном исходе. Образцом двуличия Австрии стал ее договор с Турцией от 28 июня 1854г., по которому Порта уступала австрийцам исключительный протекторат над Придунайскими княжествами. Данный шаг венский кабинет для Порты
разъяснял как проявление покровительства Турции, для Франции и Англии – развязывание рук для боевых действий в Крыму, для России – защиту христианского населения края. Перспектива войны с Австрией была
актуальна в течение всей Крымской компании и заставляла держать на границе с ней значительные силы.
Уже в ходе войны предпринимались попытки расширения антироссийской коалиции. Не только Сардинское королевство, которому за участие в войне было обещано покровительство Франции в отношениях с Австрией в деле объединения Италии, но и другие европейские государства предполагалось вовлечь в войну. Ослепленная кажущимся могуществом Наполеона III Испания обещала предоставить в распоряжение союзников вспомогательный корпус. Французская дипломатия лоббировала вхождение в
войну Дании. Питавший надежды на возвращение Финляндии шведский король Оскар I объявил о готовности выставить против России 60-тысячную армию. Уже разрабатывались конкретные операции по совместным боевым действиям в Балтийском море.
Активным сторонником вступления Пруссии в войну против России был наследник прусского престола, будущий кайзер Вильгельм Прусский. Из числа других германских государств склонялись к вступлению в антирусскую коалицию Ганновер и Гессен.
В соответствии с накопленными фактами требуют исторической переоценки цели турецкой миссии А.С. Меншикова. Искажение ее задач в западной дипломатии дошло до откровенной фальсификации. Ч. Редклифф, при переводе в донесениях в Лондон текста проекта русско-турецкой конвенции, вместо слов «делать представления» (османским властям) написал «давать приказы». Самого английского посла Редклиффа в Стамбуле именовали «вторым султаном». Его советы великому визирю Рашид-паше биограф виконта Л. Бирд называл «инструкциями». Последние требования А.С. Меншикова во время константинопольских переговоров сводились лишь к сохранению «на основе строгого статус-кво» прав и
привилегий православной церкви в Османской империи. Достаточно было простого заверения Порты в дипломатической ноте. Но даже на столь умеренные запросы русская сторона получила отказ. Была разыграна карта Ч. Редклиффа, стремившегося превратить двусторонние русско-турецкие отношения в международные. Таким образом подлинную угрозу суверенитету Турции представляли не русские претензии о соблюдении прав православных, а англо – французские проекты взять земли Османской
империи под коллективный протекторат.
Некорректно также утверждать, что после константинопольской миссии А.С. Меншикова война стала неизбежна. Насчитывается двенадцать проектов и инициатив урегулирования назревающего конфликта,
наибольшую известность из которых получила т.н. «венская нота». Причем Петербург в целях достижения консенсуса шел на компромисс с частичным ущемлением своих интересов. Но усилиями английской и французской дипломатии все планы мирного урегулирования оказались сорваны. Историографический акцент на миссии А.С. Меншикова, при гораздо меньшем внимании к иным дипломатическим перипетиям, приводит к тенденциозным обвинениям России как зачинщика конфликта.9
А.С. Меншиков вез в Константинополь пакет мирных инициатив. Предложения князя Порте, вопреки утверждениям западной печати, отнюдь не носили ультимативного характера и не включали заведомо неприемлемых условий. Напротив, вносился проект оборонительного союза, а также ряд договорных обязательств, предусматривавших активное русско-турецкое экономическое и культурное сотрудничество. Но тайная дипломатическая игра английской и французской миссии сорвала подписание этих судьбоносных документов. 10
Декомпозиция причин Крымской войны позволяет сделать вывод, что ответственность за ее развязывание очевидно лежит в большей степени на Западе, чем на России. http://rusrand.ru/files/history/14-Krymskaya_voina.pdf